После долгих скитаний в лабиринте безумия маленький мальчик попал в объятия ада, от которого его предостерегали в прошлом, и никогда больше он не почувствует себя прежним.

— Что чувствуешь, когда впервые похищаешь девственность, ты, глупый старик? — прошептал Риз, вытирая лезвие ножа о свои покрытые пятнами джинсы. Нож еще не был испачкан кровью, но Риз делал это по привычке. Он сглотнул. Сухость в горле напоминала о том, что его тело нуждается в пище и воде. Последние десять лет он практически не заботился о себе. И считал, что его не должны заботить те, кто издевался над ним вплоть до той зловещий ночи. В памяти всплыл его разговор с крысой в состоянии бреда после удара головой. Он был зол. Ему нужно было снова почувствовать себя живым, стать самим собой. И только одно существо могло заставить его ощутить себя хотя бы наполовину человеком.

Она.

Рен.

А мужчина, лежащий на алтаре, владел секретами, которые Ризу необходимо было знать. Как сильно ему хотелось прижать лезвие к его шее и наблюдать, как расходится под ним дряблая старческая кожа, выпуская восхитительного темно-красного цвета кровь — единственное подтверждение жизни, такой бессмысленной и тлетворной.

С разбитых губ отца Салливана слетел слабый стон. Риз склонил голову и внимательно наблюдал, изо всех сил стараясь не расхохотаться, словно помешанный псих, как отец Салливан старается ухватиться за белую ткань. Риз не смог сдержаться, и с его потрескавшихся губ сорвался смех. Инстинктивно он поднес ко рту своего самого преданного советчика — свой нож — чтобы заставить умолкнуть собственное безумие. Это было похоже на проявление любви в самой ужасной манере. Он все сильнее прижимал клинок к губам, наслаждаясь небольшой болью, пока не почувствовал жидкость с металлическим привкусом, которым не переставал восхищаться на протяжении долгих лет. Отдернув нож, Риз увидел, что тот окрасился его кровью. Риз снова рассмеялся, потому что всегда находил это забавным. Оторвав взгляд от ножа, он подошел к отцу Салливану и наблюдал за его бесполезными попытками укрыться хоть чем-нибудь — неважно, чем — лишь бы почувствовать себя в безопасности. Какая ирония для человека: лежать на самом священном месте храма — на том самом, стоя у которого он принимал поклонение людей… — и молить об избавлении от боли. Теперь настала его очередь.

— Вы готовы молить об избавлении от своей боли, отец Салливан? — спросил Риз, подходя, наконец, к возвышению алтаря и глядя на жалкое выражение лица священника. Ему не терпелось изменить это — уничтожить в нем чувство жалости к себе и вселить ужас. В конце концов, это будет сродни мести. Око за око.

Риз готов был избавиться от всего, что в нем было от этого старика, и добраться до чего-то своего, и только своего. Раньше у него никогда не было возможности завести домашнее животное, но сейчас Риз почему-то был уверен: он сможет убедить ее, что она тоже хочет этого. Как бы то ни было, он понимал, что будет решать проблемы по мере их поступления.

— Отец Салливан, что гласит Второзаконие 22:27?

Глаза отца Салливана снова наполнились слезами, и это сильно разозлило Риза. Охваченный гневом и следуя привычке, он занес нож над головой священника, словно готовясь нанести смертельный удар, но сдержался. Он погубит его жизнь, оставив в живых. Чтобы все могли видеть: именно он стоит за чередой загубленных жизней.

— Черт возьми, отвечай мне! — закричал Риз, понимая, что теряет терпение.

— Ибо встретился он с нею в поле, и хотя отроковица обрученная кричала, некому было спасти ее.

— Как ты взял ее, отец Салливан? Как ты убил ее дух?

