Глава четвертая. Царь Леотихид

 

Никто в Спарте так сильно не тяготился властью эфоров, как царь Леотихид, сын Менара. Леотихиду удалось стать царем на троне Эврипонтидов благодаря козням Клеомена против Демарата, лишенного им этого трона. Оскорбленный Демарат бежал в Азию, поступив на службу к Дарию. Демарат происходил из старшей ветви Эврипонтидов, которая с давних пор владела царским троном.

Ни отец, ни дед Леотихида никогда не были царями, хотя оба прославились своим мужеством в походах. Леотихид же хоть и стал царем, но военное дело не любил. Падкий на пиры и удовольствия Леотихид не пользовался уважением среди спартанских граждан. С течением времени всем в Лакедемоне стало понятно, что Клеомен оболгал Демарата, а Леотихид помогал ему в этом.

После смерти Клеомена старейшины не раз поднимали вопрос о том, не пора ли сместить с трона Леотихида, коль имеются доказательства его преступной интриги против Демарата. Эфоры оставили все как есть, ибо Демарат не собирался возвращаться на родину. А кроме Леотихида трон Эврипонтидов занимать было некому. Менар, отец Леотихида, был уже стар и не мог иметь детей. Младший брат Леотихида умер еще в детстве. Дядья Леотихида погибли в сражениях, не оставив мужского потомства.

Знакомство с Фемистоклом оставило неизгладимый след в душе Леотихида, породив в нем честолюбивые помыслы. Фемистокл рассказал Леотихиду о том, как в недалеком прошлом афиняне жили под гнетом тирана Писистрата, а потом под деспотичной властью его сыновей. Однако у афинян хватило мужества изгнать Писистратидов и их сторонников из Аттики. Благодаря реформам Клисфена, в Афинах прочно утвердилась демократия, лишившая аристократов многих привилегий и даровавшая народу право решающего голоса в государственных делах. Высшим государственным органом Афин считалось народное собрание – экклесия.

В Спарте тоже имелось народное собрание – апелла. Однако, в отличие от экклесии, в народном собрании спартиатов голосование происходит не путем поднятия рук. Спартанские граждане криком выражают свое одобрение или протест при обсуждении различных государственных дел. Эфоры, сидя в помещении, по силе шума на площади определяют, «за» или «против» голосуют их сограждане по тому или иному вопросу.

Фемистокл открыто посмеялся над таким способом голосования, назвав его «детским». При этом Фемистокл сразу обратил внимание на то, что у эфоров есть все возможности для подтасовки результатов голосования. Ведь силу крика собравшихся на площади спартанских граждан, кроме эфоров, никто не определяет. Над действиями эфоров вообще нет никакого контроля.

«По сути дела эфоры правят в Лакедемоне как тираны, – высказал свое мнение Фемистокл, беседуя наедине с Леотихидом. – Ведь эфоры имеют право приказывать не только старейшинам и военачальникам, но и спартанским царям. Смешно, но царская власть в Спарте принадлежит отнюдь не Гераклидам, а эфорам!»

Спартанские цари вели свое происхождение от легендарного героя Геракла, поэтому они назывались Гераклидами.

Леотихид был полностью согласен с Фемистоклом. Более того, Леотихид спросил совета у Фемистокла, как спартанским царям избавиться от тягостной опеки эфоров. Фемистокл посоветовал следующее: либо возродить в Спарте дедовские обычаи, при которых эфоры были всего лишь гадателями по звездам, либо ввести в Лакедемоне новые законы, которые поставят эфоров ниже царей.

Леотихид был слишком нерешителен, чтобы в одиночку предпринять какие-либо шаги в сторону реформ. Поэтому он решил взять в союзники Клеомброта, зная, что и тот не очень-то ладит с эфорами. Встретившись с Клеомбротом у него дома, Леотихид повел речь о том, что спартанским царям постыдно гнуть шею перед эфорами. Существующее положение вещей надо менять, даже если ради этого придется переступить через кровь. Леотихид пересказал Клеомброту суть своих разговоров с Фемистоклом, сделав акцент на том, как лучше всего совершить в Спарте государственный переворот.

Фемистокл советовал Леотихиду воспользоваться в этом деле примером царя Клеомена, который едва не уничтожил эфорат.

Клеомброт был изумлен, услышав из уст трусоватого Леотихида столь смелые речи. Однако не согласиться с Леотихидом Клеомброт не мог, поскольку его самого угнетало всевластие эфоров. Клеомброт вступил в тайный сговор с Леотихидом, условившись с ним действовать сообща против эфоров. Клеомброт строго-настрого запретил Леотихиду посвящать в их замысел кого бы то ни было.

«Я сам привлеку к нашему заговору надежных и смелых граждан из лаконской знати, – сказал Клеомброт. – Все наши приготовления должны быть покрыты тайной. Ведь если эфоры хоть что-нибудь разнюхают, они не пощадят ни тебя, ни меня. Не забывай о печальной участи царя Клеомена!»

