Положительная и отрицательная компетентность

 

Никогда не нужно прерывать врага, который совершает ошибку.

Наполеон Бонапарт

 

В своей жизни композитора я учился главным образом на собственных ошибках и в попытках реализовать ложные предположения, а не припадая к неким источникам мудрости и знания.

Игорь Стравинский

 

В самом начале первой главы мы отметили, что многие чувства, которые мы считаем «положительными», частично являются результатом цензуры аспектов ситуации, которые иначе могли бы показаться отрицательными. Таким образом, конкретная ситуация может показаться «приятной» активным в настоящее время ментальным процессам, но крайне неприятной процессам, которые в этот момент подавляются.

Например, процесс воспитания ребенка заставляет родителей долгие годы заботиться и переживать о том, как его кормить, мыть, одевать, обучать, обеспечивать крышей над головой и защищать. Какой стимул может побудить человека отказаться от огромного разнообразия других целей и стать до такой степени самоотверженным и бескорыстным? Конечно, мы воспринимаем материнскую любовь как положительную черту – но, если бы процесс эволюции не научил людей игнорировать такое количество пугающих перспектив, ни у кого не было бы потомков. Вот еще несколько примеров того, как мы скрываем от самих себя неприятные аспекты ситуации:

 

Юмор: Юмор обычно воспринимается положительно, несмотря на то, что большинство шуток по сути своей отрицательны – в том смысле, что в них почти всегда упоминаются вещи, которых человеку не следует делать, потому что они запрещены в обществе или же просто абсурдны или смешны. [См. Минский, 1980].

 

Решительность: Мы часто говорим о «выборе» так, как будто это намеренное действие. Однако вполне возможно, что это «действие» – не более чем тот момент, когда вы остановили процесс, который сравнивал альтернативы, – а затем по умолчанию просто стали выполнять то, что оказалось вверху списка. В таких случаях еще используют понятие «свободы воли» – что тоже можно было бы рассматривать как всего лишь признание (или даже выпячивание) того факта, что у человека нет четкого представления о том, в результате какого процесса у него получился этот результат.

 

Красота: Мы склонны считать красоту положительным качеством, но когда человек называет что-то красивым, а вы спрашиваете, что именно ему так нравится, он часто уходит в оборону или просто заявляет: «Нравится, и все тут». Это наводит на мысль, что какой-то активный в это время процесс не позволяет ему замечать недостатков или дефектов.

 

Удовольствие: Когда нам кажется, что мы выбрали вариант, который нам больше всего по душе, на самом деле, возможно, решение за нас принял некий процесс, заставивший замолчать всех соперников. Любому, кто знаком с феноменом болезненной зависимости, известно, что она заставляет забыть обо всех других желаниях. Если это так, то чем большее удовольствие мы ощущаем, тем более негативным может быть скрытое влияние на остальные наши психические процессы! В таких случаях «мне нравится» может означать: «Я хочу оставаться в нынешнем состоянии, поэтому постараюсь подавить все импульсы, которые могут его изменить».

 

Мы также способны иногда отключать процесс без прямого его подавления – включая другой процесс, который с ним конкурирует. Например, в разделе 8.3 показано, как можно прогнать сон, представляя себе неприятную ситуацию. Другой способ – просто использовать стимул, пока он не перестанет вызывать реакцию – как в старой басне про мальчика, который баловался, крича: «Волк!», и, когда в самом деле завидел волка, ему уже никто не поверил.

 

Учитель: Меня учили, что обучение идет лучше всего, если для «укрепления» связей, которые привели к успеху, использовать удовольствие, – а неудачи, наоборот, отвращают и лишают нас стимула. Поэтому учителям нужно делать каждый урок приятным, раздавая награды и поощрения.

 

Теория о том, что каждый учебный опыт должен быть «положительным», во многом основывается на результатах исследований, которые проводились по большей части на голубях и крысах. Затем многие педагоги перенесли то же предположение на учеников-людей, заключив, что лучше всего учить каждый предмет крошечными шажками, чтобы ученикам все удавалось. Однако для того, чтобы понять сложную ситуацию, нужно также узнать на собственном опыте, что может пойти не так, – это поможет в будущем избегать наиболее распространенных ошибок.

