Управление полиции, Севилья, среда, 20 сентября 2006 года, 10.10

 

В квадратике толстого стекла в двери комнаты для допросов номер четыре хорошо была видна фигура Никиты Соколова, признанного опасным преступником, а потому сидевшего в наручниках и со скрученными за спиной руками. Рамирес ждал переводчика и очень смутился, когда через несколько минут в комнату вошла небольшого роста пожилая кубинка.

– Вам приходилось это делать раньше? – спросил он.

– Переводить?

Она вскинула брови.

– Для нас, – пояснил он. – Показания преступников.

– А что он совершил?

– Он отъявленный мерзавец и убийца, и вам придется слушать разные гадости… в отношении женщин.

Она вынуждена была встать на цыпочки, чтобы поглядеть через стекло.

– Благодарю вас за такую учтивость, инспектор, – сказала она, – но я долгое время прожила в Майами. Там разные гадости в отношении женщин происходят в любой гостиной.

– И с применением цепной пилы – также?

– Если только по желанию самой женщины, – сказала она.

 

– Подумайте только, – сказала Феррера чуть ли не в ухо Фалькону. – Комиссар Эльвира требует вас к себе.

– И давно? – спросил Фалькон.

– По‑видимому, после того, как ему часов около двух ночи позвонил председатель Совета магистратуры Севильи, – сказала Феррера. – Рамирес вот‑вот собирается начать первый допрос Соколова.

– А инспектор Тирадо из ОБОП тут?

– Сейчас выясню. Между прочим, вчера ночью Хуан Вальверде сообщил мне название и адрес борделя, где они держат сестру Марисы Морено Маргариту или, во всяком случае, где он ее трахал.

– Тогда тебе стоит отправиться туда, – сказал Фалькон. – Свяжись с Гражданской гвардией и прихвати с собой младшего инспектора Переса.

– Ладно. Детективы Серрано и Баэна проводят обыск в квартире у Алехандро Спинолы. Ищут доказательства его связи с русскими и передачи «Горизонту» не подлежащей разглашению информации.

Фалькон поднялся к Эльвире. Секретарь пропустил его. Эльвира сидел со всех сторон обложенный бумагами и даже не предложил ему сесть.

– Не могу поверить, что ты осмелился проводить операцию без моей на то санкции.

– В любом другом случае я, конечно, такую санкцию испросил бы, но вы под страхом отстранения меня от работы запретили мне касаться Алехандро Спинолы, – сказал Фалькон. – При этом я понял, что в опасности находится не только сам Спинола, но из‑за него и другие люди, приехавшие в отель «Ла‑Беренхена». Поэтому я и вынужден был действовать без вашей санкции и разрешения на план операции.

– План?

– Импровизированный план, – поправился Фалькон. – Времени планировать что‑то по‑настоящему у меня не было.

– Ты знаешь, что заявил мне председатель Совета магистратуры вчера ночью? – сказал Эльвира. – Что ты преследовал и толкнул на смерть его сына!

– На самоубийство, хотите вы сказать, – поправил начальника Фалькон. – Напомню вам, что это случилось на глазах детективов Серрано и Баэны. И у водителя грузовика тоже на этот счет нет никаких сомнений.

– Посмотрим.

– Алехандро Спинола признался мне, что связался с Беленьким и Ревником за кокаин и уплату его карточных долгов. Что он делился конфиденциальной информацией насчет тендера на строительство на острове Картуха, передавая ее главному инженеру проектно‑строительного отделения «Горизонта» Антонио Рамосу. Вдобавок он предал своего кузена, познакомив того с Марисой Морено, выполнявшей задания русских, – сказал Фалькон. – Так что его еще и не так надо было преследовать.

– Остается только надеяться, что смерть Беленького, Ревника и Марисы Морено, а также упорное молчание Антонио Рамоса не помешают нам собрать убедительные доказательства в пользу твоих слов, – сказал Эльвира, покосившись на свои часы. – А пока что, старший инспектор Фалькон, я отстраняю вас от исполнения ваших служебных обязанностей на период расследования. Ваши полномочия будут переданы инспектору Рамиресу, вам же в одиннадцать часов надлежит покинуть это здание. Все. Вы свободны.