Леотихид возвращался к себе домой в приподнятом настроении. Его радовало то, что Клеомброт не только не остался в стороне от столь рискованной затеи, но и вызвался сам привлекать к заговору нужных людей. Клеомброту сподручнее это делать, ибо он, в отличие от Леотихида, пользуется уважением своих сограждан и близко знаком со многими военачальниками. Клеомброт участвовал во многих походах и сражениях, он популярен среди простых воинов.

Что-то негромко напевая себе под нос, Леотихид шагал по вечерним улицам Спарты, обходя лужи. После недавно прошедшего дождя воздух был напоен прохладной свежестью. Прохожих было мало в этот поздний час. Уверенные шаги Леотихида то и дело тревожили собак за высокими каменными изгородями, которые провожали его громким лаем.

Неожиданно Леотихид замедлил шаг, песенка смолкла на его устах. На пересечении двух улиц, возле каменного столба с головой Гермеса, Леотихид узрел странную женскую фигуру, с головой закутанную в лиловый плащ. Женщина явно кого-то поджидала, поглядывая то в одну сторону, то в другую. Вот она заметила Леотихида и обрадованно помахала ему рукой.

Направляясь к Леотихиду, женщина сбросила с головы верхний край лиловой паллы. Это была Дафна.

– Привет тебе, красавица, – улыбнулся Леотихид, когда Дафна приблизилась к нему. – Не меня ли ты ожидаешь?

– У меня к тебе просьба, царь, – сказала Дафна, обменявшись приветствием с Леотихидом. – Эфоры настаивают на том, чтобы я вышла замуж за Фанодема, племянника Эпигея. Фанодем мне совсем не по сердцу. У него скверный нрав, к тому же он потерял в битве правую руку. Зачем мне этот огрызок?

– Согласен с тобой, красавица, – ухмыльнулся Леотихид. – Фанодем далеко не подарок!

– Вот я и прошу тебя, царь, расстрой эту помолвку, – продолжила Дафна, взяв Леотихида за руку. – Ведь по закону спартанские цари имеют право устраивать судьбу дочерей-наследниц, не советуясь с эфорами. После смерти моего брата Леарха я стала единственной наследницей земли и имущества в нашей семье.

– Что ж, я согласен тебе помочь, милая. – Леотихид с важностью покачал головой. – Но почему ты здесь поджидаешь меня? Почему не пришла ко мне домой?

– Я стучалась к тебе в дом, Леотихид, – ответила Дафна. – Привратник не впустил меня, сказав, что ты ушел в гости к Клеомброту. Поэтому я пришла на этот перекресток, ибо отсюда начинается поворот к твоему дому.

– Ты могла бы сказать, что пришла к моей жене, – промолвил Леотихид. – Тогда привратник впустил бы тебя.

– К сожалению, я поругалась с Дамо, – печально вздохнула Дафна. – Мы с ней теперь не разговариваем.

– Это недопустимо! – с наигранным возмущением воскликнул Леотихид. – Я этого так не оставлю! Идем со мной, красавица. Я помирю тебя с Дамо.

Взяв Дафну за руку, как маленькую девочку, Леотихид свернул в боковую улицу, ведущую к Царскому пруду. Дафна сначала пыталась упираться, но Леотихид уговорил ее заглянуть к нему в гости. «Время еще не очень позднее, красавица, – молвил Леотихид, поглядывая на Дафну со сластолюбивой улыбочкой. – Тебе непременно надо помириться с Дамо. Заодно обсудим с тобой твои сердечные дела, раз уж я согласился помочь тебе с новым замужеством».

Именно последний довод убедил Дафну последовать за Леотихидом. По складу своего характера Дафна не привыкла откладывать свои насущные заботы в долгий ящик.

 

* * *

 

Горго плескалась в большой овальной ванне из флюорита, мягкого камня, добываемого в горах Тайгета. Было раннее утро.

В подвальном помещении под купальней была расположена большая печь из глиняных кирпичей. Жар от этой печи нагревал почти до кипения бронзовую цистерну с водой, установленную за стенкой, сливной кран от которой в виде утиной головы нависал над ванной. Рядом находился другой кран, отходящий от чана с холодной водой.

Горячий воздух из печи по глиняным трубам поступал наверх, заполняя специальные пустоты под полом купальни. Благодаря этому выложенный алебастровыми плитками пол в ванной комнате и идущие вдоль стен глинобитные сиденья излучали приятное тепло.

Разнеженная горячей водой и ароматом имбирного масла Горго пребывала в легкой полудреме, блаженно вытянув руки и ноги, подложив свои распущенные волосы себе под голову наподобие мягкого валика. Она дышала глубоко и ровно, смежив веки, погруженная в воду по самую шею.

Окон в купальне не было. Два масляных светильника, стоявшие на подставках, озаряли это небольшое помещение с высоким потолком мягким желтоватым светом.

