Что стоит за мифом о блатной романтике?

 

Тот, кто прошел по «социальному дну» знает, что никой «блатной романтики» не существует. На этот счет уже приводилось свидетельство девушки, окунувшейся в уголовную среду. Те, кого она считала за друзей, дважды продали ее. Поэтому она и заявляет, что обманом являются «разговоры типа: да мы за кореша да душу отдадим, да пасть порвем кому хочешь» (см. главу «Наркотики: источник страдания или "ответ" на сложные вопросы бытия?» (часть 3)).

Эмоциональный запал этого свидетельства усиливается строками из письма одного человека, побывавшего в тюрьме. В своем письме он пожелал довести некоторые мысли до подростков, которые, наслушавшись о романтике бандитов, живут воровскими иллюзиями. «Я по-отцовски разочарую вас, – писал он. Сразу, с чем вы реально столкнетесь, – это жестокость, дикие выходки, а то просто станете калекой в той среде или группировке, куда пожелаете войти. Все, что вас будет окружать основано на грязном крике, ди­ком голосе, кулаке. Вы отупеете за несколько дней! Познаете многие ритуалы и "игры", где даже по­сле одной можно харкать кровью, а через месяц по­мереть. Вокруг вас будут все лезть в авторитеты. Попробуете и вы. После проверки, которую вы чаще всего не пройдете, вас просто "опустят". Начнутся страшные времена»[7].

Надо сказать, что история этого человека отчасти напоминает написанное в автобиографическом романе Жана Жане. Автора письма бродяжничал, контактировал с наркотиками. Есть и иные параллели.

Но, что интересно, – такой образ жизни не ассоциировался у него с восторгом и о событиях прошлого он не рассказывал взахлеб. Правда его жизни чрезвычайна жестока. Этого человека по его собственным словам «от полного падения и дебилизации» «спасла детская колония».

Побывав в колонии для малолетних преступников, он побывал потом и в колонии для взрослых. Начало такому нелегкому пути было положено еще в детстве. Отца своего он помнил пьяным и избивающим мать. Тяжелое детство и память о доме, из которого он ушел, помогли ему сформулировать следующую важную мысль. «Воруя от семьи в малом: в ласке, заботе, отцовском тепле, вы потеряете в большом: в тяж­кий час все отвернутся от вас. Даже не уберегут от смерти. У нас в деревне был случай, когда один му­жичок, живший в вечной злобе, решил лечь под по­езд. Двое видели его, но отвернулись. Так он был всем ненавистен».

Слова «воруя от семьи» словно созданы для того, чтобы сорвать вуаль эпатажа с романа Жана Жане. В романе упоминается о встрече автора с одной старушкой, недавно вышедшей (как ему показалось) из тюрьмы. Когда писатель отошел от этой женщины, его пронзила мысль, не встретил ли он только что свою родную мать.

Он ничего не знал о матери, ибо был брошен ею в колыбели. Если бы та старушка действительно оказалась быего матерью, то он поначалу думал осыпать ее цветами и оросить ее лицо слезами. Но потом к нему пришла мысль заменить эти изъявления нежности «первым попавшимся и даже одним из самых бесславных гнусных деяний». «Я, – писал он, – плевал бы на ее волосы и блевал бы в ее руки. Но при этом я обожал бы ее, эту воровку, которая является моей матерью». И это деяние Жан Жане наделил тем же значением, «что и поцелуи, слезы и цветы».

 

Эти слова наглядно иллюстрируют сказанное в главе «В условиях отсутствия ориентиров человек выбирает "сиюминутное"» (часть 1). Если в сознании человека нет оси восприятия, нет «главного», то все поступающие в сознание образы он воспринимает как равные по своему значению. Равными по своему значению представились Жану Жане и цветы, условно подаренные матери, и плевки в ее лицо.

Если в сознании человека нет «главного», то он не может расположить идеи и объекты в порядке иерархии. Он не способен ощутить саму иерархию идей и объектов мира. Жизнь для него приобретает «такую же символическую нагрузку, как и смерть». А личность другого наделяется тем же значением, что и стол. При таких условиях рассыпаются понятия, с помощью которых человек определяется в своих оценках, что такое «хорошо» и что такое «плохо».

Когда утрачивается возможность оценивать иерархию идей, становятся как бы ненужными память и опыт. Ведь ориентирующийся на «главное» человек, с их помощью выстраивает идеи в иерархическом порядке. А раз само выстраивание неосуществимо, то и необходимость в использовании памяти и опыта отпадает. Находясь в таком состоянии, человек способен «переварить только сиюминутное»[8].

