Разочарование - Песнь 6. Куплет 1. — КиберПедия 

Типы сооружений для обработки осадков: Септиками называются сооружения, в которых одновременно происходят осветление сточной жидкости...

Биохимия спиртового брожения: Основу технологии получения пива составляет спиртовое брожение, - при котором сахар превращается...

Разочарование - Песнь 6. Куплет 1.

2017-09-26 179
Разочарование - Песнь 6. Куплет 1. 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

 

Разочарование – это тонкая стальная игла, попавшая в ваш организм, по несчастливой случайности внедрившаяся под кожу и от места внедрения движущаяся по венам к сердцу. Разочарование несет в себе Смерть, а потому неизбежно. Ты не знаешь, где тебя ждет роковой укол, но он ждет тебя обязательно. Он ждет тебя среди бумаг и отчетов, составляемых тобой каждый день, среди рутинной пыли, опостылевших людей и лиц; он ждет среди сутолоки баров по выходным, среди плещущегося алкоголя, в бархатной коже женщин, в надеждах на будущее, везде. И тебе не уйти. Как если бы все мы вдруг стали кем-то еще…

Разочарование – неминуемый итог всего, а потому нет смысла бежать от него. Однажды, водя компьютерной мышью по поверхности стола, вглядываясь в мерцание монитора, прогоняя в уме запомненные раз и навсегда фразы, повторяя их в телефонную трубку, ты запнешься… и поймешь это. Обязан понять.

Время – ничто, и мы – ничто в этом времени. Нелепые, статичные, застывшие в смешных клоунских позах. Терзающиеся неразрешимыми вопросами подобно Гамлету, принцу Датскому. Мы не сможем поставить время раком, а оно нас – запросто. И оно это делает. Раз за разом.

Мне кажется, что я работаю на этой работе тысячу лет, и это действительно так. Я погряз в тошнотворной рутине, как монгольская конница в новгородских болотах. Вокруг будет меняться все, безумный мир, его оболочка и нутро, а я останусь тем же. Я помню все, что происходило тут весь прошедший год, и годом ранее, и двумя. Ничего не происходило…

Ты – песчинка, попавшая на наковальню. Работаешь штатной единицей, потом руководителем штатных единиц, потом руководителем руководителей, и так дальше, до бесконечности. Все равно оставаясь песчинкой. Единицей. Бессмыслицей.

За прошедший год, а, может, два, хотя, может, - и это тоже справедливо – всю тысячу лет в нашем офисе ничего не изменилось. За исключением каких-то ничего не значащих мелочей. Вроде кулера с водой или исполнительного директора. И тот и другой были лишь декорациями глупого спектакля. Песок и Пепел…

Нет больше коллеги Коли, моряка, по нелепой ошибке угодившего в офисные сети. Нет Марины, секретарши, которая ушла в другую фирму на аналогичную должность, но с более высоким окладом. Даже наш руководитель – Андрей – испарился в поисках лучшей доли. Вместо него – такой же московский варяг Виктор – зануда и словоблуд. Ну, и я – неизменный я, от которого мне никогда и ни за что не уйти. Словно заспиртованный эмбрион в банке…

Читаю очередное письмо от заказчиков, прихоти которых растут изо дня в день в геометрической прогрессии. Понимаю, что прочитал таких писем за последние годы несколько десятков тысяч. Они все похожи друг на друга, слово в слово. Одни и те же мысли, одни и те же речевые пассажи. Словно их пишет один и тот же человек под разными именами…

Может, и один и тот же. Может, это я сам пишу самому же себе. Черт его знает. В офисе развивается какое-то смутное подобие шизофрении – твои ложные личности живут за тебя, продают за тебя, продают тебе. Все правильно – хороший продавец в первую очередь должен уметь продать товар себе. Это азы менеджмента в продажах. Это основа офисной шизофрении, гибкий шаблон для всех.

Мне становится скучно, я смотрю на часы. Через двадцать минут окончание рабочего дня. Еще один день прочь. Забракован и без всякого сожаления выброшен на свалку истории. Именно так. Какой, кстати? Пытаюсь вспомнить, выходит, что среда. Среда – так среда. Середина недели. До выходных еще далеко.

