О восшествии на могущественный престол Абулфайз султана. О коварстве коловратного неба и о появлении сорока человек.

Осуществление сего случая было угодно судьбе.

Стихи:

Я не знаю, что такое правосудная судьба,
Ибо в страдании надлежит плакать.
Если все, что существует, [существует] велением бога,
То кого ты расспросишь, почему все это и отчего?
Да! Все, что есть греховное и добродетельное,
/ 225а / Имеет [свои] причины, но первопричина [всего] — господь;
Когда он захочет, он приводит в расстройство [ту или иную] страну
И уничтожается несчастьем ее глаза.
Там, где судьба разбивает шатер предопределения,
Никому не подобает хвалиться предопределенными [ему].

Презренные люди, объединившиеся в перечисленные дни [для заговора на жизнь государя], только и ждали подходящего дня [для осуществления своего замысла]; они знали, что если откладывать такое серьезное дело, то [их] тайна может обнаружиться.

Двустишие:

Всякая тайна, которая прячется под завесою ночи,
При наступлении дня становится для всех ясна.

По смыслу выражения “или сила смоет нас, или мы прольем кровь”, зловещий Джавшан [калмык], сразу [решившись на злое дело], утром, к среду, 27-го числа священного месяца мухаррама 1123 года, [т. е. [251] 17 марта 1711 г.] сообщил заговорщикам: злосчастному Нусрат сарайю, подлому Кабули [Ширу] и Балтуи сарайю, чтобы в глухую полночь, / 225б / когда ночь оденется в черное платье и набросит на себя темно-синий плащ.

Стихи:

Когда расчешут концы кудрей ночи
И напишут письмена нечестия на (скрижали) судьбы, —

те жестокие [люди] группой в сорок человек с кинжалами у поясов и стрелами на плечах подошли к подножию высокого арка и по осыпавшейся земле поднялись к стене крепости. Топорами они прорубили в нескольких местах отверстия, через которые и проникли внутрь арка.

Двустишие:

Когда опустеет логовище льва,
То шакал отважно входит в него.

Так как Нусрати сарайю было сказано: “Когда мы проникнем в высокий арк, то зажжем огонь; чтобы нам удостовериться в [правильности избранного пути] на крыше помещения [Абулфайз] султана пусть будет зажжена свеча, она нам и будет служить указанием”, то сообразно с этим и поступили. Эти жестокосердые по свету свечи вошли в / 226а / помещение принца и возложили на благословенную голову сего счастливца царский венец, опоясали его золотым поясом, осыпанным драгоценными камнями и, выведя его из тесной комнаты, напали на подлого Балту-и сарайя, который был опьянен вином тщеславия и гордости. Отрубив голову этому презренному, тело его с высоты арка сбросили вниз.

Четверостишие:

Когда во время принятия его души Азраил взял [его] пьяным,
Он унес его в злополучное место, чтобы выбить из него опьянение.
Вышли к нему навстречу адские виночерпии,
Чтобы устранить от него радость и веселье.

Войдя в тюфячное помещение ³⁵¹, заговорщики тем же порядком послали во след Балтую мехтара Шафи'. После этого взяли [Абулфайз] [252] султана к воротам арка. Русские же [охранявшие ворота] в то время, когда эти сверепые, как Марс, люди показали народу, как ичкимеры ³⁵², свою суровость, — подобно черепахам, втянули свои головы в место сна ³⁵³ и лежали не дыша. Заговорщики, захватив ворота, взошли на *балкон / 226б / оркестра ³⁵⁴ ударами рукояток ножей и плетками подняли музыкантов и заставили их бить в большой царский барабан, спровозглашением имени Абулфайз султана.

Стихи:

Рокот барабана миродержавия, ибо государь, — перед воротами,
Утром или вечером слышится по-разному.