Выйдя от комиссара, Фалькон спустился к себе в кабинет, где в ожидании его старший инспектор Тирадо болтал с Феррерой. Фалькон сообщил ему последние сведения насчет Дарио, находившегося, как это выяснилось, в Марокко, заметив, что дело это, видимо, надо передать в НРЦ, который станет его вести в сотрудничестве с марокканскими властями. Не скрыл он и того, что самого его отстранили от службы, почему он и просит Тирадо сообщить Эльвире новости о Дарио. Тирадо ушел. Феррера в смущении взглянула на Фалькона и покачала головой. Закрывшись у себя в кабинете, он позвонил только что приехавшему в управление Пабло, перехватив того еще на лестнице. Вытащив письмо Якоба, перечитал его. Нелегкое дело ему предстояло.

Впустив к нему Пабло, Феррера сказала, что едет в Коста‑дель‑Соль, и прикрыла за собой дверь. Пабло в сердцах швырнул на пол свой портфель. Он был зол. Фалькон решил предоставить ему возможность начать разговор.

– С нами только что связалась разведка саудитов, – сказал Пабло. – Они совместно с британцами заявляют, что никого из членов королевского дома на судне не было, но сообщения в прессе на этот счет не будет еще по меньшей мере сутки. А что известно об этом тебе?

– Почти ничего, кроме того, что замешан тут родственник Саудитов. Якоб даже не сказал мне его настоящего имени.

– Ты играл в очень опасную игру, Хавьер, – сказал Пабло. – Он был заместителем министра обороны Саудовской Аравии.

– Подумать только, что бы было, знай вы это на прошлой неделе, – сказал Фалькон. – Или если бы об этом проведали американцы.

– Не уверен, что взрыв корабля в открытом море может считаться локальной операцией, касающейся лишь какой‑то одной из спецслужб.

– Разведка саудитов обратилась непосредственно к тебе или к кому‑то повыше?

– Ну а ты как думаешь? – сказал Пабло. – Я был вынужден действовать как через задницу и на клочке собственной территории. Едва Якоб сошел с самолета в Малаге, на хвост ему сел мой человек. После вашей с ним встречи в Осуне за ним следили уже двое – у фасада отеля и с тыла. И все же разработчики операции МИБГ ухитрились послать моторку, начиненную взрывоопасным горючим и с любителем у руля для выполнения невыполнимого. Нас обвели вокруг пальца…

– Но как я мог помочь тебе? – спросил Фалькон. – Ведь я же ничего не знал ни о моторке, ни о «Принцессе Бухре».

Пробурчав что‑то, Пабло уставился в окно с видом на раскаленную от солнца автостоянку.

– У меня возникла серьезная проблема, – сказал Фалькон, – и я решил обратиться к тебе за помощью.

– С чего бы это? Похоже, что любители сейчас приноровились действовать не хуже профессионалов, – сказал Пабло. – Это что, насчет Дарио?

– Отчасти да, – ответил Фалькон. – Но чтобы вызволить Дарио, мне сначала требуется убрать одного человека.

Молчание. Пабло обдумывал услышанное.

– Проблема состоит в том, – продолжал Фалькон, – что этого человека и тебе, и марокканцам очень полезно было бы допросить, но последней просьбой Якоба было не подвергать его пыткам. Он не хотел, чтобы человека этого замучили до смерти.

– В Осуне вы этого не касались, – сказал Пабло. – Это исключено. Иначе он должен был бы признаться тебе, что принял решение умереть. Значит, он каким‑то образом послал тебе весточку, но не по электронке. Может быть, письмом?

– Ты можешь ознакомиться с ним через минуту.

– А до этого тебе требуется мое согласие помочь тебе в проведении операции за рубежом, цель которой – уничтожение анонимного, но ценного для спецслужб источника информации, – сказал Пабло. – Пошел ты знаешь куда, Хавьер… Это единственное, что я могу тебе сказать.