 

Учитель: Но мы ведь можем придумать, как учить людей избегать ошибок, но чтобы при этом обучение оставляло приятные и положительные впечатления. Можно вознаграждать их за выполнение сложных задач, обнаружение и устранение ошибок, за настойчивость и оригинальность. Есть ли какая-то фундаментальная причина, почему находчивость нельзя поощрять саму по себе?

 

В разделе 9.6 я постараюсь доказать, что ответ – и да, и нет, потому что тут мы сталкиваемся с кажущимся парадоксом: выполнить сложную задачу «приятно», но процесс выполнения почти всегда связан с переходными этапами сильной тревоги и дискомфорта. Поэтому, чтобы ученики справлялись с такими задачами, как я расскажу в разделе 9.4, им нужно будет научиться выдерживать – и даже ценить – эти мучительные периоды. Также, с другой стороны, вот несколько причин, почему поощрение только успешных попыток может оказаться не самой удачной стратегией:

 

Поощрение может привести к закоснелости. Если система уже работает, дополнительное «поощрение» может чрезмерно упрочнить некоторые из внутренних связей. Это может усложнить позднейшую адаптацию системы к новым ситуациям.

Поощрение может оказывать отрицательный побочный эффект. Если определенный ресурс работает настолько хорошо, что другие процессы начинают зависеть от него, то любое изменение в этом ресурсе может повредить работе этих других процессов (поскольку незапланированные изменения обычно ухудшают ситуацию).

 

Принцип Пейперта [89]  . Некоторые наиболее важные шаги в нашем умственном развитии основаны не только на приобретении новых навыков, но и на совершенствовании высокоуровневых ресурсов, помогающих нам выбрать, какие уже существующие навыки использовать.

 

Само собой, я не пытаюсь сказать, что в «поощрении» есть что-то плохое, но мы часто больше узнаем из провалов, чем из успехов, – особенно если нас интересует не только то, какие методы обречены на неудачу, но и то, как и почему эти неудачи происходят, а также то, что заставило наш разум выбрать неверную дорогу. Другими словами, человек гораздо большему учится, изучая результат, а не просто радуясь ему.

Скептичный учитель мог бы спросить, подтверждаются ли идеи, высказанные в этом разделе, какими-либо экспериментами на животных. Мне пришлось бы ответить отрицательно, потому что большинство процессов, которые мы здесь обсудили, могут происходить только на уровнях рефлексии, недоступных никаким другим животным.

 

Ученик: Я не понимаю, зачем тут вообще нужна рефлексия. Почему мы не можем учиться на своих неудачах – просто разрывать использованные тогда связи, чтобы после серьезной ошибки мозг не тянуло снова поступить так же?

 

Иногда уничтожение связей может сработать, но оно подвергает нас другому риску: всякий раз, когда вы вносите корректировки в соединения системы, это может нанести ущерб другим ресурсам, которые также зависят от этих соединений. Если вы не понимаете, как работает система, то, слепо исправляя кажущиеся ошибки, рискуете сделать хуже.

 

Программист: Каждая попытка улучшить программу, скорее всего, приведет к появлению багов. Вот почему в современных программах так часто попадаются огромные куски древнего кода: никто не помнит, как они работают, и поэтому их страшно менять. Поэтому, если какой-то сегмент требует исправления, лучше всего установить небольшой локальный патч и надеяться, что остальная часть системы не перестанет от этого работать.

 

В общем и целом, начать обучение обычно можно с маленьких шагов, но в конечном итоге они перестанут помогать, потому что вы достигнете локальной вершины. Для дальнейшего совершенствования вам, скорее всего, придется преодолеть некоторый дискомфорт и затруднения. Вот простой пример:

 

Чарльз находится в Танзании. Он хочет забраться на максимально возможную высоту, при этом оставаясь на твердой почве, поэтому каждый следующий шаг делает в направлении самого крутого подъема. В какой-то момент он может оказаться на вершине небольшого холма, но если ему повезет, то в итоге доберется до вершины горы Килиманджаро. Однако с такой стратегией ему никогда не достигнуть вершины Эвереста, потому что любой из возможных маршрутов включает в себя спуск.

