Смерть пришла на его порог, и маленький брошенный мальчик насладится игрой Господа.

Тук-тук-тук. Риз вытащил свой нож с зазубренным клинком и подошел к двери исповедальни, за которой сидел отец Салливан. Острое лезвие посылало волны страха в каждую кость тела священника. Того самого человека, который был рукоположен вести за собой всех верующих, но создал непоправимый хаос, погубил будущее стольких людей, ни в грош не ставя человеческую жизнь.

— Тук-тук, отче. Готовы ли вы выйти и смыть с себя все грехи? — прошептал Риз, прижимаясь щекой к прохладному дереву.

Жужжание старого кондиционера — единственного предмета, подающего признаки жизни в этой огромной пустой церкви, — напомнило Ризу о дешевом мотеле и о жизни, которую он забрал. Он нечасто задумывался о тех девушках, которых убил. Одиннадцати девушках, если быть точным. Остальные были отпущены. Но почему-то Риз поймал себя на том, что думает о последней. Что за человек она была? Была ли она плохой или хорошей? Матерью или сестрой? Любовницей или женой? От этих размышлений внутри него начал подниматься гнев. Он не способен принимать людей близко к сердцу.

Что, черт возьми, с ним произошло? Риз приоткрыл губы, резко втянув в себя воздух. Это же он! Он! Это все из-за него, и Риз покажет ему последствия подобных грехов.

Риз прижал ухо к двери и наморщил лоб, прислушиваясь. Все его прежние тревоги улетучились, как только он услышал тихие всхлипы отца Салливана. Грудь едва не лопалась от распирающей ее гордости. Гордости за его способность воздействовать на человека, нанесшего ему непоправимый вред. Если у кого и есть шанс выжить, то только у Рен. Он нуждается в ней. И он найдет ее. Риз не был уверен в том, как поступит дальше. Он просто знал, что должен добраться до нее. Заставить ее понять, что не во всем случившемся есть его вина.

В том, что случилось на качелях.

В подвале.

В той ночи, когда погибли родители.

В той ночи, когда он кое-что забрал у нее.

Че-е-е-е-е-рт… При мысли об этом его член начал набухать под тканью штанов. Риз не мог больше это контролировать. Ему необходимо добраться до нее.

Свободной рукой он открыл дверь и увидел отца Салливана, стоящего на коленях и молящегося Богу, в которого Риз больше не верил.

— Пришло время выпустить правду на свободу, отче, — взгляд Риза стал таким острым, что мог бы разрезать стекло. Ненависть всегда окутывала его сердце, не давая почувствовать жизнь.

— Не делай того, о чем потом пожалеешь! Ты должен думать о месте вечного упокоения, Риз! О Небесах! — закричал отец Салливан, падая на деревянный пол исповедальни.

— Твои мольбы мне абсолютно безразличны. Вставай. Немедленно, — потребовал Риз.

— Ты не можешь заставить меня исповедаться в своих грехах! Я не стану этого делать. Ты не мой Бог! Я в ответе лишь перед Ним и Святым Духом!

Риз сжал свободную руку в кулак с такой силой, что хрустнули суставы, и слегка повернул голову, чтобы взглянуть на священника повнимательней. Он не сжалится над ним. Риз знал, что именно этого добивался отец Салливан. Он пытался вызвать жалость к себе и подтолкнуть его на путь к несуществующему месту.

К Раю.

Как это возможно? Всю жизнь Ризу туманили этим мозги, но даже доброта, в существование которой его заставляли верить, на самом деле обернулась злом.

— Встань, черт возьми! Ты думаешь, что сможешь убедить меня этим маленьким фарсом? Ты меня не знаешь. Позволь показать тебе, что у меня есть… — Риз с размаху опустил свой крепкий кулак прямо в лицо отца Салливана. Удар вышел звучным, словно пение падших ангелов в папском дворце. — Скажите мне, отец Салливан. Неужели жизнь и репутация для тебя важнее смерти? — спросил Риз, пока отец Салливан прикрывал рукой разбитую губу и пульсирующую от боли челюсть.

— Я не стану бросать вызов Богу в угоду тебе.

