Оценки перемен последнего десятилетия

* Приведено соотношение позитивных («больше пользы») и негативных («больше вреда») ответов.
Не надо забывать, что само признание факта «больших перемен» далеко не равнозначно их одобрению и - еще менее - их восприятию как утвердившихся и привычных. Для большинства населения произошедшие перемены остаются болезненными и непривычными. Общий фон ностальгии по прошлому («до 1985 года») сохраняется и даже становится все более отчетливым. Об этом свидетельствуют, в частности, ответы на вопрос «Было бы лучше, если бы все в стране оставалось таким, как до 1985 года?». Показательно, что доля утвердительно ответивших на него существенно выросла по сравнению с 1994 годом (58% против 44%). Не согласных с такой точкой зрения стало несколько меньше (27% против 34%), меньше стало и затруднившихся с ответом (15% против 23%). Только у молодежи (до 25 лет) и у высокообразованных сейчас преобладают предпочтения к переменам.
Если же перейти к переменам в различных сферах общественной жизни, распределение позиций изменяется и даже «средние» показатели выделяются на том же негативном фоне (см. табл. 1). Из таблицы видно, что за последние пять лет ухудшились оценки свободы слова, многопартийных выборов, сближения России с Западом, практически без перемен осталось отношение к свободе выезда, улучшились оценки свободы предпринимательства и - в наибольшей мере - права на забастовки, которое сегодня одобряют все категории населения, за исключением сельских жителей. (Можно предположить, что последний сдвиг - единственный из всего рассмотренного ряда случай, когда происходит поворот от преимущественно негативных оценок к преимущественно позитивным - отражает ситуацию после серии демонстративных, отчасти и успешных, забастовок последних лет с требованием выплаты задолженности по зарплате.)
Но как человек приспосабливается к потоку изменений и переломов, захвативших общество? Это извечная задача, практически стоящая перед «средним», «массовым» человеком в любых переломных ситуациях независимо от знака их оценки или степени понимания ситуации. Оценить адаптивные способности респондентов мы попытались, предложив варианты поведения в переходное время (см. табл. 2).
Таблица 2

Варианты поведения в переходное время (в %)

Сравнивая данные за 1999-й и 1994 год, легко увидеть, что растет число считающих себя «неприспособленными», значительно чаще указывается необходимость «вертеться» (что, скорее всего, означает понижающий вариант социальной адаптации), стабильно мала доля ссылок на «новые возможности» (повышающая адаптация). Правда, здесь следует отметить, что по данным других исследований ВЦИОМ (типа «Экспресс», апрель 1999 г., 1600 опрошенных), где проблема приспособления к переменам рассматривается иначе, 48% считали, что большинство населения уже приспособилось или вскоре приспособятся к переменам, а 43% - что люди «никогда не смогут этого сделать». Аналогичный вопрос, обращенный к семье респондента, дает даже несколько более «адаптивные» результаты (53% семей уже приспособились или надеются, что вскоре это сделают, а 40% «никогда не смогут»).
Естественно, существует корреляция между позитивным отношением к переменам и готовностью приспособиться к новым условиям. Тем не менее приспосабливаться приходится всем, поэтому мера адаптации населения (в том числе субъективной и потенциальной) - один из важнейших показателей общественного состояния.
Разрушение привычно «советских» систем государственной опеки и контроля привело к заметному изменению (по крайней мере на декларативном уровне) оценок и ожиданий в отношении государства. Об этом свидетельствуют данные таблицы 3. Различия в оценках весьма показательны. За прошедшие 10 лет практически исчезла позиция «государство дало нам все...» резко снизилась готовность жертвовать чем-либо для блага государства. Укрепились, притом значительно, две позиции: «ничем не обязаны государству» и «мы должны стать свободными людьми». Иными словами, возросло демонстративное отчуждение человека от государства и столь же демонстративная приверженность упрощенной, но все же демократической модели («заставить государство»). Кстати, чаще всего эту позицию выражают те, кто полагает, что человек несет ответственность за действия своего правительства.
Таблица 3

«Государство и мы» (в %)

