Эластичные личности, в искусствах и в науке

Различные творческие стези требуют разной мощи бессознательного эластичного мышления в сочетании с разной степенью сознательной способности модулировать его и вылепливать его аналитическим мышлением. В музыке, например, на одном конце творческого спектра находятся творцы-импровизаторы – джазовые исполнители, скажем. Им необходим особый дар гасить у себя торможение и выпускать на волю бессознательно производимые идеи. И хотя процесс обучения основам джаза может потребовать сильного аналитического мышления, при игре этот образ мыслей – фактор не самый значимый. На другом конце спектра – например, те, кто сочиняет сложные музыкальные формы, симфонии или концерты; для таких форм одного воображения недостаточно, тут нужно тщательное планирование и жесткая редактура. По письмам Моцарта и рассказам о нем, скажем, нам известно, что даже его творения не возникали спонтанно, полностью сложившимися у него в сознании, как преподносят нам мифы об этом музыканте. На самом деле он посвящал долгие изнурительные часы анализу и переработке идей, возникавших у него в бессознательном, – очень похоже на то, как трудится ученый, когда создает ту или иную теорию из зародыша инсайта. Сам Моцарт писал: «Я погружаюсь в музыку… Думаю о ней весь день напролет – мне нравится пробовать… изучать… размышлять…»[212]

Между типами мышления, необходимых для достижения успехов в различных творческих областях, и типами личностей, которые в этих творческих областях воплощают свои таланты, точной параллели нет, но, как в байках, на которые я ссылался в начале этой главы, в некоторой мере проверяемая корреляция все же имеется. В одном исследовании Джеффри Уиллз, психолог, а в прошлом – профессиональный музыкант из Большого Манчестера, изучал биографии сорока всемирно известных пионеров «золотой эры» импровизационного джаза (1945–1960)[213].

Уиллз обнаружил, что пионеры джаза были не просто фрондерами в музыке – они в личной жизни оказались сорвиголовами куда более чокнутыми, чем даже их собратья в других творческих областях. Например, Чет Бейкер был наркоманом, а его любимый наркотический опыт – «такой улет, какой других людей пугает до смерти», тот же самый улет по «скорости», смеси кокаина с героином, который любили Тимоти Тредуэлл и Джон Белуши. Чарли Паркер потреблял несусветное количество еды и славился тем, что за два часа мог закинуть в себя шестнадцать двойных порций виски. Майлз Дэвис злоупотреблял самыми разными веществами, имел много половых связей и тяготел к оргиям и вуайеризму. Несколько других великих обожали быстрые спортивные машины, а Скотт Лафаро, обретший дурную славу как бесшабашный лихач, погиб в автокатастрофе всего в двадцать пять лет. Чрезмерное стремление к острым ощущениям настолько обычное дело среди тех людей, что чтение трактата Уиллза делается скучными – он подробно описывает жизни героев, которых я уже перечислил, а также Арта Пеппера, Стэна Гетца, Сержа Халоффа и Декстера Гордона, помимо некоторых других.

Первопроходцы джаза были совсем уж безрассудными, а вот среди профессий, требующих эластичного мышления, наука – поле на противоположном конце того же спектра. В науке возникающие идеи обязаны быть не просто красивыми или необычными. Они должны согласоваться с результатами экспериментов.

Музыкант может исполнять аншлаговые концерты в каком-нибудь подвале в нижнем Манхэттене невзирая на то, что некоторым слушателям его произведения – все равно что енотий скрежет по грифельной доске. А вот у ученого рецепт превращения ртути в золото либо действен, либо нет[214]. В результате эластичное мышление в науке важно, однако по меньшей мере так же значим и другой навык: столь же развитая способность укрощать необузданное производство идей, проверять и развивать их методами аналитического мышления.

В науке с подходом «вали кулем» – таким, как у титанов джаза, – успеха добиться трудно. А потому люди, преуспевающие в науке, может, и бывают эксцентричными или «сумасшедшими», но они обычно чудят менее радикально и опасно. Среди ученых, с кем я знаком лично, был экспериментальный физик, обедавший в университетском кафетерии каждый день, но употреблявший только соусы и приправы, пожилой профессор нейробиологии с оранжевыми волосами и татуированным логотипом «Эппл», профессор физики, обожавший снежинки, и нобелевский лауреат, одержимый банджо. Есть и более знаменитые примеры – Альберт Эйнштейн, например, подбиравший на улице сигаретные окурки, чтобы их нюхать, после того как его врач запретил ему курить трубку, а также Исаак Ньютон, проведший математический анализ Библии в поисках зашифрованных намеков на конец света[215]. Эти великие ученые были эластичными мыслителями, но и в профессиональной жизни, и в личной подключали исполнительный мозг, чтобы умерять свое поведение пожестче, нежели музыканты-новаторы, о которых я рассказал выше.

Хотя для каждой профессии нужен особый стиль мышления, будь вы музыкант, ученый или оригинальный мыслитель в какой-нибудь еще области, есть необходимость в толике упорядоченной аналитической мысли, чтобы новаторские идеи превращались в творческий продукт – полезный, приятный, гармоничный или как-то еще притягательный. Психологи считают, что ключевая разница между людьми с шизотипической личностью и теми, кто страдает острой шизофренией, состоит как раз в способности сосредоточиваться и, если брать шире, применять такой вот упорядоченный аналитический ум. Люди с повышенным коэффициентом интеллекта, судя по всему, более способны удерживать в уме шквал странных мыслей, какой обычно возникает, если снизить когнитивное торможение, но при этом такие люди не теряют способности действовать в человеческом обществе[216]. Вылепливать и развивать те или иные идеи трудно, и потому, если не считать Нэша, в искусствах и науке не очень-то много шизофреников и других страдающих от тяжелых психиатрических недугов[217].