Тьма, от которой человек пытается скрыться, никогда не остается в прошлом.

Риз сидел и любовался серебристой лентой, наклеенной на промежность Рен. Прижав подбородок к груди и продолжая тихо плакать, она забормотала слова из так хорошо знакомых Ризу строк:

— Радуйся, Мария…

Риз встал с кровати, обошел ее, чтобы подойти с другой стороны, присесть и оказаться на уровне глаз Рен. Он крепко сжал ее волосы, чтобы не позволить ей вертеть головой и разорвать их зрительный контакт. Склонив голову набок, Риз восхищался ее подавленным состоянием и ощущением безысходности.

— Твои молитвы здесь ничем не помогут, Рен. Твой Бог не спасет тебя. Разве твой Бог спас нас тогда? — заявил он безразлично. Риз не пытался успокоить ее. Скорее, пытался заставить ее осознать нечто важное. — Те, кто считал себя святыми, уничтожили нас. Разве ты не понимаешь? Все, что у нас было, — это наши секреты. У нас был шанс вырваться. У нас был шанс на жизнь, Рен. — Тон Риза смягчился, но он не допустит в себе сожаления. Ему не за что извиняться. Он не единственный виноват в том ужасе, который произошел, когда они были юными. Все очевидное просто. У людей всегда есть свое мнение, но чаще всего оно оказывается ошибочным. На Риза изначально был навешен ярлык дефективного изгоя. Поэтому остальные посчитали разумным предположение, что это он виноват во всех произошедших ужасах. Человек, в которого, в результате, превратился Риз, оказался именно тем, кем он был рожден. Когда Риз забирал жизнь незнакомой женщины и после этого лежал в обнимку с ее мертвым обнаженным телом, то любил думать о том, что все могло бы быть по-другому, если бы он сберег Рен.

Но в его истории все сложилось иначе.

Рен взглянула Ризу в глаза — они были похожи на прекрасные голубые сапфиры на фоне темного бархата его раскрашенного черного лица. Воздух покинул ее легкие, ей захотелось поверить ему. Она так хотела, чтобы все встало на свои места, но какие-то части головоломки все еще отсутствовали. Рен хотелось верить, что Риз не такой уж плохой, но его глаза говорили о другом. Его предназначение — быть монстром, способным на уничтожение. Завороженная его взглядом, Рен не знала, что сказать, и даже забыла о молитве, которую начала было читать в надежде, что с ее помощью кошмар исчезнет.

Хватка Риза на ее черных локонах ослабла, и он отпустил их, обхватив вместо этого ладонью ее покрытое синяками окровавленное лицо.

— Исайя 7:14, Рен. Скажи мне, дорогая. Скажи, что гласит стих… — воркующим голосом проговорил Риз, прижимаясь лбом к ее лицу.

Рен подумала о том, насколько другой была бы ее жизнь, будь у нее возможность оставить того ребенка. Мысль о нем пугала и угнетала ее. Хотела бы она знать, где он теперь. Ей хотелось, чтобы у нее всегда была возможность взять его на руки и обнять, но сама, не имея родителей или кого-то, кто заботился о ней, вынуждена была отдаться в руки монахинь из приюта для незамужних матерей. Ей не оставили другого выбора. Когда она подумала, что ее сын должен будет расти здесь, среди людей с прогнившей душой — она и сама вскоре стала бы такой же — Рен сбежала.

Она хотела, чтобы ее ребенок встретил истинного Бога раньше, чем придет его время войти в мир, состоящий из смерти и душевной боли. Рен хотела сделать аборт и не дать своему сыну возможности увидеть, насколько отвратительно то, что их окружает. Но ее поймали и вернули в приют, где вынуждали видеть в себе исключительно грешницу. Но… ей даже не дали шанса. Ей не позволили оставить его. Они убедили Рен, что она невменяемая и умственно неполноценная в силу произошедшего с ней несколько месяцев назад, и ребенок был отдан в одну из примерных католических семей города. Больше она никогда не видела своего сына. Рен молилась, чтобы он не был похож на человека, преследующего ее в снах, — своего отца. Она страстно желала избавиться от видений, в которых голос Риза в своей привычной манере — с отчаянным желанием и болью — звенит в ее голове, доводя до сумасшествия. Клянусь тебе, я не плохой мальчик.

