За Каина будет отомщено семикратно,

а за Ламеха – семьдесят раз и семикратно!» (Быт 4:23-24)[60].

Так что на фоне этой воинственности Ламеха становится ясным, что заповедь «око за око и зуб за зуб», которая ограничивала реакцию человека на зло равным, «справедливым» воздаянием, была одним из оснований правопорядка, установленного в мире греха и зла. Знаменитый принцип ius talionis был известен почти всем народам Древнего Востока, а также грекам, римлянам и египтянам, где он примитивные законы личной кровной мести вводил в рамки государственной правовой нормы.

И вот этому общественному юридическому принципу уголовного права Иисус Христос противопоставляет личный этический принцип отказа от сопротивления злу и отказа от всякого требования мести за причиненное тебе зло. Этот личный этический принцип вовсе не отвергает судопроизводство, право и обязанность власти в интересах общественного порядка наказывать за преступления и требовать возмещения за причиненное зло. Тем более заповедь Иисуса не отвергает общественную обороноспособность, долг государства охранять свое население от внешнего врага. Заповедь Иисуса Христа направлена не на существующие общественные институты, но, как и все Его прочие нравственные требования, на отдельного человека, на состояние его сердца. Эта заповедь как волю Божию возвещает мирное состояние духа, доброжелательность и любовь, которая отказывается от поисков и требований своих прав, отказывается от государственной защиты своего права на месть или возмещение.

Однако, приступим к более детальному рассмотрению текста. «А Я говорю вам: не противься злому». Здесь под «злым» следует понимать человека, который причиняет тебе зло. Далее в Евангелии приводятся четыре примера, которые идут как бы по убыванию степени «зла»: прямое насилие или оскорбление, судебный процесс, принуждение и обременяющая тебя просьба, которую и злом-то назвать нельзя. – Надо сказать, что, независимо от нравственного или богословского содержания, уже текст сам по себе ставит ряд трудноразрешимых вопросов.

Начнем с первого примера в стихе 39. Непонятно, почему Матфей упоминает «правую щёку», а не просто «щёку», как у Луки? Может быть, это указание на нечто особенно оскорбительное? Обычно ведь пощечина дается по левой щеке. А удар в правую щёку предполагал, что этот удар производится тыльной стороной правой руки. Именно это и было оскорбительным. Вероятно, потому, что так, мол, ты показываешь, что боишься запачкать свою ладонь. Или Матфей просто хотел как-то конкретизировать заповедь Иисуса Христа и непроизвольно ввел в текст эту «правую щёку» из риторических соображений. Если бы евангелист сделал это принципиально и сознательно, то смысл оказался бы странным: после того как ты получил большее оскорбление, то есть удар по правой щеке, ты должен также принять и меньшее.

Второй пример в стихе 40 предполагает ситуацию суда с наложением ареста на имущество должника. Бедный должник обязан отдать в залог свою нижнюю одежду (рубашку, хитон). То, что он сверх того должен отдать и свою верхнюю одежду (плащ, гиматий), означает чересчур большое требование, ибо верхняя одежда несравнимо дороже нижней одежды. К тому же здесь видно непрямое противоречие к ветхозаветному установлению о залогах. Бедняку, который вынужден отдать в залог свой плащ, по закону следует вечером этот плащ вернуть, чтобы человек мог укрыться им ночью. Этот замечательный закон изложен в Книге Исход: «Если возьмешь в залог одежду ближнего твоего, до захождения солнца возврати ее, ибо она есть единственный покров у него, она – одеяние тела его: в чем будет он спать?» (Исх 22:26-27). – Может быть, евангельское изречение подразумевает, что вообще не следует впутываться в судебную тяжбу и, если ты должник, лучше отказаться даже от минимума прав, положенных бедняку? Отказаться даже от ночного покрова? Не очень понятно. Вопрос остается.

