Начало успеха корейского кинематографа в конце XX века

В 2000 году два корейских фильма участвовали в европейских кинофестивалях. В Каннах – «Ленгенда о Чхун-хян» Лим Гвон-тхэка, в Венеции «Остров» Ким Ки-дука. Поэтому официальный интерес к корейскому кино можно символично датировать последним годом XX века.

Эти два фильма находятся как бы в разных контекстах: фольклорно-историческом и современном кинематографическом.

«Легенда о Чхун-хян» – самая экранизируемая история, пришедшая из корейских народных представлений пхансори и средневековой литературы. На эту тему был снят один из первых немых фильмов в Корее в 1923 году, первый звуковой фильм в 1935 тоже был экранизацией этой легенды[11]. Первый широкоэкранный фильм в техниколоре был очередной экранизацией легенды, задуманной успешным режиссером Син Сан-оком как коммерческий проект. Тогда в Южной Корее вышло два фильма о Чхун-хян, и версия Син Сан-ока по кассовым сборам значительно опередила соперницу[12]. В 1959 году на возобновленный Московский кинофестиваль был представлен фильм «Сказание о девушке Чун Хян», произведенный в КНДР[13].

Лим Гвон-тхэк в «Сказании о Чхун-хян» обращается к народной форме театрального представления пхансори (сложилось к XVIII веку, буквально переводится, как исполнение при большом скоплении народа). Это сказ, исполняемый певцом-сориккуном, поющим за всех персонажей, и барабанщиком, задающим новый ритм для каждого фрагмента повествования.

В автореферате диссертации Пак Чханг-ву о корейском музыкально-драматическом искусстве певцов пхансори автор утверждает, что «первым и наиболее достоверным свидетельством существования пхансори как самостоятельного вида корейского родного музыкально-драматического представления можно считать опубликование Юн Чин Ханом в 1754 году в Китае музыкально-драматической композиции Чунхянгга»[14]. Имеется в виду песня о Чхун-хян. До наших дней сохранилось пять текстов пхансори, один из которых о Чхун-хян.

В повести XVII века «Верная Чхунхян»[15] рассказывается дочери кисен (корейский аналог гейши), которую полюбил сын аристократа Ли Мон-нён, тайно женился на ней, а потом вынужден был уехать в столицу, подготовиться и сдать экзамен для поступления на государственную службу. Государственный экзамен – относительно демократичная конфуцианская традиция набора штата чиновников.

Тем временем, девушка приглянулась новому правителю провинции, но храня верность, отказала в благосклонности, была посажена в тюрьму, избита и приговорена к смерти. К дню казни возлюбленной Ли Мон-нён вернулся в должности тайного ревизора в родной город в уезде Намвон, наказал всех нечестных чиновников, и восстановил доброе имя девушки. За конфуцианскую добродетель – преданность мужу, она была признана женой дворянина, и оставшиеся годы прожила в достатке и уважении.

Согласно конфуцианским представлениям, в семье и в государстве устройство одно – старший мужчина (муж и отец) заботится о благе жен и детей (подданных). Он справедлив и мудр. Они почтительны и послушны. В этом контексте имеет значение, что Мон-нён не может спасти возлюбленную, пока не подтвердит на экзамене свою состоятельность как мужа в государственном смысле слова.

Специалист по корейской литературе А.Ф. Троцевич во вступительной статье к упомянутой книге классических повестей «Верная Чхунхян» пишет, что для культурной жизни Кореи XVIII—XIX веков была характерна мысль о том, что благородство человека не определяется его социальным положением. Прогрессивные представители образованного сословия объединились в движение «сирхак», обсуждали проблему ценности личности, независимо от ее положения в обществе, рассуждали о соответствии внутренних качеств человека и его места в обществе. Через повести (в том числе повести о верной Чхунхян) они могли говорить на родном языке об идеях социальной гармонии, о том, что благодаря «правильному» поведению и «высокой внутренней природе» человек может «подняться наверх», как бы он ни был унижен от рождения[16].

Лим Гвон-тхэк – классик корейского кино, родился в 1936 году в Корее, которая была частью Японской империи. Ребенком пережил Вторую мировую войну, юношей – гражданскую. Начал снимать в начале 60-х. В конце 80-х становится самой влиятельной фигурой в кинематографе Кореи. Русский кореец Игорь Ким в интервью Кинопоиску рассказал, что когда поступил учиться кинематографии в Пусанский национальный университет в 2007 году, в вузе произошла реорганизация. «Одним из кураторов и попечителей института стал кинорежиссер Им Квон Тэк (другое написание Лим Гвон-тхэк). Отделение Film and Video переименовали в Институт кино и сценических искусств имени Им Квон Тэка, изменилась и образовательная программа». И далее: «Надо понимать, что в Южной Корее к своей культуре тогда относились в лучших традициях советского времени: государство дает тебе деньги, если ты снимаешь что-нибудь фольклорно-патриотическое. О том, что кино может быть бизнесом, задумались лишь в эпоху VHS, когда посмотрели «Индиану Джонса» и «Парк юрского периода». Вскоре корейцы научились снимать а-ля Голливуд, но при этом сохранили свои национальные ценности. Я видел статистику, где говорилось, что в 2011 году более 50% корейцев предпочитали свое кино зарубежному»[17].