 

Само собой, это правило также применимо к развитию умственных способностей. Какое-то время мы можем использовать метод «самого крутого подъема», внося большие количества мелких приятных изменений. Но затем, чтобы продвинуться дальше, нам придется хотя бы немного попереживать. Таким образом, пусть удовольствие и помогает нам учиться легким вещам, но, когда требуются более масштабные перемены в мышлении, приходится учиться «наслаждаться» и страданиями. В этой связи в разделе 9.4 высказывается предположение, что если сделать образование слишком приятным, то дети, может статься, так и не научатся покорять концептуальные вершины своего разума.

 

В этой главе мы поговорили о житейских знаниях, которые необходимы человеческим существам для существования в цивилизованном мире. Я затронул многие из вопросов о том, что мы имеем в виду под «здравым смыслом», каков объем знаний обычного человека, что такое цели и как они функционируют, как мы обычно рассуждаем, проводя аналогии, и как догадываемся, какие единицы информации могут иметь значение для принятия решений. Я также подчеркнул важность «отрицательных» знаний о том, как избегать наиболее распространенных ошибок, и высказал теорию, что наш мозг комбинирует различные виды репрезентаций в то, что в главе восьмой мы будем называть «паналогиями».

Однако недостаточно просто много знать – нужно также использовать эти знания. Поэтому в следующей главе мы поговорим о процессах, которые используем во всем множестве своих повседневных способов думать.

 

 

Глава 7. Мышление

 

Какая особенность ярче всего отличает нас от всего остального животного мира? Безусловно, самое выдающееся наше качество – изобретение новых способов мышления.

 

Романтик: Вы предполагаете, что самое главное наше отличие – мышление, а ведь, возможно, более уникальным является богатство нашего психического опыта – например, ощущение себя живым или радость от отключения разума для того, чтобы насладиться рассветом, послушать птиц или спонтанно исполнить песню или танец.

 

Детерминист: Люди используют такие слова, как «спонтанный», чтобы почувствовать себя ничем не ограниченными. Но, возможно, это чувство наслаждения своей импровизацией – всего лишь трюк, используемый какими-то областями нашего мозга, чтобы заставить нас делать то, чего они от нас хотят.

 

Сомневаюсь, что мы когда-либо перестаем мыслить, потому что это слово относится, в разных ситуациях, к огромному количеству изощренных процессов, многие из которых от нас скрыты.

 

Читатель: Если наше повседневное мышление такое сложное, почему нам оно кажется столь прямолинейным? Если его механика настолько изощрена, как мы можем этого не осознавать?

 

Эта иллюзия простоты проистекает из того, что мы не помним младенческой поры, в которую у нас формируются эти способности. Детьми мы учимся, как брать в руки кубики и строить из них ряды и башни. Затем, по мере созревания каждой новой группы навыков, мы надстраиваем поверх все новые ресурсы – так же, как учимся строить всё более сложные башни и арки. Таким образом, каждый из нас в самом раннем возрасте выстраивает башни умственных способностей, которые мы называем разумом.

Но когда мы вырастаем, нам кажется, что мы всегда умели рассуждать и думать, – потому что мы овладели этими навыками так давно, что не можем вспомнить, как учились. Долгие годы упорного труда уходят у нас на то, чтобы развить в себе более зрелые методы мышления, – но, какие бы записи об этом ни оставались, они почему-то оказываются для нас недоступными. Что могло превратить нас всех в жертв этой «амнезии младенчества»? Не думаю, что это происходит просто потому, что мы «забываем». Вместо этого, как я подозреваю, причина в том, что у нас развиваются новые и более совершенные способы запечатлевать как физические, так и психические события – и некоторые из этих способов становятся такими эффективными, что заменяют предыдущие. И даже если что-то из старых записей до сих пор существует, мы больше не можем их интерпретировать.

В любом случае всем нам так легко думать, что мы редко задаемся важными вопросами о том, что такое мышление и как оно может работать. Мы любим отмечать великие достижения в науке и искусстве, но практически не обращаем внимания на чудеса повседневного, житейского мышления. На самом деле, мы зачастую воспринимаем мышление как более или менее пассивный процесс – идеи как будто сами появляются в голове, без нашего участия. Это очевидно по выражениям: «Мне только что в голову пришла мысль» вместо «Я только что сформулировал(а) новую хорошую идею». Аналогичным образом мы практически никогда не задумываемся над тем, как происходит выбор тем для размышлений.