Третий пример дан в стихе 41: «кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два». Что касается «поприща», то это славянский перевод слова mi,lion, которое означало римскую милю, равную примерно полутора километрам. Предполагают, что речь идет о принудительной повинности, принятой римскими оккупационными властями. Угроза быть призванным для выполнения принудительных обязанностей постоянно висела над людьми. Любого иудея можно было принудить к выполнению тяжелой работы. Вспомним Симона Киринеянина, которого римские воины принудили нести Крест Иисуса Христа. Отказаться он не имел права. Римские воины и чиновники могли обязать любого местного жителя предоставить провиант, быть проводником и обеспечить вьючным транспортом, чтобы везти поклажу на расстоянии одной мили. В нашем случае, скорее всего, надо думать о сопровождении в качестве проводника в малознакомой местности. Но и в этом случае непонятна излишняя, не требуемая от тебя никакими властями угодливость. Требуют идти одну милю, а я пойду две. Зачем? Снова непонятно.

Четвертый пример в стихе 42 – «просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся». Конечно, это и не зло вовсе, а только просьба, которая, возможно, обременительна. И здесь Иисус Христос не отступает от нравственных норм Своих современников. Предоставление займа предполагалось ветхозаветным Законом. При этом ссуда должна быть беспроцентной: «Если дашь деньги взаймы бедному из народа Моего, то не притесняй его и не налагай на него роста» (Исх 22:24). Конечно, это было сопряжено с риском, что деньги к тебе не вернутся, особенно если приближался субботний год, когда по Закону все долги должны были быть прощены: «В седьмой год делай прощение. Прощение же состоит в том, чтобы всякий заимодавец, который дал взаймы ближнему своему, простил долг и не взыскивал с ближнего своего или с брата своего, ибо провозглашено прощение ради Господа [Бога твоего]» (Втор 15:1-2). Дать просящему взаймы рассматривалось Законом как богоугодная милость. Со временем она стала считаться хотя и не юридической, но нравственной обязанностью: «Кто оказывает милость – тот даёт взаём ближнему, и кто поддерживает его своею рукою – тот соблюдает Заповеди. Давай взаймы ближнему во время нужды его и сам в своё время возвращай ближнему» (Сир 29:1-2).

На вопросы, поставленные в случае примеров со щекой, с рубашкой и с «поприщем», мы не можем ответить однозначно: уж слишком они парадоксальны и далеки от привычной житейской практики. Но это ведь и не так важно, ибо приведенные примеры согласны в одном: Они призывают учеников Иисуса Христа к нравственному преображению: не реагировать злом на зло. Более того, они призывают сознательно отвечать на зло добром.

Гораздо важнее другие, более существенные вопросы, возникающие при чтении пятой антитезы: Насколько эти заповеди должны пониматься буквально? То есть направлены они на действие? или на настроение? Чего желает Иисус своими неожиданными, даже шокирующими требованиями? Кому они адресованы? Из какой ситуации они могут быть поняты?

Вообще говоря, увещание к терпению неправды было распространено в античной Греции. Об отказе от применения силы можно прочитать у разных философов, начиная с Сократа, каким мы его знаем из диалогов Платона, и заканчивая стоиками. Тем более в Ветхом Завете рассыпаны проблески милосердия: «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев 19:18). «Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напои его водою» (Притч 25:21). «Не говори: "Как он поступил со мною, так и я поступлю с ним"» (Притч 24:29).В иудействе увещание к отказу от мести ближнему и к терпимости по отношению к индивидуальному врагу особенно явственно тогда, когда все это не связано с нарушением Закона Божия. Часто призыв к отказу от личной мести связан с мыслью о Суде Божием. В Книге Второзакония Господь Бог говорит: «У Меня отмщение и воздаяние» (Втор 32:35). А в поздней Книге Премудрости Иисуса сына Сирахова читаем: «Мстительный получит отмщение от Господа, Который не забудет грехов его. Прости ближнему твоему обиду – и тогда по молитве твоей отпустятся грехи твои. … Помни Заповеди – и не злобствуй на ближнего … Удерживайся от ссоры – и ты уменьшишь грехи» (Сир 28:1-2.7.9). Разумеется, здесь везде говорится о «ближних», о «сынах народа твоего», то есть о твоих единоверцах и единоплеменниках, об израильтянах. Отказ от мести по отношению к «дальнему», то есть к иноплеменнику, к язычнику в Ветхом Завете не стоял на повестке дня. Но мы должны помнить, что для христианина «ближним», в отличие от ветхозаветного иудея, является всякий человек независимо от его рода или веры. И для Церкви, внутри Церкви, заповедь о непротивлении злу стала нравственно нормативной (не юридически, а именно нравственно). Мы многократно встречаемся с этой заповедью уже в самых ранних писаниях Нового Завета, в посланиях апостола Павла, который, цитируя Ветхий Завет, пишет: «Никому не воздавайте злом за зло, но пекитесь о добром перед всеми человеками. Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми. Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь. Итак, если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напои его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром» (Рим 12:17-21).