Мои коллеги так же усердно пялятся в свои мониторы, кто-то разговаривает по телефону. Все делают вид, что работают, но на самом деле все доживают последние минуты на работе. Чтобы вырваться из офиса и поехать прочь. Чтобы почувствовать иллюзорное упоение свободой, спускаясь в метро, толкаясь среди себеподобных; чтобы прийти домой, бездарно потратить вечер на всякую ерунду вроде просмотра картинок с котиками, а затем попробовать выспаться и завтра снова вернуться в клетку. Ага.

Правила игры одни для всех, и всем они давно известны. Отсюда не сбежать, потому что всюду нас ждет то же самое, пусть и под другой оберткой. Такие же офисы и пустые дни. Я иду курить.

Курю я много, чересчур много, возможно, это защитная реакция моего организма на гнетущую обстановку офиса. Каждый перекур строго регламентирован внутренним распорядком и за день на них отводится не больше двадцати минут в совокупности, но все мы ищем лазейки в этом самом регламенте, чтобы лишний раз улизнуть в курилку.

Сигареты не приносят радости, как и работа. В обоих случаях это всего лишь привычки, удобные ловушки для сознания. Ты вдыхаешь и выпускаешь дым, растягивая время, заставляя его застыть неповоротливой глыбой, занять максимальный объем, хоть на чуть-чуть избавляя тебя от ненавистного настоящего и безрадостного будущего.

Звонит мобильный, я не сразу понимаю, что этой мой. Лишь ощутив вибрацию в кармане джинсов, непроизвольно тянусь к нему. Достаю, смотрю на светящийся экран. Звонит знакомый – Олег. Нажимаю на кнопку, отвечаю на звонок:

- Да?

- Здорово!

- Привет, - я делаю затяжку и щелчком отправляю окурок в урну.

- Чем занимаешься?

- Убиваю время…

Пауза.

- Таки совсем убиваешь?

- Совсем. Напрочь. Навсегда. Безжалостно уничтожаю.

- Понятно. И как на это смотрит твое начальство?

- Никак не смотрит. Начальство тоже убивает время, только помимо своего еще и мое.

- Жесть… Чего после работы делать собираешься?

Я думаю над тем, что я собираюсь делать после работы. В принципе ничего. Дорога домой, вечер перед компьютером и сон – это и есть то самое НИЧЕГО, в которое вмещается все. Обычный набор, житейская пустота. Я сообщаю об этом Олегу:

- Ничего не собираюсь. Продолжу убивать время. Время своей жизни.

- У тебя масштабные планы…

- Вроде того.

- Не хочешь их немного поменять?

- Хочу.

- Давай тогда пересечемся, пообщаемся.

- Ты предлагаешь новый способ убийства времени?

- Если тебе так нравится…

Я думаю. Прикидываю все «за» и «против». Пожалуй, я согласен. На самом деле не важно, какой способ ты выберешь. В конечном счете, от нас останется только пепел. И песок.

- Где и когда?

- А ты через сколько освобождаешься?

- Через полчаса, - я смотрю на часы, - нет, через пятнадцать минут.

- Смотрю, ты преуспел в убийстве времени…

- Еще бы!

- Через час в центре сможешь быть?

- Смогу.

- Давай тогда на Восстания…

- Давай.

На этом разговор можно считать законченным. Установка получена, координаты заданы. Я прощаюсь с Олегом и сбрасываю вызов. Убираю мобильный в карман и достаю еще одну сигарету. Играть – так по крупному.

Как назло время ползет медленно. Рядом стоят менеджеры из соседних офисов и обсуждают экономические перспективы нашей страны. Я ловлю краем уха их прогнозы.

- Кризис кончился, дальше нормально будет, рост…

- Какой рост? Процентов по ипотеке?..