Внезапно за дверью раздались чьи-то торопливые приближающиеся шаги, прозвучали голоса служанок, которые настойчиво пытались удержать кого-то. Но этот кто-то, расталкивая рабынь, прорвался-таки в ванную комнату. Услышав скрип двери и чье-то тяжелое дыхание рядом, Горго открыла глаза.

Перед ней была Дафна в длинном белом пеплосе и лиловом плаще, плотно обернутом вокруг ее стана. Светлые волосы Дафны были собраны в узел на затылке и закреплены венцом-калафом. На раскрасневшемся от быстрой ходьбы лице Дафны ярко блестели ее большие синие очи. По выражению этих прекрасных глаз Горго поняла: что-то случилось! Иначе Дафна не ворвалась бы к ней, как вихрь, в такую рань.

– Если ты опять хочешь завести речь о Павсании, то лучше не надо, – сказала Горго, обменявшись приветствиями с Дафной.

– Лежи, лежи, – промолвила Дафна, видя, что Горго собирается выбраться из ванны. – Мы можем побеседовать и так. – Дафна опустилась на сиденье рядом с ванной. – Я пришла к тебе с потрясающей вестью, подруга!

Погруженная в воду Горго устремила на Дафну свой нетерпеливо-вопрошающий взгляд. Она чуть-чуть сдвинулась на бок, чтобы иметь в поле зрения лицо своей подруги. При этом из воды показалось ее нежное белое плечо и выглянуло округлое колено. Взгляд Горго говорил: «Надеюсь, это не пустопорожние сплетни».

– Вчера вечером я была в гостях у Леотихида… по своим делам, – продолжила Дафна, чуть понизив голос. – Мы с ним выпили вина. И будучи под хмелем, Леотихид проговорился мне о том, что он и Клеомброт замыслили совершить в Спарте переворот. Леотихид хочет лишить эфоров власти, и Клеомброт с ним заодно. Фемистокл дал Леотихиду несколько советов, как вернее всего осуществить эту опасную затею. Ну, что скажешь, подруга?

Пораженная услышанным, Горго несколько мгновений молча взирала на Дафну, потом она стремительно встала и выскочила из ванны, так что водяные брызги упали на пол и разлетелись по стенам. Схватив со скамьи широкое полотенце, Горго завернулась в него как в плащ, усевшись рядом с Дафной.

– Кто-нибудь еще слышал твой разговор с Леотихидом? – встревоженно спросила царица.

– Какое-то время с нами за столом сидела Дамо, но она ушла спать и слышать ничего не могла, – ответила Дафна. – Слуг рядом тоже не было.

– Ты понимаешь, что заговор – это нешуточное дело, – с тревогой в голосе заговорила Горго, крепко стиснув запястье Дафны своими мокрыми пальцами. – По плечу ли это Леотихиду? Как вообще ему такое пришло в голову?

Больше книг Вы можете скачать на сайте -   FB2books.pw

– Мне кажется, Леотихид все отлично понимает, – сказала Дафна. – Он взял с меня клятву хранить молчание.

– И тем не менее ты проговорилась об этом мне, – невесело усмехнулась Горго.

– Ты же моя лучшая подруга! – Дафна обняла Горго за плечи. – От тебя у меня нет тайн. По вине эфоров погибли наши с тобой мужья и мой брат Леарх. По-моему, Леотихид и Клеомброт затеяли благое дело. Доколе спартанским царям быть слугами эфоров! Это же унизительно для Гераклидов выполнять не всегда разумные приказы эфоров!

– Согласна с тобой… – обронила Горго. В следующий миг она подняла голову и насторожилась.

Примолкла и Дафна, проследив за встревоженным взглядом Горго, устремленным к двери.

Бесшумно ступая босыми ногами по теплому алебастровому полу купальни, Горго устремилась к выходу. Толкнув плечом узкую буковую дверь, Горго очутилась лицом к лицу со своей юной служанкой, миловидной и белокурой. Та смущенно вспыхнула и, отступив на шаг, поклонилась царице.

– Я принесла тебе полотенце, госпожа, – промолвила рабыня, не поднимая глаз. Она протянула Горго свернутый несколько раз кусок льняной ткани.

– У меня уже есть полотенце, Авга, – сказала Горго, подозрительно взирая на служанку.

– Прошу прощения, госпожа, – покраснев, пролепетала белокурая Авга. – Мне подумалось, что я забыла принести полотенце в купальню.

– Ступай, – холодно произнесла Горго, взяв полотенце из рук рабыни. – Скажи поварихе, что у меня гостья, так что пусть она приготовит завтрак на двоих.

Авга снова поклонилась и быстро скрылась в конце короткого коридора, ведущего в поварню.

Вернувшись в купальню, Горго раздраженно швырнула льняное полотенце на скамью.

– Эта Авга всюду сует свой нос! – Горго посмотрела на Дафну серьезными глазами. – Я уже не первый раз замечаю, что она подглядывает и подслушивает за мной.