Примеры непротивления, которые привел Иисус Христос, сформулированы очень конкретно и заостренно. Если их понимать буквально, они кажутся неубедительными, даже абсурдными. То, что, подставив в драке другую щёку, можно внутренне «победить» врага, так что он действительно ощутит на своей голове «горящие уголья» покаяния (Рим 12:20), довольно сомнительно. Уже святой Игнатий Богоносец в своем Послании к Римлянам свидетельствовал о совсем ином опыте. Солдаты, которые истязали христианских мучеников, от оказанных им благодеяний зверствовали еще больше: становились еще свирепее: «На пути из Сирии до Рима, на суше и на море, ночью и днем я уже борюсь со зверями, будучи связан с десятью леопардами, то есть с отрядом воинов, которые от благодеяний, им оказываемых, делаются только злее» (Игнат. Рим 5:1). А разве история Страстей Христовых не показывает нам того же? – И затем: почему бедняк после того как суд повелел ему отдать в залог рубашку должен отдать еще и свой плащ? Это ведь просто залог! Абсолютно непонятно. – И далее: усердное сотрудничество с оккупационной властью тоже не есть средство ускользнуть от каких-то преследований. Лучше уж оставаться неприметным и делать только то, что положено. Рекомендуемое сотрудничество не есть средство преображения политического врага и, конечно, не средство пассивного сопротивления, как в случае Махатмы Ганди. – Нет, заповеди Иисуса в качестве разумных советов для практики так сказать «обезоруживающей любви к врагам» мало подходят. Да и вообще, вполне ведь может случиться, что ударивший с удовольствием ударит еще раз, что бедняк замерзнет без одежды и что вражеская оккупационная власть только усилится от твоей услужливости!

И все же в истории толкования буквальное понимание заповеди о непротивлении занимало большое место. Никакая другая антитеза Иисуса Христа не вызывала таких жарких споров как антитеза о непротивлении злому. И так до сего времени. Существовали и приверженцы, и, конечно, критики принципа, изложенного в пятой антитезе. Если говорить о приверженцах, то среди буквально понимавших слова Господа, не вдаваясь в подробности, можно назвать два направления в толковании: а) «строго-буквальное» и б) «смягченном».

Строго-буквальное направление в Древней Церкви, до Константина Великого, то есть до IV века, отрицало участие христиан в армейской службе. А надо сказать, тогда многие солдаты уже обратились в христианство. Но ведь воинская служба предполагает кроме всего прочего, убийство. А это – проблема! Читаем, например, в канонах св. Ипполита[61]: «Лица, обладающие полномочием убивать, или солдаты не должны убивать вовсе, даже если они получают приказ… Никто из христиан не должен идти на войну и становиться солдатом… Начальствующий, который носит меч, да не берет на себя грех пролития крови» (КИ, 13-14). В этом случае преимуществовало буквальное понимание изречений Иисуса. Вот еще пример строго-буквального толкования: слова стиха 40 («кто захочет …взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду») Тертуллиан распространяет на всё имущество и хочет отдать вообще всё, если только при этом ничто не угрожает его вере. В одном из древних комментариев на Евангелие от Матфея[62] сказано: «Если ты ответишь ударом на удар, ты тем самым отрекся от ученичества Христова, не словами, но делами».