То есть он способен переварить лишь данное мгновение бытия, свое наличное состояние. Ориентация исключительно на сиюминутное зачастую приводит человека к преклонению перед острыми ощущениями. Разные люди по-разному пытаются вызваться активное бурление в своем наличном состоянии. Кто – через наркотики, кто – через алкоголь, кто – через эротизм или через то, что составляет содержание романа Жана Жане. «Я изведал подлинное опьянение случаем», – в одном месте пишет он. «Я снова оказался в центре пьянящего вихря», – отмечает он чуть ранее.

Его слова о замене изъявлений нежности «первым попавшимся» гнусным деянием тоже поддаются анализу. Если механизм восприятия Жана Жане угадан верно, то эти слова не являются какой-то непонятной диковинкой. Базисом для их анализа является глава «Вследствие "утраты" главного человек лишается возможности совершить осмысленный выбор» (часть 1). Человек, утративший «главное», может не увидеть существенной разницы между такими действиями как лежание на диване, опустошение пакета молока или удар соседу в челюсть. Какой пункт из этих трех выберет он в качестве занятия на вечер? При отсутствии «главного» он, возможно, займется тем делом, мысль о котором вспыхнет в мозгу наиболее ярко. Возможно также и то, что он займется тем делом, мысль о котором возникнет первой. Первая пришедшая в голову мысль подчинит себе сознание.

Так бывает с маленькими детьми. Они иногда совершают поступки, смысл которых не могут объяснить ни себе, ни другим. Одному мальчику, например, пришла на ум идея бросить камень в толпу. И он бросил. И даже не ради самого зла. А просто потому, что захотелось. Возникло желание, а отношение к нему он не сумел определить. Его сознание было еще не укреплено корсетом ориентиров, оно было полностью открытым.

С его сестрой однажды тоже произошла примечательная для данного разговора история. У девочки были замшевые ботинки, и перед выходом на улицу она захотела их подкрасить. Она взяла аэрозольный баллончик с краской и скрылась в ванной. Недоумевая, почему она так долго не выходит, брат заглянул в ванну. И что же он там увидел? Стены помещения были залиты краской из спрей-баллончика. В эпицентре такого сюрреалистического действа стояла девочка, ее лицо выражало какое-то среднее чувство между ужасом и недоумением. «Зачем же ты это сделала?», – спросил ее брат. «Не знаю», – искренне ответила сестренка. Она и правда не знала. Пришло на ум желание, и она ему последовала. Вот и весь сказ.

Эти два примера готовят нас к краткой формулировке, выражающей суть феномена, стоящего за словами «открытое сознание» и абсолютно «свободное восприятие». Суть заключается в том, что человек «занят только тем, что отдается очередному внушению»[9].

 

Людям с сознанием указанного свойства кажется, что они хозяева себе. Им думается, что они могут делать все, что пожелают. Возможностей настолько много, что аж мельтешит в глазах. Но чтобы выбрать нужное именно тебе, необходимо от чего оттолкнуться. Необходимо следовать каким-то критериям отбора, каким-то ориентирам.

Если же оттолкнуться не от чего, если человек утратил ориентацию, то он приходит к тому единственному, что он может «переварить» в данной ситуации. То есть – к своему сиюминутному состоянию. «Кажущийся избыток возможностей выбора оборачивается невозможностью выбрать главное среди объектов, имеющих одинаковую значимость»[10].

 

Там где утрачен общепризнанный ориентир, «нет ни верха, ни низа, ни правды, ни лжи, ни правого, ни виноватого». Отсутствие ориентиров, как отмечает отец Серафим (Роуз), приводит к упразднению самих понятий правого и ошибочного. «Там, где некогда был Бог, теперь есть только ничто; там, где была власть, порядок, уверенность, вера, теперь анархия, смятение, беспринципные, неоправданные действия, сомнение и отчаяние»[11].

Кто-то скажет, что в романе Жана Жане нет отчаяния. Женщины, делавшие аборт и в одиночку прожившие всю жизнь, тоже могут рассказать, что они прожили интересную и волнующую жизнь. Но загляните в их глаза. Глаза затравленных волчиц вам все расскажут и без слов (см. также главу «Лишаясь "главного" в системе мироощущения, человек становится абсолютно-внушаем» (часть 1)). За ширмой внешнего веселья может скрываться боль одиночества. Часто бывает, что женщина, совершившая аборт «не может избавиться от гнетущего чувства зря прожитой жизни»[12].

