Раунды с семьдесят восьмого по девяностый

На дне. В следующих тринадцати раундах мы оба получали самые низкие баллы за все время нашей дуэли. Зрители были измотаны танцевальными номерами Факира, сам он тоже заметно обмяк, явно поставив на то, что сумеет сжить меня со сцены своим музыкальным ревю. Но этого не произошло, я все еще не сдавался, а его репертуар давно подошел к концу. Он снова обратился к старым, добрым, надежным традиционным историям, набирая по минимуму. Мне же приходилось выкарабкиваться со дна, так что для меня и те два-три балла были вполне хороши.

В результате он выиграл три раунда, а я десять, и тот и другой с минимальным количеством баллов. У публики не было больше сил ни радоваться, ни хлопать.

— Долой! Долой! — скандировали йети.

Мы провели в общей сложности девяносто раундов, 45 из них выиграл я, 45 — Факир. Мы полностью обессилели, нам едва хватало сил на один вялый жест и усталый взгляд.

Зрители аплодировали только из вежливости, ни одна из наших историй не заслужила больше одного балла. Но не буду утомлять вас их пересказом, до сих пор стыдно вспомнить, какую чушь мы оба мололи. Фантазия вытекла у нас из мозгов, мы выжали ее всю до последней капли. Сдаваться после такой напряженной борьбы, естественно, ни один из нас не хотел. Все шло к тому, что будет ничья. В отчаянии я скользил глазами по залу, как будто надеялся отыскать там какой-нибудь новый мотив.

Мой взгляд остановился на Смейке, который по-прежнему наблюдал за мной с ледяной гримасой. А ведь это с него все началось. Мне вспомнилось, как он смеялся, когда я рассказывал ему истории из своей жизни. Он принял их за искусно сплетенную ложь, — так началась моя карьера гладиатора.

Истории из жизни.

А что?

Если они понравились Смейку, возможно, понравятся и остальным. Уж он-то знает, чего жаждет толпа. Правда, будет не совсем честно, ведь эти истории я не придумывал. Да только кто это проверит? Музыкальные номера Факира тоже не соответствовали правилам.

 

Раунд девяносто первый

Я начал с карликовых пиратов, рассказал о ночных фейерверках и невезении с добычей, о том, как я вырос, потому что меня кормили питательными водорослями, и о том, как научился завязывать узлом даже рыбу. Публика притихла. Зрители уже начали забывать, что такое хорошо скроенная ложь. Они все еще не очнулись от своего летаргического сна, хлопали вяло (три балла), но мне однозначно удалось их расшевелить.

Начало было положено. Начало жизни после смерти.

Нусраму пришлось нелегко, он явно не ожидал, что я сумею оправиться после такого. Но он все же собрался и быстро состряпал какую-то дежурную ложь, за которую получил свои два балла.

 

Раунд девяносто второй

Следующий мой рассказ был о химериадах. Для начала я старательно описал жуткие картины ночного леса, потом резко перешел к появлению духов, изображая их отвратительные пение и походку. Затем подробно изложил историю моих выступлений в качестве тенора-ревы и в заключение поведал публике о том, как извращенно питались химериады.

Первый настоящий смех в зале. Кто-то даже крикнул: «Браво!» Достойные аплодисменты. Четыре балла на шкале.

Факир был слишком опытен, чтобы позволить себе запаниковать. Он еще раз хорошо покопался в закромах своей памяти и выудил оттуда на свет две классические лживые истории, к которым гладиаторы в разных вариациях прибегают уже много-много лет, и соединил их в довольно-таки приличную, не лишенную даже некоторого изящества, двойную ложь. Но опытный зритель быстро раскусил этот трюк и наказал его одним-единственным позорным баллом.

 

Раунд девяносто третий

Путешествие на плоту. Мой рассказ о волнах-болтушках вызвал всеобщее воодушевление. Я передразнивал их голоса, демонстрировал, как они спорят друг с другом, показывал, как они движутся, раскачиваясь на троне. Я описал свои голосовые упражнения и даже привел пару-тройку примеров в доказательство своего непомерно обширного словарного запаса. Встреча с тираннокитом Рексом обеспечила необходимое напряжение в зале, счастливое спасение предложило публике полюбившийся «happyend», а описание острова Гурманов разожгло аппетит к продолжению. Публика снова пришла в должную форму. Дружный хохот в зале. Реки горячего пива. Пять баллов на шкале.