Отец Салливан представил все те ужасы, на которые мальчишка — нет, теперь уже взрослый мужчина, судя по виду, — был способен. Его самолюбие взбунтовалось от одной только мысли, что люди могут узнать о его тайнах. О его преступлениях.

— Ты расскажешь мне все, и я позволю тебе жить, — заявил Риз. И это было абсолютной правдой. Он планировал оставить его в живых, если Салливан расскажет ему все о матери. И о Рен…

С дрожащими губами отец Салливан поднял на Риза полный недоверия взгляд. Старость явно брала свое: дряхлое тело, глубокие морщины на лице и абсолютно седые волосы выдавали его возраст. На ум Ризу пришел его любимый цвет — тот, что символизировал и жизнь, и смерть одновременно. Как бы он смотрелся на этих седых как лунь прядях. Но он дал обещание и собирался выполнить его. Однако не все обещания выполнять приятно.

— Поднимайтесь, падре. Для начала вы расскажете, как у вас все началось с моей матерью. Я хочу знать каждую чертову деталь, вы, никчемный порочный человек. Все, в мельчайших подробностях.

Отец Салливан понимал, что не очень хорошо распорядился своей судьбой. Он не попадет в ту прекрасную обитель, свободную от вечной боли. Он закончит свое существование на тлеющих углях ада — в том самом месте, от которого предостерегал других. Он восхвалял тех, кто вел праведную, лишенную пороков жизнь, но сам всю свою жизнь был грешником.

Отец Салливан стоял и смотрел на двери в надежде, что кто-нибудь войдет, чтобы поставить свечу и помолиться, однако Риз заметил, как его полные слез глаза мечутся между ним и дверью церкви. Лицо Риза осветилось довольной улыбкой, словно у кота, поймавшего канарейку. И котом здесь был он сам, а отец Салливан — канарейкой. При всем его желании, ему не удастся перехитрить Риза. Он чуял это за версту, потому что последние десять лет сам выживал только за счет собственного безумия и изворотливости.

— Запри дверь. Я знаю, что связка ключей при тебе. Шевелись, — голос Риза звучал спокойно, но властно.

Отец Салливан бросил на него умоляющий взгляд. Риз кивком головы указал ему на большую двойную дверь. Отцу Салливану стоило огромного труда подняться, но Риз не стал помогать ему. Только не после того, через что заставил его пройти святой отец. Отец Салливан достал из кармана звенящую связку ключей и, протянув их Ризу, пошел следом за ним. Он запер дверь — для надежности еще и на цепь. Риз чувствовал себя непринужденно, понимая, что теперь они точно одни.

— К алтарю, — приказал он, засовывая ключи в карман и крепче сжимая нож. С желанием убить отца Салливана бороться становилось все труднее, но обещание есть обещание.

Они шли по недавно вычищенному ковру — тусклому и безжизненному — пока не достигли алтаря. Отец Салливан взглядом спросил, куда дальше, и Риз с удовольствием указал ему на стулья.

— Садись туда.

Отец Салливан направился к своему стулу, стремясь поскорее сесть, измученный артритными болями в коленях. Жалко, конечно, но настоящая боль его только начиналась.

— Не на этот, — с издевкой сказал Риз, не позволяя ему сесть на свой трон и совершенно сбивая с толку. Но отец Салливан даже не пытался возражать и просто пошел к стоящему рядом стулу поменьше. Он сел туда, куда было приказано. Риз, по-прежнему с ножом в руке, сел рядом.

— Начнем оттуда, где зародилась наша история, — прошептал он, любуясь блестящим клинком.

 

***

 

Джулианна Моремар была яркой семнадцатилетней девушкой, выросшей в скромном доме в Ховервилле, штат Кентукки. Ее мать работала швеей в местном магазинчике на городской площади, а отец трудился на угольной шахте. Они были набожны, никогда не пропускали воскресных месс и чтили церковные праздники. Джулианна была правильно воспитана, но в последний год ее словно что-то одолевало. Возможно, это просто возрастное. Но она молилась. Каждую ночь перед сном она молила Бога уберечь ее от греха. Но он не слышал ее.