Рен начала плакать, мысленно вернувшись во время, проведенное в приюте для незамужних матерей. Она думала о своем сыне — ему скоро должно исполниться десять лет. Думала о том, каким мальчиком он стал. При рождении у него были голубые глаза Риза и черные, как у нее, волосы. Рен надеялась, что он родился с добрым сердцем и стал тем, кто смотрит на мир через призму добродетели. Рен хотела, чтобы он стал доказательством Божьего благословения, которого сама она была лишена.

— Моя дорогая, что происходит с маленькими плохими девочками, которые не отвечают на вопрос? — спросил Риз внушающим отвращение тоном. Заглянув в самую глубь его глаз, Рен пришла к выводу, что придется рассказать ему все.

— Итак, Господь даст вам знамение: се непорочная Дева во чреве примет и родит сына, и нарекут его Еммануил, — Рен начала кричать, выплескивая душевную боль. В этот момент она желала, чтобы Риз убил ее и отправил на небеса, в существование которых она больше не верила. Слишком много боли выпало на ее долю и слишком мало радости. Она была отдана в руки самых бессердечных людей в мире, хотя после смерти ее семьи они должны были бы отнестись к ней с состраданием и любовью. А вместо этого ее унижали и отвергали. Так же, как и Риза.

И снова ее разум играл с ней в игры. Стоило Ризу подушечкой большого пальца обвести контур ее нижней губы, как на Рен нахлынули чувства, и она гнала от себя мысль, что чувства эти нормальны. Ей казалось, ее слезы никогда не остановятся. Они — неизменный атрибут того, кем она была тогда: порочной слугой мальчика, превратившегося в чудовище. Тем не менее, она жаждала того агрессивного разрушения, которое предлагал ей Риз, потому что для Рен лучше так, чем постоянно искать в нем того, кем он никогда не был.

— Ты была моей. Такая чистая. Мой маленький ангел. Моя сладкая Рен. Я прятал твои секреты в самой глубине своей темной души. Я надежно хранил их, надеясь, что они — повод для нас быть вместе. Я погубил тебя, сделав своей. И в ту секунду, дорогая, моя душа тоже стала твоей. Где он? Где мой сын? — спросил Риз, надеясь, что обгоревшие кусочки ада смогут снова соединиться.

Глаза Рен казались невероятно большими на ее лице. Она прикусила нижнюю губу. Еще до возвращения сюда Риз уже знал, что его сына здесь нет. Его Еммануил. Его будущее. Его искупление.

— Умер, — это все, что смогла придумать Рен.

Риз быстро встал — он был похож на изваяние, внушающее страх — пристально посмотрел на Рен и, обхватив руками ее шею, начал сжимать до тех пор, пока она не потеряла сознание.

 

***

 

— Рен, я хочу рассказать тебе еще одну сказку на ночь, — произнес Риз, откидывая одеяло на своей кровати в их общей комнате.

Желудок Рен стянуло узлом, и она почувствовала, что задыхается от поднявшейся к горлу желчи. Она начала получать удовольствие от тех моментов, которые они разделяли. В конце концов, страх всегда оказывался сильнее. И все было бы не так плохо, если бы не тот факт, что у нее уже четыре раза подряд не было месячных. Она не очень много знала о том, как это происходит, но ее тело стало другим. Груди выросли, а живот перестал быть плоским. В нем начали ощущаться легкие толчки. По утрам ее рвало. Рен поняла, что забеременела.

Как и в большинстве случаев, от Рен не предполагалось ответа. Это был их секретный ритуал, когда родители засыпали. Своими действиями — этими греховными телодвижениями — он предлагал ей защиту. Она стыдилась, что получала от этого удовольствие. Рен обнаружила, что в течение дня, пока находится в школе, ее мысли возвращаются к тем мгновениям, которые они разделяли. Она с нетерпением ждала очередной близости с ним. Но Рен не позволяла ему узнать об этом. Она должна хранить молчание, полагаясь на его милость, потому что, как бы ненавистно это ни было признавать, именно во власти его милости она любила находиться.

Риз на цыпочках пересек комнату, как всегда зная, куда наступать, чтобы не скрипели старые половицы. Его светлые волосы ниспадали на лоб, и в лунном свете, проникающем в окно, глаза сияли, как голубые бриллианты. Легкий порыв ветра влетел в открытое окно и растрепал ему челку. Рен восхищалась его видом. Он всегда знал, чего хочет. Ее. Он хотел ее, и как она могла отказать ему в этом?