 

Так и с романом Жана Жане. С героическим пафосом описывают банальные будни вора, но что за ними стоит по факту?

На этот вопрос можно ответить словами одного бывшего рецидивиста. «Вот, объясни мне, – сказал он одному авторитету. Почему, если ты здесь [в тюрьме] воруешь, ты – "крыса". А если ты там [за пределами тюрьмы] воруешь, ты – в почете? Что ты делаешь такого, за что я мог бы тебя уважать?» И авторитет не нашелся, что сказать.

До своего обращения к вере этот рецидивист искал каторжанской солидарности. Но потом понял, что ее нет. Он понял, что среди каторжан все было как везде. Ты «свой» только до тех пор, пока у тебя есть деньги. Когда он понял это окончательно, то в блатной романтике разочаровался[13].

А чуть позже рухнули его представления о «красивой» жизни, к которой он стремился. Он тяжко заболел. Его бросила жена. Придя в результате жесточайшего духовного кризиса к переосмыслению ценностей, он стал глубоко верующим человеком. Когда вера коснулась его сердца, он стал понимать смысл постигающих его в колонии скорбей. Не хотел с нормальным обществом жить. Вот тебе – «братья» твои – воры и бандиты. Не хотел отца, матерь почитать. Вот тебе – твой начальник. Не хотел соблюдать режим нормального гражданина: ходить на работу, вставить утром, устраивать семью. Вот тебе – закон колонии.

 

В конце концов, ценой страшных потерь он понял, что за красивыми рассказами о блатной жизни ничего не стоит. Его жизненный опыт показал ему: путь вора – это путь в никуда. Но ведь чтобы прийти к этой мысли, необязательно проходить через тюремные сроки и страдания. Человек усваивает эту мысль, если с доверием относится к Слову Божьему. Заповедь «Не кради» (Исх. 20,15) подсказывает, что путь воровства – путь тупиковый.

Подобным образом дела обстоят и с отношением к семье, родителям. Выше приводились строчки из письма, написанного человеком, который прошел через детскую и взрослую колонии. Ценой страшных потерь он понял, что «воровать от семьи» не надо. Слово же Божие готово каждого предупредить изначально: «Почитай отца твоего и мать твою, [чтобы тебе было хорошо и] чтобы продлились дни твои на земле» (Исх. 20,12).

Да, у этого человека был отец, чье поведение нельзя принимать за норму. Но, если сын возненавидит отца, то отца он своей ненавистью не исправит. И мало того, что не исправит. Ненависть, разгоревшаяся в сердце, отравит жизнь ему самому. Сын, возненавидевший отца, когда подрастет, не сможет стать любящим отцом для своих детей. Когда у него родятся дети, то ненависть, въевшаяся в его мозг, будет отравлять их существование.

О том, как соотнести заповедь Божию с фактом пьющего папы рассказывает одна чудная книжка. Ее написал Алексей Зотов, и называется она «Сын алкаша»[14]. С необыкновенной психологической точностью автор описал внутреннюю борьбу мальчика Вани за чистоту своего сердца. Главному герою часто хотелось думать о своем отце, как об умершем, настолько он уставал от общения с пьющим папой. Но он старался следовать не своим эмоциям, а ориентирам, указанным в Слове Божьем. Ваня старался нащупать «великий путь от ненависти к ближнему до преображающей мир любви к своему горькому родителю». И, если у этого персонажа есть реальный прототип, то хочется надеяться, что он вырастет настоящим человеком.

Если ребенок скатывается в озлобление и ожесточение, то он закладывает основу для своего будущего жизненного краха. После смерти пьющего отца, он рискует подчиниться такой мысли: моя жизнь не удалась лишь потому, что я родился от такого папы. Но хочется верить, что эта мысль не сумеет опутать сознание ребенка, похожего на Ваню.

Эта мысль перекликается с основной идеей брошюры «Играет ли свита короля? О вине родителей и свободе выбора»[15]. В этой брошюре рассказывается, что наличие таких отрицательных факторов как «неблагополучное» окружение и дисфункциональная семья не является приговором для ребенка. Человек способен изменить свою жизнь, не смотря ни на что. Когда человек отвлекает свои влечения от ничтожно-пошлых содержаний и прилепляет их к Божественному, то его дух преодолевает «душевные "травмы" детства и связанные с ними тяготения, слабости, отвращения и страхи».

 

Если же человек выходит за пределы, указанные в Слове Божьем, то он вступает в конфликт с принципами, которые вложены в основу мироздания. Если человек будет жить по Слову Божьему, то будет блажен, счастлив. А если переступит указанные пределы, то начнет разлагаться как личность.