- Чего ты краски сгущаешь? Выкарабкаемся, не из такой жопы выползали…

- Выползали… Ползуны… А по мне так жопа тут навсегда. При родителях наших жопа была, Совком называлась, мы сами в жопе сидим, только она теперь Стабильностью зовется… и на детей наших этой жопы хватит. Надо валить отсюда поскорее…

- Куда?

- Куда угодно, лишь бы подальше…

- А мы вот месяц назад в Грецию летали, там тоже жопа сейчас…

- И что?

- И ничего. Улыбаются все, на солнышке греются. Мы там вообще жестко забухали, две недели не просыхали.

- По путевке ездили?

- Ну да.

- Молодцы…

Пустые слова, бессмысленные фразы. Мне становится тошно. От отсутствия смысла во всем, что меня здесь окружает.

Я докуриваю, смотрю на часы. Еще чуть-чуть и рабочий день окончен. Я не намерен вялиться здесь из-за этого «чуть-чуть». Возвращаюсь из курилки в офис, выключаю компьютер, собираюсь и быстро-быстро покидаю здание бизнес-центра. Я уверен, что завтра мне никто ничего не скажет по поводу того, что я ушел на пять минут раньше, хоть это и нарушение регламента: по сути, я осуществил то, о чем думали все. Даже директор.

Покидая место работы, я чувствую некоторый прилив сил. Так бывает всегда, когда из тесного помещения со спертым воздухом вырываешься на простор. Кончается лето, августовский вечер делится остатками тепла. Совсем скоро в город пожалует осень. Ее Величество Осень – вечная тоска и апатия. Новые контрасты в нескончаемой череде однообразия.

Я иду к метро, слушаю шелест листвы и гудки машин. Конец лета определенно символизирует разочарование, с которым рано или поздно сталкивается каждый. Это крах твоих несбывшихся ожиданий, усердно готовившихся планов, пущенных под откос. Вот скажите честно, вы летом успеваете сделать все, о чем мечтали зимой? Я – никогда.

Минут сорок уходит у меня на преодоление расстояния между местом моей работы и условленным местом встречи с Олегом. Все это время я наблюдаю за усталым и поникшим миром вокруг. Он исполнен еще не прочувствованной в полной мере тоски. Он упоен тишиной, но смычки уже занесены, чтобы исполнить симфонию разочарования. Это читается в воздухе улиц, в случайных взглядах прохожих, в какофонии метрополитена, даже в рекламных объявлениях, звучащих из динамиков на эскалаторе.

 

Олег уже на месте. Стоит на площадке перед станцией метро. Я спускаюсь по ступеням и иду к нему. Он улыбается.

- Здорово!

- Привет.

Мы пожимаем друг другу руки. Возможно, сейчас мы оба ошибочно надеемся, что сможем внести немного разнообразия в жизни друг друга.

- Как жизнь?..

Дежурный вопрос, куда без него? Только есть ли жизнь?..

- Потихоньку. А у тебя?

- Аналогично.

Что еще сказать? Пожалуй, нечего. Описание многогранности человеческого существования сводится к набору из нескольких избитых фраз.

- Куда пойдем?

- Давай прогуляемся пока. А потом, может, зайдем куда-нибудь – посидеть…

- Хорошо.

Мы идем от метро, переходим Невский проспект. Кругом толчея, обычная для этого места. Мне хочется поскорее исчезнуть отсюда, Олег со мной солидарен. Сворачиваем на Пушкинскую.

В сквере возле памятника великому поэту, в честь которого названа улица, на скамейках сидят бабушки с внуками и тут же распивают портвейн местные алкаши. На этом в принципе и заканчивается многообразие городской жизни. Мы идем дальше.

За Пушкинской – Коломенская улица, идем по ней.

- Как твоя офисная жизнь? – спрашивает меня Олег.

- «Офис» и «Жизнь» - взаимоисключающие понятия. Надеюсь, ты понимаешь…

- Ага. Маешься?

- Как и все.

