О посылке освещающим мир государем Хаит бия дадхи кипчака на воину с Махмудом, сжигателем мира, в область Термеза, об убийстве этого отважного эмира в злополучный день и о поражении неопытных эмиров

Так как состояние области Термеза было наиболее огорчительно для большинства благоуханно-благословенных мыслей государя и оттуда постоянно поступали известия о беспорядках и анархии среди тамошнего населения, вследствие чинимых Махмуд [бием] несправедливостей, то [его величество], приказав благородным людям и вельможам государства [собраться] в небовидном дворце, сказал [им]: столпам государства и правления и основам величия и власти надлежит проявить твердость и непоколебимость при отправлении правосудия и справедливости и в заботах о благе подданных. В данный момент население области “Города мужей”, Термеза, под влиянием насилий и беззаконий / 66а / Махмуда находится в состоянии анархии, сбившийся с пути [человек] выбивает в той местности на большом барабане: *я, и нет [никого], кроме меня ¹²⁴. Почему же мы столь равнодушны остаемся к такому положению, за которое в этой жизни мы заслуживаем порицания, а в будущей жизни — наказания? Вы, эмиры, похваляющиеся своим расположением [ко мне] и своею безусловною покорностью, что думаете по этому вопросу? Кто из вас мужественно выступит на путь принятия на себя ликвидации этого положения и кто возьмется за это трудное дело?” — Когда государь окончил это обращение, то встал Хаит бий дадха кипчак, смелость которого была на устах у всех окружающих и прочих и [80] который, [сверх того], будучи искушен опытом, широко прославился в военном деле; он заявил, что принимает на себя войну с Махмудом. Государь времени, собственноручно подав ему чашку кумыса, соизволил приказать [осуществить это] дело.

В месяце зилхиджжа 1116 года, соответствующего году Курицы ¹²⁵, / 66б / когда Солнце, выйдя из зодиака Рыб, присоединилось к Овну, Хаит дадха получил от государя разрешение выступить походом на Термез. [Одновременно] последовал высочайший приказ присоединиться к нему Баки токсабе алчину, Ходжа Али мирахуру катагану и Эвезу ишикака-баши — кераиту и всем другим войскам. Ввиду того, что государь заботился о своих доброжелательных и самоотверженных слугах, Хаит дадха был осчастливлен конем, особым полным комплектом платья и драгоценным поясом; другие [упомянутые] три эмира также получили из дворца жалованные халаты и каждому были оказаны милости. Когда Хаит дадха получил разрешение из небовидного чертога [его величества на поход], то, приняв непоколебимое решение осуществить его, он заехал [сначала] в благодатное место, к светоносному мазару св. Шейхула'лама ¹²⁶, по соседству с которым он сам построил рабат, и [там] попросил помощи у души [этого] “Полюса познавших” [в предстоящем / 67а / походе. После этого] он выступил в поход. Проходя станцию за станцией и остановку за остановкой он достиг до области Несефа, где к нему присоединились эмиры и победоносные войска. Оттуда, ударив в барабан отправления, пошли дорогою на Байсуна ¹²⁷; пройдя [полагающееся расстояние, разбили палатки остановки в местности Пашхурд, что принадлежит к району Термеза. Отсюда послали в качестве разведчиков, для добычи сведений о неприятеле, несколько храбрецов из состава войска, вроде Ай Мухаммеда караулбеги алчина и др.; а Баки токсаба был поставлен во главе авангарда, сам же отважный эмир Хаит дадха с двумя другими эмирами занялись приведением в порядок [81] главных сил и, укрепивши войско, стали ожидать неприятеля. Войско Махмуд [бия аталыка], тоже находившееся в Пашхурде, высматривало отряды Хаит дадхи и, узнавши об их прибытии, разом село на коней и / 67б / направилось против победоносного [бухарского] войска. Еще не успевши построиться в ряды, храбрецы [обеих сторон] уже пустили в ход орудия войны и вступили в бой. Загорелся огонь [сечи] и пламя убийств начало поражать своими языками [воинов]. Победоносное [бухарское] войско проявило такое ожесточение в этом бою, что ангел с крыши солнца воскликнул “браво”! С восхода солнца до полдня рубились шашками витязи и низвергали мужей. Эмир, борец за веру, Хаит бий дадха, увидевши, сколь жадно стало до бою неприятельское войско и какую проявляет оно неукротимую злобу, надел на себя кольчугу, выхватил из ножен шашку отваги и пустился отправлять неприятелей в путь небытия ¹²⁸. Среди схватки один из неприятельских воинов появился сзади Хаит дадхи и поразил его копьем в часть тела, вследствие чего Хаит / 68а / дадха свалился с коня и попал пленником в лапы судьбы.

