Киев. Педагогический институт. Май 1938 г.

 

Ну вот… Дождались варягов… Батя арестован! За что? Всю жизнь работал как проклятый, а теперь объявили врагом советской власти!

Георгий с горечью посмотрел на письмо. Листок бумаги, поломавший жизнь. Он задумался, вспомнив поход в деканат, когда они пытались отстоять Славика Родзиховского. Отговорил их тогда Жанжаров, застращал… Не заступились, а Славка в тюрьме умер, говорят, от коронароспазма. Грамотеи! Что за дурацкий диагноз? Это у Славки-то больное сердце? Сколько вместе вагонов разгрузили! Никогда он на сердце не жаловался, а в тюрьме сердце подвело! Фигня это полная… Нет, надо протестовать, иначе всех… А против кого протестовать? Против такой силищи? Один НКВД чего стоит: куда ни посмотри, всюду они заправляют… А сколько тайных сотрудников?

Георгий представил отца. Наверняка он бы сейчас сказал: доучивайся и помогай семье. Это точно, а до госэкзаменов осталось меньше месяца. Надо во что бы то ни стало получить диплом. Отец не простит, если его, Георгия Тысевича, вышибут из института! Ради чего тогда семья четыре года вкалывала? И Маруся через год школу заканчивает. Если с отцом что случится, кто ей поможет? Удавка… Удавка на жизни… Нет, прав Жанжаров, придется заткнуться! А если и меня вслед за отцом, кто тогда заступится? Нет, со мной такого не случится. Почему? Не случится и все! Потому что я — это я! Я вообще никогда не умру! А когда мне стукнет семьдесят — страшно подумать, в 1986 году! — как же хорошо тогда люди жить будут! Коммунизм построим, все бесплатно… Хочешь есть — жри от пуза и коньячком запивай! На море — пожалуйста, в санаторий — сколько угодно. Лекарство от бессмертия изобретут, все будут жить вечно… И я буду жить вечно, а для этого надо учиться, надо ребят, своих будущих учеников, учить, лекарство от бессмертия для них изобретать. Что ж, буду учиться, буду сдавать экзамены, а про арест отца надо молчать. Письмо сожгу к чертовой матери! Ах, батя, как же ты так неосторожно? Наверное, где-то что-то сказал при посторонних ушах. Или тебя оговорили?.. Да какая разница? Главное, арестован!

— Жорка, жрать пойдешь?

Георгий торопливо скомкал листок и сунул в свою тумбочку.

— Так идешь или нет?

Это Аркадий. Как неслышно он вошел в комнату! Видел ли он письмо?

— Иду, Аркаша, иду.

Они вышли из комнаты, Жорка закрыл дверь на замок и положил ключ в карман. При выходе ключи полагалось сдавать вахтерше. Сегодня дежурила тетя Люба, маленькая серая мышка в темненьком халате и платке непонятного цвета. Жорка решил не сдавать ключ и, сделав вид, что забыл о нем, торопливо прошел мимо поста.

— Эй, Жорка, а ключ? — напомнил ему Аркаша. — Володи или Костик придут, а комната закрыта! Ключ оставь!

В комнате жили два Володи, различали их по росту — Володя Большой и Володя Маленький.

— А-а, да… Конечно…

Жорка достал из кармана ключ с картонной биркой и, отдавая его тете Любе, подумал: «С чего это он вдруг так о ключе забеспокоился? Может, письмо видел и даже рассмотрел, что там написано? Неужели стукач? Не пойти на обед? Сразу же спросит почему… Что ответить тогда?»

Студентов кормили в столовой, располагавшейся в двух кварталах от общежития. Талоны на питание распределял профком. Сегодня на обед был борщ, пшенная каша и компот. Борщ был жидкий и ужасно невкусный, но уж больно хотелось есть. Аркаша работал ложкой, словно гребец веслом.

— Эй, — усмехнулся Жорка, на мгновение забывший о письме и тревожных размышлениях, — рука-то у тебя машет, что дышло на паровозе! Неужто так оголодал?

— А ты нет? — пробурчал Аркаша с набитым ртом. — Умственная деятельность, она всегда голод вызывает.

«Сексот, — подумал Жорка, — точно сексот! Маскируется, засранец! Оголодал будто бы, а сам небось на продажных харчах живет и как сыр в масле катается! Он, кстати, с нами и вагоны никогда не разгружал! А на хрена? Платят ему его тридцать сребреников… Иуда… Но со мной у тебя не пройдет…»

Аркаша, не догадываясь об ужасных подозрениях товарища, уплетал кашу за обе щеки и запивал ее кислым компотом.