Сам Олег пытается заниматься наукой, насколько это вообще возможно в нашей, в общем-то, безразличной ко всему, кроме денег, стране. Честно говоря, я не знаю, что он там делает в своем институте, в котором имеет ставку, и не пытаюсь вникать, но мне почему-то кажется, что в существующих условиях это не намного интересней того, чем я занимаюсь в своем офисе. К сожалению, мы живем в эпоху разочарований, а не великих открытий.

Что-то подобное я излагаю Олегу. Он слушает и кивает.

- В общих чертах ты, наверное, прав. Но с деталями я не согласен…

Не хочу спорить. Спор – вообще бессмысленная штука, особенно когда оба спорщика на мели.

- Куда мы идем?

- Куда глаза глядят.

На Разъезжей мы сворачиваем в сторону центра. Проходим несколько кварталов, начинается Петербург Достоевского. Даже в двадцать первом веке этот район сохранил в себе дух и колорит эпохи, запечатленной в произведениях великого писателя, свидетелем которой он был. Дворы-колодцы, перенаселенные коммунальные квартиры, полные сумасшедших старух, иногородних студентов, алкоголиков и мигрантов. Лишь первые этажи зданий заняты магазинами и офисами. В моем сознании этот район упорно ассоциируется с самоубийством.

Сворачиваем в переулок, проходим мимо нескольких облупившихся зданий и полуразрушенной будки. Прямо по курсу нечто среднее между столовой, кафе и рюмочной, вобравшее в себя, пожалуй, худшие черты каждого из этих заведений. Олег предлагает зайти, я не отказываюсь.

Внутри то же, что и снаружи, заведение целиком и полностью вписывается в атмосферу Петербурга униженных и оскорбленных. Приятно ощущать, что твои ожидания совпали с реальностью. За столиками расположились колоритные личности, покрытые налетом чего-то преступного. Это могут быть с равным успехом воры-карманники или же профессора одного из близлежащих институтов.

Меню заведения не отличается изысканностью, но от него ее и не ждут, надо полагать. По крайней мере, я не разочарован, Олег тоже. Берем себе по тарелке макарон с сыром и овощной салат. Я киваю в сторону алкогольного меню, Олег морщится:

- Что-то я не хочу пить.

- Завязал что ли?

- Вроде того. Надоело.

Его можно понять. Алкоголь – такая же привычка, как и каждодневная скучная работа, а после определенной черты – он может стать еще более скучной работой, чем та, к которой мы привыкли. Мы ищем в нем забвения, а он делает дыры в нас. Поэтому иногда просто необходимы паузы.

- Тогда предлагаю сок.

- Поддерживаю!

Берем по стакану яблочного сока, садимся за свободный столик у окна. По соседству выпивают местные завсегдатаи, как я себе их представляю. Мужчины с потемневшими лицами, неопределенного возраста неопрятные женщины. Все – с залегшими под глазами тенями. Испытавшее разочарование. Много-много лет назад. И уже навсегда.

- Чего это ты решил завязать?

- Алкоголь в последнее время не приносит мне радости, а без нее – зачем он нужен?

- Да уж. В последнее время вообще ничто не приносит радости.

- Радость – последняя искра детства…

Я делаю глоток сока.

- Значит, детство закончилось?

- Я бы сказал так: оно умерло.

- Детство умерло, да здравствует детство! – провозглашаю я тост, мы стукаемся стаканами с соком.

За соседними столиками звучат свои тосты, там пьют за что-то более метафизическое. Пожалуй, детство этих людей не умерло, оно забилось в какой-то темный паутинный угол, и теперь они пытаются его там заспиртовать.

- Может, мы умерли вместе с детством? – спрашиваю я.

- Да почти наверняка. Только эти, - Олег кивает на людей вокруг, - все еще живы. Они как зомби.

- Они и есть зомби, судя по их виду.

- Тем более.

В чем нельзя разочароваться – так это в том, от чего ты ничего и не ждал, не возлагал никаких надежд… в смерти, например.

- Как считаешь, в чем призвание человека?

- Это сложный вопрос…

- Любой вопрос сложный.

- Наверное, делать то, что тебе нравится, жить так, как хочешь…

- У тебя это получается?