Стихи:

Нельзя воевать с судьбою,
Нельзя кичиться перед роком.

Не успели те три славных эмира вынуть из колчана стрелы, как узнали об этом поразительном событии, о пленении командующего армией, и заговорили о бегстве. — “Какое нам до этого дело!” — сказали они и, позабывши о чести, обратились в бегство, бросив все бывшее у них на произвол судьбы и на грабеж [неприятеля], и так [бежали] до крепости Карши, нигде не останавливаясь. Неприятельское же войско бросилось грабить лагерь и палатки беглецов и захватило огромное количество скота. Неприятели, напавшие на Хаит дадху, крепко связали руки за спиной этому властному эмиру, теперь ставшему подвластным, и доставили в Термез к Махмуд [бию аталыку]. Когда последний увидел дадху, то сказал: “ну, Хаит, ты отслужил своему государю, а теперь что хочешь: чтобы я приказал тебя убить или освободить?”. Хаит дадха, будучи отважным узбеком, рассердился и его / 68б / обуял [страшный] гнев. [82]

Стихи:

Когда услышал со связанными руками его слова,
Он пришел в ярость, подобно опьяненному слону;
Он так ответствовал Махмуду:
“В такой тягостный [для меня] день ты таким образом меня не прельщай!

Знай наверняка, что когда дойдет весть о случившемся со мною до ушей Убайдуллы хана, море его гнева придет в волнение и он растопчет копытами коней ту область, которой ты овладел с помощью своих лживых слов, и прикажет своим войскам отнести в Бухару в своих сумках всю землю этих районов. Ты сам знаешь, у моего государя таких, как я, триста тысяч славных мужей и из всех их я — малозначащий”. Махмуд сказал [на это]: “ну, что ты бахвалишься! Раз ты попал в мои руки, то к чему ты кичишься своим государем?” — Хаит дадха ответил: “что бы со мною не случилось, я — преданный слуга своего государя и не задумаюсь пожертвовать жизнью из-за расположения к нему, не / 69а / то, что ты, неблагодарный, которого обуял демон гордости. Ты, погубив коварством и хитростью своего государя, этого халифа времени и тень аллаха, посягнул на ханский престол! Ты выбиваешь [теперь] на большом барабане [один мотив]: “я, и нет другого, кроме меня!” Ты обесчестил себя и в этом мире, и в будущем. Ты стал проклятым, как проклятый Шимр! ¹²⁹ Ты — один из сыновей Бек Мурада катагана, оттого что пролил недозволенную кровь и низверг лживыми словами дом [своего] государя, — [скажи], что ты ответишь богу и его посланнику [за это]? Ах ты, подлый человек, к чему эти гадкие разговоры в такое время, когда я оказался в твоих руках! Ты знаешь, что теперь нет места сожалению, все, что хочешь, делай со мной без жалости!” Жестокосердый Махмуд [бий аталык] от таких грубых слов Хаит дадхи рассердился; ему вспомнилось убийство под [крепостью] Дерф его дяди Раджаба токсабы и гнев его увеличился. Он приказал отрубить голову / 69б / этому доблестному и храброму эмиру. Убийство Хаит дадхи он считал для себя большим успехом. Не обращая больше внимания на Термез, Махмуд разбил на берегу реки [Аму-Дарьи] свой, подобный водяному пузырю, шатер и приступил к переправе через реку [своего войска].

