Глава XXVII. Золотовозвращается к покойному Питеру

Подкрался я к их дверям, прислушался – оба храпят. Я нацыпочках сошел вниз. Ниоткуда не доносилось ни звука. Я заглянул в чуть приотвореннуюдверь гостиной и увидел, что люди, оставшиеся в доме, чтобы нести бдение угроба, крепко спят по креслам. Дверь в гостиную, где лежал мертвец, былаоткрыта, в обеих комнатах горело по свече. Я миновал и эту дверь – в гостинойникого и ничего, только останки Питера, и двинулся дальше и скоро уперся впарадную дверь дома, и она оказалась запертой, а ключа в замочной скважине не было.И тут слышу, за спиной у меня кто-то по лестнице спускается. Я метнулся вгостиную, поозирался по сторонам, вижу – единственное место, в каком можноспрятать мешок, это гроб. Крышка его была сдвинута примерно на фут, оставивоткрытыми лицо покойника с влажной тряпицей на нем да часть савана. Я запихалмешок под крышку, ниже сложенных рук Питера, – они оказались такими холодными,что меня дрожь пробрала, – а потом проскочил по комнате к двери и встал за ней.

Вошла Мэри Джейн. Она почти неслышно приблизилась к гробу,опустилась на колени, заглянула в него, достала платочек и заплакала, правда,плача я не услышал, потому что она спиной ко мне стояла. Я выскользнул изгостиной и, проходя мимо столовой, заглянул в дверную щель, – проверить, незаметил ли меня кто, – там все было тихо. Никто из спавших и не пошевелился.

Я вернулся в мою постель, настроение у меня было паршивое –столько хлопот, столько риска и вон как все обернулось. Если мешок там иостанется, это ладно, говорю я себе; когда мы спустимся по реке на сотню-другуюмиль, я напишу Мэри Джейн, она откопает гроб и достанет из него золото; но ведьэтого не будет – а будет вот что: начнут к гробу крышку привинчивать да инайдут мешок. И король снова получит деньги и тогда уж очень постарается, чтобыникто их больше не попятил. Конечно, мне хотелось прокрасться вниз,вытащить мешок, но я даже пробовать не стал. Близилось утро, с минуты на минутукто-то из спавших в столовой мог проснуться, и тогда меня поймали бы с шестьютысячами долларов в руках – с деньгами, которых никто моим заботам не вверял.Нет уж, в такую историю я вляпаться не хочу, сказал я себе.

Когда я утром спустился вниз, гостиная оказалась запертой, аночные бдящие уже разошлись. В доме остались только члены семьи, вдова Бартли,да наша шайка. Я вглядывался во все лица, пытаясь понять, не случилось ли чегонеобычного, однако никаких признаков этого не увидел.

Около полудня пришел владелец похоронной конторы спомощником. Они перенесли гроб на пару стульев, поставленных в середине гостиной,потом принялись расставлять стулья – наши и те, что мы позаимствовали усоседей, – пока не заполнили их рядами и гостиную, и столовую. Крышка на гробележала так же, как ночью, но заглянуть под нее я не мог – слишком много народу вокругтолклось.

А тут начали собираться люди, и мои прощелыги уселись вместес девушками в первом ряду, у изголовья гроба, и в течение получаса пришедшиемедленно дефилировали мимо него, каждый с минуту вглядывался в лицо покойника,некоторые роняли слезу, все было так торжественно, спокойно, только девушки и прощелыгиприжимали, понурясь, к глазам носовые платки и тихо плакали. Других звуков слышноне было, одно лишь шарканье ног по полу да сморканье – на похоронах люди всегдасморкаются чаще, чем где-либо еще, не считая, конечно, церкви.

Обе комнаты заполнялись людьми, а похоронщик в черныхперчатках скользил там и сям, неслышный, как кошка, умиротворяюще жестикулируя,поправляя что-нибудь напоследок, стараясь, чтобы всем было хорошо и удобно. Ини слова не произносил – рассаживал людей по стульям, пропихивал наостававшиеся еще не занятыми места припозднившихся, освобождал для них проходы– и все это посредством кивков и жестов. А после встал у стены. Он был самыммягким, бесшумным и плавным в движениях человеком, какого я когда-либо встречал,а улыбался примерно так же часто, как окорок.