Когда это не помогло, она решила поговорить со священником — отцом Лэнгстоном Салливаном. Джулианна не знала точно, что это такое, но при виде него то место между ее ног, которое кровоточило каждый месяц или около того, начинало гореть и пульсировать, когда она, стоя в церкви каждое воскресенье, слушала его глубокий голос, разъясняющий Святое Писание. Она представляла себя Евой, а его Адамом, и ничего не могла с этим поделать. Ее сердце начинало гулко биться в груди, когда она представляла себе его неприкрытую страсть. Она была грешницей. Он — святым. Ей нужно было избавиться от этих мыслей, постоянно вторгавшихся в ее сознание. Мыслей, которых она не понимала.

О сексе она узнала в своей закрытой школе несколько лет тому назад. Единственное, что она усвоила — это акт, который совершается мужем и женой, если нужно зачать ребенка. Но ничего не говорилось о тех чувствах, которые она испытывала. Джулианна пришла к выводу, что она не такая, как все. А быть другой не всегда хорошо.

Она не была ни Евой, ни Адамом. Она была запретным яблоком, которое люди никогда не смогут понять. Вкусный фрукт, полный обещаний и умоляющий, чтобы его попробовали.

В буквальном смысле.

Джулианна часто разглядывала отца Салливана. Его прекрасной формы полные розовые губы. Его кадык, идеально двигающийся вверх-вниз, когда у него пересыхало во рту, и он сглатывал, произнося проповеди. Ей было интересно, каким окажется его тело без этого строгого черного облачения. Вглядываясь в его чисто выбритое лицо, Джулианна была уверена, что ей суждено гореть в Аду. Она была рождена, чтобы дать начало чему-то ужасному. Сдерживать эти чувства становилось все труднее, и ей необходимо было поскорее избавиться от них, пока они совсем не вышли из-под контроля. Чем дольше она смотрела на священника, тем сильнее становилась пульсация между ног, пока не превратилась во влажность, похожую на месячные. Но, зайдя в ванную проверить, Джулианна обнаружила, что ее белые хлопковые трусики были пропитаны вовсе не кровью, а какой-то прозрачной жидкостью.

Ей нужно исповедаться. Освободиться. Поэтому она обратилась к отцу Салливану сразу после службы в среду и попросила исповедовать ее лично. Родители очень гордились тем, что она уделяла время очищению от грехов.

Джулианна решила так: она расскажет ему о тех своих чувствах, в которых пыталась разобраться и от которых пока не могла избавиться, и попросит прощения, потому что в глубине души понимала, что чувства эти неправильные. Но, находясь рядом с ним во время мессы, она слушала его придыхание и поняла, что не может сосредоточиться. Для ее стойкости это слишком сильное испытание. Служба закончилась, отец Салливан отпустил прихожан, и Джулианна, пройдя с крестом в руках вслед за ним по застеленному красным ковром проходу, наконец, добралась до своей комнаты, чтобы снять облачение алтарницы. Еще недавно шумная церковь опустела, и даже второй помощник отца Салливана — мальчик-алтарник, который вот уже несколько месяцев не сводил с нее глаз, — тоже ушел.

— Джулианна, ты готова к исповеди? — раздался за дверью голос отца Салливана.

— Да, святой отец. Я сейчас подойду, — ответила Джулианна, расправляя плиссированную юбку и застегивая верхнюю пуговицу белой блузки. Хотя внутренний голос подсказывал ей расстегнуть ее и оставить небольшое декольте, давая понять отцу Салливану: ей есть, что ему предложить. Она услышала звук его шагов, отражающихся от деревянного пола. Он шел в сторону исповедальни. Джулианна с трудом сглотнула, сердце неистово затрепетало, словно бабочка, жаждущая нектара, до которого оставалось рукой подать. И ей ничего больше не надо, кроме горькой сладости этого заблуждения.

Быстрыми и легкими шагами она ступала по деревянному полу опустевшей церкви. Такая невинная. Такая грациозная. Уже почти испорченная…

Джулианна вошла в кабинку для исповеди и села на скамейку, понимая, что стоять голыми коленями на полу будет больно и некомфортно, и тогда она вряд ли сможет рассказать отцу Салливану о том, что на самом деле чувствует.

— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила. С момента моей последней исповеди прошло две недели… — ее голос затих, слова застряли в горле. Она уже подумывала уйти, сомневаясь в том, что у нее хватит мужества рассказать обо всех развратных мыслях и порочных фантазиях, возникающих в ее голове. Ее разум должен был оставаться чистым и невинным. Она не понимала, откуда все это берется.

— Расскажи мне о своих грехах, и я выберу для тебя епитимью.

От голоса отца Салливана ее тело задрожало. Его звук, словно самая желанная мелодия, вызвал в ней сладкий трепет ожидания. Между ног все стало влажным, и Джулианна попыталась сжать бедра, чтобы избавиться от этого, но влажность только усилилась. Она попыталась посмотреть сквозь окошко, чтобы увидеть его лицо — такое прекрасное и непорочное — но плотная вуаль не позволяла разглядеть его черты. Джулианна скрестила ноги, и тихий стон слетел с ее губ. Она не могла понять, что происходит с ее телом.

— Джулианна, ты в порядке?

Она словно онемела. Возбуждение лишило ее дара речи и поглотило разум, но ведь она всего лишь девушка… девушка, ведомая недавно открывшейся похотью.

— Джулианна? — снова спросил отец Салливан.

Сердце колотилось с такой скоростью, что его удары не поддавались счету. Тело начало покрываться испариной. Ее рот раскрылся от страстного желания чего-то, но чего именно — она не могла понять. Тело словно действовало самостоятельно, подчиняясь своим желаниям и потребностям.

— Я… я… не… не в порядке, — пробормотала она.

— Ты всегда можешь рассказать мне, Джулианна.

Звук его голоса оказался последней каплей. Она вскочила и, в спешке выбегая из исповедальни, споткнулась о собственные ноги. Джулианна упала лицом вниз, разбив губу. Слезы наполнили ее глаза, вытеснив из них похоть. Дверь второй кабинки распахнулась, и отец Салливан стремительно направился в ее сторону. Джулианна свернулась в позу зародыша, всей душой желая оказаться там, где он не смог бы так влиять на нее. Там, где ее тело не будет затягивать в водоворот необъяснимых чувств. Там, где она не будет ощущать себя грязной и бесстыдной.

— Джулианна. Нет такого греха, которого Бог не простил бы… — сказал отец Салливан, протягивая ей свою руку, чтобы помочь подняться.

— Есть. Мой грех переходит все границы, святой отец.

— Сядь, Джулианна, — в его голосе не было обычной мягкости. Он был громче. Требовательнее.

Ее живот снова сжался от спазма, но она послушалась. Приняв сидячее положение, Джулианна поняла, что ее колени разведены в стороны, давая отцу Салливану возможность заглянуть ей между ног. Ее щеки вспыхнули и приобрели вишнево-красный оттенок.

— Давай сядем на скамью перед алтарем. Может, там тебе будет лучше? — его тон смягчился.

Джулианна не ответила, а просто кивнула в знак согласия. Они подошли к передней скамье и сели. Ее слух был обострен до предела. Она слышала и подсчитывала каждый его вдох, наблюдая за отцом Салливаном краем глаза. Потрясающая голубизна его глаз дарила ей покой и одновременно пугала.

— Что так напугало тебя, Джулианна?

Она взглянула на него, и у отца Салливана перехватило дыхание от ее невинного вида.

— Чувства.

Как глупо прозвучал ответ.

— Какие чувства тебя так взволновали?

Ее маленькая грудь поднялась и опала. Желание, от которого она старалась избавиться, с новой силой вспыхнуло во всем теле после вопроса отца Салливана. Это уже не исповедь. Это беседа…

— Чувства к… вам, — слова сорвались с языка, и она, с трудом сглотнув, увидела, как он провел руками по своим светлым с проседью волосам. В этот момент она была очарована им, а он ею.

— Ты боишься меня? — спросил отец Салливан.