Шир Али, узнав о превратности вероломной и непостоянной судьбы и о коварстве криводушного колеса времени, остался поражен своим [83] положением: он понял, что Махмуд [бий аталык] больше в этих пределах не будет и потому, как змей с разбитой головой, прячущийся в щели, Шир Али укрылся в крепости Ширабад. Племя кунгратов, что было его сотоварищами, догадалось, что он, как сова, стал злополучен и его “счастье заменилось несчастьем. Отвернувшись [от Шир Али], кунграты потянулись в местность Кара-Хавал. Узнавши об этом обстоятельстве, Махмуд [бий аталык] отправился навстречу кунгратам; заставив их пройти Кара-Хавал и переправиться через Аму-Дарью, он увел их с собою.

О ПРОЯВЛЕНИИ ПОБЕДОНОСНЫМ ГОСУДАРЕМ ЖЕЛАНИЯ ОТОМСТИТЬ / 70а / ВРАГАМ, О ПОСЫЛКЕ МА'СУМ БИЯ ДИВАНБЕГИ САРАЯ [ВПЕРЕД] ДО СВОЕГО ВЫСТУПЛЕНИЯ, ОБ ОДОБРЕНИИ СЕГО УПОМЯНУТЫМ ЭМИРОМ И ДРУГИМИ ИСПЫТУЕМЫМИ ЭМИРАМИ

Когда проклятый Махмуд поднял в пределах Термеза свое знамя нечестия и разврата, а насилия и притеснения его достигли той грани, что бутон положения обитателей той местности завял от шипов [Махмудовых] обид и от множества его беззаконий и большинство жителей той страны стало выселяться [в другие места], тогда отважный государь признал, что дело [обуздания Махмуд бия] не подвинется при посылке [против него] кого-либо из сих эмиров, ибо достоинство этих людей уже неоднократно испытывалось на оселке опыта и давало отрицательные результаты. Натурально поэтому, что царственная решительность и заботливость о благе подданных возобладали над всем в природе его величества, и он пожелал сам, своею благословенною особою порадеть об отражении этого нечестивого Махмуда и очистить цветник территории [Термезского] вилаета от шипов того наглого мятежника, т. е. поганого Махмуда. [Государь] знал, что у эмиров и военных никогда не хватит смелости и отваги стать лицом к лицу с этим / 70б / бунтовщиком и война с ним никогда ими не будет выиграна.

Стихи:

На этом основании я свое дело сам сделаю, дабы оно дало хорошие результаты,
*Чтобы не чесал мне спину никто, кроме моего пальца ¹³⁰. [84]

Так рассуждая, [Убайдулла хан] приказал явиться змирам и военачальникам. Когда они собрались на царский двор незыблемый, как небо, государь повел с ними речь о походе на эту область [т. е. Термез], ввиду [чинимых там] Махмудом несправедливостей. Он сказал: “всевышний владыка дал в наши длани завоевания и владения некоторые территории земли, сделав их покорными нашим повелениям. Посему нам представляется необходимым, приняв во внимание общее положение и в частности [нашего] государства, соблюдая осторожность и [в то же время] действуя уверенно, немедленно прийти [на помощь нашим термезским] подданным и подчиненным и очистить территорию [нашего] царства от тирании и злодейства наглецов, чтобы все подданные могли спокойно спать на постелях безмятежности. Если же мы проявим в этом деле небрежность и нерадивость, то заслужим [справедливые] / 71а / упреки в этом мире и наказание в будущей жизни. Царю государства необходимо стоять на том, чтобы у него всегда были в порядке орудия войны и [все] припасы для того, чтобы разить и поражать [врагов]. Определенно установлено, что государство очищается от мерзостей смут и мятежей [лишь] ударами блестящего меча и яйцо веры и нации остается незапятнанным от лжи непокорных и упрямых людей [только] внушением безжалостной шашки и огневержущего кинжала. Теперь, когда неблагодарный Махмуд вбил в свою безмозглую голову страсть к мятежу и неповиновению и зажег в государстве пламя смуты, вследствие чего от его насилий и возмущения население Термеза покидает свои родные места, — как можно нам быть беспечными, [видя все этo] и не стараться отразить врага?!”.

Стихи:

Когда государь питает склонность к пьянству и сну,
То, несомненно, его дом и достояние разрушается;
Терпение в трудах и неприятностях — удел управления государством,
А не питье чашами вина.

