Глава 2. Привязанность и цели

 

Игры в луже

 

Важно не просто узнавать что-то новое. Самое главное – это узнавать, что делать с тем, что узнал, и зачем вообще это узнавать.

Нортон Джастер. Мило и волшебная будка

 

Девочка по имени Кэрол играет в луже. Вооружившись грабельками, совком и ведерком, она решает «испечь» куличик. Предположим, что сначала Кэрол играет одна.

 

Игра в одиночку. Кэрол хочет наполнить ведерко жидкой грязью и сначала пытается сделать это с помощью грабелек, но у нее не выходит, грязь утекает сквозь зубцы. Она испытывает неудовлетворенность и разочарование. Но, когда ей удается добиться желаемого с помощью совочка, Кэрол ощущает удовлетворение и довольство.

 

Что Кэрол могла усвоить в этом случае? Своим методом «проб и ошибок» она выясняет, что граблями жидкую грязь не зачерпнешь. Но потом, управившись совочком, обнаруживает: совки отлично подходят для того, чтобы переносить жидкости; поэтому, скорее всего, в следующий раз, когда захочет наполнить ведерко, она выберет этот способ. Обратите внимание, что здесь Кэрол работала одна – и приобрела новые знания абсолютно самостоятельно. В процессе научения методом проб и ошибок человеку не требуется учитель.

 

Ее ругает какой-то чужой человек. Теперь на сцене появляется незнакомец и делает ей замечание: «Ты ведешь себя плохо». Кэрол охватывают беспокойство, тревога, страх. Поддавшись испугу и желанию спрятаться, она отказывается от своей текущей цели (испечь куличик) и убегает, ища защиты у кого-то из родителей.

 

Чему Кэрол может научиться в этой ситуации? Этот случай, скорее всего, не добавит чего-то нового к ее знаниям о том, как наполнять ведерки грязью, но она, скорее всего, придет к заключению, что оказалась в опасном месте. В следующий раз она будет играть в более безопасном месте. Кроме того, пережив несколько подобных пугающих встреч, она может стать более боязливой.

 

Ее ругает мама. Кэрол прибегает к матери за помощью, но вместо защиты или поощрения получает лишь упрек: «Что за грязь ты развела, отвратительно! Посмотри только, вся одежда и лицо перепачканы. Сил нет глядеть на тебя!» Кэрол, устыдившись, начинает плакать.

 

А что сможет Кэрол извлечь из этой ситуации? Она станет менее охотно играть в лужах, потому что, если бы мама похвалила бы ее, а не обругала, Кэрол почувствовала бы гордость, а не стыд, и в будущем была бы более расположена к подобным играм. Столкнувшись с осуждением или упреком родителей, она узнает, что выбрала для себя неприемлемую цель.

 

Только представьте себе, какое количество эмоциональных состояний сменяется у наших детей за тысячу минут каждого дня! В этом очень кратком рассказе мы упомянули удовлетворение, расположение, гордость – чувства, которые мы считаем положительными, – а также стыд, страх, отвращение и тревогу, которые считаем отрицательными. Каковы функции всех этих психических состояний, почему у нас их так много и почему мы столь часто разделяем их на положительные и отрицательные?

Самые популярные теории, связанные с процессом научения, утверждают, что «позитивные» чувства, которые приходят с успехом, каким-то образом связаны с тем, что мы учимся новым способам поведения, тогда как «негативные» чувства, к которым приводят неудачи, заставляют нас запомнить, как себя вести нельзя. Однако, хотя с этим можно согласиться применительно к некоторым животным, идея «научения положительным подкреплением» неспособна объяснить огромное количество примеров человеческого научения, потому что, когда наша цель – обрести более глубокое понимание чего-либо, неудачи часто помогают больше, чем успехи.

Мы вернемся к феномену научения в главе восьмой, а здесь сосредоточимся скорее на том, как люди приобретают новые цели, чем на том, как они учатся их достигать. И поскольку взрослый разум – штука очень сложная, для начала взглянем на детей.

 

Привязанность и цели

 

Большинство самых сильных эмоций мы испытываем, когда находимся рядом с людьми, к которым привязались. Когда нас хвалят или отвергают люди, которых мы любим, мы не просто ощущаем удовольствие или неудовлетворенность; вместо этого мы склонны чувствовать гордость или стыд. Конечно, некоторые функции ранних привязанностей ясны: они помогают молодым особям выживать, обеспечивая питание, комфорт и защиту. Однако в этом разделе мы изложим аргументы в пользу того, что конкретно чувства гордости и стыда могут играть уникальную и своеобразную роль в том, как у людей формируются новые ценности и цели.