Никак, потому что тоже хотела его. Просто не могла сказать об этом вслух. Но все изменилось. Она должна сообщить ему о своей беременности. Рен с трудом сглотнула, когда Риз, подойдя к ее небольшой кровати, стянул одеяло, оставляя ее в одной белой ночной рубашке, едва прикрывающей колени. Рен пока не разрешалось брить ноги, поэтому они были покрыты легким пушком. Ризу это нравилось. В его понимании это лишний раз подчеркивало ее невинность. Он хотел этого и любил ее такой, какая она была. Ее фигура еще не до конца оформилась — маленькая дерзкая грудь едва ощущалась в его ладонях. Сладкий плод между ее бедер начал покрываться волосками, демонстрируя очередное доказательство женственности. Но все это должно принадлежать только ему. Навечно.

Но, как и всему в их жизни, вечности суждено было измениться.

Риз забрался к ней в постель, позволяя своим рукам двигаться вдоль ее шеи. Он до конца не понимал, почему возбуждался еще сильнее, когда чувствовал пульсацию горячей крови в венке на ее шее. Она усиливалась, когда он сжимал ладонь. Ее большие карие глаза встретились с его голубыми. Их тела слились — это обоюдное тепло рождало гибельную смесь, результат которой скоро будет обнаружен. Риз убрал руку с шеи Рен, стянул ее трусики вниз, к лодыжкам, и задрал к шее ночную рубашку. Она лежала перед ним обнаженная, беззащитная, целиком находящаяся в его милости.

В итоге он снял с нее трусы и отбросил их в сторону. А потом, раздвинув ей ноги, начал играть с ней, слегка ударяя по влажным складкам — он знал, что ей это нравится. Риз вглядывался в ее бездонные карие глаза и обещал себе, что не допустит, чтобы она оказалась частью секретов, которые он очень скоро раскроет. Он хотел, чтобы Рен была с ним. Он хотел, чтобы у их истории был другой конец — не как у всех. Риз был уверен, что безумие никогда не оставит его до конца, но Рен была источником его просветления. Благодаря Рен у него была возможность продолжать существование. Он верил в надежду.

Рен, как всегда, не произносила ни слова. Она просто смотрела на него, и в такие моменты между ними было полное взаимопонимание. Ее грудь вздымалась и опадала, и Риз знал: она близка к тому, чтобы кончить. Из глаз Рен потекли слезы, и она зажала ладонью рот. Она приподняла бедра, умоляя о большем. Умоляя о нем. Умоляя еще больше этого неконтролируемого освобождения, которое делало ее грязной и порочной. Умоляя еще больше того, без чего, она была уверена, не сможет жить. Риз погубил ее, но в эту секунду Рен подумала, что, возможно, именно так все и должно было случиться. Возможно, именно так ей суждено быть любимой.

Ее тело сдалось его прикосновениям, и Рен отпустила себя, воспарив к небесам, которым она так много раз молилась. Для нее это было загадкой: она так часто молилась о Рае, но видела его мельком лишь тогда, когда была с ним. Риз опустился на Рен сверху и толкнулся глубоко в нее. Надежда, которую он ненавидел, смотрела ему прямо в глаза. Надежда никогда не остается надолго. Она ранит. Она дразнит ложными обещаниями о жизни, которой ему никогда не увидеть.

Он толкнулся бедрами, погружаясь в нее глубже, отчаянно пытаясь сдержаться еще хоть ненадолго. А потом взрывная волна эйфории сотрясла его тело. Это грех. Его вновь вернут с небес на землю. Ему снова будут внушать, что он всего лишь плохой маленький мальчик.

Риз склонился к губам Рен и поцеловал ее так, словно это мгновение для них последнее. Его язык коснулся ее языка, и она поцеловала Риза в ответ, тоже надеясь, что тот рай, который она ощутила на несколько секунд, находясь в его объятиях, действительно существует. В конце концов, она хотела сказать ему, что знает — он не плохой мальчик. Что она понимает — то происшествие возле качелей нужно считать несчастным случаем. Что его пугающая аура — это лишь механизм самосохранения. Рен искала оправдания, а Риз боролся сам с собой, пытаясь не видеть в ней надежду. Ему это было ненавистно, но Рен толкнула его в неизведанную зону, где ему вскоре предстояло понять, что значит неизбежность.

— Я… я… — пробормотала Рен.

Риз замер, не выходя из нее, и ждал, когда слова сорвутся с ее губ. Что она скажет? «Я люблю тебя»? Или «Я знаю, что ты не плохой мальчик»?