– Чему удивляться? – Дафна пожала плечами. – Сколько лет этой Авге, шестнадцать? В ее возрасте все девчонки излишне любопытны. Не придавай этому значения, милая. Авга всего лишь глупая невольница, угодившая в услужение к спартанской царице. Авга же недавно появилась среди твоих слуг, вот ей и хочется выслужиться перед тобой, войти в доверие.

– Да, я купила Авгу на невольничьем рынке в Питане полгода тому назад, – обтираясь полотенцем, промолвила Горго. – Моя тетка Гегесо настояла на этом. Авга ей очень приглянулась. – Горго помолчала и мрачно добавила: – Только мне кажется, что эта юная фракияночка не столь глупа, как кажется.

– Даже если Авга и услыхала все сказанное нами, вряд ли она уразумела суть, – беспечно заметила Дафна. – Какое ей дело до спартанских царей и эфоров, до вражды между ними? Авга даже не гречанка. Любые разговоры о законах и политике для нее темный лес. – Дафна коротко рассмеялась. – Уверена, Авга надеялась подслушать, как мы с тобой занимаемся лесбийской любовью, столь распространенной среди гречанок.

 

 

Глава пятая. Нагая красота

 

Эфхенор стоял на пороге трапезной, слегка откинув голову, и высокомерно молчал. На нем был белоснежный гиматий, украшенный красной полосой по нижнему краю. Взгляд Эфхенора с угрюмо сдвинутыми бровями был устремлен на гостей, которых он пригласил к себе на обед с намеком на обсуждение некоего важного дела.

Покуда хозяин дома приводил себя в надлежащий вид, гости в ожидании его выхода завели шутливые разговоры об общих знакомых, давших им повод для насмешек своими поступками. Это веселье показалось Эфхенору нелепым и неуместным, потому-то он позволил себе долгую молчаливую паузу, возникнув перед гостями с видом гонца, принесшего недобрую весть.

Тонкие ноздри Эфхенора вздрагивали, его губы были плотно сжаты.

Гостей было семеро, они слегка растерялись и в замешательстве примолкли, увидев Эфхенора в дверном проеме, хранящего недоброе молчание.

– Вынужден прервать вашу веселую болтовню, друзья мои, – произнес Эфхенор, вступив в довольно просторный зал, стены которого были украшены яркими фресками, изображавшими эпизоды из Троянской войны. – Покуда рабы не внесли столы с горячими закусками, спешу сообщить вам, что в Спарте зреет заговор, направленный против эфоров. Ну, как вам такое известие?

Прохаживаясь туда-сюда, Эфхенор вглядывался в лица своих гостей, наслаждаясь их растерянностью и изумлением. Среди присутствующих здесь вельмож трое были избраны эфорами на этот год, как и Эфхенор. Остальные четверо в прошлом занимали кресла эфоров. Власть для этих людей являлась смыслом жизни и основой их благосостояния. Знать Лакедемона давно расслоилась на верхушку, стоящую у руля государства, и тех, кто имеет право на высшие государственные должности, но не допускается к ним той же правящей верхушкой.

– Откуда у тебя такие сведения? – обратился к Эфхенору его коллега эфор Демонакт.

И сразу же еще два или три взволнованных голоса повторили этот же вопрос.

Эфхенор сел на стул, тщательно расправив на себе складки гиматия. Он всегда заботился о своем внешнем облике, желая подчеркнуть этим свою родовитость.

– Мне удалось подкупить одну юную и весьма смышленую рабыню в доме царицы Горго, – промолвил Эфхенор, бросая быстрые взгляды на своих гостей, сидящих вокруг. – Так вот, позавчера эта рабыня подслушала беседу Горго с Дафной, вдовой Сперхия. Ну, вы знаете ее, такая смазливая и острая на язык особа! Дафна же накануне имела встречу с Леотихидом, который и поведал ей под большим секретом о заговоре. Со слов Дафны выходит, что Леотихид и Клеомброт собираются отменить эфорат, ни много ни мало. С этой целью они прощупывают настроения своих друзей и знакомых.

– Леотихид заговорщик? – коротко рассмеялся вельможа Эпигей. – Он же болван и растяпа!

– Вот именно! – усмехнулся Гиперох, возглавлявший коллегию эфоров в минувшем году. – Чем нам может грозить Леотихид?

– Сам по себе Леотихид, пожалуй, нам не опасен, – со значением произнес Эфхенор, – но вкупе с Клеомбротом он может натворить немало вреда для нас. Леотихид плохой военачальник, но отменный интриган. К тому же Леотихид очень богат, а на золото всегда слетаются негодяи всех мастей. Не нужно забывать об этом!

– Несомненно, Клеомброт опаснее Леотихида, – согласился с Эфхенором вельможа Стафил. – Войско может пойти за ним.