Отец Салливан закрыл лицо руками — то ли от страха, то ли от стыда, Риз был не уверен. К тому же, ему было все равно. Злобно выругавшись, он прижал нож к запястьям старика и начал резать их достаточно сильно, чтобы тот почувствовал боль. Отец Салливан вскрикнул, убрал от лица руки и положил их вдоль тела, не дожидаясь очередного приказа Риза. К этой секунде святой отец дрожал уже всем телом, из глаз продолжали течь слезы, но Риз был уверен, что все это игра. На самом деле, ему было его совсем не жаль. Людей вроде отца Салливана не заботит никто, кроме самих себя. Он слишком многим сломал жизнь. И осколки этих жизней уже никогда не склеить.

— Она плакала, когда ты трахал ее, лишая девственности? — выкрикнул Риз, и его низкий голос громким эхом разнесся по пустой церкви.

А отец Салливан продолжал молить бесполезного Бога за себя, а не за тех, кому причинил боль.

— Она просила тебя дать ей немного твоей любви, когда сказала, что ждет ребенка? — продолжил Риз, отвешивая священнику звонкую пощечину.

Их взгляды встретились, и в этот момент взаимная ненависть стала еще сильнее, чем раньше. Отец Салливан не скрывал своего презрения — его губы скривились, а недавно еще плачущие глаза были полны мучительного отвращения. Он плюнул Ризу в лицо.

— Нет. Я хотел, чтобы она избавилась от тебя, сделав аборт. Когда она этого не сделала, я просто заставил ее трахаться с молодым алтарником у меня на глазах… Я знал, что она ему нравится, и он получил большое удовольствие. Твоя мать кричала, как шлюха — кем, собственно, и была, — но все равно кончила.

Рассудок покинул Риза, и реальность, когда-то окружавшая его, исчезла. Он перестал видеть что-то вокруг, тьма заволокла взор, снова угрожая сделать его слабым, но у Риза не было шанса — темная сторона всегда одерживала верх. Погружение в полный мрак было всего лишь вопросом времени.

 

***

 

Риз пришел в себя от сотрясавшей его дрожи. Это был не легкий озноб, как от зимнего холода, а дрожь, которая пробирала до самых костей. Он слышал, как стучат его зубы, а в суставах обеих рук ощущалась странная боль. Глаза все еще были закрыты, но Риз был в сознании. Он через многое прошел, но в эту секунду до ужаса боялся поднять веки и посмотреть на то, что его окружает. Он умирает? Его ранил человек, которого он планировал отпустить? Может, он уже на пути в Ад — в свое заслуженное место? Нет! Он еще не использовал свой шанс получить от нее прощение. Это все, что ему нужно, прежде чем он попрощается с миром.

Он чувствовал под своим изможденным телом холодные скрипучие доски. Риз максимально напряг слух, чтобы услышать хоть что-нибудь — все равно что. Огни преисподней зловеще вспыхивали в глазах. Ничего. Абсолютная тишина. А потом… он услышал звук включившегося старого кондиционера.

Его тело снова задрожало, но он мысленно приказал себе продолжать бороться — другого выбора нет. С четырнадцати лет он мог полагаться только на себя, живя той жизнью, которую остальные считали настоящей. Но это было не так, потому что она не такая, какой кажется. Он был готов отказаться от всего, независимо от того, к каким последствиям приведет его выбор, лишь бы добраться до нее.

Наконец, он открыл глаза. Ему в лицо смотрели ангелы с церковного купола. Риз резко вдохнул, и его желудок непроизвольно заурчал в ответ на насыщенный запах крови, заполнивший его ноздри. Он почувствовал, что все тело, включая лицо, было покрыто чем-то липким. Лизнув свои потрескавшиеся губы, он ощутил на языке приветственный вкус, которым так восхищался.

Кровь.

Подняв обе руки, он увидел, что они покрыты ярко-красным.

Молись об избавлении от боли…

Смой с себя все грехи…

Риз сел ровно. Боль во всем теле говорила о том, что он учинил здесь жуткое побоище. Он с трудом сглотнул и попытался найти разумное объяснение своим ощущениям, но не мог. С головы до ног он был покрыт красным — цветом, доводившим его до крайней степени безумия и похоти.