Но ни того, ни другого не прозвучало. Через распахнувшуюся дверь в их комнату ворвалась тьма.

— Что ты делаешь с моей малышкой? Ты, никчемный кусок дерьма? — выкрикнул Чарли, врываясь в комнату и подбегая к Ризу.

Рен хотела сказать отцу, что Риз не причиняет ей вреда, но не произнесла ни слова. Она быстро прикрыла свое обнаженное тело, натянув вниз ночную сорочку, и сжалась в углу на кровати. Подтянув колени к груди, она начала плакать и раскачиваться взад-вперед.

Удары тяжелых кулаков обрушились на Риза. Она должна спасти его. Рен осознавала: ей нужно сказать что-то. Объяснить отцу, что она сама не меньше виновата в их связи. Хотя к самому первому разу это не относится — она вообще этого не ожидала — но по мере того, как их встречи продолжались, Рен стала наслаждаться ими. Она предала Бога, которому молилась. Истины, к которым она стремилась, были ничем иным, как ложью. Надежда, за которую она цеплялась, когда Риз, будучи в ней, вызывал внутри такую восхитительную боль, исчезла. Она была пуста и словно перестала существовать. В ярости Рен закричала, умоляя Небеса остановить это безумие. Она хотела все объяснить, но не могла. Возврата не было. Ее тайны больше не принадлежали ей с тех пор, как она переступила ворота Ада. Терпение Бога иссякло.

Рен подняла голову, чтобы увидеть, как ее отец избивает Риза. Он пытался, но не мог защитить себя от сильных ударов. В дверном проеме мелькнула тень. Рен услышала звон кубиков льда в бокале, и в комнату вошла Джулианна. Глаза ее еле открывались, и она чуть не упала на ровном месте, находясь в пьяном ступоре. Она плюхнулась на кровать Риза с таким видом, словно смотрела боксерский поединок и оценивала, кто выйдет победителем. Зомби, лишенная всяких эмоций. В этот момент Рен показалось — наверняка она, конечно, не знала — что Джулианна надеялась на то, что ее сына убьют. Она подняла бокал с выпивкой — очередная порция ее обычного вина — поднесла его к губам и залпом выпила. Поставив руки за спину, она откинулась назад и, слегка склонив голову, наблюдала, как отец Рен избивает ее сына.

— Остановитесь! — воскликнула Рен, заворачиваясь в одеяло. Слезы текли из ее глаз, но никто не обращал на нее внимания. — Я беременна! — выкрикнула она.

Отец перестал бить Риза и выпрямился. Ярко-голубые глаза Риза встретились с ее плачущими карими, но время божьей милости для них закончилось. Начинался ад.

— Что ты сейчас сказала? — спросил отец Рен, направляясь к ней.

— Папочка, я беременна.

Отец пристально смотрел на нее, казалось, целую вечность, после чего открыл рот и изрек:

— Значит, ты такая же шлюха, как и твоя мать.

Биологическая мать Рен ушла вскоре после ее рождения — снова беременная, и не от мужа. Он был в отъезде около двух месяцев, работая на шахте за два округа отсюда. Когда он вернулся, она сказала, что снова беременна, но математика не сложилась. Рен сказали, что она ушла. Но после сегодняшней ночи она уже не была в этом уверена.

Отец Рен сжал кулак и занес его высоко над головой. Риз быстро вскочил и выкрикнул:

 — Нет!

Тяжелый кулак опустился на ее голову, и Рен потеряла сознание. Но эта тьма была лучше, чем реально существующий ад, который ее окружал.

***

Рен очнулась на кухне. Висящая под потолком дешевая люстра была разбита и мигала. В воздухе витал незнакомый запах, и ее тут же затошнило. Пахло словно жидким металлом. Она лежала на твердом полу, ее кожа была холоднее льда, а голова ужасно болела. Рен повернулась и увидела, что все стены забрызганы чем-то красным.

В очередной раз липкие пальцы страха сжались вокруг ее сердца, и рассудок покинул ее. Это его рук дело. Это сделал он. Мальчик, который всего несколько часов назад смотрел на нее, как на что-то настолько возвышенное, что и словами не выразить. Тот самый мальчик, который украл ее невинность, подчинил себе ее волю, внушив ей, что это любовь или какое-то другое постыдное чувство.