— Нет, отче. Я… я не знаю, что это. Думаю, что я люблю вас, — призналась Джулианна и, нервно заерзав, сложила руки на коленях.

В ожидании ответа она просидела так, кажется, целую вечность, но его губы оставались сомкнутыми. Она заметила, как его кадык дернулся вверх-вниз, когда он сглотнул, словно у него пересохло во рту. Точно так же он делал во время проповеди. Уголки его губ приподнялись в легкой улыбке.

— Само небо призвало тебя, Джулианна.

Она почувствовала, что запуталась еще больше. Ей было непонятно, что это значит, но, должно быть, что-то хорошее. Она была немного наивна и понимала: это совсем не то, чему учат на уроках в школе. Священники могут вступать в отношения только с Богом.

— Что это значит? — спросила она, вглядываясь в самую глубь его голубых глаз.

Морщинки в уголках его чарующих глаз разгладились. И именно в этот момент Джулианна перешла на сторону тьмы, ведомая человеком, который должен был служить Богу.

— Небеса хотят, чтобы ты стала моим тайным ангелом. Никто не должен знать об этом.

***

 

Отец Салливан пришел в себя, ощутив, как его голова ударяется о паркетный пол. Не прилагая особых усилий, Риз куда-то тащил его. Сначала он подумал сопротивляться: поднять свои артритные руки и, проезжая мимо рядов скамей, попытаться ухватиться хоть за что-нибудь, но решил сдаться на милость Риза. Открыв глаза, он устремил взгляд на купол любимой церкви, разглядывая ангелов и жалея себя.

Святой отец почувствовал, как запрокинулась его голова и хрустнула шея, когда Риз пытался протащить его через две ступеньки, ведущие к алтарю. Кажется, он еще не понял, что падре все еще в сознании. Риз нетерпеливо заворчал и, дернув сильнее, наконец-то втащил старика на ступеньки. Опустив обмякшее тело отца Салливана, он сделал шаг назад.

— Как я вижу, ты не умер. Ты веришь, что я выполню свое обещание? — спросил Риз, глядя на него со злой усмешкой на лице и твердой решимостью во взгляде.

Отец Салливан отказывался предлагать ему то, что он просил взамен. Но, с трудом сглотнув, понял, что себялюбие приведет его прямиком в Ад.

— Отвечай мне, глупый старик, — разозлился Риз и плюнул в отца Салливана.

Падре кивнул головой, пульсирующей от боли, проникающей в каждую клетку его дряхлого тела.

— Вставай. Я же не сломал тебе ноги… пока, — потребовал Риз.

Отец Салливан повернулся на бок, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на душевную боль, неотступно преследующую его, потому что она ощущалась еще хуже физической. С большим трудом он, наконец, встал, уцепившись за белую ткань, покрывающую алтарь. Тот самый, на котором он благословлял Телом и Кровью Христовой каждую воскресную службу. А сейчас вынужден будет открыть жуткую тайну и показать свое истинное лицо. То самое, о котором, он был уверен, никто никогда не узнает.

— Ложись. Сверху, — приказал Риз, указывая кивком головы, чтобы старик ложился на кипельно-белое алтарное покрывало.

Сердце отца Салливана забилось чаще. Он не доверял Ризу. Да и как можно? Мальчишка сам был порождением недоверия. Греха. Риз был результатом падения… он был ядовитым яблоком, которое продолжало возвращаться и преследовать его. И нет от него никакого укрытия. Мальчишка встал на сторону дьявола. Возможно, в этом его наказание. Святой отец, породивший ребенка, ставшего причиной ужасных событий. Но отец Салливан не понимал самого важного — Риз искал того, чего был лишен.

Искупления. Пусть не в классическом понимании — это не важно.

Он просто желал хоть где-нибудь найти истинное прощение.

С большим трудом отец Салливан наконец-то взобрался на алтарь. Слегка задыхаясь, он сел и вдохнул запах ладана — уникальный, не похожий ни на один другой. Обычно этот аромат действовал на него успокаивающе, но сейчас почему-то заставлял нервничать.

— Ложитесь на спину, отец Салливан. И да начнется исповедь!

Глава 11