Н. Верт. Эпоха «развитого социализма» или «годы застоя» (1965 — 1985)

Н. Верт. Эпоха «развитого социализма» или «годы застоя» (1965 — 1985)

 

I. ПОЛИТИЧЕСКИЙ КОМПРОМИСС: КОСНОСТЬ И КОНСЕРВАТИЗМ

 

Консенсус и разногласия

 

Скрывавшиеся за проявленным по отношению к Хрущеву единодушием значительные расхождения внутри новой руководящей группы обусловили ее попытки вести «центристскую» политику, уравновешивать разнонаправленные тенденции, которые в условиях концентрации реальной власти в руках небольшой группы лиц неминуемо оборачивались персонализацией политических разногласий. Поскольку же официально новая ситуация представлялась как последовательное возвращение к практике коллегиального руководства, оставалось лишь прибегнуть к классическому в таких случаях приему, каковым является компромисс.

Искомый компромисс должен был иметь долгую жизнь, поскольку независимо от существовавших между членами руководства расхождений все они стремились стабилизировать и сбалансировать потенциал и интересы различных бюрократических структур и постараться как можно дольше удержать свою коллективную власть, исключая любые альтернативы ей. Это означало отказ от рассмотрения проблем, могущих вызвать конфликт, от принципиальных споров, означало культ прагматизма, возведенного в систему, и в конечном счете — застой.

Консенсус в основном: политическая стабильность и удержание власти — не исключал, как мы видели, ни расхождений, ни приглушенных конфликтов. Эти конфликты разрешались «при закрытых дверях», не успевая разрастись в большой политический кризис. Главным источником расхождений и потенциальных конфликтов было разное понимание смысла экономической реформы: защитники децентрализации в рамках прежней административно-командной системы находились в резкой оппозиции по отношению к сторонникам оживления рыночных отношений. По мнению Ж.Брезлауэра, обязательность консенсуса между руководителями исключала подлинное решение таких важных проблем, как повышение эффективности аграрного производства, опережающие темпы развития легкой промышленности и сельского хозяйства, разрыв в уровне жизни города и села, сочетание моральных и материальных стимулов труда, совершенствование политико-административной системы и места рынка.

До середины 70-х гг. главными протагонистами в выборе экономической стратегии были Брежнев и Косыгин. Для первого приоритеты выстраивались в следующем порядке: сельское хозяйство, тяжелая индустрия, оборона (после 1972 г. к ним добавилось «освоение Сибири»). Предпочтения второго были отданы легкой промышленности — основе повышения уровня жизни граждан. Чехословацкий кризис (который заставил задуматься над связью между экономическими реформами, способствующими повышению благосостояния народа, и кризисом политической системы советского типа), эскалация американской интервенции во Вьетнаме (воспринимавшейся как потенциальная угроза) благоприятствовали утверждению начиная с 1970 — 1971 гг. более консервативных экономических тенденций, выражавшихся Брежневым, и именно в тот момент, когда правящая верхушка признала его верховенство. Такой выбор предопределил ряд других, не менее важных решений. Они касались самостоятельности, которую следовало предоставлять тем, кто был действительно компетентен в вопросах управления экономикой и государством. Для изучения этих вопросов по инициативе Косыгина в 1970 г. был основан Институт управления народным хозяйством, во главе которого стал его зять, Гвишиани. Подбор сотрудников и слушателей осуществлялся здесь по конкурсу, на основании их компетенции, способствуя, таким образом, росту новой категории руководителей экономики, находившихся в полном согласии с советской системой, знавших тенденции в мировой экономике, руководителей деятельных, разбиравшихся в тонкостях администрирования и выражавших интересы представляемых ими отраслей. Их естественной склонностью было решать политические проблемы, исходя из прагматических соображений, оставляя в стороне аспекты, относящиеся к доктрине и идеологии. Противостоявшие этой «технократической» тенденции Брежнев и еще более Суслов, бдительный страж чистоты идеологии, не переставали подчеркивать ведущую роль «партийности» — «первого условия, необходимого для занятия ответственного поста в любой области».