Рен продолжала лежать неподвижно, слишком напуганная, чтобы шевельнуться. Взглянув вдоль коридора, у двери гостиной она увидела две пары неподвижных ног. Он. Много лет Риз пытался убедить ее, что он не плохой мальчик. Но он был таким. Он был ужасным. Он был убийцей. Он убивал их, а она лежала, распростертая на кухонном полу, позволив допустить то, чего даже представить себе не могла. Она всегда знала, что в Ризе есть что-то темное и таинственное. Особенно после того, как он поступил в тот день, когда они еще были маленькими. Но Рен никогда не думала, что он сможет забрать чьи-то жизни.

Звук шагов спугнул ее мысли, и она перевернулась, чтобы сесть. Шаги ускорились и перешли в бег. Рен закричала. Риз бросился в кухню, залитую кровью и пропитанную запахом смерти. Рен осмотрелась и увидела окровавленный кухонный нож. Холод коснулся ее кожи. Она тоже была вся покрыта кровью, но боли не ощущалось нигде, кроме головы — там, куда ударил ее отец. В эту секунду Рен усиленно пыталась понять, не пострадала ли она сама, но все произошло слишком быстро, чтобы успеть понять.

Риз повалил ее и, заведя ей руки за голову, прижал их к полу.

— Итак, сам Господь даст вам знамение: се непорочная Дева во чреве примет и родит сына, и нарекут его Еммануил, — Риз улыбался.

Взглянув в его глаза, Рен потеряла способность здраво мыслить. Он по-своему ухаживал за ней, но она не должна ему позволять. Он убийца. Это не заслуживает прощения. Она замотала головой из стороны в сторону и закричала, охваченная ужасом.

— Нет! — выкрикнула Рен, изо всех сил стараясь вырваться из его смертельной хватки.

Риз сжал одной рукой оба ее запястья и потянулся к окровавленному ножу. Он смотрел на металлическое лезвие, восхищаясь его способностью избавлять от проблем таким ужасным и волнующим способом. Именно в этот момент он понял, что такая вещь — простая и одновременно вселяющая ужас — единственная заслуживает его доверия. Как бы сильно он ни хотел удержать ее, Риз знал, что она не поймет. И другие не поймут. Его и так уже считают изгоем с дурными намерениями. Он никому не был нужен, кроме демонов, пробравшихся в его сознание и сделавших его безумным. В этот момент он выпустил их на волю. Риз знал: что бы ни произошло, у него не было никаких шансов. У них не было бы жизни. Он должен даровать ей что-то одно.

Жизнь или смерть.

Он взял нож и прижал его к пульсирующей венке на ее шее — к той самой, которой он недавно восхищался за бьющуюся в ней жизнь. Риз размышлял над тем, что будет делать. Он подумал, что может перерезать ее связь с миром, изгнавшим его. Рен может этого не понимать, но он сделает ей одолжение. Он даст ей больше шансов, чем она имела бы, будучи живой.

Шмыгнув носом, она прикусила нижнюю губу. Ее губы. Их он только что целовал. Эти губы он любил. Эти губы любили его. Но она его не любила. Она сопротивлялась. Она, как и все остальные, верила в то, чему их учили. В то, что он плохой.

Или все-таки жизнь. Она была беременна жизнью. Его жизнью. Его. Гребаной. Жизнью. Его Еммануилом. Если на свете есть Бог, то Он дал ему шанс. И этот шанс рос внутри невинной девочки с темными волосами и в лаковых туфельках, в которую Риз влюбился много лет назад.

Отшвырнув нож в сторону, он решил ее судьбу.

Он бросит ее в этот мир и посмотрит, как сильно она сможет сопротивляться, испытывая его волю. Безумие скоро выйдет наружу и, окутав своей пеленой, поглотит его целиком. Но Риз знал, что перед тем, как исчезнуть, он должен посетить еще одно место, чтобы узнать, возможно ли смыть его грехи.

Риз прижался головой к ее мертвенно бледному от страха лбу. Дышать было тяжело. Риз устал, но не собирался сдаваться. Именно для этого он и родился.

— О, моя дорогая, — вздохнул он и замолчал, чтобы перевести дух. — Беги. Тебе нужно бежать.

Он отпустил ее и винил в этом собственную тьму и безумие, которое переросло во что-то зловещее. Он позволил уйти своей единственной надежде, потому что не хотел погубить ее. Она была такой хрупкой, как хрусталь, и Риз не хотел быть ответственным за то, что она разобьется.

Пока не хотел.

Глава 17