Согласно Фишеру[18], описывающему корейскую индустрию кино 60-х, кино в Корее было «фольклорно-патриотичным» при диктатурах и весьма развлекательным в годы ослабления режима. Режимы менялись, но такой продолжительной идеологической свободы как сейчас Корея не переживала.

Для киноиндустрии свободный эксперимент начался только в середине 90-х. Однако киноэкспериментом (а перевод специфического театрального жанра на киноязык, не такая простая задача) стала проверенная временем история. Фольклорная тема – надёжная опора.

 

Ким Ки-дук опирается на совершенно иную традицию. Родился в 1960 году, получил художественное образование. Жил во Франции, дебютный фильм «Крокодил» снял в 1996 году под впечатлением (и по мотивам) французского фильма 1991 года «Любовники с Нового моста» режиссера Леоса Каракса[19]. «Остров» продолжает и усиливает эстетику «Крокодила». Над водой, в отражении, под водой. Убийство, секс и душевные травмы рифмуются с рыбалкой и поеданием сырой рыбы. Герой глотает рыболовные крючки, боясь полицейской облавы и наказания за убийство неверной жены. Героиня прячет его в водах озера, погружая в люк в полу плавучего дома, который обычно используется как нужник. Когда полиция уплывает на своей шумной моторке, героиня тихо вытягивает парня за леску из воды, возвращает к жизни искусственным дыханием, и вытаскивает крючки чрез рот, вставив между челюстями палочку-распорку, как рыбе во время вяления.

Затем, мучительно переживая отсутствие любви, героиня помещает острые рыболовные крючки себе во влагалище, и теперь зеркально отплачивая за своё спасение, парень извлекает их, и кладет окровавленные крючки на деревянный настил плавучего дома. Они как бы случайно ложатся в форме сердечка. И всё это рифмуется с болью рыбы, которую поймал жестокий рыбак, срезал ей бока, чтобы угостить проститутку, и на потеху пустил раненую плавать обратно в озеро. Рифма тем очевиднее, что героиня фильма нема, как рыба. Во всяком случае, ни слова членораздельного она за фильм не говорит, да и других звуков почти не издает, даже от боли.

Фильм так и хочется назвать фрейдистским – про тайное, скрываемое, пугающее, жестокое, табуированное, и всё равно желанное.

«Остров» стал сенсацией в России, породил горячую волну интереса к творчеству режиссёра и кинематографу Кореи в целом.

И не напрасно. В 2002 вышел «Оазис» Ли Чан-дона, в 2003 году «Олдбой» Пак Чхан-ука и «Воспоминание об убийстве» Пон Джун-хо. Всё популярнее становится Хон Сан-су, учившийся во Франции, и снимающий с каждым годом всё больше минималистичных разговорных фильмов. В 2004 первый кассовый фильм «Большая афера» выпускает Чхве Дон-хун, в 2005 выходит «Горечь и сладость» Ким Джи-уна, «Кричащий кулак» Рю Сын-вана. Всё это очень разные режиссёры, имеющие признание на родине и за её пределами. Самый топ кинематографистов, совместивших коммерческий и творческий успех. Все они получили успех примерно с началом века. Их гораздо больше. Многие из не упомянутых сейчас, появятся позже в тексте работы.

Интересно, что ещё на несколько лет раньше, чем кино, экспансию на внешний рынок начала поп-культура и теле-шоу. И если первые поклонники корейского кино были завербованы Ким Ки–дуком, то поклонники конфуциански-целомудренного шоу, транслируемого K-pop (корейской поп-культурой) попали под обаяние творчества Лим Гвон-тхэка и его видения народной культуры.

 

1.2. Применение дискурс-анализа для различения общекультурного и специфически национального на примере фильма «Робинзон на Луне»

«Робинзон на Луне» (оригинальное название: «Остров Кима») – комедия режиссёра Ли Хэ-джуна 2009 года. (Приложение 1. Кадры из фильма). О режиссёре: Ли Хэ-джун начинал как сценарист, и это остается его основной работой. Снял самостоятельно фильмы только по трем своим сценариям. «Силач Мадонна» (2006), «Робинзон на Луне» (2009), «Мой диктатор» (2014). Все три комедии с экзистенциальным разладом главных персонажей и элементами социальной сатиры. В первом случае это борец, воображающий себя певицей Мадонной, и зарабатывающий борьбой деньги на трансгендерную операцию. В последнем это бесталанный актер, отобранный спецслужбами для исполнения роди Ким Ир-сена ещё в 1972 году, и проживший жизнь, постоянно воображая себя коммунистическим лидером.