Проповедовавшиеся Брежневым и Сусловым наиболее консервативные тенденции одержали верх начиная с 1972 — 1973 гг. и окончательно утвердились во второй половине этого десятилетия, после XXV съезда КПСС в марте 1976 г., не приведя, однако, к отставке Косыгина. Ослабление позиций Подгорного и Шелепина, которые к концу 1965 г. утратили ряд своих функций, было связано с личным соперничеством (особенно между Подгорным и Брежневым) и столкновением амбиций. Тем не менее Подгорный, назначенный на почетный пост председателя Президиума Верховного Совета, как и Шелепин, ставший председателем Центрального совета профсоюзов, были отстранены от подлинной государственной власти без лишнего шума и драматизма (окончательная отставка Подгорного последовала лишь через 12 лет — в 1977 г.!). Неизменность и значимость интересов, сплотивших правящую верхушку, несмотря на все расхождения, позволили придать политической борьбе против отдельных лиц, удаляемых по тому или иному поводу, мирный и официальный характер. Другие изменения в составе высших партийных органов осуществлялись также без шума во время пленумов ЦК, а не на съездах. Как правило, отставникам приписывались те или иные «ошибки», политические или административные. Так, например, Шелест поплатился за свою терпимость, кстати весьма относительную, к украинскому «национализму», Полянский — за провал сельскохозяйственной политики. Наиболее заметной тенденцией обновления Политбюро и Секретариата стал наплыв представителей из региональных «удельных княжеств». Эти изменения имели большее значение, по крайней мере чем полагали в середине 70-х гг., поскольку спустя десять лет после отставки Хрущева в Политбюро осталось всего лишь семь — правда, самых пожилых и влиятельных, — из 17 членов и кандидатов в октябре 1964 г. Особенно заметным было продвижение тех руководителей, карьера которых теснейшим образом была связана с (упрочением положения лидера новой партийной верхушки Брежнева (ставшего на XXIII съезде в апреле 1966 г. Генеральным секретарем ЦК КПСС). Это была «днепропетровская группировка», из города, где еще до войны с Германией Брежнев начал свою политическую карьеру. В нее входили Кириленко (сменивший в 1966 г. в Секретариате ЦК Подгорного), Черненко, Кунаев, Щербицкий, Щелоков.

Потенциальным источником напряженности в государственной системе, которая претендовала на справедливое представление и примирение интересов различных бюрократических структур и групп давления, были отношения между армией и партией. Правящей группе тем не менее было по силам, употребляя принятое выражение, «организовывать и вдохновлять» деятельность Вооруженных Сил через армейские политорганы, зависевшие от соответствующего отдела Секретариата ЦК, а также благодаря искусной политике балансирования между приверженцами обычных вооружений и борцами за расширение сферы применения ядерного оружия. Преследуя собственные интересы, армия активно поддерживала сторонников приоритета тяжелой промышленности, военно-промышленного комплекса и оборонных отраслей, то есть Брежнева и Суслова, хотя последние одобрили возросший контроль партии над армией. На XXIII съезде КПСС Суслов заявил, что «время жертв» еще не прошло, поскольку объективная действительность требует продолжать политику первоочередного внимания к нуждам обороны. В начале 1966 г. военные добились ряда успехов: партийное руководство вернулось к рассмотрению ранее объявленного сокращения военных расходов; генерал Устинов был введен в Секретариат и в Политбюро ЦК (в качестве кандидата); XXIII съезд стал началом более жесткого внешнеполитического курса, поднявшего значение военных: на съезде было заявлено, что, если мирное сосуществование и допустимо между Востоком и Западом, тем не менее отношения между двумя лагерями остаются более напряженными, чем когда-либо. (В первую очередь имелся в виду революционный процесс в странах третьего мира, тесно связанный с судьбой социалистического лагеря.) После смерти в марте 1967 г. министра обороны маршала Малиновского военные настояли на назначении на этот пост маршала Гречко. Они были против кандидатуры генерала Устинова, которого поддерживали партийные руководители; Гречко же не скомпрометировал себя в глазах военных причастностью к «гражданскому аппарату» (как это было в случае с Устиновым, получившим генеральское звание, работая в оборонной промышленности). И только после смерти Гречко в апреле 1976 г. министром обороны был назначен генерал Устинов. 7 мая 197 6 г. Брежнев стал Маршалом Советского Союза. Облачаясь в военную форму, высшее партийное лицо торжественно объявило о совпадении, более того, о симбиозе коммунистических и военных интересов, перемешав идеалы армии с социальными идеалами партии. В то же время для партии это был способ использовать военный престиж в своих целях и утвердить себя политическим представителем армейских интересов. Став образцом социальной организации (в тот момент, когда военно-патриотический пафос был направлен на то, чтобы затушевать прозаические трудности будней) и укрепив свое положение благодаря приоритету, отданному военным расходам (что позволяло стране вести международную политику сверхдержавы), армия, как и прежде, осталась под властью гражданских лиц — тех, кто сделал свою карьеру в политическом аппарате, но защищал требования, интересы и привилегии военных.