Олег изгибает бровь.

- Частично.

- Вот у меня совсем не получается. Хотя года два назад я был бы рад и тому, что имею… Выходит, я не нашел своего призвания?

- Не знаю. Может, так, а, может, и не так. Ты бы не заморачивался сильно…

- Я и не заморачиваюсь, просто констатирую факт. Все мы хотим быть теми, кем никогда не станем, а становимся по итогу теми, кем не хотели бы быть ни при каких раскладах…

- И?..

- …и привыкаем к этому. В конечном счете, даже роли последних неудачников или мерзавцев начинают нам нравиться. За неимением лучшего, конечно.

Чем больше слов – тем меньше смысла. Что говорить, когда жизнь катится в пропасть, а ты и рад этому? Я замолкаю.

Мы молча поглощаем макароны с засохшим на них сыром. И макароны, и сыр почти безвкусны. Возможно, это даже к лучшему. Особенно, если учесть, где их готовили.

За соседним столиком происходит какое-то движение, затем со стола грохает посуда – кажется тарелка, раздается звон, и куча осколков разлетается по покрытому керамической плиткой полу. Слышится ругань, хриплые утробные голоса жителей подземелья.

Женщина за прилавком, которая продала нам макароны и которая тут за администратора и официанта одновременно, прикрикивает:

- Будете бить посуду, вышвырну на улицу!

В ответ ей звучит заискивающий голос:

- Мариночка, прости. Мы сейчас все уберем.

После этого из-за стола выползает сухонький мужичок и нетвердой походкой движется к прилавку. Там его уже ждут метла и совок, которые тянет женщина по имени Марина. Тихо матерясь, мужичок убирает осколки. Кажется, на всех остальных посетителей заведения эта картина не производит ровным счетом никакого впечатления.

- До мордобоя не дошло – и слава богу, - говорит Олег.

- Думаю, бить друг другу морды им уже наскучило.

- Скорее всего.

Отставляем пустые тарелки и допиваем сок.

- Ты точно пить не будешь? – спрашиваю я еще раз Олега.

- Точно. Я в завязке. Железно!

- Ну, раз железно – значит железно. Пойдем дальше?

- Пойдем.

Покидаем мрачное заведение, выходим на улицу, пропитанную томным теплом августовского вечера. Во дворах-колодцах гулко звучит эхо: детские голоса с игровых площадок и сиплая ругань жителей коммуналок.

Движемся в сторону Фонтанки. Мимо вяло текут пешеходы, проезжают машины. Весь город замедляет свое движение, ловя минуты и секунды этого вечера. На пересечении одной из улиц играет уличный музыкант. Мы останавливаемся возле него – послушать.

- Постоим немного? – спрашивает Олег.

- Ага.

Музыкант играет на гитаре и губной гармонике, закрепленной возле его лица на специальном держателе. На нем шляпа и футболка с портретом Боба Марли, а также порванные в нескольких местах джинсы. На ногах – резиновые тапочки, сланцы. Он проводит пальцами по струнам и начинает выводить вступление к «Восьмикласснице» группы «Кино».

 

Пустынной улицей вдвоем

С тобой куда-то мы идем…

 

Музыкант начинает петь, Олег улыбается:

- Вдвоем… по улице… Почти про нас.

- И кто из нас восьмиклассница?..

Вопрос повисает в воздухе. Конечно, нет смысла на него отвечать. Это просто шутка и всего. Я достаю сигарету.

Августовский вечер – квинтэссенция нарастающего разочарования. Ты не успеешь в Вечность, как быстро не беги… Лето кончается, а что ты сделал за это лето? Сидел в офисе, в котором даже нет кондиционера, и что-то впаривал таким же замыленным менеджерам и бабушкам-бухгалтерам…

- Тебе не кажется, что наша жизнь – лабиринт, из которого нам никогда не выбраться?

- А это плохо?..

- Не знаю.

Я курю, слушаю уличного музыканта. Он играет на гитаре и параллельно выводит соло на губной гармонике. Музыка разливается по сырой мрачной улице Петербурга Достоевского, проникает в дома, в подворотни, в нутро города, сливаясь с ним, становясь частью его.