Риз стоял, боясь повернуться к алтарю и взглянуть на то, что сделал, но его тело подчинялось своим собственным правилам. Риз обернулся. Свидетелем такой картины он еще не был никогда. Он резко выдохнул — то ли потрясенный открывшимся его взору видом, то ли испытав облегчение.

Хармони-уэй

Хармони-уэй

Хармони-уэй

Хармони-уэй

Хармони-уэй

Адрес был написан кровью повсюду — десятки раз — вокруг стула, на котором обычно сидел отец Салливан. Его неподвижное тело, вернее, то, что от него осталось, лежало на возвышении алтаря. Риз пытался сдержать свое обещание, но отец Салливан сам толкнул его во мрак. Он сам напросился, чтобы плохой мальчик вышел поиграть. Возможно, Лэнгстона Салливана встретил заслуженный Ад.

В какой-то момент Риз почувствовал умиротворение, осознав, что секреты и человек, хранивший их, умерли. Исчезли. Навсегда. Человек, на чьих руках кровь его матери, ушел на корм дьяволу, которым так пугал остальных. Но остальные не осознавали, что он был переодетым ангелом. Некоторые падшие ангелы поначалу усердно восхваляют Бога, пока не оказываются низвергнутыми на самое дно преисподней. Лэнгстон Салливан, должно быть, был одним из таких подлых и презренных. У него не было ни друзей, ни близких. Только его грехи. Грехи были его друзьями. Но теперь они тоже ушли.

Риз не чувствовал себя одиноким, как когда-то. Он подошел к алтарю, на котором лежали останки жалкого святоши, и сел рядом, удобно расположившись на корточках у основания алтаря и потихоньку привыкая к холоду, который сам собой начинал охватывать его. Риза окутывали грехи отца Салливана. Часть их — это его мать, и ему нравилось думать, что, возможно, она не была такой испорченной, как отец Салливан. Она должна была быть хорошей его частью.

Разглядывая лужу крови и останки человеческого тела, Риз поймал себя на том, что его волнует мысль о ее порядочности. Он покачал головой на хаос, им самим устроенный, частично гордясь этим, и провел руками по волосам, понимая, что сила, которой, как ему казалось, у него было в избытке, все быстрее и быстрее исчерпывается. Ему нужно понять, с чем это связано.

Хармони-уэй

Он вспомнил их первый раз вместе. Тогда он украл не только ее чистоту, но и высосал ее душу. И душа эта стала принадлежать ему — светлый противовес его черному бесполезному сердцу. Рай и ад создали мелодию, и маленький мальчик, впервые попробовав вкус невинности, пришел от нее в восхищение и впал в зависимость.

И наконец-то, спустя десять лет… он получит ее.

Привет, сладкая Рен. Это я, Риз. Ты хочешь выйти поиграть?

Глава 12

Совершенство — это иллюзия.

 

— Все в порядке, Мара. Теперь ты в безопасности, — успокаивающим голосом сказала Рен двадцатилетней девушке, сидящей рядом в ее маленьком кабинете.

Мара, недавняя жертва изнасилования, только что излила свою душу, рассказав все, что запомнила, хотя не должна была ничего помнить. Она тогда была под воздействием наркотика — его подсыпал ей во время свидания мужчина, с которым она встречалась три месяца, но не позволяла ему заходить дальше сексуальных ласк и глубоких поцелуев.

Рен понимала, что эта часть ее личности была далека от совершенства. Совершенства не существует. Когда женщины, изливающие ей души в этом кабинете, взывали к Богу о милости, которую она сама вымаливала годами, ее сердце ускоряло ритм, а внизу живота ощущалась тяжесть. На ней словно лежало заклятье — его заклятье — даже после стольких минувших лет.

Мара продолжала рыдать, уткнувшись в ладони. Светлые кудри упали на ее лицо, скрывая горе, настойчиво выплескивающееся из ее маленького тела. В такие моменты молчание было золотом, и сейчас Рен понимала, что ей лучше ничего не говорить. На мгновение у нее возникла мысль протянуть руку и легонько погладить девушку по дрожащему колену, но она передумала еще до того, как изящными пальцами уже почти коснулась трясущейся ноги Мары.

