Глава IV. Пророчествоволосяного шара

Ну и вот, прошло месяца три или четыре, зима была в самомразгаре. Я чуть не каждый день ходил в школу, читать выучился и даже писатьнемного, а таблицу умножения вызубрил аж до шестью семь тридцать пять – правда,дальше у меня дело не пошло, да, думаю, и не пойдет, проживи я хоть целую вечность.Вообще я в этой самой математике никакого смысла не вижу.

Поначалу у меня от школы просто с души воротило, номало-помалу я начал к ней привыкать. Если совсем уж невтерпеж становилось, я еепрогуливал, а на следующий день меня, понятное дело, пороли и это шло мне напользу, как-то так встряхивало. В общем, чем дольше ходил я в школу, тем легчемне становилось. И к порядкам в доме вдовы я тоже стал привыкать, не так уж онименя теперь и донимали. Жить под крышей и спать в кровати штука, конечно, нелегкая,но я, пока холода не наступили, удирал иногда в лес и отсыпался тампо-человечески, отдыхал. Старая жизнь нравилась мне куда больше, однако я понемногусвыкался с новой и, в общем, понял, что и она тоже ничего себе. Вдова говорила,что я делаю успехи – медленно, но верно, – что у меня это неплохо получается.Что ей за меня не стыдно.

И вот, как-то утром опрокинул я за завтраком солонку. Хотеля побыстрее схватить щепотку соли и бросить ее через левое плечо, чтобы невезениеотвести, но тут встряла мисс Ватсон и соль мне взять не позволила. «Убери руки,Гекльберри, – говорит, – не можешь ты не насорить!» Вдова за меня заступилась,да ведь добрым словом злую судьбу не отвадишь, уж я-то знаю. Вышел я послезавтрака из дому перепуганный, просто до дрожи, и все гадал с какой стороныменя стукнет и чем. От некоторых напастей увернуться, худо-бедно, а можно, нотут был не тот случай, так что я и не рыпался – просто брел нога за ногу,приуныв, да по сторонам озирался.

Ну, дошел я по парку до высокого дощатого забора, перебралсячерез него – там для этого ступеньки такие были устроены. А утром снежок выпал,с дюйм примерно, и я увидел на нем чьи-то следы. Кто-то поднялся от карьера,постоял немного у перелаза, а после пошел вдоль забора. Странно – стоял-стоял человек,а в парк так и не сунулся. Я собрался было пройтись по следам, но сначаланагнулся, чтобы получше их рассмотреть. В первый-то миг я ничего не увидел, ноуж во второй… Крест из гвоздей на каблуке левого башмака, чтобы, значит, чертейотваживать.

Через секунду я уже несся вниз по холму и все оглядывался набегу, но, правда, так никого и не увидел. И очень скоро оказался в доме судьиТэтчера. А тот и говорит:

– Что-то ты совсем запыхался, мой мальчик. Тебе нужны твоипроценты?

– Нет, сэр, – отвечаю я, – а что, есть проценты?

– О да, вчера вечером поступили, за полгода – больше стапятидесяти долларов. Для тебя это целое состояние. Знаешь, давай-ка я присоединюих к шести тысячам, а то ведь, если ты их возьмешь, так потратишь ни на что.

– Нет, сэр, – говорю, – не хочу я их тратить. Не нужны онимне – и шесть тысяч тоже не нужны. Я хочу, чтобы вы их себе взяли, хочу вам ихотдать – вместе с шестью тысячами.

Он удивился. Не мог понять, что на меня нашло. И говорит:

– Постой, мой мальчик, что ты этим хочешь сказать?

Я говорю:

– Пожалуйста, не задавайте мне никаких вопросов, простовозьмите деньги, ладно?

А он говорит:

– Совсем ты меня с толку сбил. С тобой случилось что-нибудь?

– Прошу вас, возьмите деньги, – говорю я, – и ни о чем неспрашивайте – тогда мне врать не придется.

Он некоторое время вглядывался в меня, а потом говорит:

– Ага-а! Кажется, понял. Ты хочешь продать мне все,чем владеешь, – продать, а не отдать. Очень правильная мысль.

Потом он написал что-то на листке бумаги, перечиталнаписанное и говорит:

– Ну, так; видишь, тут сказано: «за вознаграждение». Этозначит, что я купил у тебя твои деньги и заплатил за них. Вот тебе доллар,получи. И распишись вот тут.

Я расписался и ушел.

У Джима, негра мисс Ватсон, был волосяной шар размером сдобрый кулак – Джим добыл его из бычьего сычуга и гадал по нему. Говорил, что вшаре засел дух, который все на свете знает. Ну и я тем же вечером пошел к немуи сказал, что папаша мой вернулся, – это ж я его следы на снегу видел. И мнехотелось узнать, что он задумал, и надолго ли здесь задержится. Джим вытащилволосяной шар, пошептал над ним что-то, потом поднял его повыше и уронил. Шаршлепнулся на пол и откатился примерно на дюйм. Джим попробовал еще раз, и еще –то же самое. Тогда Джим опустился на колени, приложил к шару ухо, прислушался.Без толку – Джим сказал, что шар говорить с ним не хочет. Он, дескать, иногдазадаром разговаривать не желает. Я сказал, что у меня есть старый осклизлый четвертак, поддельный, проку от него все равно никакого, потому что на нем сквозь слойсеребра медь проступила, да его и так никому не сбагришь, даже без меди, – ужбольно он скользкий, будто салом намазанный, сразу видно, что это за добро.(Насчет выданного мне судьей доллара я решил помалкивать.) В общем, монета,конечно, никудышная, сказал я, но, может, шар ее примет, может, он разницы-то ине заметит. Джим понюхал четвертак, покусал, потер в пальцах и сказал, чтознает, как сделать, чтобы шар принял его за настоящий. Надо, говорит, надломитькартофелину, засунуть в нее четвертак и оставить там на ночь, а наутро от медии следа не останется, да и сальным он больше не будет, так что любой человек вгороде примет четвертак, не моргнув глазом, а уж волосяной-то шар тем более.Вообще говоря, насчет картофелины я и раньше все знал, да как-то забыл.

Джим засунул четвертак под шар, снова встал на колени,прислушался. И сказал, что на этот раз шар в полном порядке. Сказал, что, еслимне охота, он готов все мое будущее рассказать. Я говорю, ну давай. В общем,волосяной шар поговорил с Джимом, а Джим мне все передал. Вот так:

– Ваш отец покамест и сам не знает, что ему делать. Тоговорит, что уйдет отсюда, а потом говорит – останусь. Вам лучше всего сидетьтихо – пускай старик сам все решит. Вокруг него два ангела крутятся. Один весьбелый, аж светится, а другой черный. Белый наставляет его на правильный путь,но, как только наставит, тут же подлетит черный и все дело изгадит. И который,в конце концов, верх возьмет, сказать пока ну никак нельзя. Зато у вас всебудет хорошо. Ждут вас в жизни большие горести, но и большие радости тоже ждут.Придется вам и битым быть, и поболеть, но вы каждый раз будете поправляться. Ивстретятся вам в жизни две женщины. Одна вся такая светлая, а другаячерноволосая. Одна богатая, другая бедная. Вы первым делом женитесь на бедной,а уж потом на богатой. Главное, держитесь подальше от воды, не рискуйте собой,потому как вам суждено быть повешенным.

Ладно, зажег я свечу, поднялся в мою комнату, а там папашасидит – собственноличной персоной.