– Клеомброт имеет влияние и на герусию, – заметил Демонакт. – На заседаниях никто из старейшин не смеет возражать ему.

– Еще бы! – проворчал вельможа Архандр. – Над Клеомбротом витает слава его брата Леонида, павшего у Фермопил.

– Что же делать? – воскликнул Эпигей. – Совершить покушение на Клеомброта? Или сначала убрать Леотихида?…

– Клеомброта трогать опасно, у него же много влиятельных друзей, – запротестовал Демонакт. – Родня и друзья Клеомброта могут поднять против нас народ и войско.

– Не сидеть же сложа руки! – огрызнулся Эпигей. – Можно по-тихому прикончить Клеомброта, а виноватым объявить Леотихида. Чем не выход из затруднения, а?

– Если Клеомброт ступил на скользкую дорожку, то уж он, конечно, будет держать ухо востро, – вновь заговорил Эфхенор. – Вряд ли нам удастся убрать Клеомброта без шума. Я думаю, начинать надо не с Клеомброта, а с рыбешки помельче. Для начала нужно заткнуть рот Горго и сделать так, чтобы ее подружка Дафна исчезла навсегда.

– Но ведь мы же договорились, что Дафна станет женой моего племянника Фанодема, – живо возразил Эпигей. – Так дело не пойдет! Фанодем по уши влюблен в Дафну, она должна стать его женой!

– И впрямь, дружище, – обронил Гиперох, взглянув на Эфхенора, – к чему такие крайности. Дафна ведь не заговорщица. Зачем убивать такую красавицу? Зачем огорчать Фанодема?

– Дафна знает о заговоре, а это тоже опасно для нас, – непреклонным тоном проговорил Эфхенор. – Дафна пылает ненавистью к нам, считая нас повинными в смерти своего брата. Я уверен, Дафна не напрямую, так косвенно станет помогать заговорщикам.

– Допустим, убьем мы Дафну, это сразу же насторожит Горго, – сказал Гиперох, пожимая плечами. – Горго умна, не в пример многим мужам. Смерть Дафны неизбежно подтолкнет Горго к мести, а Клеомброт будет рад помочь ей в этом как опекун ее сына. Заварится кровавая каша, которую нам же придется расхлебывать.

– К тому же не следует забывать, что война с персами еще не окончена, – вставил Эпигей, со значением подняв кверху указательный палец правой руки. – Клеомброт нам еще понадобится как предводитель войска. Ведь доблестный Леонид мертв, а Леотихид – никчемный полководец.

Появление в трапезной рабов, которые внесли легкие переносные столы и блюда с жареным мясом, на какое-то время прервало разгоревшийся спор между Эфхенором и Гиперохом, которого поддерживал Эпигей. Аристократы возлегли на ложа возле столов, расставленных широким полукругом. Хозяин дома расположился в центре застолья вместе с Гиперохом, самым уважаемым среди гостей.

Угощаясь горячей телятиной, Эфхенор продолжал разглагольствовать о заговоре, стараясь выявить его причины. В устах Эфхенора прозвучало имя Фемистокла, который гостил в доме Леотихида и явно сдружился с ним. Не зря же при расставании Леотихид подарил Фемистоклу свою лучшую колесницу, а триста царских телохранителей сопровождали афинских послов до самых границ Лаконики.

– До сего случая ни одно посольство, побывавшее в Спарте, не добивалось такой высокой почести, – с плохо скрытым негодованием молвил Эфхенор. – Фемистокл сумел очаровать многих знатных лакедемонян своими слащавыми речами. О, этот афинянин умеет вертеть языком! Только в речах его скрыт яд! Леотихид, наслушавшись болтовни Фемистокла, отважился на тяжкое преступление. Я уверен, и Клеомброт пошел на поводу у Фемистокла, иначе он не снюхался бы с тупицей Леотихидом.

Эфхенор понимал, что эфоры не могут предъявить обвинение в заговоре Леотихиду и Клеомброту на основании доноса рабыни. По закону, всякий донос имеет значение, если он прозвучит из уст свободного гражданина. Либо имеется письменное доказательство, обличающее заговорщиков.

– Стоит нам открыто заговорить о заговоре, это мигом подтолкнет Клеомброта к действию, – вслух рассуждал Эфхенор. – Ставки в этой игре очень высоки. Клеомброт пойдет до конца, я его знаю. Он либо уничтожит нас, либо погибнет сам.

– Верно! – закивал головой Гиперох. – Вспомните, друзья, что натворил в Спарте царь Клеомен. А ведь Клеомброт его брат, в нем течет такая же буйная кровь!

Аристократы, собравшиеся на застолье у Эфхенора, решили действовать хитро и осторожно, вняв совету Эпигея, который предложил каким-нибудь образом поссорить между собой Леотихида и Клеомброта. В таком случае, полагал Эпигей, один из главных заговорщиков непременно примкнет к эфорам, которые с его помощью уничтожат второго.

