То, что позади нас, и то, что перед нами, очень незначительно по сравнению с тем,

Что находится внутри нас.

— Мэгги?

— А, это ты! Рада, что ты вернулся. Где пропадал? Хотя ладно, я по-прежнему не хочу этого знать.

— А ты и не поверила бы. Все, что со мной происходит в последнее время, не имеет никакого смысла и вместе с тем каким-то таинственным образом имеет огромный смысл. — Тони сделал паузу и огляделся по сторонам сквозь глаза негритянки. Они находились в машине. — Я вижу, мы направляемся в больницу. — Они ехали по бульвару Тервиллигера мимо смотровых площадок, с которых открывается вид на Уилламетт. Свернув направо к Юго-Западному каньону, они стали подниматься к огромному скоплению зданий, всегда напоминавшему Тони город, сооруженный из конструктора «Лего». Здесь обитали некоторые из самых выдающихся умов медицинского мира, а также студенты, стремившиеся быть похожими на них.

Когда их машина подъехала к парковке, Мэгги наконец спросила:

— Тони, а зачем тебе это? Почему ты хочешь посмотреть на себя?

— Я и сам точно не знаю, — соврал он. — Такие желания, как правило, безотчетны.

— Хм, — промычала Мэгги. — Не нужно специально изучать язык жестов, чтобы понимать, когда тебе говорят неправду, или по крайней мере не всю правду, или такую правду, на которую нечего ответить, кроме «ну-ну». Ладно, какова бы она ни была, эта правда, надеюсь, игра стоит свеч.

Тони ничего не ответил, и Мэгги тоже не стала развивать эту тему. Через некоторое время Тони нарушил молчание:

— Мэгги, можно задать тебе вопрос из области медицины?

— Конечно. Постараюсь не ударить лицом в грязь.

— Может у мертвеца идти кровь?

— Ну, это простой вопрос. Не может. Для этого нужно, чтобы у человека билось сердце. А почему ты спрашиваешь?

— Так, из любопытства. Кто-то что-то такое сказал. Но теперь, после твоего объяснения, мне все ясно.

— Ничто не бывает до конца ясно, если не разбираешься в предмете, — отозвалась Мэгги, заезжая на больничную автостоянку. Достав из бардачка служебное удостоверение, она сунула его в сумочку.

— Что, нет собственного парковочного места? — насмешливо спросил Тони.

— Увы, на них длинная очередь. Иногда приходится ждать годами.

— А я-то думал, медсестры настолько могущественны, что могут защитить нас от врачей, — усмехнулся он.

Мэгги вышла из машины и направилась к ближайшему зданию — громадному белому кубу, заслонявшему полнеба и соединенному переходом с главным корпусом бронзового цвета.

Они прошли мимо Вечного огня и вывески «Больница Дорнбеккера». Тони спросил:

— Почему мы идем этим путем?

— Потому что я хочу заглянуть по дороге к Линдси, вот почему, — пробурчала Мэгги.

Возразить было нечего. Решала Мэгги.

Вход в Детскую больницу Дорнбеккера охраняли две скульптуры: одна из них представляла собаку, жонглирующую камушками, другая, похоже, изображала кота и обезьяну, забравшихся на голову козе. Скульптуры хоть как-то скрашивали тяжелое впечатление от посещения больницы.

— Хочешь верь, Тони, хочешь не верь, — прошептала Мэгги — но, несмотря на то что бывают тяжелые моменты, это самое замечательное место из всех, где я работала.

— Поверю тебе на слово, — отозвался Тони.

Он с удивлением рассматривал просторный, светлый и удобно устроенный вестибюль больницы, с детскими комнатами для игр и даже с кофейней «Старбакс», около которой выстроилась очередь кофеманов. Войдя в лифт вместе с другими пассажирами, Мэгги нажала на кнопку десятого этажа.

— Десятый этаж, Южное крыло, педиатрическое онкологическое отделение, — объяснила она Тони и лишь после этого осознала, как странно выглядит в глазах других пассажиров лифта. Те поглядывали на нее с опасливой улыбкой и поспешно выскакивали из кабины на остановках. Всю дорогу в лифте царила напряженная тишина.

Они вышли у «Морского конька»: каждый этаж и каждое отделение в этом здании именовались в честь какого-нибудь животного. Пройдя отделение интенсивного ухода, не онкологическое, они оказались в клиническом отделении под названием «Морской еж» и направились дальше, к «Морской звезде», где находилось отделение онкологии и гематологии. Прежде чем войти, Мэгги шепнула Тони:

— Здесь работают мои друзья. Будь паинькой.

— Конечно-конечно, — согласился он и добавил уже другим тоном: — Спасибо, Мэгги!

— Не за что, — отозвалась она и открыла дверь.

— Мэгги!

— Привет, Мисти!

Мэгги подошла к высокой брюнетке, сидевшей в дальнем конце стойки, и обняла ее, но целовать не стала. Ситуация и без того была достаточно запутанной.

— Ты сегодня работаешь?

— Нет, просто решила навестить Линдси.