– Могу отправить по тому же адресу.

– А вот этого тебе сейчас не стоит делать. Давай письмо.

Фалькон передал ему письмо и, откинувшись в кресле, стал ждать, пока Пабло прочтет.

– Мне нужна копия текста и позвонить, – сказал Пабло. – Тебе не трудно подождать в приемной?

Фалькон вышел. Через десять минут Пабло позвал его в кабинет.

– Похоже, что саудиты имеют мощные связи на самом верху, – сказал Пабло. – Министры обороны и иже с ними – люди весьма влиятельные, особенно когда они закупают оружие. Мне посоветовали всячески тебе содействовать. Но неужели ты, инспектор убойного отдела полиции, действительно собираешься это сделать?

– Хотя это вряд ли меняет дело, но от службы меня отстранили на время расследования событий этой ночи.

– Не смею любопытствовать.

– Должен признаться, что хоть и не люблю таким образом вершить правосудие, но это предсмертная просьба моего друга, а кроме того, единственный способ спасти Дарио. Живой Баракат не подпустит нас к мальчику, – сказал Фалькон. – И мне известно, что до твоего перевода в Мадрид ты работал в Марокко, а значит, сможешь мне помочь.

– Я могу помочь тебе с оружием, прикомандировать к тебе людей и уладить все с марокканцами потом, – сказал Пабло. – Или же поручить все дело профессионалу.

– Как ты можешь заключить из письма, речь тут идет о сугубо личных отношениях, о тонкостях их я не имею понятия, но думаю, что если Якоб остановил свой выбор на мне, то у него были для этого достаточные основания.

– Ну а что скажешь по поводу мальчика?

– Первым долгом тебе следует связаться с комиссаром Эльвирой и сообщить ему, что ты уверен в том, что Дарио находится в Марокко, и потому просишь снять старшего инспектора Тирадо с этого дела и прекратить поиски здесь. Как только я покончу с Баракатом, твои люди должны засекретить информацию о его гибели до момента спасения Дарио. Я не совсем понимаю, как я проникну в дом в Фесе, если мне не поможет жена Якоба Юсра или, возможно, его сын Абдулла.

– А каким образом ты доберешься до Феса?

– На машине до Альхесираса, а там на пароме до Сеуты. Могу попасть в Фес еще засветло.

– Мы забронируем тебе номер в «Отель дю Коммерс». Отель в тихом месте, на отшибе, там ты не будешь привлекать к себе внимания, как привлекал бы в «Пале‑Жамай» или «Дар‑Батха». Находится он тоже в старом городе, но в районе Эль‑Джедиды, а не Фес‑Эль‑Бали, где расположены и магазин Бараката, и дом семейства Диури, – сказал Пабло. – А как ты свяжешься с Юсрой?

– Позвоню ей. Она встретит меня в Фесе.

– Оставь машину в Мекнесе и встреться с ней там. При отеле «Баб‑Мансур» есть гараж. Мы организуем там тебе номер. А оттуда поедешь на такси, – сказал Пабло. – Нехорошо тебе светиться на машине с испанским номером. У Бараката в Фесе должны быть информаторы.

– Со мной поедет Консуэло.

– Серьезно?

– Это даже не обсуждается. Здесь она не останется.

– А стоит ей вообще говорить?

– Я уже сказал.

– Позвонишь мне из Сеуты, – сказал Пабло. – Наведаешься в отель «Пуэрта‑де‑Афрйка» и спросишь Альфонсо. Скажешь ему, что ты большой поклонник Пабло Неруды, и он обеспечит тебе переезд через границу.

 

Фалькон спустился в лабораторию судебной медицины, взял там несколько палочек для взятия проб на ДНК и прошел в комнату, откуда можно было наблюдать проводимый Рамиресом первый допрос Никиты Соколова. Он ждал момента вклиниться, но при этом его интересовало, удастся ли Рамиресу припереть к стенке русского. Те все еще топтались на предварительных вопросах. Переводчица сидела поодаль от стола между двумя мужчинами. Соколов склонился над столом. Голова его была в бинтах. Мощный торс придавал ему сходство с героем комиксов. Склоненное лицо, как ни странно, казалось опечаленным, словно ему не совсем было чуждо раскаяние, которое и могло вот‑вот проявиться. Иногда у него словно затекали руки, и тогда он заводил их за спину, выпрямляясь. В такие минуты лицо его утрачивало выражение скорби и становилось совершенно бесстрастным.