Когда государь мира высказал это, то эмиры и сановники государства с извинениями доложили следующее: “пусть благороднейший ум государя больше не смущается сим обстоятельством. Выявление [85] завистников находится на положении сухой полыни и посуды, которая покрывается копотью от дыма, поднимающегося от подожженной полыни; чем больше разгорается огонь и поднимается выше, тем скорее сгорает полынь.

Стихи:

Помыслы зложелательного государству человека
Внешне хотя и бывают до непристойности коварны,
Но они похожи на мелкие искры: когда огонь поднимается кверху, от них ничего не остается.

Мы — рабы, состоящие на службе своего господина, и получаем милости от государя в такой день, [как сегодня]. В конце концов и Махмуд — тоже ведь вроде нас, рабов; а каким образом рабы пожелали бы, чтобы его величество, государь, взялся осуществить [лично] военные действия против этого сбившегося с пути человека, [по существу раба? Разве это достойно государя?!]”. И сколько ни говорили эмиры / 72а / и военачальники подобного рода слов, отважный государь не соизволил их слушать и потому последовал царский приказ забить в барабан похода и воздвигнуть царский шатер со ставкою в чарбаге Таш-Бука. Пламя августейшего гнева [настолько сильно разгорелось, что в тот же день его величество расположился в названном чарбаге. Мехтеру и мушрифу было отдано приказание, чтобы они роздали из цветущей казны подарки эмирам, вельможам, военным и шагирд-пишеям, а отважным бойцам армии — дорогие халаты. Эмиры и великие люди государства [из этого факта] поняли, что дерево [августейшего] гнева имеет корни в очаге государевой смелости; устроили совещание, [на котором решили], что Ма'сум бию диванбегию следует дерево царственного гнева с корнем удалить из груди государя. Ма'сум бий диванбеги с этой целью предстал перед [Убайдуллой ханом] и, открыв уста для похвалы государю, сказал:

Стихи:

/ 72б / Прещедрый и благочестивый монарх,
Сверкающий короною, престолом и перстнем! [86]
С тех пор, как создатель мира создал вселенную,
Подобного тебе не проявилось государя.
Господь чистый даровал тебе мир.
От апогея блестящего солнца до [глубин] мрачных подземелий,
Ты в мире — счастливый шах.
У тебя — счастливые очи, достойные престола,
Твой блестящий меч да будет ожигающим врага,
Сверканье твоего копья да будет победоносно,
Творец мира да будет доволен тобою;
Голова гнусного Махмуда да будет прокопчена! ¹³¹

После этой похвалы Ма'сум хаджи доложил следующее: “пока мы, рабы, состоим при счастливом стремени [государя] почему нужно его величеству государю, в лице своей драгоценной особы, брать на себя войну с этим проклятым [Махмудом]?”. — И, сняв с головы шапку, [Ма'сум хаджи] раскрыл руки для произнесения молитвы. Когда государь увидел такую смелость со стороны Ма'сум хаджи, сказал: “где царственная мысль допускает, чтобы я, несмотря на покорение царств / 73а / и поражение витязей мира, выступил походом против одного лишь бунтовщика, то я по необходимости избираю [это]. Когда устранение этого заблудшего мятежника стало бы осуществимо выступлением [против него моих] благожелательных [эмиров], то в этом нет стеснения [для них]”.

И миродержавный государь изволил оказать разного рода царственные милости и внимание эмиру, воителю за веру, [Ма'суму хаджи]: он пожаловал ему арабскую лошадь, почетное платье, украшенный драгоценными камнями пояс и кинжал и, обнадежив его в отношении других милостей, отпустил. Упомянутый эмир, выступив в поход, через два перехода вступил в область Несеф, [и там] ему пришло на ум следующее: — “как слышно, Хаит дадха отправился в крепость Дерф, мы узкою малодоступною дорогою выступим против большой крепости, [г. Термеза]; поскольку теперь Махмуд [бий аталык] поднял знамя бунта и возмущения в великой Термезской крепости, то что получится, если мы осадим этого сжигателя домов и крепко препояшимся к ниспровержению сего бунтовщика!? — Эмир не знал, что домашние слова для базара / 73б / не подходят и то, что приходит в голову, обычно бывает далеко от [87] осуществления. Вкратце говоря, дело обстояло так: Хаджи Ма'сум, услышав в Карши известие об убийстве Хаит дадхи, больше не двинулся вперед.