В мыслях промелькнули картины из далекого прошлого. Разбитые окровавленные колени и страдальческие рыдания, эхом раздающиеся в голове. Рен была мазохисткой, зависимой от боли, и ее внезапно потянуло освободиться от своих грехов единственным способом, которому ее учили. Исповедаться. Молиться об избавлении от боли. После того ужасного свидания она не могла опять пойти к мужчине, взявшему ее под свое крыло. Рен знала, у него тоже есть секреты. Он никогда не делился ими, но она видела их в его глазах. Они казались слишком хорошими, чтобы быть правдой. Как восхитительное яблоко, которое Ева жаждала попробовать в Эдемском саду. Иногда искушение берет над нами верх.

— Мара, думаю, сегодня ты отлично справилась. Ты не забываешь раз в неделю появляться на приеме у доктора Юрия? — спросила Рен, отлично зная, что смена темы разговора после обсуждения самого инцидента и его подробностей обычно благотворно влияет на душевное и умственное состояние пациента.

— Мне назначено на завтра, — ответила Мара, встречаясь своими ярко-голубыми глазами с темно-карими глазами Рен. Она вытерла слезы и какое-то время просто сидела, глядя на Рен в ожидании подсказки, что делать дальше. Рен ненавидела эту часть встречи, когда жертва насилия все для себя уяснила. От этой грязи никогда не отмыться. Рен могла ручаться за это. Больше десяти лет прошло с тех пор, как она сама прошла через нечто подобное, но каждый раз, думая о нем, ей хотелось уползти обратно в то место, где все берет свое начало, отмыться святой водой, пасть на колени и читать «Аве Мария» до тех пор, пока все не изменится к лучшему.

Но лучше не станет.

Жизнь построена на том, чтобы притворяться и плыть по течению.

У нее был Константин — ее новый бойфренд — и работа в приюте. Казалось бы, что еще надо? Но в глубине души ей чего-то не хватало. Она точно знала чего, но вряд ли у нее был выбор. Выбор — это высшая награда, прекрасный дар, сокровище, которого такие, как она, недостойны. Внешне она казалась очаровательной стройной девушкой с темными волосами, милой и простой, которая каждое воскресенье послушно отсиживала церковную мессу, не издавая ни единого звука. Но мало кто знал, что она хранит много людских секретов…

— Мара, сегодня ты делала огромные успехи. Ты можешь гордиться собой. Не забудь завтра про прием у доктора Юрия, а мы с тобой встретимся через неделю. У тебя есть моя визитка, так что, если я тебе понадоблюсь раньше, звони, не стесняйся, договорились? — Рен протянула ей очередную свою визитку, хотя у девушки, вероятно, набралась уже дюжина таких за все то время, пока она каждую неделю приходила сюда. Мара появилась у нее около двух месяцев назад, и Рен дала ей одну из своих визитных карточек, которые сама сделала дома и очень этим гордилась. Они были, конечно, не высшего качества, но давали ей ощущение собственной значимости. Плюс, они помогали стать ближе к своим подопечным — так у них была возможность связаться с ней, если им это было нужно.

Она-то знала, что значит быть одной.

Нести свою боль и не иметь рядом никого, кто готов был бы выслушать.

Она взглянула на часы, висевшие над головой Мары на потрескавшейся стене, и хотела даже улыбнуться, но сдержалась, потому что момент был совсем неподходящий. Константин должен забрать ее после окончания работы, и Мара как раз была последней на сегодня. Плюс, это был четверг накануне Дня Независимости, и Константин планировал отвезти ее куда-нибудь поужинать, потому что в долгий праздничный уик-энд он должен будет работать.