- Эта музыка звучит здесь как реквием…

- Думаешь?..

- Я думаю, что что-то в этой жизни идет не так…

Олег молчит, осмысляет.

- Вполне возможно. Но другой жизни нам просто не дано. И потом, где гарантии, что в другой жизни у нас все получилось бы так, как нам хочется?

Он прав. Гарантий никаких. Я даже могу предположить, что в другой жизни все было бы еще хуже, еще скучнее и бессмысленней.

- Пойдем отсюда?

- Пойдем…

Через переулки, через подворотни, стиснутые каменными громадами домов, мы протискиваемся к Фонтанке. Пересекаем асфальтовую полосу, повисаем на чугунных решетках набережной. Шагах в двадцати от нас гранитные ступени, сбегающие к воде. Идем туда, спускаемся, садимся на ступени.

Пахнет речной тиной и мокрым камнем. По темной поверхности реки плывут радужные бензиновые пятна. Наши тени на воде колышутся и идут мелкой рябью, иногда принимая причудливые формы.

Метрах в пятидесяти от нас из воды торчат деревянные сваи – остатки старой набережной. Они покрыты зеленым налетом и похожи на гнилые зубы.

- Наверное, это была плохая идея – строить город на болоте.

- Вообще – да. У нас в институте этот феномен исследовался… Заболеваемость высокая и количество умопомрачений тоже. Но, строго говоря, выбора у Петра не было…

- Это у нас выбора нет, точно.

Молчим. Смотрим в воду, каждый думает свое.

- Это свойство человека – приспосабливать под себя места, малопригодные для жизни, - нарушает тишину Олег. – Населять их, менять среду…

Я смотрю на плывущие мимо бензиновые пятна. На мусор, который проглядывает со дна реки: пустые пивные бутылки и ржавый металлолом.

- Да? Я думал, что свойство человека, наоборот, – делать места, в которых он поселился, малопригодными для жизни.

- Не надо сгущать краски. Что человек точно умеет лучше всего – так это отравлять собственную жизнь, превращая ее – совершенно сознательно – в ад кромешный. Усложняя все настолько, что в конечном счете становится непонятно даже самому себе… Следует смотреть на жизнь проще…

- Для этого необходимо, как минимум, чтобы вокруг было поменьше бессмыслицы…

- Бессмысленность – просто черта нашего времени. Нужно привыкать.

В принципе – да. Привычки нивелируют сомнения. Привычки заставляют уснуть даже совесть. Сила привычки – это сила темной стороны души, которая ждет своего применения. Привыкая, ты становишься равнодушен.

- Неудивительно, что большинство людей в таких условиях презирает свое бытие.

- Да, предсказуемо. У большинства нет прошлого, а, соответственно, настоящего. Как думаешь, какие у них шансы на будущее?

- Никаких.

Мимо проплывает небольшой экскурсионный теплоход. На палубе несколько туристов, закутавшись в пледы, глазеют по сторонам, осматривают фасады старинных домов. Холодный ветер, гуляющий над рекой, теребит их волосы.

Мы с Олегом машем туристам руками, они машут в ответ. Обмен информацией, хоть немного тепла для них и для нас. Движение помогает согреться.

- Знаешь, - говорит Олег, - иногда мне тоже кажется, что все могло бы быть иначе. В качественном плане. Что я мог бы изменить свою реальность, повернуть ее на сто восемьдесят градусов, начать жить по-другому. Наверное, я даже вполне мог бы это сделать, мне по силам такой сдвиг. Может, создать какую-нибудь партию, объединение, секту… - Он делает паузу. – Но потом я понимаю, что не стану ничего менять. Что эта реальность, эта данность – и есть отправная точка, мое личное болото… и тут, именно тут, а не где-то еще, мне предстоит строить свой город…

- Везде тупик.

- Вроде того. Но из этого тупика начинается движение.

- Оно там же и заканчивается.