Несложный анализ показывает, что за отмеченными сдвигами стоят не столько внедрение в сознание демократических принципов, сколько недовольство нынешними возможностями государства. Представление о том, что граждане «ничем не обязаны» государству, реально служит оправданием широко распространенного лукавства по отношению к государственным институтам, выражающегося в неисполнении законов, уклонении от уплаты налогов и т. д., при распространенном убеждении в том, что само государство еще в большей мере лукавит со своими гражданами.
Отторжение от обязанностей по отношению к государству отнюдь не означает поэтому освобождения человека от государственной зависимости. Последняя лишь обретает в общественном мнении обоюдолукавый характер.
Свое собственное положение респонденты исследования 1999 года описывают следующим образом. Лишь 5% считают, что они являются полноправными гражданами России, имеющими возможность влиять на власти через выборы, печать и др., 27% оценивают себя как людей, жизнь которых во всем зависит от вла0ти, от государства, а 57% заявляют, что живут, полагаясь во всем только на себя и не рассчитывая на государство. Остальные затруднились с ответом.
Такое распределение ответов, если понимать его буквально, наводит на аналогию с какой-нибудь республикой свободных фермеров XVIII века, где большинство на государство действительно не рассчитывало, не помышляло ни о государственных пенсиях, ни об иных государственных гарантиях... Однако на самом деле перед нами в данном случае, скорее, декларация настроений и пожеланий, чем реалистическая картина ситуации. Ведь в ответах на другие вопросы исследования те же люди, которые заявляют, что «полагаются только на себя», надеются на гарантированный государством минимальный доход, считают важнейшими правами человека право на государственное обеспечение, на гарантированные государством прожиточный минимум и трудоустройство. 71% опрошенных в данном исследовании считает, что «государство должно заботиться о благосостоянии каждого гражданина». Да и нынешние формы «русского бунта» (в основном против задержек зарплаты) - это преимущественно претензии, прошения, требования, адресованные тому же государству.
Критическое отношение к сегодняшним государственным институтам создает благоприятные условия для все более позитивных оценок еще недавно отвергаемого советского прошлого и характерных для него деятелей. Согласно данным третьей волны исследования, значительной части, если не большинству, опрошенных 1999 года прежние руководители советских времен кажутся не только более сильными, но и более честными, и более авторитетными, и более заботливыми, и т. д.
Наконец, вполне реальное и важное значение имеет демонстрируемая подавляющим большинством опрошенных зависимость от символов государственного величия. Лишь 14% считают, что Россия сегодня остается «великой державой», но 78% уверены, что страна должна быть ею. В критических ситуациях - наподобие «балканского кризиса» марта-апреля 1999 года (для российского общества он оказался кризисом государственной политики и массового политического сознания) - такие ожидания могут превращаться в опасную политическую силу.
Правда, если побудить опрошенных уяснить самим себе, что входит в понятие «великая держава» (с помощью той же анкеты), то оказывается, что большинство вкладывает в него вполне «мирное» содержание - высокий экономический потенциал (64% упоминаний), высокий уровень благосостояния (63%), уважение со стороны других стран (35%), великая культура (31%), и только после этого следует военно-ядерное могущество (30%).
К двусмысленности отношений в системе «человек-государство» нам еще придется возвращаться при рассмотрении других проблем исследования.
За время наблюдений изменились практически все референты моральной ответственности человека. Об этом свидетельствуют данные, обобщенные в таблице 4. Из таблицы видно, что уровень осознаваемой ответственности «за родственников» почти неизменен и потому может служить точкой отсчета для оценки сдвигов в других параметрах. Наиболее заметными оказываются сдвиги, происшедшие между первой и второй волнами исследования - до 1994 года. За это время значительно слабее стали обозначаться показатели ответственности человека перед властью, страной, предприятием, этнической группой. В дальнейшем ситуация как будто стабилизируется - все, что могло измениться, уже изменилось.
Таблица 4

«Несет ли человек моральную ответственность?..»

Кто мы

В переломной ситуации очень важна проблема идентификации человека в различных социокультурных, групповых, исторических рамках². В таких условиях она становится одной из самых напряженных. Обратимся к опробованной в 1989 году модели «горделивой» идентификации (см. табл. 5).
Таблица 5

«Кем вы осознаете себя с гордостью?» (в %)