Но в послеконстантиновскую эпоху наступает резкий перелом. Теперь уже, напротив, отлучались от Церкви покидавшие службу солдаты-христиане[63]. Представителей буквального толкования теперь следует искать не в церковном mainstream’е, но среди еретиков, в небольших отколовшихся группах, как христианских, так и псевдохристианских: в XII- XIII веке это религиозное движение вальденсов, но и Франциск Ассизский; в XIV веке это Джон Виклиф; в XV-XVI веке Эразм Роттердамский, анабаптисты; в XVII веке квакеры; в последние столетия это Лев Толстой, резко критиковавший построенное на насилии правовое государство; Махатма Ганди, который испытал влияние Толстого, Альберт Швейцер, христианские пацифисты, многие представители так называемого «черного» богословия, свидетели Иегóвы и так далее. Это всё представители буквального толкования.

Отцом «смягченного» толкования, как католического, так и евангелического, является блаженный Августин. В своем трактате «De Civitate Dei» («О Граде Божием») он описывает историю человечества как сосуществование двух общностей – Града Божия (Civitas Dei) и Града Земного (Civitas terrena). Люди, входящие в Град Божий, живут по установленным Богом законам, а обитатели Града Земного – по законам грешного мира. Каждому человеку приходится жить одновременно в «двух градах», и блаженный Августин пытался снять остроту противоречия между заповедью Иисуса Христа и требованиями земного государства. Заповеди, – писал он, – относятся «более к внутреннему приготовлению сердца…, чем к делу, происходящему публично». Живущий в государстве находится в ситуации, подобной отцу, который должен наказывать своего сына. Иногда необходимо предпринимать такие действия, когда «должно поступать скорее по соображениям пользы, нежели по воле Божией». К таким вещам блаженный Августин относил войну, которая ведется «по возможности милосердно». Такая война в Граде Божием называется «праведной, справедливой»[64]. Сюда же относится и наказание, если оно совершается в праведном духе, то есть без ненависти, и даже – при необходимости – смертная казнь.Впрочем, при наказании решающим фактором является исправление виновного, то есть то милосердие, которое руководствуется заповедями Христовыми. От строго-буквального понимания заповедей Иисуса уклонялись различными способами. Так, например, «подставить щёку» аллегорически толковалось в смысле предъявить правое учение в ответ на нападки еретиков (блаженный Иероним, Толкование на Мф 5:40). Появилась двойная этика: запрещалось носить и, разумеется, использовать оружие только клирикам, запрещалось участвовать в суде только монахам. Во всяком случае, с общественной неправдой считалось необходимым бороться. И это, конечно, правильно.

Как бы то ни было, все упомянутые толкования – строго-буквальные или смягченно-буквальные – признавали и принимали заповедь Иисуса Христа. Однако словá Спасителя часто подвергались также ожесточенной критике и высмеиванию. Критикам они казались враждебными жизни, чрезмерными, разрушающими культуру человеческих отношений, ибо они, мол, отрицают всякий правовой порядок и возводят в нравственный принцип бесправие и беззащитность. Так, например, иудейские писатели объявили заповедь Иисуса бессмысленной и ее неотмирному принципу противопоставили героический принцип фарисеев – принцип принятия этого мира и стремления его улучшить, даже путем иногда неизбежного насилия. На этом пути появлялись различные коммунистические утопии.

Однако, как приверженцы-буквалисты, так и критики заповеди Христовой исходили из ложного взгляда, будто Иисус желал вместо Ветхого Закона в этом мире, полном греха и зла, ввести Новый Закон, изменить правопорядок, заменив его порядком чистой любви, которая не знает ни сопротивления, ни воздаяния. Разумеется, это не так, и Господь Иисус Христос не был утопистом. Он обращается с призывом не к государству и его правопорядку, но к каждому отдельному человеку, которому он возвещает новую этику, этику иного Царствия. Господь взывает к нравственному преображению человека, а не к механическому буквальному исполнению Его заповедей.