 

Брежневская конституция

 

На XXII съезде партии Хрущев заявил о необходимости подготовить новую конституцию, которая отразила бы переход страны к коммунизму и создание в СССР «общенародного государства». В 1962 г. была создана Конституционная комиссия, однако понадобилось 15 лет, чтобы выработать новую конституцию, хотя ее основное содержание было взято из конституции 1936 г. Между тем советские руководители успели отказаться от мифа о скором переходе к коммунизму и отмирании государства, введя новое понятие «развитого социализма», отсутствовавшее в произведениях классиков марксизма-ленинизма.

Это новое понятие позволяло уменьшить разрыв между теорией и жизнью, объясняло необходимость экономической реформы, которая могла помочь «незамедлительно» восполнить постоянно возникавшие в стране дефициты, и отодвигало в далекое будущее идею отмирания государства. Немало внимания было уделено восстановлению строгих норм законности, повышению сплоченности граждан, призываемых «активно включиться» в управление общественными делами «общенародного государства» (представлявшего все признанные социальные слои — рабочих, крестьян-колхозников и интеллигенцию, под которой подразумевались все лица, получившие среднее образование и не занятые физическим трудом), а также возрастанию роли «общественных организаций». При этом определение «социалистический», всегда стоявшее рядом с «законностью» и «демократией», недвусмысленно указывало, что речь вовсе не идет о правовом государстве в западном смысле слова, то есть государстве, основанном на приоритете прав личности.

Конституция 1977 г. более решительно по сравнению с предыдущими утверждала ведущую роль Коммунистической партии. Она и формально узаконивала КПСС как руководящую и направляющую силу советского общества, ядро его политической системы, государственных и общественных организаций.

В то же время, подчеркивая важность участия общества и утверждая принцип коммунистического самоуправления посредством развития подлинной демократии («трудовые коллективы участвуют в обсуждении и решении государственных и общественных дел»), Конституция признавала возрастание роли общественных организаций. Существование таких общественных организаций и увеличение числа микроочагов самоуправления, способных «действовать, властвовать и осуществлять внутренний обмен» между соответствующими организациями (М.Ферро), — таковы главные особенности социальной жизни «брежневского периода».

Естественно, эти явления не должны рассматриваться в отрыве от таких специфических тенденций жизни общества, как быстрая урбанизация и повышение общего образовательного уровня населения в эти годы. В рассматриваемый период самоуправление развивалось во многих областях советской действительности: местной жизни и городском управлении (в 1980 г. в Советы всех уровней было избрано 2270 тыс. лиц, которые теперь назывались «народными депутатами» — в соответствии с представлением об «общенародном государстве», которое заменило собой «диктатуру пролетариата»). Причем если власть местных Советов и была ограниченной, то контроль центральных органов за сотнями новых советов, возникших в поселках вокруг городов или на периферии (особенно в Сибири), зачастую был вовсе символическим.