Ким из фильма «Робинзон на Луне» – оказался в капиталистическом городе одинок и неприкаян, как робинзон на необитаемом острове.

В первой сцене фильма зритель видит офисного работника на мосту, по ту сторону перил. С русским прокатным названием и дубляжом, зритель может не знать, что это Ким. Такую фамилию согласно 21,6 % жителей Республики Корея[20].

То есть, надо понимать, что это типичнейший житель Сеула. Он стоит на мосту Мапо, соединяющем финансовый район Йойдо с северной частью города. Мост популярен у самоубийц. Фильм снят до того, как мост переименовали в «Мост жизни» в 2013 году, после ряда преобразований. (Кстати, преобразования в виде поддерживающих фраз были многократно премированы, как полезная социальная инновация фирмы Samsung, но в итоге привели к увеличению числа самоубийств, что доказало – прямое психологическое воздействие не работает).[21]

Итак, человек в офисном костюме стоит на мосту уже по ту сторону перил. Высотки деловых кварталов одинаковы по всему миру. Серые костюмы и очки – точно также одинаковые признаки офисных сотрудников. У персонажа чуть длиннее среднего офисного дресскода  вьющиеся волосы и галстук розового цвета. Очевидные признаки нежного, детского, невинного. Или незрелого романтического отношения к миру. Дело происходит ярким весенним днём. По мосту едут машины и автобусы. Человек разговаривает по мобильному. Очевидно с банковским служащим.

– Ваш кредит составлял 75000, но после пропущенных платежей ваш долг составляет 210 308 долларов. Что-нибудь не так?

– Напротив, – отвечает Ким, – вы придали мне уверенности.

– Тогда спасибо за ваш звонок.

Человек аккуратно убирает трубку в карман и смотрит вниз. Дальше камера берет картинку общим планом – герой в центре кадра, вид со спины. Проезжает автобус – за перилами никого нет. Слышен всплеск воды.

Следующий кадр показывает героя снова со спины, но уже лежащего на песчаной отмели. На мокрый костюм налип песок, один ботинок утонул. Первым делом Ким ругает себе за то, что не умер, и немедленно решает бежать на высотку номер 63 на том берегу реки Хан, чтобы довести самоубийство до конца. Однако быстро выясняет, что остров необитаем, а на гладкой опоре моста Мапо нет лестницы наверх. И хотя город прекрасно видно через протоку реки, докричаться до людей невозможно. Плавать самоубийца не умеет.

Робинзон в центре огромного города – огни отражаются в реке, так что вечером кажется, что он выбрался сюда на романтическую прогулку. Утром чумазый Ким выбирается из-под кусков картона, которыми укрывался, и видит проплывающий туристский корабль, машет руками. Улыбающийся турист машет ему в ответ. Пародия на среднестатистическую коммуникацию двух людей в большом городе.

Тогда робинзон пишет на песке огромными буквами HELP. Просушив телефон, Ким молится ему, чтобы заработал. Ещё одна чудесная пародия на современный шаманизм. Телефон включается, но батарея почти полностью разряжена. Сначала Ким звонит 911. С ним разговаривают до того момента, как слышат, что его необитаемый остров – на реке Хан. Это похоже на розыгрыш, диспетчер кладет трубку. Ким звонит бывшей девушке – она упрекает, не выслушав: мы же договорились не звонить друг другу! Вдруг телефон звонит сам – это рекламный звонок от телефонной компании. Как обычно, девушка на том конце совершенно не слышит, что ей говорят. «С нашим новым тарифом вы можете звонить с любого острова!» – уверяет она. Ким кричит от отчаяния, батарейка садится. В сцене с телефоном мы слышим все разговоры, но видим только Кима на фоне блестящей воды, идиллически кудрявых деревьев острова и бело-голубого индустриального скайлайна в золотистом утреннем свете. Мир так привычен, и так очарователен, а Ким несет такую ерунду – вот он посреди города летним утром – какая может быть служба спасения?!