– Сейчас я суммирую для вас все вышесказанное, – проговорил Рамирес, заключая этим свою долгую вступительную речь. – Сегодня мы имеем все основания обвинить вас в пяти убийствах. Вывод этот бесспорен – имеются свидетели, к тому же в каждом из случаев мы располагаем отпечатками ваших пальцев, а в двух первых случаях на месте преступления остались и следы вашей крови. Я имею в виду убийства Мигеля Эстевеса и Хулии Вальдес в квартире Роке Барбы в Трес‑Миль‑Вивьендас в понедельник, 18 сентября. К ним следует приплюсовать убийство Леонида Ревника…

Рамирес сделал паузу, потому что в этом месте Соколов презрительно и смачно сплюнул на пол.

– Леонида Ревника, – продолжал Рамирес, – а также убийства Исабель Санчес и Виктора Беленького в отеле «Ла‑Беренхена», имевшие место во вторник, 19 сентября. Обвинение во всех этих убийствах будет вам предъявлено сегодня же утром. Вы меня поняли?

Переводчица перевела. Соколов опустил подбородок и кивнул, словно признавая правомочность вывода, ставшего завершением не один день проводившейся усердной работы. Глаза его были устремлены на лоб Рамиреса, как будто он выбрал это место для нанесения первого же удара, едва он выйдет из этой комнаты. Рамирес сохранял полное самообладание и был удивительно спокоен, хотя обычно на допросах он склонялся к стилю напористому и довольно‑таки агрессивному. Но тут он решил сменить тактику, посчитав, что этого русского никакой агрессией не проймешь.

– Поскольку пяти этих убийств вполне достаточно, чтобы упрятать вас за решетку пожизненно, вам ничто не мешает сообщить нам и о других совершенных вами убийствах, если вы хотите, чтобы мы их рассмотрели попутно.

Ответ Соколова всех удивил:

– Я охотно пошел бы вам навстречу, инспектор, но вам следует принять во внимание, что речь идет о моей работе. Не один год я был «исполнителем», служа в Коста‑дель‑Соль у Леонида Ревника и его предшественника, прежде чем переметнуться к Юрию Донцову на ту же роль. Мне давали имена людей, которых поручали убрать, и я отнюдь не всегда запоминал их. Это же была просто работа. Если вы напомните мне какие‑либо подробности или обстоятельства, то, возможно, я что‑нибудь и вспомню.

Рамирес на секунду был сбит с толку. Он ожидал упорного, воинственного молчания. А с таким противником ему надо было держать ухо востро. Фалькон заподозрил даже, что за грубой, устрашающей внешностью Соколова вполне может скрываться интеллигентный очкарик с портфелем и набором авторучек, любезный и услужливый.

Вслед за этим явилась догадка, что меньше всего для подобной работы подходит человек неуправляемый. Наоборот – тут требуется дисциплина, спокойствие, осмотрительность и ясный, не слишком сложно организованный ум. Возможно даже, что тяжелая атлетика – не самая плохая тренировка для такой работы.

– Я думал о Марисе Морено, – сказал Рамирес, заставляя себя вернуться к допросу. – Вы, конечно, были с ней знакомы.

– Да, был.

– Ее разрезали цепной пилой.

– Как вы, возможно, уже поняли, это не мой метод, – сказал Соколов. – Но иногда приходится угождать чуждым вкусам. Те двое, что это сделали, были настоящие звери, но их и воспитали на зверстве. Другого они и не знали.

– Где они сейчас?

– Погибли. В понедельник вечером их схватили люди Ревника и увезли… для проработки.