Число общественных организаций возросло и в других сферах, на первый взгляд далеких от политики: в культурной жизни, в спортивном движении и т.д. Часто опираясь именно на них, и расцвели в период «перестройки» и «гласности» тысячи «неформальных объединений». Центральные власти поощряли, наконец, «народный контроль» граждан за предприятиями и административными органами. Для этого была создана обширная сеть (около 250 тыс.) комитетов народного контроля, в которые входили, с одной стороны, трудящиеся-коммунисты, с другой — все желающие, не обязательно члены КПСС, но прошедшие отбор в парторганизациях. Эта параллельная структура, воскрешавшая в памяти «рабоче-крестьянскую инспекцию», созданную Лениным и упраздненную в 1934 г. Сталиным, в скором времени охватила всю страну: Комитет народного контроля, тесно сотрудничавший с Советами, превратился в настоящую армию контроля, в которой участвовал каждый шестой взрослый человек. Какой бы формальной она ни была, эта структура управления стимулировала добровольное участие в жизни общества, все больше привлекая людей, получивших образование.

Эта институционализация общественной жизни, закрепленная Конституцией 1977 г., но возникшая значительно раньше — означала ли она реальный рост политического влияния граждан или просто была одной из уловок режима, — несомненно, находилась в прямой связи с неожиданным всплеском спонтанной общественной активности, характерной для данного периода.

 

Кризис организации труда

 

Такой же отказ от решения структурных проблем в промышленности сыграл решающую роль в подлинном кризисе советской индустрии, начавшемся с середины 70-х гг. в системе, в которой теперь, казалось бы, присутствовала вся совокупность черт промышленно развитой экономики. О кризисе свидетельствовал ряд симптомов: резкое падение темпов промышленного роста, производительности труда (на фоне ухудшающейся демографической ситуации), снижение отдачи от капиталовложений, рост незавершенного строительства, уменьшение потребления...

Сложившееся положение было результатом различных долгосрочных тенденций и той специфической экономической политики, проанализированной нами выше и именно с середины 70-х гг. приобретавшей все более консервативное, даже реакционное содержание.

Среди долгосрочных тенденций важную роль играли:

— неблагоприятная демографическая ситуация, прежде всего в связи с уменьшением доли трудоспособного населения. Начиная с 1975 г. стало уже невозможно любыми средствами поддерживать экономический рост, прибегая, как прежде, к массовому привлечению новой рабочей силы. Экономика наткнулась на демографический барьер, и теперь темпы ее роста определялись ростом производительности труда (темпы которого все время снижались). В этих условиях правительство решило пойти «обходным путем», который состоял в массовом импорте иностранной техники и технологий в надежде быстро поднять производительность труда. Такой путь привлекал руководство больше, чем реформа организации труда, от которой можно было ожидать только медленных и предположительных результатов;

— истощение традиционной сырьевой базы и постоянное смещение добывающей промышленности, прежде всего топливно-энергетического комплекса, па восток, что вело к росту себестоимости сырья, а также обостряло положение с транспортом — еще одной серьезной проблемой в СССР;

— физический износ и моральное старение оборудования и основных фондов;

— рост удельного веса военных расходов, непосредственно отражавшегося на развитии гражданского производства;

— кризис организации труда, отмеченный торможением и провалом беспрестанно перекраиваемой реформы, а также консервативным уклоном политики правящей верхушки, который некоторые расценивали как «неосталинизм».