Отчаявшись получить помощь, Ким заходит в воду, повторяя вслух «Я смогу. Я сделаю это». До конца не понятно: идет ли он топиться, или хочет научиться плавать. Галстук он не снял. На лице отчаяние. Что он собирается смочь: жить, или покончить с жизнью? Ему очевидно страшно. Он добирается до глубины, теряет устойчивость, падает, и в качающейся воде, городской пейзаж то появляется, то тонет. Кадр заполняет мутная вода и звуки поднимающихся воздушных пузырей. Камера снимает как бы с уровня глаз тонущего. Потом поднимается над водой – вид сверху. Из воды выныривает мальчик – это, очевидно маленький Ким. (Подобный прием применен в кино столько раз, что не вызывает ни удивления, ни разночтений). Маленький Ким кричит «Папа!». Папа стоит на берегу в гавайской рубахе, и без тени сочувствия спрашивает: «Все могут, почему же ты не можешь? Делай как другие мальчики». Ребенок погружается в воду и всплывает в бассейне перед комиссией из трех человек. Идет собеседование. Каждый из комиссии критикует Кима: его возраст, количество денег на счету, безработность. Захлебываясь, Ким оправдывается: «Компания развалилась, обанкротилась, извините». И снова уходит под воду. Выныривает в третий раз, и видит свою девушку. Она рассуждает, что хуже – быть подлой, как она, или неспособной, очевидно, как Ким. И уходит, выбросив сигарету. На берегу бассейна на фоне рекламного щита четыре девушки танцуют гавайский танец. Семья, работа, любовь обернулись рекламируемым товаром, на который нет денег. Ким выбирается на берег своего необитаемого острова. Его тошнит водой. Вокруг летают бабочки и поют птицы. Камера смотрит на Кима сверху. Средний план. Ким говорит себе вслух: «Идиот. Если выберусь отсюда, это всё равно ничего не решит». Следующий кадр – общий план городского пляжа, переходящий в панораму реки, и высотной застройки на другом берегу.

Абсурдность ситуации усугубляется особенностью замкнутого мира Кореи – мононациональной страны, где на небольшой территории довольно тесно проживают более 50 миллионов человек. У каждой семьи реестр, в котором записаны все родственники до общего для рода предка. Очень важно одобрение соседей. Несостоятельность и неодобрение почти как приговор в первобытном обществе – одному не выжить, нужно любой ценой держаться своих. Но в целом сообщение об отвергнутом человеке работает и без знания корейской специфики. Везде индивид жаждет быть в семье, в социуме, и как особый бонус – быть для кого-то не просто своим, а особенным. Семейные связи в больших городах слабнут. Корпорации тем безразличнее к сотрудникам, чем этих сотрудников больше. Романтические отношения регулируются условиями брачного рынка. Всё это свойственно человечеству, как биологическому виду. Природа комического здесь тоже вполне общечеловеческая, с поправкой на совершенное принятие всего телесного, как естественного в корейской культуре. Например, слезы, тошнота, и прочее не делают героя заслуживающим жалости – просто показывают его живым, чувствующим.

Выбравшись на берег, Ким отправляется в лес вешаться на своем розовом галстуке. Борясь с инстинктом самосохранения, он долго не может решиться, а когда слышит с «большой земли» объявление о военных учениях, сбрасывает петлю, так и не затянув её, и несется в кусты – от страха свело живот. Отчетливо слышны звуки жидкого стула и вздохи облегчения. Крупным планом лицо робинзона, чьи несчастные глаза что-то замечают. Смена кадра – красные цветы шалфея. Робинзон идет к ним, не разгибая колен, на корточках, как был со спущенными штанами. Берет отдельные бутончики из соцветий, высасывает из них сладкий сок, и плачет. Сначала камера смотрит на его макушку среди цветов, потом крупно берет в профиль – кроме слёз у Кима текут сопли и слюни. И это такое обычное место в корейских фильмах… Вероятно, дело в отличие естественного и противоестественного. Жидкости тела, кишечные звуки, икота, и прочие функциональные проявления организма не считаются стыдными. Даже самые положительные, нисколько не комические герои и героини могут урчать животом, бежать в сортир, испытывать тошноту, пускать слюни, сопли, даже описаться. Комические могут пукать, быть немытыми и плохо пахнуть. Все персонажи могут запросто вставать на колени, биться головой, истекать кровью, быть побитыми. Но все их ссадины никогда не сопровождаются отеками. В кадре нет членовредительства (хотя иногда кажется, что есть, но как правило их добавляет в места монтажных склеек воображение зрителя). Шрамы, порезы, синяки, ссадины носят очевидно декоративный характер. Так что ни слюни Кима, ни следующий кадр со спины, где под пиджаком белеют обнаженные ягодицы нисколько не снижает пафоса горя одинокого изгоя.