— Мужик должен быть перманентно голодным! Тогда он будет работать и чего-то достигать. Разве нет? Вот сейчас натрескаемся, вернемся в общагу и завалимся спать. А если бы были голодными, сели бы готовиться к зачету. А, Жорка? Какой сон на пустой желудок?

— Может быть, может быть…

— Что-то ты вялый сегодня. Случилось что?

— Да нет, устал просто.

— Понятно. А я уж решил было, неприятности какие-нибудь…

«Вынюхивай, вынюхивай, — думал Жорка, — ничего тебе не обломится, сука продажная…»

Когда доели нехитрый обед, Жорка засобирался в общежитие, однако Аркаша, как нарочно, стал уговаривать его пройтись по киевским улицам. Погода на самом деле была чудесная. Вовсю цвели каштаны, солнце пригревало почти по-летнему. Над Жулянами[19] тарахтели самолеты, и было видно, как они кувыркались в бездонной синеве неба, прячась за редкими белоснежными облаками. Он бы и не прочь прогуляться, но мысли о письме не давали покоя! Письмо, оставленное в тумбочке, жгло его, как будто лежало в кармане и было не листком бумаги, а раскаленным углем.

— Айда, Жорка, — продолжал уговаривать его Аркадий.

— Не, я лучше посплю, — сказал Жорка, надеясь, что Аркашка пойдет гулять один и тогда можно будет спокойно уничтожить письмо или хотя бы сунуть его незаметно в карман. Так и вышло. Аркадию надоело уговаривать друга, и он пошел в сторону аэродрома сам. Обрадованный, Жорка побежал в общежитие. Ключа у вахтера не оказалось: кто-то из ребят уже вернулся домой.

Успокоенный тем, что Аркадий далеко, Жорка не спеша поднялся на третий этаж и зашагал по коридору. Полы, залитые бетоном, не скрипели, поэтому он шел бесшумно, хотя и быстро. С разгону заскочив в комнату, он увидел, что возле его тумбочки стоит Костя и разворачивает бумажный комочек — письмо. Оба замерли.

— Сука… — растерянно пробормотал Жорка.

— Жорка, ты неправильно понял… — начал оторопевший Костик.

— Сука… Стукач…

— Жорка, ты чего? Бумажка лежала на полу, я поднял и хотел посмотреть, чтобы не выкинуть нужное…

— Гад! — Жорка прыгнул к Костику, и не успел тот закрыться рукой, как получил прямо в глаз. Потеряв равновесие, он грохнулся на кровать. Жорка сел на него, с размаху еще раз двинув кулаком в лицо.

— Да подожди ты, черт тебя побери! Говорю, на полулежало!

— Ага, и тумбочка сама открылась? Гад! — Он снова ударил, даже не глядя куда.

Костик изогнулся и наконец сбросил Жорку.

— Говорю тебе, лежало на полу, а тумбочка была открыта! Жорка, ты что, не веришь мне? Мы с тобой три года в одной комнате, твою мать! — Костик тоже разгорячился и слов не выбирал.

В это время появился Аркадий.

— Что тут происходит? Орете, словно мартовские коты, на всю общагу.

— Полюбуйся на этого… Стукач сраный… — тяжело дыша, сказал Жорка.

— Аркадий, хоть ты его успокой! — возмутился Костик. — Захожу в комнату, смотрю, около его тумбочки лежит вот этот скомканный листок. Я поднял, чтобы посмотреть, может, нужное что? Тут влетает этот тип и начинает меня дубасить. Орет, что я стукач, ну и все такое прочее.

— А чего ты чужие письма читаешь?

— Да откуда же я знал, что это письмо?

— В тумбочку я его положил и дверцу прикрыл, — возмущенно сказал Жорка, — а тут захожу, дверца открыта и ты письмо читаешь! Что я должен думать?

— М-да… — задумчиво протянул Костик, — значит, кто-то тут был до меня. Слушай, а ведь дверь в комнату была незаперта.

— Я сам на вахте ключ отдавал.

— А чего ты так взъерепенился насчет письма? Ну, письмо и письмо… Чего тут страшного?