Несомненно, последний фактор оказался решающим в возникшем кризисе, на что еще в 1983 г. указывала академик Т.Заславская в своем знаменитом теперь «Новосибирском докладе» (прозвучавшем в то время лишь на закрытых собраниях Академии наук и на партийных совещаниях, а потом «тайно» попавшем на Запад). По мнению Т.Заславской и ее сотрудников (большинство которых объединялось вокруг издаваемого новосибирским Институтом экономики и организации промышленного производства журнала «Эко»), причина кризиса коренилась в неспособности существующей системы обеспечить эффективное использование человеческих ресурсов и интеллектуального потенциала общества, Система оставалась по существу той же самой, что и при ее возникновении в 30-е гг., несмотря на проведенные после смерти Сталина реформы: чрезмерная централизация, директивное планирование, отсутствие рыночных ценообразований и организации использования ресурсов, контроль всех способов материального стимулирования трудящихся центром, ограничение или просто запрещение всех видов индивидуальной трудовой деятельности населения в производстве, сфере услуг, торговле. В этом скрывался принципиальный порок системы в целом: трудящиеся могли рассчитывать только на деятельность в общественном секторе. Любая личная инициатива считалась нелегальной и относилась к теневой экономике, непризнаваемой официально, какой бы полезной экономически она ни была. Общественный сектор был к тому же совершенно невосприимчив к индивидуальной творческой инициативе трудящихся. Теоретически приветствовалась всякая инициатива, но различные формы участия трудящихся в управлении предприятиями всегда сталкивались с ограниченностью прав самих предприятий: как участвовать в управлении, если единственное, что позволено, — это «обогнать план»? Бригадный эксперимент основывался на допущении крайне ограниченного самоуправления крошечным отрезком общего процесса производства, но даже на этом уровне проявление инициативы полностью зависело от выделенных бригаде средств. Таким образом, если и предполагалось, что трудящиеся должны непосредственно действовать в интересах общества, то во всякой личной позиции и ответственности в этом отношении им было отказано. Тот, кто «хорошо» работал, в лучшем случае получал «премии», которые в то же время все меньше зависели от реальных результатов, индивидуальных или коллективных. В основном они начислялись автоматически, что сводило их стимулирующую роль к нулю. Не менее существенное значение в подрыве материальной заинтересованности играл постоянный дефицит товаров, делавший бессмысленным стремление к более высокому заработку. Головокружительный рост сбережений в сберегательных кассах являлся убедительным свидетельством невозможности для огромного большинства населения удовлетворить свои потребности.

Эти противоречия, заключала Т.Заславская, не были чем-то новым. Но даже если существующая система была выносима — экономически и социально — в 30 — 40-х гг., даже в 50-х, когда рабочие и служащие подчинялись военной дисциплине, а крестьяне были загнаны в колхозы, лишены паспортов и права переезда в город, то в 70 — 80-е гг. из-за глубоких изменений, произошедших в самом обществе, она стала нетерпимой.

Академик Заславская не оставляла выбора: чтобы выйти из кризиса, вызванного прежде всего провалом системы организации труда, введенной в 30-х гг. и с тех пор сохранявшейся в главном и основном, было необходимо допустить частную инициативу, определив оптимальную, с точки зрения общества, сферу ее приложения. Что же касается перспектив общественного сектора, то наиболее радикальные экономисты во главе с академиком А.Аганбегяном, руководившим журналом «Эко», прогнозировали в 1982 — 1984 гг. возможность трех вариантов реформ. Первый вариант сводился к своего рода программе «стабилизации» положения в экономике: предусматривалось добиться улучшения без кардинальных изменений — например, расширяя права предприятий, развивая прямые связи между ними и создавая межотраслевые проекты. Второй вариант представлял собой «умеренную» реформу, в результате которой было бы сокращено большинство отраслевых министерств. Наконец, третьим вариантом была «радикальная» реформа с упразднением всех «экономических» министерств. Компетенция Госплана была бы ограничена исключительно планированием макроэкономических соотношений; предприятия получили бы самую широкую самостоятельность в управлении. По сути, в последнем варианте подразумевалась экономическая модель венгерского типа.

 

 

Демографические изменения

 

«Пока Брежнев дремал, его страна переживала настоящую социальную революцию», — писал в 1986 г. М.Уокер в работе, посвященной анализу зарождения перестройки. Действительно, за два десятилетия — с 1965 по 1985 г. —в советском обществе произошли глубокие перемены, преобразившие и формы функционирования экономики, и содержание отношений между обществом и властью.