Я достаю сигарету, Олег тоже протягивает руку. Вообще он не курит, но, видимо, у него сейчас такое настроение… Я даю ему сигарету. Закуриваем.

- Тебя послушать, - говорит Олег, делая затяжку, - вообще жить не захочется.

Я выпускаю дым из легких, смотрю на рябь на воде.

- Я всего лишь рупор.

- Рупор – чего?

- Рупор реальности. Я говорю за тысячи тех, кто молчит. Тех, кто просиживает штаны в офисах, потом дома возле компа, теряет время в социальных сетях за обсуждением бессмысленных вещей, тех, кто именует Россию не иначе как «эта страна» и мечтает свалить, но непременно остается, тех, кто строит воздушные замки и с равным успехом хоронит мечты.

- И что реальность должна ответить своему рупору?

- Она обыкновенно молчит. И в этом молчании сквозит насмешка, мой друг.

Я думаю, что о нашем времени, о нашем поколении не снимут фильмов и не напишут книг, потому что у этого времени и поколения нет героев. Точнее герои есть, но эти герои не хотят быть даже самими собой. Они – слабые и запутавшиеся. История их исканий – это лабиринт, из которого не вырваться. Поэтому рассказывать их историю – значит, заблудиться в лабиринте самому. Кто на такое подпишется?

Очередной прогулочный теплоход. Куда и откуда они плывут?

- Ты катался когда-нибудь на прогулочном теплоходе? – спрашиваю я Олега.

- Нет, а что?

- Вот и я. Уж два с лишним года в Питере, а ни разу не катался… И в Эрмитаж не ходил.

- Это обычное дело. Когда все рядом – ни за что не заставишь себя пойти.

- Словно в лабиринте заблудился…

- Что?

Я бросаю окурок в реку, он шипит, пускает по глади воды круги.

- Это я так… Не обращай внимания.

- А-а-а…

Наши разговоры ни о чем. Наверное, так и лучше. Проехать полгорода, чтобы обсудить, в общем-то, очевидные и бессмысленные вещи. В принципе это немного лучше, чем сделать то же самое, но в одиночку. Возникает иллюзия общности и сопричастности.

- Что-то прохладно становится…

- Ага, - Олег ежится, - лето кончается.

В подтверждение его слов на нас налетает холодный ветер и сгоняет с насиженного места. Поднимаемся по ступеням и идем вдоль реки.

Вечер медленно приближается к той точке, в которой ночь уже гораздо реальнее, чем день. Я замечаю, что в последние дни темнеть стало раньше, а в этих широтах это первый и, пожалуй, главный признак приближающейся осени. Автомобили едут навстречу с включенными фарами. Ветер рвет облака, и где-то в просветах на Западе, в районе устья Невы и морского порта, небо окрашивается в цвет крови.

Лето умирает, тихо, без лишних звуков и пафосных прощаний. С деревьев слетают листья и собираются у чугунных решеток. Там листья умирают для того, чтобы потом стать снегом; а снег, в свою очередь, – травой по весне; трава же – дождями нового лета. Цикл – основа сущего, движение по кругу или же блуждания в лабиринте...

Мы продвигаемся вдоль Фонтанки, выходим к Невскому проспекту. Переходим Аничков мост и движемся в сторону Гостиного Двора. Там станция метро и развилка лабиринта. Мне в одну сторону, Олегу – в другую.

- Странно, - говорю я, - вроде встречались, чтобы пообщаться, а толком ни о чем и не поговорили…

- Так всегда бывает. Сам же говорил – кругом бессмыслица…

- Ага. Она самая. Поэтому все разговоры о пустом.

- Завтра просто надо рано вставать, так бы еще прошлись, может, еще что-нибудь обсудили…

Я смотрю на часы: около девяти вечера. Еще почти час добираться до дома.

- Ладно, в другой раз обсудим.

Подходим к метро, достаю сигарету – перекурить напоследок. Олег останавливается вместе со мной.

- Может, на выходных тогда встретимся еще? – предлагает он.

- Может быть…

- Тогда созвонимся.