Жорка мгновенно погрустнел, он даже не успел подумать, говорить или нет, как уже начал рассказывать:

— Отца у меня арестовали. Знаете ведь, как сейчас… Вот мне сестра и написала. Только представьте, что будет, если нашему комсомольскому секретарю об этом сообщат? Прощай, диплом! За две недели до сессии! Этот гад не удержится, чтобы по мне не потоптаться! Все припомнит!

— Это правда! Но тогда, если допустить, что это не я и не Аркаша, в твою тумбочку залез кто-то из Вовок, ведь так? Или Володя Маленький, или Володя Большой… Я схожу на вахту, может, тетя Люба вспомнит, кто ключ от комнаты брал. Жорка, ты пока посиди в комнате, а ты, Аркаша, мотнись по соседям и узнай, кто что видел.

Костик побежал на вахту, а Аркадий пошел по соседним комнатам, делая вид, что ищет одного из Вовок, якобы закрывшего двери на ключ и куда-то выскочившего. Через пять минут в комнату вбежал запыхавшийся Костик, за ним, услышав, как хлопнула дверь, в комнату вернулся и Аркаша.

— Вовка Маленький ключ брал! Гнида ушастая… Получается, что он зашел в комнату минут за двадцать до моего прихода. Он где-то здесь, в общаге, тетя Люба говорит, что не видела, как он выходил.

— Вот гад…

Открылась дверь, и в комнату вошел Володя Маленький. На мгновение все умолкли. Костик прыгнул к двери, на всякий случай отрезая ему путь к отступлению.

— Ну что, сволочь, достучался?

— В смысле?

— Во всех смыслах. Ты полчаса назад брал ключ у тети Любы? Имей в виду, врать бесполезно, Костик только что ходил и узнавал у нее. Пришел в комнату, увидел, что никого нет, и начал шарить по тумбочкам? В том числе и в моей! Что, нечем крыть? Ах ты, гнида…

— Погодь, погодь… Костик, ты спросил у тети Любы, и она сказала, что я брал ключ?

— Да, сказала.

Володя Маленький полез в карман и достал ключ.

— Позавчера я нашел на улице ключ, он показался мне похожим на наш, и я оставил его. Он действительно подошел к нашему замку. Костик, скажи мне, на хрена мне брать второй ключ у тети Любы?

В комнате воцарилось молчание. Все взгляды были обращены на Костика, который мгновенно покраснел, и эта краска, залившая его лицо, была самым убедительным доказательством лжи.

— Гад! — задохнулся от возмущения Жорка. — А еще на Володьку стрелки переводит!

Он рванулся к Костику, но Аркаша с одной стороны, а Володя с другой удержали его.

— Вот все и прояснилось… — Аркаша с ненавистью смотрел на Костика, а тот моментально съежился, ссутулился и как будто стал ниже ростом.

— Ребята, я не хотел, меня заставили. Вызвали в партком, а там этот… с голубыми петлицами… Ну и…

— И ты согласился?

— А что мне оставалось делать? Когда я поступил в институт, у меня мать по закону о пяти колосках[20] сидела. Я, конечно, нигде этот факт не указал, а меня и подловили. Откуда узнали, ума не приложу… Ну и сказали: либо стучишь, либо свободен на все четыре стороны… Но, мужики…

— Значит так, — Аркаша не смотрел на Костика, но слова ронял, словно черные горящие головешки, — лично я тебе не верю. Может, все так и было, как ты говоришь, но я тебе не верю! Из комнаты нашей ты сваливаешь, куда — меня не волнует. Как ты это объяснишь тому типу в голубых петлицах — тоже твое личное дело. Про Жорку — молчишь, ты ничего не видел и не слышал. Вообще ничего не было, понял? Мы ни слова о тебе не скажем, но имей в виду: если кого-то отчислят вот по таким причинам, — он указал на скомканное письмо, которое Жорка продолжал держать в руке, — весь институт узнает, кто у нас стукач. Ты понял?

— А что про Жорку? — поинтересовался Володя Маленький.

— Ничего. Не важно, — ответил ему Аркаша.

Костик улегся на свою кровать и повернулся лицом к стенке.

«Не повезло, — думал он, — как же не повезло! Почти четыре года никто не догадывался, и осталось-то чуть-чуть… И на тебе! Надо же было Володьке Маленькому этот ключ злополучный найти! А так хорошо все сложилось, тетя Люба своя, она бы не сдала…»

— Слушай… — неожиданно сказал Жорка и рывком сел на кровати, — а Славика Родзиховского не ты ли случаем сдал?

 

Глава 21