Звуки большого барабана в этот полночный час охватили весь город; горожане повскакали со своих постелей, недоумевая, в чем дело. Те же сорок злодеев, каждый со свечой, осветили весь арк. Начальники этого мятежного народа, то есть эмиры и взбунтовавшееся войско, которые только и ждали этого момента, войдя поодиночке в арк, посадили на золотой трон Абулфайз-султана и устроили торжественный прием. Поздравив принца с восшествием на престол, каждый с выражением рабской покорности подвел к нему коня и, [затем] поднявши могущество Абулфайз султана из океана земли, вознесли его до апогея небес ³⁵⁵. Прочие же важные дела отложили до прибытия Ма'сума / 227а / аталыка, который, собственно, и являлся началом этого бунта. Так как аталык медлил своим появлением, то Султан токсаба и Надир-токсаба с несколькими другими лицами отправились к аталыку и сообщили ему о всем происшедшем. Аталык, ощутив в своем сердце радость [по поводу происшедшего], на словах тем не менее отнесся отрицательно к совершившемуся. Бунтовщики стали уговаривать его [изменить свою позицию] и, [наконец], прибегли к более настойчивым убеждениям. Аталык, сам бывший источником этого мятежа, под влиянием совершившегося [253] факта погрузился в глубокое раздумье. Ему пришла мысль, что необходимо последовать смыслу коранского стиха: *возвращайте отданные вам на хранение вещи их владельцу ³⁵⁶, насилие же и неблагодарность в отношении своего господина и благодетеля являются запрещенными действиями, как справедливо сказали по-арабски: “насилие слуг более тягостный поступок, чем стать неверным”.

Двустишие:

Как бы собака не вдела в ухо кольцо преданности [хозяину],
Она никогда не забывает и одного [своего] куска.

И аталык с надменностью сказал: “Что вы ко мне пришли? Чтобы я стал обвинен в этом гнусном деле, которое является тяжким грехом в этом мире и влечет наказание в будующей жизни?” Мятежники, продолжая настаивать, сказали: “Теперь бесполезно раздумывать, опора эмиров, когда дело уже сделано. Если вы проявите нерешительность, то, / 227б / возможно, что вас постигнет неприятность”.

Аталык, весь объятый раздумьем, [как ему быть], сколько не напрягал свой дальновидный ум, покрывало судьбы спустилось на его проницательные очи и он не видел соответствующего выхода из положения. Сколько не предлагал ему советов его разум, разрешающий малейшие затруднения, все же стрела превратности судьбы направляла поводья его намерения — сохранить свою репутацию честного человека — в другую сторону. Поскольку нужно было на что-нибудь решиться, аталык вспомнил, что мятеж не осуществился бы, когда б легко было предотвратить его, и буря случайности поднялась не для того, чтобы утвердить основание раздумья потому, что предопределение сделало уже свое дело. И аталык, решившись, без раскаяния повязал на свой лоб / 228а / повязку восстания против своего благодетеля; не обращая внимания на смысл арабского выражения: “неблагодарность более тяжка, чем неверие, [так как] последнее касается лишь одного человека, а первое затрагивает двух”, он запачкал наличие преданности [своему повелителю] пятнами на своей репутации и существо [своей] чистоты и [своих] убеждений загрязнил мусором обмана и хитрости; он, этот мятежный эмир, выставив щит ослушания, в силу корыстной фальши и сатанинских замыслов выявил все то, что было скрыто в глубинах его страстей, в его нечистом внутреннем я.

Шаим-и Аби поспешил в арк. Сделав поклон Абулфайз-султану, изъявил претензию на звание аталыка. Султан, покачав головою, [254] напомнил [ему] следующее: “Удивительно, какой теперь пошел народ и какие стали странные люди! Столько лет кушали хлеб-соль моего брата и соблюли ли ему верность, когда поставили меня? Словно все эти люди без стыда [и совести] и совершенно беспечны в отношении коранского стиха: *верующие, будьте верны в исполнении своих обязанностей ³⁵⁷, и я буду верен завету с вами ³⁵⁸.

Стихи:

/ 228б / Мой выпивавший вино наставник, — да будет радостна душа его!
Сказал: “воздерживайся от общения с вероломными людьми”.