Прочие сотрудники и сотрудницы, разговаривавшие по телефону или занятые другими делами, кивали, улыбались и приветственно махали Мэгги.

— Тебе надо поговорить с Хейди — она была у Линдси всего несколько минут назад. Я, как всегда, тут за регулировщика. А вот и она.

Мэгги обернулась и попала в объятия элегантной блондинки с открытой улыбкой.

— Привет, Мэгги! Ты к Линдси? — Мэгги кивнула. — Она часа два играла сегодня и очень устала. Не удивляйся, если уже уснула. Очень стойкая девчушка и просто очаровательная. Я прямо готова взять ее к себе домой.

— Я ничего бы так не желала, как забрать ее домой, — сказала Мэгги, и Тони почувствовал, как сжалось у нее сердце. — Я просто зайду к ней на минуту и посижу рядом. Вообще-то, я иду в неврологическое отделение.

— Может, я чем-то могу помочь? — спросила Хейди, подняв брови.

— Хочешь подлечиться? — подала голос Мисти из-за стойки.

— Да нет, просто там… еще один знакомый. Сегодня у меня день визитов.

— Ясно, — отозвалась Хейди. — Ну, я тоже пошла с визитами к своим больным. — Она еще раз обняла Мэгги. — И знай, мы все молимся, чтобы Линдси поправилась.

— Спасибо, дорогая, — ответила Мэгги. — Это лучшее, что вы можете для нас сделать.

Тони молчал, размышляя о своем. Мэгги хорошо знала дорогу, и вскоре они уже шли по коридору к палате номер 9.

— У тебя очень милые подруги, — заметил Тони. — И симпатичные.

— Ага, — согласилась Мэгги. — Здесь, наверное, самый лучший персонал, но держись с этой парочкой поосторожнее. Ананасовая принцесса, то есть Мисти, — недремлющий Цербер, и если ты попытаешься тайком проскользнуть мимо нее, она откусит тебе голову и выставит ее на стойке в назидание всем остальным. И нашу Субретку тоже нельзя недооценивать. Когда ее называют секс-бомбой, то делают упор на втором слове. — Рассмеявшись, она добавила: — А когда выздоровеешь, не пытайся приударить за моими подругами. Я предупредила тебя. Ты, как известно, не слишком-то церемонишься с женщинами.

Они подошли к двери палаты, и Мэгги, тихо ее приоткрыв, проскользнула внутрь. На кровати спала девочка. Под спину ей были подложены подушки; облысевшая голова лишь подчеркивала детскую красоту и невинность. Одной рукой малышка обнимала какое-то плюшевое чудовище — судя по сильно выступающим вдоль хребта позвонкам, стегозавра. Из-под одеяла свисала с кровати нескладная подростковая нога. Мягкое, хотя и затрудненное дыхание заполняло палату.

Для Тони это было тяжкое испытание. Он ни разу не был у постели больного ребенка с того самого дня, много лет назад. И сейчас он боролся со стремлением убежать как можно дальше. Борьба усложнялась тем обстоятельством, что он чувствовал, с какой глубокой и страстной любовью относится к девочке Мэгги. И любовь Мэгги победила. Тони снова посмотрел на девочку, словно Мэгги вернула его к постели, когда он уже собирался покинуть палату. Он стал слушать и внимать. Все это было слишком хорошо знакомо ему.

— Как несправедливо, — прошептал он, словно боясь, что кто-то посторонний подслушает.

— Вот уж точно, — отозвалась Мэгги, тоже шепотом.

Тони хотел задать вопрос, но колебался, зная, что чем больше информации получишь о человеке, тем теснее становится связь с ним, а в данном случае это могло прийти в противоречие с его намерениями. Тем не менее он произнес:

— Ты говорила, что ей поставили диагноз…

— Острый миелолейкоз.

— Это ведь излечимо? — с надеждой спросил он.

— Почти все излечимо. Беда в том, что у Линдси обнаружили филадельфийскую хромосому, так что жизнь ее висит на волоске.

— Филадельфийскую хромосому? Что это такое?

— Это когда часть одной хромосомы становится частью другой. Возьмем для примера девятую палату, в которой лежит Линдси, и предположим, что ее девятая хромосома — филадельфийская. Это как если бы всю мебель из палаты номер девять перенесли, скажем, в палату номер двадцать два, а сюда из палаты двадцать два переместили бы только часть мебели. В обеих палатах будет полно чужеродных предметов. И вот ведь ирония! Если бы у Линдси был синдром Дауна, как у Кэбби, ей было бы гораздо легче справиться с болезнью. Некоторые вещи в нашей жизни абсолютно бессмысленны. Чем больше в них вглядываешься, тем меньше смысла видишь.

— И какова вероятность выздоровления? — спросил Тони, хотя не был уверен, что хочет это знать. Знание — лишний груз, но, возможно, если разделить его с другим человеком, легче станет обоим.