О ВЫСТУПЛЕНИИ СПРАВЕДЛИВОГО И ПРАВОВЕРНОГО ГОСУДАРЯ ПОХОДОМ НА БАЛХ С ЦЕЛЬЮ МЕСТИ ЗЛОПОЛУЧНЫМ ВРАГАМ И О ВОЗВРАЩЕНИИ ЕГО ИЗ КАРШИ ВСЛЕДСТВИЕ СОПРОТИВЛЕНИЯ ШИР-АЛИ И ВОЗМУЩЕНИЯ ПЛЕМЕНИ ПРАВОЙ И ЛЕВОЙ СТОРОНЫ, НАЗЫВАЕМЫХ ПРОЗВИЩЕМ КАФСИН

Об этом происшествии так сообщается. Миродержавный государь, зная, что непокорность Махмуда и его бунт являются результатом враждебного отношения правителя Балха, Муким Мухаммед султана, племянника [его величества] к его августейшей особе, сказал: “вражда между двумя монархами и двумя государями является причиною неустройства государства и поводом к появлению [разных] бунтовщиков и бандитов. Поэтому самым правильным будет, если мы прежде всего выступим для наказания балхского правителя, чтобы тем самым были уничтожены свои собственные мятежники”. [Ко всему этому следует / 74а / добавить] и другое; несмотря на отправление в Термезскую область Хаит дадхи и Ма'сума диванбеги, все же благословенная мысль [его величества] не могла успокоиться оттого, что царственная энергия и отвага получила [хорошую] закваску в августейшем существе высокого достоинства и потому последовало повеление победоносным войскам погасить этот огонь [бунта]. И в пятничный день месяца сафара 1118-го г. ¹³², когда была весна и на мир обрушилось двенадцать атак войска весны и армия зелени и трав пришла в движение, приказано было [поднять] светозарный штандарт и выступить походом по направлению Несефа, на который претендовал Балх. Счастливо и благополучно, вспомоществуемый всемогущим, государь вложил свою благословенную ногу в счастливое стремя и отъехал из города Бухары до [урочища] Хаджаи мубарак на одну станцию. Здесь государевыми слугами было доложено об убийстве Хаит дадхи, отчего августейшее раздражение увеличилось. / 74б / Утром величественное солнце, иначе кровавый Марс, высоко подняло штандарт притеснения; мирозавоевательная царственная милость, возникнув из места восхода небесной помощи, бросила врагам луч мести. [88]

Стихи:

[Он] — Александр по твердому намерению, по идее — Дарий,
Феридун — по великолепию,
Джемшид — по отдаче повелений,
Хызр — по божественному внушению,
Моисей — по [чудодейственной] длани.
Мухаммед — по природным свойствам,
Иисус — по животворному дыханию,
Его ладонь от его прещедрой руки — длань Моисея, сына Имрана;
Дыхание его горла — дыханье Иисуса, сына Марии.

В течение двух дней государь доехал до области Несефа. Ма'сум хаджи, в голову которого проникла незрелость мысли, получил высочайшую аудиенцию и принес свои извинения.

О ПРИБЫТИИ ИЗ САМАРКАНДСКОГО ВИЛАЕТА В ВЫСОЧАЙШУЮ, НЕБОПОДОБНУЮ СТАВКУ МУХАММЕД РАХИМ БИИ АТАЛЫКА, ИЗ ПЛЕМЕНИ ЮЗ, ВСЛЕДСТВИЕ ВЫСОКОМИЛОСТИВОГО [ХАНСКОГО] ПИСЬМА И О ПРИЕЗДЕ [ТУДА ЖЕ], В НЕСЕФ, ПОСЛЕ ПОРАЖЕНИЯ ПОД ТЕРМЕЗОМ, БАКИ ТОКСАБЫ, [ИЗ ПЛЕМЕНИ] АЛЧИН, ХОДЖАКУЛИ МИРАХУРА, [ИЗ ПЛЕМЕНИ] КАТАГАН, И ЭВЕЗ ИШИКАКАБАШИ, [ИЗ ПЛЕМЕНИ] КЕРАИТ И ВЫРАЖЕНИЕ ИМИ СТЫДА ЗА СВОИ ДЕЙСТВИЯ И ПОСТУПКИ