Примечательно, что некоторые направления «горделивой» идентификации, как социальной, так и групповой («сын своего народа», «хозяин на своей земле», «специалист в своем деле», «член своей компании», «работник своего предприятия», «представитель рода человеческого»), спустя 10 лет представлены почти такими же числами. Чаще всего, как и ранее, упоминаются /'поколенческие» оси идентификации (дети - родители), причем эти показатели возросли. Существенно укрепились «локальные» оси (свой город, район). Наиболее важным видится изменение национально-государственных рамок идентификации: «русское» не только вытесняет «советское» в качестве ведущего социального деноминатора, но отмечается значительно чаще, чем «советское» 10 лет назад. Видимо, в 1989-м признак «советского» указывался, скорее, как привычный и официальный, а признак «русского человека» к 1999-му приобрел значение некой спасительной гавани после периода замешательства и пертурбаций. Тенденция самоутверждения «русскости» (равно как и социальное содержание этого признака) видна и по другим данным исследования.
Разрушение «советских» рамок и стереотипов сознания - при неразвитости структур личностного самоопределения - почти с неизбежностью приводит к увеличению и даже гипертрофии функций национальной идентичности - прежде всего негосударственной (языковой, исторической, мифологической, этнической). Причем в условиях доминирующей в массовом сознании негативной и критической составляющей в данном случае востребованным оказывается «позитив», т. е. набор признаков, годящихся для опорной конструкции. Время «перестроечного гиперкритицизма кажется далеко и безвозвратно ушедшим: люди ищут, акцентируют или приписывают положительные качества.
Рассмотрим некоторые результаты отслеживания «образа наций», которые предлагаются программой «Советский человек». У исследователей была возможность сопоставить показатели трех опросов относительно «качеств русских» с данными 1999 года о том, какие характеристики респонденты приписывают сами себе (см. табл. 6). Получается, что за прошедшие 10 лет русские «сделались» (в собственном массовом воображении) значительно более энергичными, гостеприимными, открытыми-простыми и даже более трудолюбивыми. Все эти сдвиги можно отнести к динамике комплекса самоутверждения. Его обратная сторона - переживание собственной униженности, которое стало более явным после опроса 1994 года. Зато реже респонденты бичуют себя за непрактичность и безответственность, чаще указывают на религиозность. При этом на протяжении всего десятилетия на одном уровне сохраняется показатель лени как национальной особенности.
Таблица 6

«Образ нации» и «образ человека» (в%)

Интересно сравнение личных характеристик с общенациональными. Оно показывает, что «средний» человек считает себя более энергичным и трудолюбивым, лучше воспитанным, далеко не столь униженным, ленивым и безответственным, а также менее религиозным по сравнению со своими - воображаемыми, конечно, - соплеменниками.
Таблица 7

«Что в первую очередь связывается у вас с мыслью о нашем народе?» (в %)

Обратимся теперь к другой группе показателей, относящихся к той же проблеме. В таблице 7 обобщены результаты ответов на вопрос о том, что в первую очередь связывается у респондента с мыслью о нашем народе. Как видно из приведенного сопоставления данных трех этапов исследования, идентификация с «большой» родиной (национально-государственное самоутверждение и самоотождествление) с 1994 года заметно уступает место идентификации с «мало» родиной («место, где родился и вырос»). С этого же времени возросло значение «территориального» фактора. Видимо, это связано не столько с «почвенными» ориентациями, сколько с вполне актуальной проблемой утверждения российского места в постсоветском пространстве.
Особенно важен при исследовании самоидентификации россиян анализ параметров социального времени. И здесь обращает на себя внимание растущее от этапа к этапу значение исторических параметров, к которым относятся и персонализованные показатели, т. е. оценка «великих людей». В таблице 8 показаны изменения, произошедшие за 10 лет в оценках значительных событий XX века. Таблица 8

Значительные события XX века (в %)

В числе изменений, заслуживающих особого внимания, дальнейшая акцентировка немногих «успешных», «утверждающих» событий: победный 1945-й и полет Ю. Гагарина. Растущее внимание к ним - своего рода поиск точек опоры в историческом потоке. Другой аспект исторической идентификации человека - разделение исторических эпох на позитивные и негативные. В таблице 9 отражены оценки периодов истории нашей страны XX века. Здесь приведено соотношение оценок «принесло больше хорошего» и «принесло больше плохого».
Видно, что за пять последних лет заметно изменились к лучшему оценки периодов правления И. Сталина и Л. Брежнева, к худшему - оценки времени М. Горбачева. Практически без изменений осталось соотношение оценок периодов революции и хрущевской «оттепели». В соответствии с доминирующими общественными настроениями наиболее негативные оценки относятся к периоду правления Б. Ельцина. Это означает, что единственно реальной (т. е. сохраненной в «живой» памяти значительной части населения) и единственно позитивной кажется сегодня эпоха, названная когда-то «застоем».
В третьей волне исследования был использован еще один подход к проблеме исторической идентификации - выяснение ценностно-отмеченных моментов российской истории, вызывающих у опрошенных чувства гордости или, напротив, стыда и огорчения.
Таблица 9