Однако вскоре произошел случай, который спутал все тайные замыслы Эфхенора и его друзей.

Леотихид, опираясь на свое законное право, расторг помолвку Дафны с Фанодемом, племянником Эпигея. Но эфоров возмутило не это, а то, что Леотихид обручил Дафну с Аристодемом, на котором лежало позорное клеймо «задрожавшего». Поступок Леотихида был дерзким, это вызвало бурные пересуды среди граждан Лакедемона. К неудовольствию эфоров, симпатии большинства мужчин и женщин были на стороне Дафны и Аристодема. Фанодем же из-за своего склочного нрава вызывал неприятие у многих, кто его знал.

Эфоры не могли смириться с тем, что Леотихид своим обручением Дафны и Аристодема, по сути дела, снимает с последнего клеймо изгоя. Усмотрев в этом грубое нарушение закона, эфоры вызвали Леотихида в суд. Судебные функции находились в ведении герусии. Старейшины стали разбирать эту тяжбу, выслушав мнения обеих сторон. Поскольку Клеомброт на суде выступил в поддержку Леотихида, старейшины объявили помолвку Дафны с Аристодемом законной. При этом старейшины сослались на старинный лаконский обычай, согласно которому единодушное решение спартанских царей перевешивает любое постановление эфоров.

Рассерженный Эфхенор попытался обжаловать вердикт геронтов, заявив, что Клеомброт не царь на троне Агиадов, а всего лишь опекун малолетнего царя Плистарха. Старейшины отклонили протест Эфхенора, сославшись на другой закон, дарующий опекуну все прерогативы царской власти до совершеннолетия царственного отпрыска.

Выйдя из себя, Эфхенор дал волю своему гневу. Он стал осыпать геронтов ругательствами, называя их «стадом выживших из ума баранов» и «прихвостнями Клеомброта». Мол, в угоду Клеомброту геронты готовы раскопать древние, давно забытые законы и обычаи, лишь бы унизить эфоров.

Старейшина Евриклид, председательствующий в суде, напустился на Эфхенора с суровыми упреками. Обращаясь к своим коллегам-геронтам, Евриклид предложил им немедленно исключить Эфхенора из списка эфоров за неподобающее поведение на суде. Благо существовал закон, позволяющий смещать высших магистратов с их должности за некрасивые поступки.

«Мне горестно видеть, что желание Эфхенора властвовать перевешивает в нем стремление соблюдать законность», – промолвил Евриклид.

Было проведено голосование, в котором приняли участие все двадцать восемь геронтов и оба царя. Голосующие опускали в сосуд черные и белые камешки. Черный камень означал смещение с должности, белый, наоборот, означал помилование.

Эфхенору повезло: перевесом всего в один голос он был оставлен в должности эфора-эпонима.

Эфор Демонакт настоял на том, чтобы церемония обручения Дафны с Аристодемом происходила со строгим соблюдением всех формальностей. По закону, женщина, изъявившая желание сочетаться браком с человеком, лишенным гражданских прав, была обязана совершенно обнаженной пройти со своим избранником от храма Гестии до своего дома. Богиня Гестия считалась покровительницей домашнего очага.

Дафна выполнила этот обряд, пройдя без одежд почти через весь город, невзирая на пронизывающий ветер. Поскольку был разгар дня, прекрасную наготу Дафны узрели многие жители Спарты. Эфоры послали своих слуг, чтобы те проследили за Дафной от храма Гестии до ее дома. Если бы на этом пути Дафна, не выдержав холода, укрылась бы плащом или покрывалом, предложенным ей любой случайной прохожей, тогда ее помолвка с Аристодемом могла быть расторгнута. Но этого не случилось, к немалой досаде эфоров.

Один из местных поэтов по имени Кеас, увидевший нагую Дафну, шествующую рука об руку с Аристодемом, сочинил стихи о ней, которые мигом разошлись по Спарте. Эти стихи можно было прочесть на стенах домов и на каменных изгородях. Какой-то недоброжелатель ночью написал стихотворные вирши Кеаса даже на стене Эфхенорова дома.

Творение Кеаса звучало так:

 

По городу прошла нагая Красота,

Вечно желанная и всеми любимая,

Всегда обаятельная и неотразимая,

Глаза ее дивные счастьем сияли,

Восторги людей ее сопровождали!

 

И лишь скрипели ей вослед зубами

Эфоров слуги, как цепные псы,

Где правит Глупость, затыкая рты,

Там Мудрость шевелит безмолвными губами.

 

 

* * *

 

Рано утром, отправляясь в эфорейон, Эфхенор увидел стихи Кеаса, написанные углем на угловой каменной плите своего дома. Эфхенор позвал раба и повелел ему стереть эту надпись мокрой тряпкой.

В этот момент мимо проходил Гиперох, направлявшийся на рыночную площадь.