Человек – существо свободное. Он имеет свободу поступить вопреки тому предупреждению, которое дается в Слове Божьем. Но отказаться от последствий своего выбора он уже свободы не имеет.

Чтобы понять эту мысль, представьте человека, который находится в гостях у своих знакомых, живущих на девятом этаже. Вот он собирается идти домой. Он открывает окно и встает на подоконник. На вопрос: «Что ты делаешь?» он говорит, что хочет спуститься вниз. «Но ты же не можешь спускаться вниз таким образом. На то есть лифт или лестница», – говорят ему. А он на эту реплику дает такой ответ: «Что вы ограничиваете мою свободу?! Я вправе сам решать, как мне спускаться вниз!» Воскликнув так, он делает решительный шаг наружу. Да, он имеет свободу отвергнуть предупреждение. Но отказаться от столкновения на страшной скорости с землей он свободы уже не имеет.

Таким образом, свобода «открытого сознание» – это свобода судна, носимого морем. Нет ни мачт, ни парусов, ни якоря, ни киля. Ни весел, ни мотора, ни штурвала, ни карты моря, ни маяка впереди. То есть нет того инструментария, с помощью которого судно могло бы сопротивляться стихии и следовать своему курсу.

Здесь речь идет о корабле, который обнажен от такелажа (общее название всех снастей на судне), ему нечем защититься от стихии. Он раз за разом отдается импульсу очередной волны.

Такой корабль напоминает человека, обнаженного от духовности. Ему нечем защититься от внушаемых ему идей, он «занят только тем, что отдается очередному внушению».

Якорь и маяк не закрепощают судно, а дают ей устойчивость и возможность следовать своей цели. Чему можно уподобить свободу религиозного сознания? Эту свободу можно уподобить свободе атлета, хорошо прокачавшего мышцы позвоночника.

Путем тренировок он создал мышечный корсет, который не дает позвонкам расползаться от нагрузки в разные стороны. Постигнув науку правильного тренировочного процесса, такой атлет может брать из чужих методик все самое лучшее.

Люди же не имеющие понятия о правильном тренировочном процессе подвержены риску травм. Когда они смотрят на пируэты мастеров паркура, то загораются идеей повторить увиденное. Берут разбег, выходят на прыжок, и – часто разбиваются или ломают себе кости. Такая аналогия вполне уместна при разговоре о заражении вирусом идеи.

«Открытая личность» и заражение вирусом идеи

 

Когда в сознание «открытой личности» поступает сигнал, призывающий ее к сомнительным действиям, то ей почти нечего этому сигналу противопоставить. Ведь чтобы отклонить от себя предложение поучаствовать в каком-либо мероприятии, надо четко мотивировать отказ. Если четкой мотивации нет, то остается место для вопроса: «А почему бы и нет?» (см. главу «В условиях отсутствия ориентиров распад личности происходит быстро. Объяснение таких понятий как честность и трезвость становится затруднительным» (часть 1)).

В эту «прореху мировоззрения» и вклинивается вирус наркотической идеи. Если ей нет противопоставления, то она начинается разрастаться. Она увеличивается в размерах, подчиняет своим целям сознание. И это разрастание, которому ничего не противостоит, можно отчасти уподобить процессу размножения живых существ.

Многие, наверное, знают, к каким тяжелым последствиям привело появление кролика на территории Австралии. Когда кролики были завезены в Австралию, они начали неимоверно быстро размножаться, что привело к экологической катастрофе. Росту их численности способствовало несколько факторов. И среди них тот, – что «у кроликов в Австралии не было естественных врагов»[16].

 

То есть действие не встретило противодействия. Подобные катастрофы происходят и в сознании.

Глубокомысленная речь на этот счет произносится главным героем фильма «Начало» (2010) Домиником Коббом. Профессиональной сферой деятельности этого человека был промышленный шпионаж специфического плана. Специалисты, подобные Коббу, действовали следующим образом. Они усыпляли жертву, а затем с помощью современного оборудования подключались к ее сознанию и доставали из него необходимую им информацию.

Кобб понимал толк в извлечении информации. Но однажды он был нанят не для извлечения информации, а для «внедрения» идеи. Ему было поручено внедрить в сознание преуспевающего бизнесмена идею, которую бы он принял как свою собственную. И последовав которой, разрушил бы финансовую империю, доставшуюся ему от отца. Вот что Кобб говорил насчет «жертвы»: «То зерно, что мы поместим в мозг этого человека, вырастет в виде идеи, которая поглотит его. Она может изменить практически всю его жизнь».