У Рен не было особой возможности поговорить с Константином о том, что произошло между ними, и о том, как он откликнулся на ее сексуальность. Она просто уклонилась от этого в надежде, что в следующий раз, когда они будут близки, он будет более нежным, и это понравится ей не меньше, чем то, что было в прошлый раз. Ей было стыдно, и она много раз пыталась завести разговор о своей истории — или хотя бы частично рассказать ему — но не могла вымолвить ни слова. Ее уста были запечатаны мальчиком, который гипнотизировал ее страхом и ужасом с тех пор, как ей исполнилось шесть лет. В ее жизни многое связано с Ризом, но Рен не могла точно описать своих чувств относительно этого. Она понимала только одно — они не нормальны. Она и сама не нормальная.

Рен побыстрее закончила с Марой, слишком заинтересованная в том, чтобы поскорее выпроводить ее и подготовиться к вечеру с Константином. Ей хотелось верить, что в нем есть какая-то доброта, потому что он дал ей для этого все основания. Он производил впечатление порядочного человека. Но что-то вызывало у нее сомнения.

Она откинулась на спинку кресла, слегка раздраженная своими спутанными мыслями, когда на рабочем столе прожужжал телефон. Она вскрикнула от неожиданности и рассмеялась — реакция на выброс адреналина в кровь — в основном, из-за волнения и внезапности. Рен взяла свой мобильный телефон, уронив попутно несколько бумаг на пол, и провела пальцем по экрану, чтобы разблокировать его.

Пришло сообщение от Константина. Он отменял их встречу сегодня вечером, и Рен не смогла сдержать разочарования. Она не могла не думать, что это из-за того, как прошло их первое — и единственное — свидание. Ведь им было хорошо, или она ошибается? Или он решил, что она шлюха, и теперь испытывает к ней полнейшее отвращение? В ее голове проносились сотни вариантов, и она старалась не слишком на них зацикливаться, но стоило только чему-то хотя бы наполовину нормальному войти в жизнь Рен, как ее прошлое, ее испорченное «я» считало своим долгом расстроить все планы, не дав даже возможности воспользоваться этим шансом.

 

Работаю допоздна. Меня вызвали на происшествие в Форт Каунти. В другой раз? — К.

 

Разочарование только усилилось, и Рен начала было писать ответ, но побоялась, что он может получиться слишком эмоциональным. Поэтому она решила не отвечать и вместо этого купить какой-нибудь вредной еды и посмотреть по телевизору один из низкопробных дешевых фильмов, над которыми не нужно думать. А на ночь надо принять успокоительную таблетку, потому что любое изменение в эмоциональном состоянии всегда влекло за собой ночные кошмары с воспоминаниями из прошлого.

Что касается Риза, то она его не понимала и не хотела иметь с ним ничего общего, но не могла перестать мысленно возвращаться к нему. Это было очень тяжело, и она для такого слишком слаба.

Рен раздраженно фыркнула и по привычке начала перебирать бумаги на своем столе, складывая их в стопку. Свет начал мигать, и она, посмотрев на лампу в противоположном конце кабинета, сделала мысленную заметку вызвать в понедельник мастера, чтобы он починил ее. Рен не нравилась темнота, а зная ее удачливость, у нее были все шансы остаться здесь в кромешном мраке. От этой мысли сердце забилось быстрее, и внутри возникла дрожь. Она сделала глубокий вдох, сунула телефон и ключи в сумку и в последний раз оглядела свой маленький кабинет, убеждаясь, что забрала все необходимое, потому что выходные предстояли долгие.

Недовольство возросло еще сильнее, когда она осознала, что ей снова придется столкнуться с летней жарой, а Рен ненавидела ощущать ее на своей коже. Она с ужасом представила себе, как выйдет в душный летний воздух и на мгновение ощутила, будто дьявол своей рукой сдавливает ее легкие. Холодный душ, вредная еда, дерьмовый фильм и успокоительная таблетка помогут избавиться от всего этого. По крайней мере, Рен на это рассчитывала.

Когда она шагнула в темноту, настроение немного улучшилось при мысли о том, что завтра ее ждет утро нового дня.

И направилась в сторону 990 Хармони-уэй …

Глава 13