Большинство млекопитающих уже вскоре после рождения способны передвигаться и следовать за своими матерями, но люди являются исключением из этого правила. Почему у человеческих младенцев установились более медленные темпы развития? Конечно, отчасти причина в том, что их более крупному мозгу требовалось больше времени для достижения зрелости. Но также, поскольку более мощный мозг привел к появлению более сложных сообществ, у наших детей уже больше не было времени учиться на индивидуальном опыте. Вместо этого мы перешли к более эффективной форме обучения – передаче огромных объемов культурной информации напрямую от родителей к ребенку. Короче говоря, с тех пор мы научились узнавать новое «из рассказов»! Однако это стало возможным лишь тогда, когда наш новообретенный крупный мозг разработал более мощные способы репрезентации знаний, а затем «выражения» этих знаний способами, которые в конечном итоге привели к появлению языка.

Чтобы передача знаний от родителей к ребенку стала возможной, каждая сторона должна обладать эффективным способом привлечения и поддержания внимания. Конечно, у наших предков уже были навыки, которые помогали этого добиться; например, потомство большинства видов животных с рождения умеет издавать писк или визг, который способен пробудить их родителей от самого глубокого сна, – а в мозг родителей встроены механизмы, которые заставляют их реагировать на эти звуки. Например, родители испытывают сильное беспокойство, когда перестают понимать, где находится их детеныш, в то время как у детеныша есть врожденный инстинкт, который заставляет его пищать, если он оказывается вне зоны видимости от родителей.

Кроме того, по мере увеличения срока младенчества наши дети стали все больше беспокоиться о том, как на них реагируют родители, – а родители стали больше внимания обращать на формирование ценностей и целей своих детей. Таким образом, в той сцене, где мать Кэрол упрекнула ее, ребенок, вероятно, подумал что-то вроде: «Мне не следовало хотеть играть с грязью, потому что это оказалось неприемлемой целью». Другими словами, стыд Кэрол заставил ее поменять свои цели вместо того, чтобы помочь ей достигнуть их! Точно так же, если бы мать одобрила ее игры, то Кэрол, возможно, в результате еще сильнее заинтересовалась бы изучением материалов и конструированием предметов.

Узнать, как получать то, чего хочешь, – это одно, а узнать, чего ты должен хотеть, – совсем другое. Наш привычный процесс научения методом проб и ошибок направлен на то, чтобы совершенствовать способы достижения целей, которые мы уже себе поставили. Однако, когда мы осознанно размышляем о своих целях (см. главы пятую и шестую), мы склонны менять их приоритет. Мое предположение состоит в том, что самоосознанные эмоции (self-conscious emotions) – такие как гордость и стыд – играют особые роли: они учат целям, а не средствам. Выходит, в то время как метод проб и ошибок учит нас новым путям достижения целей, которые у нас уже есть, – основанные на привязанности упрек и похвала учат, какие цели следует отбросить, а какие – сохранить. Вот как Майкл Льюис описывает власть стыда и его последствий:

 

Майкл Льюис: Стыд возникает, когда человек оценивает свои действия как неудачу по сравнению со своими стандартами, правилами и целями, а затем производит глобальную атрибуцию. Человек, испытывающий стыд, хочет спрятаться, исчезнуть или умереть. Это крайне негативное и болезненное состояние, которое также нарушает текущее поведение и вызывает ступор в мышлении и неспособность говорить. Тело стыдящегося, кажется, сжимается, словно в попытке скрыться от себя или других. Из-за интенсивности этого эмоционального состояния и всесторонности негативной позиции по отношению к системе «Я» в целом все, что человек способен делать, оказавшись в таком состоянии, – это пытаться избавиться от него [Льюис, 1995b].

 

Но в каких случаях люди могут испытывать столь сильные и болезненные самоосознанные эмоции? Подобные чувства часто охватывают нас, когда мы находимся в компании тех, кого уважаем, или тех, чьего уважения хотели бы добиться; еще один выдающийся психолог описал это уже давным-давно:

 

Аристотель: Поскольку стыд – это мысленный образ позора, при котором мы съеживаемся от самого позора, а не от его последствий, и нам важно, какого мнения о нас люди, только из-за самих людей, которые формируют это мнение, следовательно, люди, перед которыми мы чувствуем стыд, – это те, чье мнение о нас имеет для нас значение. Такими людьми являются: те, кто восхищается нами, те, кем восхищаемся мы, те, кого нам бы хотелось заставить собой восхищаться, те, с кем мы соревнуемся, и те, чье мнение о нас мы уважаем [Аристотель a].