Откуда-то притащили фисгармонию – насмерть расстроенную, икогда все были готовы, за нее уселась и заиграла юная девица: инструмент забурчал,точно его желудочные колики прихватили, заскрипел, а люди как запоют, –по-моему, у одного только Питера мороз по коже от этих звуков и не побежал.Потом вышел вперед и заговорил, медленно и торжественно, преподобный Хобсон, итут же из погреба донеслось совершенно ни на что не похожее, безобразноегавканье, – собака там была всего одна, но голосиной обладала могучим и лаяла,не переставая; преподобному пришлось прерваться и стоять у гроба, ожидая, когдаона заткнется, – куда там, скоро я уж и собственных мыслей расслышать не мог.Очень получилось неловко, а что делать, никто не знал. Впрочем, длинноногий похоронщикбыстренько подал преподобному знак – мол: «Не беспокойтесь, я все устрою» – изаскользил вдоль стены, пригнувшись так, что только плечи его над головамисидевших и виднелись. Прошмыгнул он вдоль двух стен гостиной – шум и гавканьестановились тем временем все более непристойными, – и скрылся за дверьюпогреба. А секунды через две мы услышали, как он дал собаке здоровенногопенделя, как она изумленно взвыла раз-другой и умолкла, – и преподобныйзаговорил снова, с того места, на котором его прервали. Через пару минутпохоронщик вернулся и, опять скользнув вдоль стен, на сей раз вдоль трех,выпрямился, трубкой сложил у рта ладони, вытянул над головами людей шею ксвященнику и хриплым шепотом сообщил: «Она крысу словила!». А после снова согнулсяи скользнул на прежнее свое место. Лица у всех стали довольные, потому чтокаждому же хотелось узнать, в чем там дело-то было. Такие простенькие поступкичеловеку ничего обычно не стоят, зато внушают уважение к нему и любовь. Вот ижители этого городка никого так не любили, как своего похоронщика.

В общем, погребальная служба получилась хорошая, но малостьдлинноватая и утомительная, в нее еще и король встрял и понес обычную его ахинею,однако, в конце концов, служба завершилась, и к гробу стал подбираться сотверткой в руке похоронщик. Я аж вспотел и глаз с него не сводил. Но нет, вгроб он соваться не стал – просто надвинул, как смог тихо, крышку и привинтилее быстро и крепко. Вот вам и здрасьте! Теперь я и вовсе не знал, там деньги, нетам. И говорю себе, допустим, кто-то втихаря слямзил мешок, – и что же я теперьМэри Джейн напишу? Ну, раскопает она могилу и ничего в гробу не найдет, – чтоона обо мне подумает? Проклятье, говорю я, на меня ж тогда охоту объявят, апосле в тюрьму упекут; нет уж, самое для меня правильное – затаиться и молчатьв тряпочку; в хорошенькую я историю впутался: хотел сделать как лучше, а сделалв сто раз хуже, надо было оставить все как есть и не лезть в это дело!

Гроб зарыли, все разошлись по домам, и я опять начал к лицамприглядываться, никак успокоиться не мог. Но так ничего и не выглядел, ни однолицо ни о чем мне не говорило.

Вечером король по гостям ходил – произносил сладкие речи,дружелюбие изображал и объяснял всем и каждому, что в Англии его ждет недождется паства, так что ему необходимо побыстрее уладить все имущественныедела и возвратиться назад. Очень он жалел, что приходится так спешить, да идругие все тоже жалели, им хотелось, чтобы он подольше пожил в городке, ну дачто ж тут поделаешь, говорили они, – ничего, мы понимаем. А еще король уверялвсех, что он и Уильям заберут, разумеется, племянниц с собой, и всех страшнорадовало, что девушки будут так хорошо устроены и смогут жить с родственникамии забот никаких не знать, и упрашивали короля поскорее все распродать, тогдадевочки сразу смогут уехать с ним. Да и сами бедняжки были до того довольны исчастливы, что у меня просто сердце щемило, – я же понимал, что им врут,обманывают их, а вмешаться и изменить общее настроение не мог.

Ну вот, и будь я проклят, если король мигом не назначилвремя аукциона, с которого он собирался продать и дом, и негров, и прочуюсобственность – через два дня после похорон; впрочем, каждый желающий мог купитьчто угодно и частным порядком, без аукциона.

В результате, на следующий день после похорон, около полудня,радости девушек был нанесен первый удар. Откуда ни возьмись появились двоеработорговцев, и король продал им домашних негров по разумной цене, с оплатойчека по истечении трех дней – так это называлось, – и негров увезли: двухбратьев вверх по реке, в Мемфис, а их мать вниз, в Орлеан. Я думал, у бедныхдевочек и негров сердца разорвутся от горя, уж так они плакали, таксокрушались, я и сам чуть не заболел, на них глядя. Девушки говорили, что они ив мыслях не имели разделять семью да и вообще продавать негров в другие города.А картина, которую я увидел тогда, – несчастные девушки и негры обнимают друг дружкуи ревут в голос, – въелась в мою память, видать, уже навсегда. Я бы, наверное,не выдержал и вмешался бы, и вывел двух бандитов на чистую воду, кабы не знал,что продажа негров незаконна и они через пару недель возвратятся домой.