– Не это ли привело вас и Юрия Донцова вчера в отель «Ла‑Беренхена»? – спросил Рамирес. – Не была ли это месть?

– Я дам вам показания, инспектор, но хотел бы, чтобы вы за это гарантировали мне только одно.

– Не уверен, что вправе предоставить вам те или иные гарантии.

– Только одну, – сказал Соколов. – Я хочу, чтобы все, мною рассказанное, фигурировало на суде.

– Почему?

– Пусть люди в Москве узнают, что такое Леонид Ревник.

– Думаю, эта ваша просьба выполнима.

– Леониду Ревнику сход воров в законе в Москве поручил пресечь севильские операции Юрия Донцова. А произошло это потому, что Ревник сказал им, будто Донцов убил двух важных деятелей в Коста‑дель‑Соль. Но это было ложью. Ревник сам их порешил. Но убийство вора в законе непременно влечет за собой последствия, – сказал Соколов. – Вскоре наши пути поставок героина из Узбекистана оказались заблокированными. А затем в четверг в автомобильной катастрофе по дороге в Севилью погиб Василий Лукьянов.

– Значит, вчерашние события в отеле «Ла‑Беренхена» – это все‑таки месть?

– Уничтожив Леонида Ревника, я оказал вам услугу.

– Почему это?

– Он был связан с кое‑какими людьми. Политиками, – сказал Соколов. – И должен был убраться из Севильи в обмен на жирный кусок в Коста‑дель‑Соль.

– Зачем вам понадобилось расправляться с Марисой Морено?

– Она готова была расколоться. Было сомнительно, что она станет молчать.

– А что такого она знала?

– Знала людей – в лицо и по именам. Проведай она, что я перестал работать на Ревника, она могла решить, что сестра ее отныне в безопасности, и начала бы давать вам показания, – сказал Соколов. – Она могла бы признаться в том, что ее заставили закрутить роман со следственным судьей.

– С Эстебаном Кальдероном?

– Именно.

– Зачем вам это было надо?

– Для получения информации.

– А я думал, чтобы через нее добыть ключ от квартиры судьи.

– Тоже верное предположение.

– Так именно она передала вам ключ?

– Да.

– И как воспользовались вы этим ключом в ночь с седьмого на восьмое июня этого года?

– С его помощью проникли в квартиру судьи.

– Но судьи дома не было, не так ли?

Соколов глянул поверх него на смотровое окошечко.

– Там была его жена, – сказал он.

– Вы и были тем человеком, который проник в ту ночь в квартиру судьи?

– Да.

– Это вы убили жену судьи Инес Конде де Техаду?

– Если это ее имя, то да.

– Почему вы это сделали?

– Потому что так велел мне сделать Леонид Ревник.

– Знали ли вы причину, по которой он велел вам так поступить?

– Конечно. Мне надо было сделать так, чтобы выглядело, будто это судья убил свою жену, из‑за чего его отстранили бы от расследования севильского взрыва, – сказал Соколов. – Единственное, чего мы не ожидали, – это что он попытается избавиться от трупа. К счастью, я оставил человека следить за квартирой, он‑то и выдал судью полиции… не будь этого, тот мог бы и уйти от ответственности. А разве же это было бы справедливо, инспектор?

Рамирес и Соколов вперились друг в друга взглядами через стол. Переводчица тоже сидела вытаращив глаза.

– Нет, справедливым бы это не было, – сказал Рамирес и с бьющимся сердцем задал следующий вопрос: – Знаете ли вы, кто пятого июня две тысячи шестого года подложил в мечеть на улице Лос‑Ромерос в районе Сересо в Севилье взорвавшуюся на следующее утро бомбу?

– Я знаю, что организатором взрыва был Леонид Ревник, но кто подложил бомбу – мне неизвестно.

– Может быть, к этому причастны муниципальные инспекторы?

– Ничего не могу вам сказать, – отвечал Соколов. – Это не моя работа.

– Ну а как насчет убийства Лукрецио Аренаса и Сезара Бенито?