– На воротах моего дома кто-то тоже накорябал эти гнусные стишки! – проворчал Гиперох, задержавшись подле Эфхенора. – Народ радуется тому, что Леотихид и Клеомброт взяли верх над эфорами.

– Леотихид и Клеомброт бросают нам вызов, – зловеще обронил Эфхенор. – Что ж, мы принимаем его. Я думаю, медлить нельзя, надо действовать!

Гиперох молча кивнул, соглашаясь с Эфхенором.

По глазам и по тону Эфхенора Гиперох понял, что тот собирается действовать в обход закона. В этом Гиперох был полностью согласен с Эфхенором. Негласно нарушать закон было привычным делом для Гипероха.

– Мой брат Филохар раздобыл на Эгине яду с замедленным действием, – сказал Гиперох, провожая Эфхенора до здания эфорейона. – По-моему, Клеомброта лучше устранить не кинжалом, а смертоносным зельем. И сделать это нужно где-нибудь за пределами Лакедемона. Тогда эфоры будут вне подозрения.

– Я обдумаю это, – промолвил Эфхенор, расставаясь с Гиперохом у входа в эфорейон. – И дам тебе знать.

 

 

Глава шестая. Авга

 

Сколько раз тебе повторять, безмозглая, чтобы ты не появлялась в моем доме! – сердито зашипел на Авгу Эфхенор, нависая над нею, как коршун над цыпленком. – Мы же договорились с тобой, что ты будешь встречаться с моим рабом на торговой площади. Пиларг будет передавать мне все, что ты ему сообщишь. Через него же я буду передавать тебе деньги. Зачем ты опять пришла ко мне?

– Господин, тех денег, что ты дал мне, слишком мало, – несмело проговорила Авга, глядя на носки своих башмаков. – Я очень рискую, подглядывая и подслушивая за царицей Горго. Я хочу получить от тебя еще золотые украшения.

– Я уже говорил тебе, что ни ожерелий, ни браслетов ты не получишь от меня. – Эфхенор приподнял голову рабыни за подбородок, заглянув ей в глаза. – Ты же нацепишь их на себя, глупая курица. И этим самым наведешь Горго на подозрения. Разве рабыни в доме Горго ходят увешанные золотом? Горго сама редко появляется на людях с золотыми кольцами и браслетами на руках.

– Золото нужно мне, чтобы выкупиться на свободу, господин. – Авга кокетливо улыбнулась Эфхенору. – Ты ведь обещал мне помочь в этом. Я хочу стать свободной до того, как завянет моя красота.

– Обещал, значит, помогу, – ворчливо обронил Эфхенор. – Ты делай свое дело, куколка. За это ты получишь от меня все, что захочешь. – Эфхенор тут же строго сдвинул брови, увидев, как радостно округлились лукавые очи прелестной фракиянки. – Но, повторяю, всему свое время, милая. Будешь ты свободна, как ветер. И золото никуда от тебя не денется. Слово мое твердое!

Сунув рабыне две серебряные драхмы, Эфхенор стал выпроваживать ее из дома. Авга привычным движением спрятала обе монеты у себя на груди под пеплосом. В холодное время года она носила мастодетону – широкую грудную повязку. При этом Авга намеренно оттянула пальцами верхний край пеплоса так, чтобы взгляд Эфхенора смог заметить хотя бы краешек ее дивной груди.

Юная фракиянка всячески старалась пробудить в Эфхеноре интерес к себе не только как к доносчице, но и как к женщине. Именно ради этого Авга и приходила к эфору-эпониму домой, несмотря на его запреты. Авге было досадно, что Эфхенор так холоден с ней, словно не ему она строит глазки и так многозначительно улыбается.

Выйдя из ворот Эфхенорова дома, Авга сначала по знакомому лабиринту из улиц и переулков пришла на рынок, где купила все, что ей было велено поварихой. Собственно, за этим Авга и вышла из дома Горго в это зимнее утро. Потом Авга по длинной улице Афетаиде направилась к дому Горго, то и дело перекладывая тяжелую корзину с продуктами из одной руки в другую.

– Долго же ты ходила на рынок, милая – такими словами встретила Авгу дородная румяная Праксиноя, заведовавшая кухней и кладовыми. – Ты случаем не заблудилась? А может, завела себе воздыхателя, а?

– Никого я не завела! – огрызнулась Авга, утирая ладошкой вспотевший лоб. – Ты погляди, сколько всякой снеди я тащила на себе! Я же не лошадь, у меня две ноги, а не четыре! В следующий раз сама пойдешь на агору, толстуха. У тебя силы побольше, чем у меня.

– Ишь какая нежная! – усмехнулась Праксиноя, глядя на то, как Авга с озабоченно-недовольным лицом осматривает свои ладони, натертые ручкой корзины, сплетенной из ивовых прутьев. – Ну прямо дочь персидского царя! Иди переоденься, белоручка. Будешь помогать мне разделывать рыбу.