С этого момента начинается следующая часть фильма – собственно робинзонада. Ким со вкусом пьет воду из реки, стоя на четвереньках. С наслаждением ест сырые грибы. Трением пытается добыть огонь. Безуспешно. Закуривает от зажигалки со словами: «Всё они врут». Вечером у костра выбрасывает из бумажника кредитки. Долго смотрит на «Золотую» masterсard, комментирует: «Золотая карта задолжника». Не случайно выбрана международная банковская система – задолженность перед банком почти основа капиталистического общества. Карта обобщает частный случай Кима до глобального планетарного уровня.

Ким кричит огням и машинам по ту сторону реки, чтобы они посмотрели на него. Подходит к берегу, снимает штаны, объясняет, что они могут назвать это преступлением, но это не преступление. «Я прекрасно живу и без этих проклятых кредиток», – кричит им Робинзон, и в подтверждение истово раскачивает бёдрами, чтобы всё, что он демонстрирует отвергнувшей его цивилизации, было рассмотрено и правильно понято. Целомудренная камера тем временем показывает стройную фигуру общим планом со спины. Со спущенными штанами, но в прикрывающей наготу рубахе. Крупным планом лицо. Огни Сеула, и их отражение в воде. Таким образом, сохраняя телесность шутки, режиссер предлагает типично комедийную, озорную, и притом почти гламурную картинку.

Собирая мусор на острове, робинзон находит занесенный на цветущую поляну катамаран в виде белой утки. По-бурлацки впрягшись в катамаран, он волоком по песку перетаскивает его поближе к берегу. «После того, как я семь лет мечтал о квартире, я наконец-то получил свою жилплощадь». В следующем кадре он уже спит внутри катамарана на соломе. «Утка приютила меня. Я – гадкий утёнок».

Неприспособленность Кима к жизни показывается теперь наивностью и неумением работать руками. Пытаясь поймать уток голыми руками, он подкрадывается к ним, прикрываясь зелеными ветками. Сооружая острогу из вилки и длинной палки, он втыкает ею себе в ногу под водой. Пока с трудом ползёт вверх по стволу дерева за птичьими яйцами, птицы испражняются ему на голову. Наконец, злая цивилизация приходит на помощь своему отвергнутому ребенку: когда Ким моет голову каким-то ядовитым чистящим средством, найденном в пластиковой бутылке среди мусора, от отравления дохнут две рыбы, всплывают прямо перед ним кверху брюхом.

Ночью остатками рыбы прилетают поживиться птицы. Одна, очевидно всё от того же моющего средства, умирает на краю миски из которой клевала рыбьи головы. У Кима к отраве цивилизации выработан иммунитет – он зажаривает птицу и комментирует: «Птицы вкуснее, чем рыбы. Наверное, благодаря эволюции».

Весь фильм можно разобрать на злые шутки об эволюции, цивилизации и естественности. Лёжа на залитой солнцем зеленой поляне среди белых цветов, Ким называет скуку прекрасной.

Тем контрастнее смотрится навесной замок крупным планом в следующем кадре. Под ним гора пакетов с мусором и на переднем плане поверх мешков банка из-под кукурузы с зеленым великаном на этикетке. Своеобразный привет естественному робинзону из Сеульской квартиры. В полутьме комнаты звучит «волшебная музыка». То есть, такого типа музыка обычно сопровождает чудеса или волшебство в кино. Виброфон задумчиво повторяет простую мелодию поверх тихого ритма тамбурина. Эти инструменты иногда вступали и раньше, к ним насмешливо присоединялась флейта или другой деревянный духовой инструмент, но на острове эти звуки звучали тихо, и напоминали смешение природных звуков воды и ветра с отголосками города. Теперь музыка звучит громче – она становится участницей сцены. За компьютером сидит девушка в старых кедах, вытянутой, дырявой футболке, на лбу слева повреждение кожи от ожога или экземы. Аккуратное, розовое, эстетичное, почти декоративное. С девушкой зрителя знакомят последовательно сменяемыми крупными планами: кеды convers, изящная шея над заношенной до дыр горловиной длинной футболки, поврежденная кожа на лбу. Общий план темной комнаты, заваленной мусором, посредине кадра силуэт со спины на офисном стуле в мерцающем свете монитора, рука на компьютерной мыши. Смена кадра: глаза, видные над монитором двигаются вслед за курсором. Девушка под ником Голубой медведь пишет, что вчера ходила по магазинам. Копирует рекламную картинку черных с золотом туфель от Chanel на высоком каблуке. Постит её на свою страницу. Подписывает: «Купила в универмаге. Правда, они красивые?». Дальше комментирующий закадровый текст от первого лица: «У меня нет необходимости выходить из комнаты. Несколько кликов, и все становится моим». Мы видим новую знакомую в вытянутой футболке среди оживленной улицы в туфлях от Chanel. Прохожие не замечают её. Кадр размыт к краям. В фокусе только девушка: не шевелясь, одними глазами она посматривает вокруг. На одной из прохожих видит подходящее к туфлям платье с черным верхом и пестрой юбкой. Зацепив его курсором, перемещает в компьютерное окно. И вот оно уже на ней. Потом выбирает в толпе красивое лицо. «Не важно – реальность это, или нет. Сообщения на моём сайте сделают это реальностью». Теперь девушка с новым лицом и в модной одежде идет сквозь толпу, и в кадре всплывают планки с одобрительными комментариями читателей. «Возраст, внешность, работа – всё возможно». Улыбающееся лицо идущей девушки, читающей комментарии вокруг себя сменяется её подлинным лицом, глядящим в монитор, а белый день по кусочкам гаснет, оставляя тьму комнаты с выключенным светом. Но оказывается, за окном уже светает, в дверь стучит кто-то, мужской голос спрашивает: «Ты проснулась? Тебе нужно что-нибудь?». Девушка берет телефон, пишет смс: «молоко». «Хорошо», – отвечает голос из-за двери – «Я задержусь сегодня. Обязательно поешь». В светлом пятне, просачивающемся в щель под дверью угадывается тень стоящего человека. Перед дверью в комнате на полу мусор. Дверной проход окружен нагромождением коробок, зрительно суживающим кадр, создающим мусорный портал перед запертой дверью.