– Сезара Бенито в отеле «Холидей‑инн», что возле стадиона футбольной команды «Реал» в Мадриде, убил я, – сказал Соколов, – а Лукрецио Аренаса в его доме в Марбелье убил другой – тоже из людей Леонида Ревника.

– Назовите, кто он и можно ли его отыскать.

– Кто именно это сделал, мне неизвестно, а отыскать его вы, может быть, сумеете в борделе близ Эстепоны, где всеми делами заправлял Василий Лукьянов, – ответил Соколов.

– Вы были другом Василия Лукьянова, – сказал Рамирес. – Когда он попал в аварию, он ехал к Донцову, чтобы вступить в его банду. Он вез деньги и несколько дисков…

– Все это было выкрадено у Ревника, – сказал Соколов. – У нас были временные проблемы с оборотом, и эти деньги должны были помочь нам продержаться несколько ближайших месяцев. Теперь о дисках: Василий думал, что с их помощью мы сможем поучаствовать в строительном проекте здесь, в Севилье.

– И это все? – спросил Рамирес. – На этих дисках заснято множество людей, более шестидесяти. Кое‑какие из дисков зашифрованы, и просмотреть их мы не смогли.

– Юрий говорил, что диски, которые должен привезти Василий, разоблачают Ревника. С их помощью мы готовились заманить его в ловушку и убить. А что за люди там засняты, мне неизвестно, – сказал Соколов. – На зашифрованных дисках – все дела Ревника, связанные с Коста‑дель‑Соль. Они представляли для него большую ценность. Как и для налоговиков.

– Я должен выразить вам признательность за сотрудничество при первом же допросе, – сказал Рамирес.

– Как вы сами заметили, мне теперь терять уже нечего.

– Но ваши товарищи обычно предпочитают играть в молчанку с полицией.

– Те двое, которых убил Ревник, были ворами в законе. От них надо было откупиться, а не убивать. Раз Ревник пошел на это, а потом свалил вину на Юрия Донцова, то для меня он утратил право именоваться вором в законе, и я с чистой совестью расскажу вам все, что знаю о нем.

Фалькон вышел из комнаты и постучал в дверь допросной. Рамирес вышел с переводчицей, которая, извинившись, тут же удалилась.

– Прекрасно проведенный допрос, Хосе Луис, – похвалил Рамиреса Фалькон. – И не в твоем обычном стиле.

– По чистой случайности, Хавьер. Собирался‑то я больше напирать на цепную пилу и то, как они убивают женщин выстрелом в лицо, но знаешь, в присутствии переводчицы… Вот я и действовал помягче.

– Его можно было бы принять за интеллигентного человека, если бы не признание в семи убийствах, – заметил Фалькон.

– Что еще нам требуется у него выпытать? – спросил Рамирес. – Он, кажется, настроен говорить.

– Моего мнения не спрашивай, теперь это твое дело, Хосе Луис. А я должен через три минуты отсюда убраться, покинуть здание, – ответил Фалькон и сообщил ему о своем отстранении от службы. – Вот чем тебе стоит заняться, это еще раз просмотреть вместе с Кортесом и Диасом все лица на дисках и узнать, нет ли среди них членов строительной инспекции. Проверить данные по всем этим людям, просмотреть их досье, выяснить, нет ли среди них опытных электриков, возможно даже имеющих армейский опыт. Допроси их – может, расколются. Думаю, что и это содержится в лукьяновских дисках – ключ к разгадке севильского заговора.

Они обменялись рукопожатиями, похлопали друг друга по плечу, и Фалькон направился к лестнице.

– Да, и еще одно, Хосе Луис: Феррера и Перес едут сейчас в лукьяновский бордель, чтобы вызволить оттуда сестру Марисы Морено. Из слов Соколова ясно, что люди там задействованы опасные. Обеспечь нашим подмогу, прежде чем они войдут туда.

– Тебя скоро вернут, Хавьер, – сказал Рамирес. – Они же не смогут…

– Не сейчас, Хосе Луис, – прервал его Фалькон и, подняв руку в мимолетном приветствии, поднялся по ступенькам.

 

31