 

Это предполагает, что на наши ценности и цели в значительной степени влияют люди, к которым мы «привязаны», – по крайней мере, в самые ранние годы «формирования» личности. Поэтому в следующих разделах будет обсуждаться то, каким образом функционирует данный тип научения. Для этого мы рассмотрим, например, такие вопросы:

 

Какова продолжительность этого периода «формирования»?

К кому привязываются наши дети?

Когда и как мы перерастаем свои привязанности?

Как привязанности помогают нам выработать систему ценностей?

 

Человек почти всегда преследует цели. Когда вы голодны, вы пытаетесь найти пищу. Когда чувствуете опасность, стремитесь убежать. Если вас обидели, вам, возможно, захочется отомстить. Иногда ваша цель заключается в том, чтобы закончить какое-либо дело – или, возможно, найти способ от него уклониться. Существует множество разных слов для обозначения этих действий – например, «пытаться», «желать», «хотеть», «намереваться», «стремиться» и «искать», – но вот такие вопросы мы задаем себе очень редко:

 

Что такое цели и как они функционируют?

С какими чувствами они связаны?

Что делает одни цели важными, а другие – нет?

Что может сделать импульс «слишком сильным, чтобы ему сопротивляться»?

Что «активирует» определенные цели в конкретный момент?

Чем определяется то, как долго они удержатся в нашем сознании?

 

Вот одна полезная теория о том, когда мы используем такие слова, как «желание» и «цель»: вы говорите, что «хотите» определенную вещь, когда в вашем мозгу активирован ментальный процесс, который помогает уменьшить разницу между вашей нынешней ситуацией и той, в которой вы обладаете этой вещью. Вот примерная схема того, как мог бы работать этот механизм:

 

 

Например, каждый ребенок рождается с двумя такими системами для поддержания «нормальной» температуры тела. Одна из целей ставится, когда ребенку слишком жарко: она заставляет его потеть, тяжело дышать, раскидываться в кроватке, вызывает расширение сосудов (вазодилатацию). Но если ребенку холодно, он начнет съеживаться, дрожать, последует сужение сосудов и/или ускорение метаболизма.

 

 

В разделе 6.3 будет более детально рассказано о подобных механизмах поиска целей.

Когда такие процессы работают на нижних когнитивных уровнях, вы поначалу можете их даже не распознать – например, когда вам становится жарко и вы начинаете потеть. Но к тому времени, как образуются капли пота, вы, возможно, уже их заметите и сделаете вывод: «Нужно найти какой-то способ спрятаться от этой жары». Затем когнитивные механизмы высшего уровня предлагают другое возможное действие, например передвинуться в более прохладное место. Точно так же, осознав, что вам холодно, вы можете надеть свитер, включить обогреватель или начать делать какое-нибудь упражнение (что заставит ваше тело производить в десять раз больше тепла).

Если вам нужно преодолеть несколько различий, может потребоваться несколько шагов. Например, предположим, что вы голодны и хотите поесть, но у вас есть только банка консервированного супа. Значит, вам потребуется инструмент, чтобы открыть эту банку, вам потребуется найти миску и ложку, а также потребуется отыскать место, где вы сможете расположиться, чтобы поесть. Получается, что каждая такая потребность – это «подцель», достигнув которой, вы устраните определенное различие между тем, что у вас есть сейчас, и тем, чего вы желаете.

 

 

Конечно же, для эффективного достижения нескольких целей понадобится план, иначе вы можете потратить впустую кучу времени. Было бы глупо усесться с намерением поесть, не приготовив себе еду заранее, ведь тогда пришлось бы вставать и начинать все заново. В главе пятой рассказывается, как можно мысленно построить нужную последовательность шагов. Что же касается того, что такое цели как таковые, как они функционируют и что делает некоторые из них более актуальными, чем другие, – эти вопросы мы отложим до главы шестой, где обсудим заодно и то, каким образом цели сохраняются и как снова становятся актуальными, а также то, как научиться новым способам их достижения. Но на данный момент мы повременим с такими вопросами и сосредоточимся только на том, как мы формируем новые цели и идеалы.

 

Импраймеры

 

Не допускайте, чтобы ваши представления о нравственности мешали вам поступать правильно.