Кадры мелькают, рассказывая дальнейшее, как комикс без слов. Средний план – девушка притаилась за компьютером. Крупный – по ту сторону двери складной столик с обильным завтраком. Сквозь щель приоткрывшейся двери высовывается тонкая рука, берет с тарелки несколько сухих листов из водорослей, кладет на пиалу с рисом, и исчезает за дверью. Панорама довольно большой комнаты выше половины заваленной мусором вдоль одной из стен. В остальном комната тоже в беспорядке. Но оранжевые шторы, стопки книг, игрушечный жираф делают её уютной.

«В целом, явление молодежной самоизоляции существует во многих странах, характеризующихся сходными социально-экономическими условиями, среди которых, по мнению Т. Ли и П. Вон-га, стоит выделить: резкие социальные трансформации, высокие доходы основной массы населения, жесткую систему образования и проблемы с трудоустройством (что подпитывает интерес молодежи к стратегии дауншифтинга), повсеместное использование интернета и популярность онлайн-игр. В Азиатских странах «хикикомори», как правило, употребляют в научной литературе восточноазиатских стран (Японии, Китая, Южной Кореи); в то же время в европейской исследовательской традиции более распространено использование аббревиатуры NEET, которая расшифровывается как «не работает, не учится и не стажируется» («not in employment, education or training»)[22].

В русском есть термин «Ни ни поколение». Поскольку речь идёт о корейской действительности, термин хикки предпочтительнее.

Чтобы стать хикки нужны не только объективные причины, но и субъективные, повод – пережитые травля или насилие, социальная неуспешность, депрессия, болезнь. У нашей девушки, это возможно связано с культом красоты в Корее. Журналист ВВС Стивен Эванс приводит образец рекламного объявления в Сеуле: «Уверенность в своей внешности привнесет в вашу жизнь позитивную энергию, которая может стать основой счастья!».[23] Повреждение на лице – достаточный повод отказать себе в счастьи с точки зрения корейца, а тем более молодой кореянки.

Фальшивый шопинг в сети тоже наводит на мысль о компенсации внешнего недостатка. И вместе с тем добавляет к образу ещё одну социальную роль – для людей боле активных в соцсетях, чем в реальной жизни в коре существует определение – нетизены, сложенные из английских net + citizen. Граждане сети[24]. 

Хикки внутренним монологом рассказывает нам о своей жизни:

– Несмотря на то, что я не выходила из дома три года, в моей жизни есть строгие правила. Первое – я встаю в восемь утра, когда мой отец уходит на работу. Затем выхожу наружу. (Героиня действительно выходит из встроенного шкафа, где спала, наружу – в замусоренную комнату. При этом она обувается. В корейском доме принято ходить босиком. Шкаф таким образом обозначен как дом, а комната, как внешний мир. Затем героиня открывает банку кукурузы, и ест из неё палочками). 172 калории на завтрак. Делаю 3000 шагов до девяти утра. (Идет по беговой дорожке с шагомером на поясе). Иду на работу в девять часов. (Включает компьютер, садится за него). Убираюсь (смазывает клавиатуру из небольшой тубы. Листает вкладки каких-то девочковых блогов с розовыми рисунками). Жду, чтобы сходить в ванную после 12 часов, когда уйдет мама. (С трудом протискивается в дверь мимо горы мусорных пакетов). 525 калорий на обед. (Ударяет молотком по пакету с дошираком, ест его сухим, уставясь в монитор). Далее 6000 шагов на мете (со спины в спортивном костюме семенит по шагоходу). Потом немного свежего воздуха. (Сидит перед вентилятором, к которому привязаны тонкие бумажные ленты, ловит их ртом). Я строю планы на будущее. Я работаю над собой. (Внимательные глаза следят на экраном. Крупно экран с теми же вкладками, что и утром). После работы я занимаюсь своим хобби – фотографирую Луну. (Подходит к треножнику у окна, немного раздвигает шторы, поверх которых висят ещё и плечики с одеждой. Луна выросшая почти до полного круга. Лицо хикки в узком проеме гардин. Она наклоняется к фотоаппарату, с телескопическим увеличителем. Луна крупным планом с настройками фотоаппарата. Устанавливается резкость. Крупно – хмурящиеся брови). Потому что на ней никто не живет. Когда нет никого, ты не можешь быть одинок. (Пролистываются фотографии Луны в разных фазах, которые мы видели на стене, развешенные последовательно на большом панно). Потом я делаю последнюю 1000 шагов за день. Не для здоровья. После 10 000 шагов я чувствую себя хорошо потрудившейся. (Пока она шагает на фоне стены с фотографиями лунных фаз, камера приближается к спине – волосы чуть ниже плеч и до середины спины обесцвечены до бела. Очевидно, три года назад она красила волосы. Хикки снимает с пояса шагомер, обнуляет результат). Это самый лучший способ для бегства от реальности. (Задвигает за собой дверцу шкафа. Включает магнитофон и вставляет видеокассету. Лежит в шкафу, укрывшись одеялом. Мужской голос снаружи: Ты дома?) Я ложусь спать в девять часов вечера, когда мой отец приходит домой. Можно сказать это гипноз, а не сон. Затереть день нынешний, и начать новый день завтра. Каждый день – новый. Ты засыпаешь. (На экране старого лампового видеомагнитофона распускаются нарисованные розы. Глаза хикки закрываются, голова бессильно свешивается).

Один день весной, один осенью. Всего два дня в году. Обратный отсчет пошел. (Утро следующего дня. Хикки сидит с мотоциклетным шлемам на коленях. Следит за циферблатом – считает вслух последние секунды, и ровно в два быстро надевает шлем, подходит к окну, раздвигает шторы, отодвигает створку окна. Видит залитые солнцем улицы. Слышит металлический голос: «Внимание, внимание, проходят военные учения». Неожиданно хикки поднимает забрало на своем шлеме, щурится, наклоняется к объективу). Только 20 минут в году мир похож на пустынную Луну. (Теперь улицы, которые хикки рассматривает через видоискатель кажутся статичными. Нет ни людей, ни машин. Хикки приподнимается на носки в своих потертых бежевых конверсах. Это движение часто показывают в кино при поцелуе. Но движение не останавливается – её ноги отрываются от пола и взлетают вверх. Теперь она держится за фотоаппарат на треноге с огромным телескопическим объективом, и двигает ногами в воздухе, как будто плывет в залитой солнечным светом захламленной комнате). Такое чувство, что гравитация стала равна одной шестой. Хотелось бы, чтобы мир оставался таким. Жизнь при одной шестой гравитации. (Объектив двигается вдоль далеких жилых массивом, издает щелчок, движется дальше, вдоль острова, по песчаному берегу, по буквам HELP, в заросли кустов. Нерешительно останавливается. Возвращается к буквам.) Знак от пришельца? (Объектив ищет кого-нибудь на острове. Находит человека в сером костюме, который надевает на шею петлю из розового галстука. Хикки делает серию снимков, и падает всем телом на пол – гравитация вернулась. В ужасе она отползает назад, пока не упирается спиной в гору мусорных пакетов. Вскакивает, задергивает шторы и закрывает за собой дверцу шкафа. В шкафу перед синим экраном одной рукой она давит пузырьки на упаковочном полиэтилене, которым завешан шкаф изнутри). Я пробовала гипноз уже 13 раз. Но всё бесполезно. Это не моя вина. Я должна забыть. Я смогу забыть. Ты засыпаешь. (В следующем кадре хикки выходит из шкафа в тёмную комнату. С ночным Сеулом всё в порядке. Тяжело дыша хикки находит видоискателем песчаный берег острова как раз в тот момент, когда робинзон решительно идёт к берегу.) Ох… Он жив! (Ким уже давно снял штаны, и кричит неслышно через реку. Но у хикки сбивается резкость, она крутит объектив, потом медленно опускает глаз камеры вниз, пока с удивлением не отрывает взгляд от видоискателя). Пришелец – извращенец?!