Фильм ставит вопрос, который актуален и для нас, людей, живущих по эту сторону экрана: «Какой самый живучий паразит? Бактерия? Вирус? Кишечный глист?»

Идея. «Идея похожа на вирус, она живуча и крайне заразна. Мельчайшее зернышко идеи способно прорасти и либо стать частью тебя, либо уничтожить тебя».

Однажды Кобб произвел «внедрение» идеи в сознание своей жены. Другого выхода он не видел. Дело в том, что он и его супруга достаточно долгое время находились в совместном сне.

По своим ощущениям они прожили во сне 50 лет. В реальной же жизни времени для них прошло нет так много, их тела не состарились (время во сне и в реальной жизни воспринималось по-разному). Во сне они чувствовали себя могущественными. Силой своей мысли они строили мир для себя.

Но проблема заключалась в том, что они знали о нереальности происходящего. Коббу со временем такая жизнь стала невыносима, но его супруге так не казалось. Ей хотелось и дальше пребывать во сне.

И так как ей не хотелось возвращаться в реальность, Кобб решился на внедрение в ее сознание одной идеи. Он внедрил в ее сознание мысль, «что ее мир нереален». А если мир нереален, то надо просыпаться. Просыпались же герои по логике фильма тогда, когда убивали себя.

И вот супруга согласилась на то, чтобы вместе с Коббом положить голову на железнодорожное полотно. Мчался поезд, но они, глядя друг на друга, продолжали держать головы на рельсах. Так, покончив жизнь самоубийством во сне, они проснулись.

Но вот проблема – и по возвращении в реальность идея, однажды внедренная в сознание женщины, продолжала жить. Даже вернувшись в реальность, супруга Кобба продолжала считать, что ее мир нереален. Идея росла, и женщина стала одержима этой идеей.

Ее захватила мысль: нужно проснуться, чтобы вернуться в реальность. Но для того, чтобы вернуться в реальность по логике фильма следовало убить себя.

Она всячески пыталась склонить Кобба к совместному самоубийству, а он всячески пытался отговорить ее от этой затеи. Но уговоры не принесли положительных результатов. Она выбросилась из окна.

 

В связи с этой историей большой интерес представляет феномен «дремлющего эффекта». В чем заключается этот эффект?

Манипуляторы не столько стремятся изложить через СМИ связную идею, которую можно обдумать и запомнить, сколько стараются создать поток сумбурных сообщений, которые откладываются в памяти. Манипуляторам, делающим ставку на «дремлющий эффект», не важно, как человек отнесется к сообщению.

Навязываемая через СМИ точка зрения может быть человеком на первых порах и отвергнута. Но, отлежавшись «в латентных слоях памяти», она «превращается сначала в смутное, неопределенное представление, а потом и в согласие с ней». Процесс формирования согласия пресекается, если происходит напоминание причины, в связи с которой эта точка зрения была изначально отвергнута[17].

 

То есть применительно к нашему разговору вырисовывается следующая концепция. Человек должен жить в атмосфере смыслов, защищающих его сознание от вредоносной идеи. Если человек живет в условиях такой атмосферы, то указанные напоминания он получает постоянно. Эта атмосфера создается с помощью воспитания, самостоятельного делания ума, а также – через устройство окружающего быта.

Если о воспитании ребенка родители действительно заботились, то на всякое предложение поучаствовать в сомнительном действии, у ребенка тут же будет рождаться противодействие. Ребенок, например, при прозвучавшем предложении покататься на машине будет вспоминать: «А папа говорил с незнакомыми дядями в машину не садиться». То есть ум ребенка «незнакомые дяди» поколебать не могут. Ум ребенка устойчив, так как «армирован» папиными наставлениями.

Об «армировании» ума уже был поднят разговор в главе «Здание общепринятых ценностей разрушается при взрыве религиозного фундамента» (часть 1). В этой главе шла речь о защите ума «блоками религиозного сознания». Помимо прочего рассказывалось, как такой ум отражает атаку рекламной компании, ориентированной на мысль о легкой наживе. Соблазн наживы отстраняется от ума, если «в поток рационального мышления» включены «блоки религиозного сознания». В уме возникает диалог с ветхозаветной заповедью «есть хлеб свой в поте лица своего». Эти «островки традиции», хранящиеся в глубинах исторической памяти, служат «эффективными устройствами аварийной сигнализации». Они «действуют автоматически и их трудно отключить извне»[18].