Мы уже упоминали о весьма существенном изменении, оказавшем первостепенное влияние на экономику: уменьшении притока в народное хозяйство новых трудовых ресурсов из-за снижения рождаемости на 25% и увеличения смертности на 15% за период с 1960 до конца 70-х гг. Этому сопутствовало изменение в структуре занятости трудящихся в пользу сферы обслуживания за счет сельского хозяйства. В долгосрочном плане наиболее тяжелые последствия были связаны с углублением разрыва в темпах прироста населения по регионам. Так, в течение всего этого периода неславянское население увеличивалось значительно быстрее. В целом мусульманское население, насчитывавшее в 1959 г. 22,5 млн. чел. (или 10,7% от общего числа), к 197 9 г. возросло до 42 млн. жителей, что составляло уже 16%. Следует заметить, что исламская культура продолжает сильно влиять на некоторые советские народы, даже если их национальное самосознание определяется в первую очередь принадлежностью к определенной этнической группе, а уж затем укорененностью мусульманских традиций. Немаловажно было, однако, и то, что в течение десятилетий происходило «врастание» мусульманской элиты в социальную систему советского общества с помощью продвижения по иерархическим лестницам, овладения русским языком (перепись населения 197 9 г. показала, например, что молодое поколение среднеазиатских республик все лучше и лучше владеет русским языком как необходимым условием успешной карьеры), а также некой солидарности перед внешним миром, контрастирующим с этническими противоречиями, остававшимися острыми, а в последнее время и усилившимися.

 

IV. СССР В МИРЕ

 

Начиная с 1945 г. внешняя политика СССР осуществлялась на нескольких уровнях: дипломатия советского государства как таковая, взаимоотношения ВКП(б) — КПСС с зарубежными коммунистическими и рабочими партиями, СССР — страны социалистического лагеря и страны социалистического лагеря — остальной мир.

Взаимосвязь этих различных аспектов внешней политики зависела от многих переменных, и в первую очередь — от господствующих Тенденций и противоречий внутренней политики Советского Союза. В октябре 1964 г., когда новое руководство взяло власть в свои руки, в «пассиве» волюнтаристской внешней политики Хрущева были: поколебленное из-за раскола с Китаем и румынской фронды единство социалистического лагеря; натянутые вследствие Карибского кризиса отношения между Востоком и Западом; нерешенность германской проблемы; наконец, отсутствие ощутимых результатов политики Советского Союза в отношении стран третьего мира.

Брежневская группа поставила три приоритетные задачи:

— устранить угрозу распада социалистического лагеря и еще теснее сплотить его в политическом, военном и экономическом отношениях;

— нормализовать отношения между Востоком и Западом («сосуществование в сотрудничестве»). Этот курс, впрочем, был взят только после обострения в начале 70-х гг. конфликта с Китаем и начала сближения последнего с Соединенными Штатами, когда советские руководители почувствовали возникновение новой опасности;

— последовательно проводить политику поддержки «прогрессивных» движений и режимов во всем мире. Эта политика была особенно активна (иногда перерастая в прямую интервенцию) в отношении стран, находившихся в непосредственной сфере влияния СССР (например, Афганистан).

Реализация этих задач может быть проиллюстрирована тремя важнейшими событиями во внешней политике 1965 — 1985 гг.: советская интервенция в Чехословакию, подписание двух первых соглашений об ограничении стратегических вооружений во время визита Никсона в Москву в мае 1972 г., вторжение Советского Союза в Афганистан. Очевидно, что не все эти события способствовали разрядке международной напряженности, однако они были тесно связаны между собой. В течение долгого времени в противоречиях внешней политики СССР многие пытались увидеть последствия столкновений внутри правящих кругов между «ястребами» и «голубями». На самом же деле в основе этих действий, казавшихся на первый взгляд полностью взаимоисключающими, была своя логика, проистекавшая из существования трех аспектов внешней политики СССР: социалистический лагерь, отношения между Востоком и Западом и отношения со всем остальным миром.

 

Н. Верт. Эпоха «развитого социализма» или «годы застоя» (1965 — 1985)