Хикки сидит перед экраном компьютера и не может работать. Днями она теперь наблюдает за робинзоном с большим интересом и сочувствием. Надпись на берегу тем временем изменяется на HELLO. Хикки всё больше хочется попасть в жизнь этого пришельца. Наконец, хикки решает высадиться на Земле. «Буду представительницей шести миллиардов людей. Я отвечу на послание пришельца. Когда хикки медленно опускает ногу в хорошо уже знакомом нам конверсе за порог квартиры, внутренний голос комментирует: после Армстронга это следующий большой шаг для всего человечества.

Длинная открытая галерея, на которую выходят двери квартир, и огни других жилых домов вытягиваются в калейдоскоп, отсылая к фильму Земекиса «Контакт», где героиня Джоди Фостер преодолевала пространственно-временной континуум, чтобы встретиться с далекой инопланетной цивилизацией. Мотоциклетный шлем должен напоминать шлем скафандра космонавта. Бутылка, долго кувыркающаяся в воздухе напоминает кость и космический корабль из «Космической одиссеи» Кубрика. Разумеется, бутылка пролетает на фоне Луны, как велосипед в «Инопланетянине» Спилберга. Только Луна в последней фазе убывания. Всё это не цитаты, это необязательные шутливые ассоциации. И без них сообщение ясно и видеоряд смешной. Но от того, что детали нагружены дополнительными шутливыми ассоциациями фильм становится смешнее, и понятнее зрителю западному.

Хотелось бы разобрать ещё два фрагмента. Первый: Хикки заказывает в службе доставки три разные порции черной бобовой лапши. Доставщик арендует катамаран, и везет её на остров. Ким отказывается. Доставщик привозит оплаченный заказ по адресу заказчика.

– Что он сказал? – спрашивает хикки.

– Что черная бобовая лапша – это его мечта. Не связывайтесь с ними, и заберите эту еду.

«Мечта, – размышляет хикки одна в своей комнате, – сколько лет не слышала этого слова». Распаковывает одну из порций, чтобы попробовать мечту на вкус.

Спустя время Ким на острове выращивает на грядках всё, что взошло из семян, добытых из помёта птиц. Толчет в ступе зерна, замешивает тесто, раскатывает одной из бутылок, в которых хикки шлет ему короткие записки, режет пласт теста на лапшу, варит, высыпает бережно хранимый пакетик приправ. Украшает блюда точно так, как на картинке с упаковки лапши быстрого приготовления. Ест её, и плачет – мечта сбылась.

Пора подытожить так подробно пересказанные фрагменты. Во-первых, здесь присутствует сравнение жизни с едой важное для корейской культуры. Вместо: «Как ты?» или «Как дела?» в Корее спрашивают: «Ты ел?». Корейская кухня одна из статей культурного экспорта. Во всех фильмах еда постоянно присутствует во многих качествах: в фильме «Тот, кто сидит внутри» (Кан Хён-джин, 2019) гангстер, оказавшийся в теле толстого подростка, не переставая ест во время встречи с единственным человеком, который знает, с кем разговаривает. Подельник спрашивает: «Зачем ты так много ешь?». «Вкуса жизни не чувствую», – немного подумав, честно отвечает гангстер. Вероятно, знаменитая сцена с поеданием живого осьминога героем, проведшим в одиночке 15 лет фильме «Олдбой» (Пак Чхан-ук, 2003) связана также с желанием почувствовать жизнь.

Ким на своем острове создал вымечтал еду из птичьего помета, земли, своего пота. Грядки напоминали будущие длинные лапшины. Усилия складывались в дни, и превратились в зерна. Как дление жизни у Берсона[25]. В прошлой жизни временные затраты на получение лапши равнялись трем минутам. Теперь понадобилось несколько месяцев. Робинзон придумал, из чего вырастить семена, причем точно не знал, что из них прорастёт. Он мечтал об этих бобах, вдыхал запах из упаковки. Хранил пакетик с приправами и солью для этого праздничного дня. Так что в его тарелке лапши заключен целый сезон работ, целая история земледелия от собирательства до лапши быстрого приготовления.

Второй чудесный смысл этого эпизода в том, что Ким на своем острове, по сути, находится на глазах у всех, как в гуще людей. Но людям нет в нем интереса. Каждый сосредоточенно выживает сам, тоже может быть один на один со своей битвой за лапшу.

Фильм выдерживает метафоричность до финала. После того, как на город налетает тайфун, на замусоренном острове высаживается отряд уборщиков, с ними два госслужащих (или полицейских). Они насильно надевают на Кима его старый пиджак, и силой вывозят с острова – в заповедную зону запрещен доступ. Снова Ким оказывается на берегу, только теперь по ту сторону протоки. Он снова в одном ботинке. Теперь это сандалии из сплющенных пластиковых бу