Нусрам сохранял ледяное спокойствие. Легко и непринужденно, словно шел еще первый раунд, он представил публике элегантную выдумку о полете на Луну на воздушном шаре. Только от меня все же не ускользнули первые признаки его волнения. Этот незначительный нюанс, легкий нервный тик, возможно, кроме меня, никто не заметил. У него просто чуть-чуть подрагивал мизинец, совсем немного, лишь самый кончик, — и тем не менее.

Как бы ни была хороша история в его исполнении, все же она была скроена из старья, очень древней и всем известной замонианской сказки. Публика снисходительно наградила его тремя баллами.

 

Раунд девяносто четвертый

Аппетитные подробности моей жизни на острове Гурманов привели к повышенному потреблению кукурузы в зале, описание острова-плотожора вызвало единодушный испуганный стон, появление Мака и спасение в последнюю секунду — вздох облегчения. Шесть пунктов на шкале.

Нусрам старался не отставать, но это у него плохо получалось. История была знакома мне еще из его автобиографии, и она, надо признать, была гениальна, именно с ее помощью Факиру удалось разделаться с этим самозванцем-шарлатаном Каглностро и прогнать его со сцены в катакомбы канализации уже в четырнадцатом сражении. Он, конечно, изменил имена и поменял начало и конец местами, но все равно это была та самая история. Только знали это, по-видимому, далеко не все, поскольку он все же получил свои пять баллов. Мизинец перестал дрожать.

 

Раунд девяносто пятый

Моя жизнь у Мака, динозавра-спасателя. Благодарный материал для создания самых захватывающих гладиаторских историй. Спасения в последнюю секунду, спасения и еще раз спасения. Я рассказал о прыжке Балдуана со скалы Смерти, о добраньских коровках, о безголовом боллоге и о раздавленном хлеве. Бурные аплодисменты, семь с половиной баллов.

Нусрам Факир начал терять самообладание, что было заметно, правда, только мне да еще некоторым экспертам в зале, а именно Вольцотану Смейку, который нервно заерзал на стуле.

Факир изо всех сил старался сохранять маску железного спокойствия и уверенности, но я успел заметить, как его правый зрачок на какую-то долю секунды сузился. История, которую он рассказал мне в ответ, была не просто ворованная, она была сворована у меня. Правда, он ее хорошенько перелопатил, так что никто из публики этого не заметил. На волне всеобщего воодушевления зал наградил его незаслуженными шестью баллами.

 

Раунд девяносто шестой

Учеба в Ночной школе представляла собой отличную почву для бессовестного хвастовства глубиной своих знаний, я беспрерывно сыпал цитатами из «Лексикона», рассказал о профессоре Филинчике, Кверте и Фреде. Грот и Цилле многозначительно переглянулись, но не проронили ни слова. О них я вообще не стал вспоминать и сразу же перешел к описанию темногорского лабиринта. Свидание с пещерным троллем я тоже предпочел опустить, уделив побольше внимания драматической развязке — падению в лесное озеро.

Восемь баллов.

Нусрам совершил ошибку, стоившую ему многих симпатий в зале, — он рассказал ту же самую историю, но по-другому. Темногорский лабиринт превратился у него в Дальнезамонианский, меня он, естественно, заменил на себя и немного переделал сюжет.

Два балла. Вполне справедливое наказание, на мой взгляд.

 

Раунд девяносто седьмой

Большой лес, моя мнимая влюбленность, паук-ведун, марафонский забег по Большому лесу. Разве можно было придумать что-нибудь лучше? И Факир это знал.

Во время моего выступления на лбу у него выступила крохотная капелька пота, незаметная для нетренированного глаза. Если бы капельки пота были разбиты на классы по весу, этой бы досталось место в самой низшей подгруппе. Она была меньше половинки самой крохотной пылинки и состояла, наверное, из одной-единственной молекулы воды, то есть была самой маленькой среди капелек пота за всю историю существования потоотделения, но я сумел ее разглядеть и уверен, Нусрам тоже чувствовал ее, она наверняка казалась ему гигантским кошмаром.

Следующее его выступление не только отличалось скудостью сюжетной линии, но и все словно было подернуто легкой дымкой неуверенности. Что и вылилось в соответствующие результаты на шкале прибора: девять баллов мне, четыре — ему.