/ 75а / Когда его величества, государь, проявил намерение отомстить врагу государства, Махмуд бию], он послал собственноручное письмо Мухаммед Рахим бию, который после поражения в Гисаре прибыл в Самарканд. Упомянутый змир по получении сего милостивого письма [выехал из Самарканда] через Шур-Базар и, прибыв в высочайшую ставку [в Несефе], удостоился получить специальную аудиенцию у его величества. В тот же день удостоились облобызать августейшие стопы разбитые [под Термезом] эмиры с выражением своего крайнего стыда, с потерянной репутацией, с бесславием и несмываемым позором в глазах войска и обывателей. Его величество зорко посмотрел на них, покачал головой и ничего не сказал. Население г. Карши, видя этих эмиров, говорило: “вот они, что опоясаны драгоценными шашками и одеты в дорогие парчевые ткани, считали для себя унижением выступить против Рустема, сына Дастана, и неуязвимого Асфендиара, [сына Кештаспа], а теперь что получилось? Бежали, как козлята от волка!”

/ 75б / Говорят, что Мухаммед Рахим бий, явившись к государю мира для облобызания руки его величества, доложил ему о неудачном походе на Гисар и о превратностях криводушной судьбы. Государь, пролив каплю [89] своих солнцеподобных милостей на положение сего добронравного эмира, удостоил его своим безграничным вниманием; ему было пожаловано особо почетное платье и драгоценный пояс. Устроивши пир, [его величество] повел [на нем] речь о поражении врага. В это самое время до высочайшего слуха дошло, что проклятый Махмуд, считая для себя великим успехом убийство Хаит дадхи, переправил через Аму-Дарью захваченных с собою кунгратов, ушедших от Шир Алия и расположившихся было станом на урочище Кара-Хавал, и пошел к Балху, что Шир Али, этот зачинщик бунта, укрылся в устроенной им самим крепости Ширабад, укрепил ее вход, стены и башни и заносит ногу к подолу независимости. При известии об этом государь спросил совета у / 76а / Рахим бий аталыка, [как поступить в этом случае?]. Рахим бий доложил: “у государя высшей целью является поход на Балх; поражение врага в этом походе, — бог даст, — осуществится. В настоящее время, когда Махмуд очистил крепость Термез и ушел в Балх, все желания, связанные с движением на Балх, осуществятся. Однако в первый раз, когда прещедрый государь вознамерился отправиться походом на Балх, этому воспрепятствовало восстание племен правой и левой стороны, и поход пришлось отложить. Теперь же, когда сосредоточие вселенной изволило прибыть в этот вилает, главам того племени и потомкам Рустема нужно собраться у августейшего стремени, потому что как бы те злосчастные племена, на челе которых перо судьбы окончательно начертало несчастье и оставление на произвол и кои забыли права его величества, халифа времени, на эти культурные земли и на охранение / 76б / подданных, как бы они не принялись проявлять неблагодарность за его благодеяния. Второе то, что заблудший Шир Али, который бьет в барабан бунта, таким образом настроил этот необычайно упорный народ, т е. [племена] правой и левой стороны, что наш поход на Балх представляется сомнительным. Как мы можем пуститься в дальний путь, раз остается дома внутренний враг?

Вот когда мы очистим от колючки и валежника дерзких мятежников сады Шахрисябза и Термеза, то Балх от нас не уйдет! В данный же момент правитель балхской области Муким Мухаммед султан и сбившийся с пути Махмуд [бий аталык], кои вытащили головы из ярма повиновения [вашему величеству], сильны мятежною силою тех мерзких [племен] правой и левой стороны”.

Когда Мухаммед Рахим бий закончил эту речь, то все эмиры и сановники августейшей штаб-квартиры, одобрив ее, воскликнули: “браво!” [90]