Сердито фыркнув, Авга удалилась из поварни. Направляясь в свою тесную каморку, где хранились ее нехитрые пожитки, Авга столкнулась в полутемном переходе с конюхом своей госпожи, которого звали Ионом. Это был крепкий мужчина средних лет, немногословный и исполнительный. За преданную службу Ион был отпущен на волю царем Леонидом, но он не покинул дом царя, продолжая служить его семье уже как вольноотпущенник. Ион был женат на кухарке Праксиное, которая тоже была вольноотпущенницей и тоже не пожелала уходить от своих добрых господ.

– Идем. – Ион бесцеремонно взял Авгу за локоть и повел за собой. – Госпожа желает поговорить с тобой.

Грубоватые манеры Иона раздражали фракиянку, которая и на этот раз обозвала его «грубияном» и «бесчувственным скотом». От Иона постоянно пахло чесноком и лошадиным потом, и это лишь добавляло неприязни к нему со стороны Авги.

– Зачем хватать меня и силой тащить куда-то! – сердито вымолвила Авга, оказавшись перед Горго. – Я же не пьяная. Госпожа, вели Иону вести себя повежливее со мной. Ион всего-то конюх, а я твоя служанка.

Сидящая в кресле Горго отложила папирусный свиток, который был у нее в руках. Царица была в легком длинном химатионе, не сшитом по бокам, стянутом на талии поясом. Нагота ее пышных молочно-белых бедер явственно проглядывала сквозь длинные разрезы химатиона. Волосы Горго были собраны в высокую прическу, закрепленную несколькими серебряными заколками.

Один вьющийся черный локон, выбившийся из прически, свисал вдоль левой щеки царицы.

– Ты все сказала, голубушка? – негромко и холодно промолвила Горго, грациозно положив свои обнаженные красивые руки на подлокотники из слоновой кости. – Не хочешь узнать, зачем я тебя позвала?

– О госпожа, прости мне мою дерзость, – пролепетала Авга, низко поклонившись царице.

Фракиянку вдруг обуял страх, поскольку кроме конюха Иона здесь же находился его помощник Клеон, юноша лет двадцати пяти, на котором лежала вся мужская работа в доме. Клеон был из илотов, он долгое время проживал в деревне, поэтому казался мужланом на фоне невольников, давно живущих в городе. В глазах Иона и Клеона Авга заметила что-то недоброе. Ее насторожило то, что оба присутствуют в покоях царицы явно неспроста. Горго желает побеседовать с Авгой именно при них!

«Наверняка всему виной мой дерзкий язык, – промелькнуло в голове фракиянки. – Негодяи подслушали, как я нелестно отзываюсь о госпоже, и донесли ей на меня. Вот подлецы!»

– Ты слишком далеко зашла, голубушка, – тем же недобрым голосом продолжила Горго, пристально взирая на Авгу. – Ты слишком сильно оступилась, чтобы я могла простить тебя. Я установила за тобой слежку и выяснила, что ты встречаешься на рынке с Пиларгом, рабом Эфхенора. Мало того, ты наведываешься домой к Эфхенору и получаешь от него деньги. Надо думать, это плата за твое подглядыванье за мной. Отпираться бесполезно, милая. – Горго вытянула правую руку в сторону, и Клеон положил ей на ладонь маленький кожаный мешочек, набитый монетами. – Это было найдено в твоей комнате под полом. Тут двадцать драхм.

Небрежно подбросив на ладони кошель с деньгами, Горго кивнула Иону и Клеону на Авгу.

– Ну-ка, обыщите ее!

Те кинулись на Авгу. Ион крепко схватил фракиянку за руки, а Клеон проворно ощупал ее тело сверху донизу. Авга невольно взвизгнула, когда грубые пальцы Клеона проникли в ложбинку меж ее нежных грудей, выудив оттуда две серебряные монеты.

Ион толкнул Авгу так, что она упала на колени. Клеон передал обе отнятые у фракиянки драхмы царице.

– Что скажешь? – спросила Горго. – Откуда у тебя еще две драхмы? И не вздумай лгать!

Авга разрыдалась. Она подползла к Горго и обняла ее колени.

– Скажешь всю правду, я пощажу тебя, – промолвила царица, брезгливо оттолкнув от себя рабыню. – Слезами меня не разжалобишь.

Авге пришлось сознаться в том, что Пиларг свел с ней знакомство на рынке, куда она приходила за покупками. Пиларг ей приглянулся поначалу, он угощал ее сладостями и смешил разными байками. Однажды Пиларг сказал Авге, что его господин может щедро заплатить ей за одну услугу с ее стороны. Авга пожелала встретиться лично с хозяином Пиларга. Так она очутилась в доме эфора Эфхенора, убедившись, что он весьма влиятельный гражданин в Спарте.

Авга недолго колебалась, изъявив готовность доносить Эфхенору обо всем, что ей удастся подслушать и подглядеть в доме Горго. Оправдываясь перед царицей, Авга говорила о том, <