 

Раунд девяносто восьмой

Падение в пространственную дыру заставило публику дружно ахнуть, — такого смелого поворота фантазии никто не ожидал, хотя это и была чистейшая правда. С точки зрения классической гладиаторской лжи она была слишком экспериментальна, чересчур абстрактна, революционна и авангардна. Мимикой и жестами я постарался наглядно продемонстрировать состояние вульгарной кататонии, поведал зрителям о бесконечности универсума, о красоте туманности Андромеды и о причудливых орнаментах на коврах в 2364-м измерении. Мое возвращение на Землю, мой, в прямом смысле слова, невероятный прыжок в ту же самую пространственную дыру, в которую я упал вначале, — уже одно это заявление с точки зрения классических канонов лжи было неслыханной дерзостью — заслужил у разогретой публики девять с половиной баллов.

Лоб Факира покрывала уже целая армия капелек пота, и они были теперь вполне различимы, по крайней мере для зрителей первого ряда. Он принялся было рассказывать очередную историю, но уже после первого предложения одна из капелек покатилась вниз и, словно сорвавшийся со скалы альпинист, повисла у него на брови. Нусрам снова открыл рот, и тут со лба у него сошла целая лавина капель пота. Соленая жидкость затекала ему в глаза, он отчаянно моргал, но не решался открыто ее смахнуть.

Впервые за долгие годы своих выступлений он сбился и вынужден был начать все сначала, потом снова потерял нить повествования и в растерянности остановился на середине истории. Пот ручьями катился у него со лба и капал на гладиаторскую мантию.

Публика оторопела. Такого не случалось еще ни с одним гладиатором, даже с самым последним среди новичков. За всю историю гладиаторских игр рассказ гладиатора не вызвал вообще никакой реакции. Гробовая тишина в зале. Ноль баллов.

 

Раунд девяносто девятый

Мое суровое путешествие по Сладкой пустыне заставило попотеть не только Факира, но и зрителей. Я постарался как можно точнее пародировать внезапные приступы смеха, которые случались с чудичами под воздействием чудны́х грибов, и они оказались такими заразительными, что передавались залу. Рассказ о Шарах-иль-аллахе, о том, как мы поймали Анагром Атаф, и о жизни в полустабильном городе-мираже буквально заворожил публику. А я еще прибавил к ним торнадо, город стариков и наш невероятный, отчаянный побег.

Бурные овации, десять баллов, лучший результат за долгое время. Только вот репертуар мой на этом подходил к концу. Эпизод с головой боллога я рассказывать не хотел. Большую голову было видно из Атлантиса, так что это могло меня выдать. До такой степени опустошения фантазии я еще ни разу не доходил.

Если у Факира появится хотя бы слабая искорка какой-нибудь идеи, для меня все кончено. Да что там искорка, самый жалкий, самый робкий намек на нее, самый ничтожный её отсвет — и я проиграл.

Он поднялся со своего трона и принял ту драматическую позу, которая уже не раз на протяжении нашей дуэли свидетельствовала о том, что он готов идти ва-банк.

— А теперь, — произнес он не лишенным пафоса голосом, — я намерен сообщить вам нечто сенсационное, нечто невероятное, чего вы от меня еще не слышали.

Вот хитрец. Одно слово, Оригинальный. Опять оставил меня в дураках. Я понятия не имел, какой козырь еще был припрятан у него в рукаве, но мне было все равно. Он сделал это. Он победил. Он лучший из лучших.

Тут он сорвал с себя гладиаторскую мантию и с размаху швырнул ее мне под ноги:

— Я сдаюсь. Ты победил, поздравляю.

С этими словами он гордо покинул сцену.

Дуэль закончилась.

Хаос. Что тут началось! Кто-то вскочил и помчался к тотализатору поскорее получить выигранные деньги, кто-то бросился на сцену носить меня в честь победы по Мегатеатру. Я только успел заметить, как Вольцотан Смейк что-то рявкнул своей свите, выразительно указав в мою сторону. Гемлут нервно комкал шляпу, а потом меня подхватила толпа.