- Ага.

Он протягивает руку, мы прощаемся. Олег исчезает, я стою и курю. Мимо меня течет поток людей – таких же, как я, не торопящихся с работы домой или же просто праздно шатающихся. Конец лета – еще не конец жизни, и эта самая жизнь потихоньку шевелится вокруг, создает движение и рождает иллюзии.

Кем еще мы можем быть? Заново родиться или стать… Неизвестно. Лабиринт вокруг нас, лабиринт внутри нас остается прежним, и его еще предстоит пройти.

Танец Восхождения.

 

Итак, я начинаю восхождение. Последняя, решающая часть пути, предвестие конца. Позади – кварталы убийц, круги лабиринта. Впереди – ступени Зиккурата, горящие факелы, восковые лица. Что ты хочешь знать? Каких тайн коснуться и не потерять при этом рассудок? Какую цену ты заплатишь за это Знание?..

Я восстанавливаю в памяти цепочку событий: побег, погоня Следопытов, эпидемия, побег, убийцы, снова побег, Человек-с-головой-Быка, тени, слова, незримые собеседники, голоса… Что они говорили, зачем? Слова, вопросы, ответы… Есть ли универсальный ответ на все, без исключения, терзающие нас вопросы, включая этот? Вряд ли.

То, что я выжил и убежал, значит только одно: мой путь заканчивается здесь. Именно сюда я шел все это время, именно тут видел свое предначертание.

- Ты уверен, что хочешь подняться на вершину? – спрашивает меня жрец-хранитель у самого основания Зиккурата.

Я смотрю в его лицо, похожее на ритуальную маску. Он – жук-скарабей, не человек.

- Да.

- Ты знаешь цену?

- Предполагаю.

- Ты готов ее заплатить?

Готов ли? Наверное, нет. Но какая разница? Умру я или выживу – мне нужны ответы, без них – жизнь не намного привлекательнее смерти.

- Готов.

- Тогда иди. И не возвращайся.

Я не вернусь. Это я знаю точно. Гораздо точнее всего остального. Мой путь – моя книга, и Зиккурат – ее последняя страница. Логическим завершением, знаменательным концом будет мое восхождение. Что бы ни ждало меня на вершине.

Шаг, другой. Скрип песка под моими подошвами. Камни превращаются в пыль, время стирает все.

- Мы и есть – Время.

Это вновь голоса. Теперь они звучат во мне стройной песней – Песней Всех Песен.

- Мы есть Ничто.

- Время есть Ничто.

- Ничто есть Все.

- Все есть Иллюзия.

- Иллюзия есть Заблуждение.

- Заблуждение есть Основа.

- Основа есть Ответ.

Заклинание мертвых слов, воскрешенных внезапным отчаянием. Ты слишком часто впадал в это летаргическое состояние – ты привык, теперь ты не видишь разницы между живым и мертвым. Ты поешь, ты вторишь им – выворачивая легкие, разрывая диафрагму.

На стенах иероглифы, в голове – слова. Знаки, составленные в цепь. Цепь, расплетенная в звукоряд. Я пою и песней своей я славлю предвестие конца.

Мы живем во времена Апокалипсиса – не потому, что завтра рухнет мир, но потому, и только потому, что мира больше не существует вовсе – и никогда не существовало, он был лишь плодом нашего воображения – и вот сейчас, только сейчас к нам пришло осознание этой простой, но объясняющей все идеи. Я иду к своей цели, хотя какая это цель?.. Мое восхождение началось.


Поделиться с друзьями:

Поперечные профили набережных и береговой полосы: На городских территориях берегоукрепление проектируют с учетом технических и экономических требований, но особое значение придают эстетическим...

История создания датчика движения: Первый прибор для обнаружения движения был изобретен немецким физиком Генрихом Герцем...

Общие условия выбора системы дренажа: Система дренажа выбирается в зависимости от характера защищаемого...

Двойное оплодотворение у цветковых растений: Оплодотворение - это процесс слияния мужской и женской половых клеток с образованием зиготы...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.165 с.