Айзек Азимов

 

Когда Кэрол училась наполнять свое ведерко, ее расстроило, что с грабельками вышла неудача, но обрадовало успешное применение совочка – в следующий раз, когда ей захочется наполнить ведерко, она, скорее всего, будет знать, как поступить. Такова самая распространенная концепция того, как люди учатся, – наши реакции «подкрепляются успехом». Казалось бы, здравая мысль, очевидная сама по себе, – однако нам требуется сформулировать теорию о том, как именно это происходит.

 

Ученик: Наверное, ее мозг сформировал связи между целью и действиями, которые помогли ей достичь этой цели.

 

Допустим, но все же это довольно расплывчатое объяснение. Может быть, описать процесс как-то подробнее?

 

Ученик: Возможно, поначалу у Кэрол нет четкой цели – но после успешного использования совочка она как-то связывает цель «наполнить ведерко» с подцелью «использовать совок». Кроме того, потерпев неудачу с грабельками, она связывает подцели «использовать совок» и «не надо использовать грабельки», чтобы не повторить свою ошибку. Так что в следующий раз, когда ей захочется наполнить ведерко, она первым делом попробует обратиться к подцели «использовать совочек».

 

 

Это может стать хорошим объяснением того, каким образом Кэрол с помощью метода проб и ошибок смогла связать новую подцель со своей первоначальной целью. И мне нравится, что вы упомянули связи типа «не надо», потому что мы должны учиться не только делать то, что правильно, но и избегать самых распространенных ошибок. Это говорит о том, что наши ментальные связи должны «подкрепляться» успехом, но слабеть всякий раз, когда действие не дает желаемого результата.

Однако, хотя такое обучение методом проб и ошибок и может связывать новые подцели с существующими целями, оно не объясняет, как человек обучается совершенно новым целям – или тому, что мы называем ценностями или идеалами, – которые пока что не связаны ни с какими из уже имеющихся у нас. В более широком смысле, оно не объясняет, как мы учимся тому, чего нам «следует» хотеть. Я не помню, чтобы данный вопрос особенно подробно обсуждался в научных трудах по психологии, поэтому выдвину здесь предположение, что дети делают это особым образом, опираясь на то, как они интерпретируют реакции людей, к которым привязаны (attached).

Отчего Кэрол чувствует признательность и гордость, когда ее хвалит мама? Почему эта привязанность заставляет ее беспокоиться о том, как мать относится к ней? И каким образом она наделяет определенные цели новым «статусом», так что они начинают казаться более важными?

 

Ученик: А еще моя теория не объясняет, почему похвала от незнакомца не придает цели нового статуса. Почему это требует присутствия – никакой термин не приходит в голову – «человека, к которому она привязана».

 

Мне кажется удивительным, что у нас нет особого слова для этого важнейшего типа отношений! Психологи не могут использовать термины «родитель», «мать» или «отец», потому что ребенок может также привязаться к родственнику, няне или другу семьи, поэтому они часто пользуются словом «опекун», но, как мы увидим в разделе 2.7, такие привязанности необязательно подразумевают физическую опеку, поэтому «опекун» тут не совсем подходит. Поэтому в данной книге мы введем новый термин, родственный старому слову «импринтинг», которое уже давно используется психологами для обозначения процессов, которые удерживают молодых животных рядом с их родителями.

 

Импраймер (imprimer) – это один из тех людей, к которым ребенок привязывается.

 

У большинства других видов животных функция врожденной привязанности кажется очевидной: стремление оставаться рядом с родителями помогает детенышу оставаться в безопасности. Однако у людей она, как представляется, имеет другие последствия; когда импраймер хвалит Кэрол, она чувствует особый трепет гордости, что придает ее текущей цели статус, делающий ее более «почетной». Таким образом, цель поиграть с грязью, возможно, изначально была лишь случайным порывом включить в игру окружающие материалы. Но – согласно этой моей гипотезе – похвала (или критика) импраймера, похоже, меняет статус цели, делая из нее нечто родственное этической ценности (или нечто, что Кэрол станет считать постыдным).

Зачем же нашему мозгу использовать механизмы, которые наделяют похвалу импраймера влиянием, столь отличным от похвалы, исходящей от незнакомца? Почему эти механизмы развились, представить несложно: если бы незнакомцы были властны менять ваши высокоуровневые цели, они могли бы заставить вас делать все, что им захочется, просто изменив то, что хочется делать вам самим! Шансы выживания у детей, неспособных к сопротивлению, были низкими, так что эволюция скорее выбирала тех, кто умел противостоять подобному влиянию.