Я, словно бумажный кораблик, заплясал на волнах из тысячи рук. Меня раскачивали, бросали из стороны в сторону. Ничего не поделаешь, таков древнейший гладиаторский ритуал. Подобное со мной проделывали нередко, но такого неистовства я все же не помнил. Они трясли меня, как тряпичную куклу, хватали за лапы. Толпа просто взбесилась, я боялся, что они в конце концов разорвут меня на части.

На каждой лапе у меня висело по парочке зельцев, они тянули в разные стороны. Я уже не сомневался, что меня четвертуют, как вдруг земля задрожала.

Сначала никто не обратил на это внимания. Землетрясения в Атлантисе случались довольно часто, тем более что это было совсем слабое, — подумаешь, погремело немного, потрясло, вокруг и так все ходило ходуном. Только грохот этот вскоре превратился в опасный клокочущий рев. Зельцы отпустили меня, я рухнул на землю.

Земля тряслась с такой силой, как еще ни разу за все время моего пребывания в Атлантисе. Все вокруг смешалось, часть стены Мегатеатра рухнула. К счастью, здание не имело крыши, иначе без жертв было бы не обойтись. А так упавшими в зал колоннами придавило только бак с кукурузой. Брызгами горячего жира накрыло парочку йети, но этим толстокожим разве что-нибудь сделается…

Громче всех вопили натифтофы и длинноногие берты. Гигантская трещина разрезала лестницу и арену, проглотив несколько сидений и часть сцены вместе с измерителем громкости аплодисментов. Ослепительная синяя молния вырвалась оттуда и спустя мгновение исчезла в темном ночном небе.

Потом вдруг все снова стало тихо.

Кто-то тронул меня за плечо:

— Идем, га, надо сматываться!

Это был Гемлут. По пути в гримерную, куда мы поспешили, чтобы забрать кое-какие вещи, он сообщил мне, что Смейк вне себя от ярости.

— Придется бежать из Атлантиса. Он наверняка проиграл на тебе кучу пирас.

— Знаю.

— Знаешь?!

— Да. Потом объясню. Хватаем вещи и делаем ноги. Мне нужно хотя бы переодеться, в этой мантии далеко не уйдешь.

Мы бежали по темному коридору под Мегатеатром. Факелы на стенах не горели, их, видимо, потушило обвалившейся штукатуркой или же ветром, который всегда поднимался в Атлантисе во время землетрясений.

Я толкнул дверь гримерной. Гемлут чиркнул спичкой, чтобы мне посветить. Быстро сбросив мантию, я схватил обычную свою одежду.

— Что мы теперь будем делать, га? — поинтересовался Гемлут.

— Понятия не имею.

— У нас даже нет денег, га. А у Смейка повсюду свои люди. Нет, далеко нам не уйти.

— Значит, уйдем в канализацию.

— Там же люди-невидимки!

— Ну и что? Ты видишь другую возможность?

В дверь постучали. Мы оба испуганно замерли.

В гримерную просунулась голова Смейка:

— Можно войти?

И в тот же миг гримерная наполнилась йети и зельцами. Румо, верный бык Смейка, застыл в дверях, освещая комнату потрескивающим факелом.

— Как хорошо, что мы застали тебя, сынок! Неужели ты хотел уйти, не отпраздновав с нами победу?

Вольцотан был ласков и обходителен как никогда.

— Только платить за все придется тебе. У меня, знаешь ли, совсем туго с деньгами.

— Смейк, пойми, — начал оправдываться я, — я не виноват, он меня завел, я…

— У меня не просто туго с деньгами, — горько вздохнул Смейк, — я разорен. Я поставил на Факира не только наличные, но и все, что у меня было, все свое состояние: дома, бизнес, акции. Я потерял все. И все потому, что ты, мой мальчик, отказал мне в крошечном одолжении.

— Но послушай, Смейк, я верну тебе все, я отработаю…

— Мой милый мальчик, неужели ты не понимаешь, что твоя гладиаторская карьера закончена. После сегодняшнего выступления у тебя больше не осталось соперников. Ты побил самого Нусрама Факира. Кто же согласится сражаться с тобой? Кто согласится ставить деньги на кого-нибудь, кроме тебя? Дуэли с твоим участием больше никому не интересны.

Надо же. Об этом я как-то не думал.

— Не бойся, я не стану тебя убивать. Нет, это было бы слишком просто. Я хочу, чтобы ты познал преисподнюю на Земле. Я пошлю тебя в адскую душегубку.

В адскую душегубку?