 

На одной из деревянных дверей в моем доме уже более десяти лет есть царапины. Нашей собаки Дженни уже нет с нами, но царапины остались. Я замечаю их несколько раз в году, хотя прохожу через эту дверь каждый день по многу раз.

 

Каждый час каждого дня вы сталкиваетесь с огромным количеством вещей и событий, и только некоторые из них «привлекают ваше внимание» до такой степени, чтобы вы спросили: «Что это за предмет и зачем он здесь находится?» или «Кто или что послужило причиной происходящего?» Таким образом, большую часть времени ваши мысли, видимо, струятся равномерно и поступательно – и вы практически не задумываетесь над тем, как от одного шага переходите к другому.

В другое время, однако, разум может отправиться в путешествие безо всякой цели или направления: сначала вы обдумаете какое-то общественное событие, затем вспомните о прошедшем мероприятии, после этого вас посетит чувство голода, или мысль о просроченном платеже, или желание срочно починить протекающий кран, или побуждение рассказать Чарльзу о ваших чувствах к Джоан. Каждый из этих пунктов напоминает вам о следующем, пока ваши внутренние Критики не вмешиваются с предупреждением: «Этак ты далеко не уедешь» или «Надо попытаться вести себя более организованно».

Однако в этой главе мы в основном сосредоточимся на том, что происходит, когда мышление направлено на определенную цель, но по пути сталкивается с каким-то препятствием. Как, например, когда вы говорите себе: «Мне не уложить все вещи в эту коробку – и кроме того, возможно, ее будет слишком тяжело поднимать». Подобные внутренние события чаще всего прерывают большую часть ваших текущих процессов и заставляют остановиться и задуматься: «Похоже, мне придется переносить эти вещи в несколько приемов, но я не хочу тратить на это так много времени». В этот момент ваши усилия могут переключиться с цели укладывания вещей в коробку на высокоуровневые размышления о выборе другого предмета для обдумывания.

 

В этой главе мы сосредоточимся на идее о том, что у каждого человека есть разные способы думать. Но первым делом, возможно, нам следует спросить, зачем нам их так много. Вот один из ответов на этот вопрос: наши предки эволюционировали в самых разных условиях, и каждое из них требовало новых способов взаимодействовать с новыми ситуациями. Однако мы так и не сформировали единую схему, которая бы справлялась со всеми этими разными условиями. Вследствие этого за несколько миллиардов лет эволюции наш мозг создал множество способов избежать самых распространенных ошибок.

Это позволяет предположить еще одну причину, по которой мы разработали так много способов думать: если бы ваши мысли контролировались одним способом, вы бы начали страдать от мономании. Конечно, подобные случаи постоянно происходят в человеческой истории, но гены таких людей обычно не передаются новым поколениям, поскольку их носители лишены универсальности. Как мы отметили в разделе 6.2, хотя эволюция зачастую описывается как процесс отбора полезных изменений, основная масса ее работы заключается в отсеве изменений к худшему. В результате большая часть видов эволюционирует на тонкой грани между знакомым и безопасным и незнакомыми опасностями.

 

Психиатр: Зона безопасности и правда может быть узкой. Большую часть времени разум функционирует нормально, но иногда впадает в различные состояния, в которых вообще практически не может функционировать, – и тогда мы говорим про человека, что он психически болен.

 

Психолог: Конечно, большинство подобных заболеваний имеет медицинскую причину – например, травматические повреждения, или химический дисбаланс, или заболевания, которые поражают наши синапсы.

 

Программист: Возможно, но мы не должны делать допущение, что все подобные заболевания имеют причины, не связанные с психикой. Когда вирус заражает компьютер и изменяет информацию, от которой зависят программы, сама техника не повреждается, но при этом поведение системы может полностью измениться.

 

Схожим образом новая деструктивная цель или идея – или изменения в одном из Критиков или способов думать – может захватить настолько полный контроль над ресурсами и временем человека, что нам покажется, будто его разум совершенно изменился.

 

Социолог: Возможно, в общественных организациях происходят похожие явления, когда политика секты или культа включает способы распознавать новых членов, которые смогут распространять их идеи.

 

В любом случае, когда в ходе эволюции мы разработали механизмы, способные поддерживать новые способы думать, нам также пришлось научиться распознавать, какие из этих стратегий окажутся полезными для ориентирования в новых ситуациях и решения новых проблем.