Ведь вслушаемся, вчитаемся: в речах Иисуса Христа сокрыт совершенно сознательный вызов. В них говорится о чем-то странном, неприемлемом, шокирующем, о символическом протесте против порочного круга насилия. И, надо сказать, окружение Иисуса прекрасно понимало пророчески-символический характер Его речей. Да, так говорили пророки: вызывающе и парадоксально. Никому и в голову не могло тогда прийти их примитивно-буквальное понимание. Было бы наивным требовать от иудеев, внимавших словам Иисуса Христа, буквальное следование принципу «непротивления злу». И любому современному обществу наивно предлагать этот принцип как житейское правило. В противном случае действительно рухнул бы весь правопорядок на земле. А ведь Сам Иисус Христос в начале Своей проповеди заявил: «доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из Закона» (Мф 5:18). Там речь шла о Законе Моисея. Но ведь, с известными оговорками, эти слова можно отнести и к любому закону. Иными словами, для мира, в котором царит грех, просто не могут не действовать законы этого мира, в том числе и законы воздаяния за преступления, законы сопротивления злу и его ограничения. Иначе этот мир превратился бы в некое подобие ада.

Нет, еще раз повторим: заповедь Иисуса – не призыв к ниспровержению правового порядка за земле, который будет длиться, пока существует эта земля. Его заповедь – призыв к внутреннему обновлению человека, созданного по образу Божию, а не по образу вынужденного бороться за существование зверя, нападающего или обороняющегося.

Выраженная в отрицательной форме «не противься злому» заповедь Иисуса Христа выражает положительную психологическую позицию. Она призывает не к рабской морали примирения со злом, но к высшей степени самообладания в гуще зла и насилия и к такой нравственной силе, которая бесконечно превосходит «героизм» «Ламеховой» воинственности и готовности оказать сопротивление. Следовать звериному инстинкту Ламеха куда как легче, чем овладеть своими инстинктами. Однако было бы неверным ограничивать заповедь об отказе от мести чистой субъективностью, сводить ее исключительно к психологии, к чему-то внутреннему. Разумеется, она призывает и к соответственному активному поведению, в котором выражается протест и вызывающий контраст по отношению к царящему в мире насилию. Как может проявиться эта внешняя «активность» непротивления? – Множеством способов. Единого рецепта нет: всё зависит от конкретной жизненной ситуации.

Так например, не столь уж часто случается, что нас бьют по лицу. Но в жизни каждого бывают моменты, когда нам наносится какое-нибудь явное или мнимое оскорбление. Если же христианин следует заповеди Христовой, то он, по примеру Господа, научится не только не мстить, но даже не возмущаться и не выходить из себя по поводу нанесенной обиды. – Или в случае примера суда, рубашки и верхней одежды, которую по Закону нельзя было взять у человека в залог. Так вот, за этим примером стоит мысль о том, что христианин не станет всенепременно цепляться за свои права, не станет судиться по любому поводу, не терпя ни малейшего ущемления своих прав или достоинства. – То же и в случае принуждения к нежелательной работе. Можно отработать свой необходимый минимум, от которого никуда не денешься, и таким образом показать, как ненавистна тебе твоя обязанность. А можно выполнить работу не только хорошо, но и лучше, нежели от тебя ожидают. И твое настроение поднимется, и работодателю будет приятно. – Это случайные примеры. Жизнь неизмеримо сложнее и богаче. Но совершенно ясно, что заповеди Христовы, – пусть незаметно на кратком промежутке исторического времени, – оказывали и продолжают оказывать влияние на человечество, уменьшая агрессивность и порывы мстительности. Но об этом – в следующей беседе.

Беседа № 22.

Сегодня мы подходим к концу так называемых «антитез» Нагорной проповеди Иисуса Христа, которые находятся в 5-й главе Евангелия от Матфея. Этих «антитез» – шесть. Все они характеризуются таким противопоставлением: «Вы слышали, что сказано древним, … А Я говорю вам…». Сегодня – последняя, шестая «антитеза» – О любви к врагам.