В городе эта история наделала немало шума, многие прямоговорили, что разлучать вот так вот мать с детьми просто-напросто постыдно.Жуликам моим это малость повредило, однако старый дурак пер себе вперед, точнобык, что бы ни говорил ему и ни делал герцог, а герцогу, уж вы мне поверьте,было сильно не по себе.

Настал день аукциона. Утром – совсем уж светло было – корольс герцогом поднялись в мою комнатку, разбудили меня. Выглядели они сильно расстроенными.Король спрашивает:

– Ты в мою комнату позапрошлой ночью заходил?

– Нет, ваше величество, – я всегда его так называл, еслиникого, кроме наших, поблизости не было.

– А вчера или в эту ночь?

– Нет, ваше величество.

– Как на духу говори, не ври.

– Я и не вру, ваше величество, честное слово. Я в вашукомнату даже и не заглядывал с тех пор, как мисс Мэри Джейн водила туда вас игерцога.

Тут спрашивает герцог:

– А не видел ты, входил в нее кто-нибудь?

– Нет, ваша милость, вроде не видел, не помню такого.

– Подумай как следует.

Я помолчал немного и вдруг сообразил – вот она, удача-то. Иговорю:

– Вообще-то, я пару раз видел, как туда негры входили.

Оба даже дернулись, уставились один на другого с такимвидом, точно этого они никак уж не ожидали, а после на лицах их обозначилось,что ничего другого ожидать и не следовало. Герцог спрашивает:

– Все что ли?

– Нет, – по крайности, не все сразу, – я, по-моему, невидел, чтобы они все оттуда выходили, ну, может, всего один раз.

– Дьявол! Когда?

– В день похорон. Утром. Не очень рано, я тогда заспался немножко.А как встал, посмотрел вниз и вижу – выходят.

– Ну, ну, продолжай – продолжай! Что они делали? Каксебя вели?

– Да ничего особенного не делали. И вели себя, вроде, как обычно.Вышли на цыпочках, ну я и понял – это они собирались прибраться в комнатевашего величества или еще чего, думали, что вы уже встали; а как увидели васспящим, постарались уйти потихоньку, чтобы вас не разбудить, хотя, может, иразбудили.

– Ах, чтоб меня, вот так поворотик! – говорит король,и вид у обоих становится ошалелый и глупый. Постояли они с минуту, размышляя искребя в затылках, а после герцог хмыкнул, но как-то хрипло, и говорит:

– Ну и негритосы – будто по нотам все разыграли, бесподобно!Ведь как горевали, что им уезжать отсюда приходится! И я их горюповерил, и вы тоже, и все прочие. И не говорите мне после этого, что негрылишены актерского дарования. Да они так свои роли сыграли, что всех до единого одурачили. Это же золото, а не негры. Будь у меня капитал и собственный театр,я бы лучших артистов и искать не стал, – а мы с вами продали их за медныеденьги. Да и тех пока не получили. Ну, говорите, где они, эти денежки?

– В банке лежат, нас дожидаются. Где ж им еще быть?

– Ну, хоть они целы, хвала небесам.

Я спрашиваю, робко так:

– А что случилось?

Король как крутнется ко мне, да как рявкнет:

– Тебя не касается! Держи язык за зубами и занимайся своимиделами – если они у тебя найдутся. И пока мы в городе, помни об этом, понял? –А потом говорит герцогу: – Ладно, придется нам это проглотить и помалкивать.Никому ни слова – вот все, что нам остается.

Шагнули они к лесенке, чтобы вниз спуститься, но тут герцогснова хмыкнул и говорит:

– Торговали – веселились, подсчитали – прослезились.Выгодное мы с вами дельце обтяпали, нечего сказать.

Король аж зубы оскалил:

– Я считал, что, чем быстрее мы их продадим, тем для нас будетлучше. И если барыш нам достался малый, почти никакой, так я виноват в этом небольше вашего.

– Ну, если бы вы послушали меня, то негры сейчас былибы здесь, а нас уже не было бы.

Король огрызнулся на него, но тихо, а после поворотил назади опять за меня принялся. Выбранил на все корки за то, что я, увидев негров, неприбежал к нему с донесением, – любой дурак, говорит, догадался бы, что дело тутнечисто. А потом притопнул ногой, да уж заодно обругал и себя, сказал,что, если бы он в то утро позволил себе вкушать естественный покой, а не вскакивални свет ни заря, ничего бы такого не случилось, и что гореть ему в аду, коли онеще хоть раз так поступит. И они ушли, переругиваясь, вниз, а я почувствовалсебя страшно довольным, потому что сумел свалить все на негров, никакой, однакож, беды на них не накликав.