— При пересадке костного мозга, химиотерапии и прочих мерах — примерно пятьдесят процентов, но филадельфийская хромосома значительно снижает шансы. Помимо прочего, в отце Линдси смешались две расы, что затрудняет пересадку. А где он находится сейчас, никому не известно. Врачи подумывают о трансплантации пуповинной крови, но тут тоже возникают проблемы. Так что остается только надеяться на чудо.

В разговоре наступила пауза. Мэгги смотрела на девочку так, словно она была ее собственным ребенком, и молилась, в то время как Тони пытался разрешить возникшую перед ним дилемму. В больнице было много таких детей, как Линдси, и каждый занимал очень важное место в чьей-то жизни. Какой смысл в том, чтобы вылечить одного? Может быть, все-таки лучше вылечить самого себя? С его связями и деньгами он сможет улучшить жизнь многих людей. В нем самом и вокруг него уже многое изменилось. Как отнесется Бабушка к его выбору, если он излечит себя? Тони решил, что она поймет.

Борьба шла с переменным успехом. Тони то укреплялся в своем решении, то опять колебался, глядя на юное человеческое существо, которое могло лишиться всей лежащей перед ним жизни из-за междоусобицы, которая разыгралась в его организме. Если бы это был его сын, никаких вопросов не возникло бы… но это был чужой ребенок.

— Может, пойдем? — прошептал Тони.

— Да, — откликнулась Мэгги с усталой покорностью. Она встала и, подойдя к девочке, положила руки ей на голову. — Дорогой Иисус, я не могу отказаться от своей любви и прошу тебя еще раз: сотвори чудо, вылечи ее, пожалуйста! Но если ты возьмешь ее к себе — сочтешь, что так будет лучше, — я не буду возражать, я доверяю тебе. — Мэгги наклонилась к Линдси, чтобы поцеловать ее.

— Не надо! — остановил ее Тони, и Мэгги вместо поцелуя еще раз легко прикоснулась рукой к лысой и прекрасной детской головке.

Они вышли из отделения онкогематологии и направились к лифтам, чтобы спуститься на девятый этаж, где соединялись все три части медицинского комплекса: Орегонский университет медицины и естественных наук, Детская больница Дорнбеккера и Портлендский медицинский центр для ветеранов. Из надземного перехода была видна паутина тросов канатной дороги, непрерывно доставлявшей служащих, пациентов и посетителей с Макадам-авеню к больнице и обратно.

В корпусе университетской больницы Мэгги опять прошла к лифту и поехала вниз.

— Спасибо, Тони, — тихо произнесла она, чтобы было слышно ему одному. — Мне надо было повидать ее сегодня.

— Ну что ты, — ответил он. — Она настоящее сокровище.

— Ты себе даже не представляешь какое, — отозвалась Мэгги.

Она, конечно, была права: Тони не представлял. Но все же отчасти чувствовал.

Выйдя на седьмом этаже, они прошли мимо травматологического пункта и помещения для посетителей, а затем по коридору; повернув налево и миновав отделение интенсивного ухода, они оказались у входа в блок интенсивной терапии. Взяв телефонную трубку, Мэгги сообщила девушке, сидевшей за запертой дверью, что пришла навестить Энтони Спенсера. Дверь открылась, и они вошли.

— Мое имя Мэгги Сондерс, я — к Энтони Спенсеру.

— Кажется, я вас знаю, — улыбнулась девушка. — Ваше лицо мне знакомо.

— Наверное, мы встречались где-нибудь в медицинском центре. Я работаю в отделении онкогематологии больницы Дорнбеккера.

— А, наверное, — кивнула девушка. — Сейчас проверим, есть ли вы в списке допущенных… Да, вот, Мэгги Сондерс, — сказала она, посмотрев на экран компьютера. — Вы не родственница?

— А вы как думаете? — Обе женщины усмехнулись. — Но я знаю его довольно хорошо. — Мэгги хотела добавить: «С тех пор, как он лежит тут в коме», — но вовремя спохватилась. — Его брат внес меня в список.

— Вы имеете в виду Джейкоба Спенсера? — Мэгги кивнула. — Вы знаете, что к больному допускаются не больше двух человек одновременно?

— Да, конечно, — ответила Мэгги. — Но вряд ли к нему выстроилась очередь. — Это замечание прозвучало несколько саркастически потому, что Мэгги нервничала. Девушка опять просмотрела на экран компьютера.

— Вообще-то, на сегодня, кроме вас, записаны еще трое.

— Трое? — изумился Тони. — Кто бы это мог быть?

— Остальные, очевидно, родственники? — предположила Мэгги.

— Да, Джейкоб Спенсер, Лори Спенсер и Анджела Спенсер. Но в данный момент у него никого нет. Он лежит в палате номер семнадцать.

— Спасибо, — сказала Мэгги с облегчением и направилась в палату.

— Черт! — воскликнул Тони, ошарашенный сообщением.

— Тише! — проворчала Мэгги. — Подожди минуту, сейчас обсудим.

Они вошли в хорошо освещенную палату, в центре которой стояла кровать. На ней лежал человек, подключенный к целой батарее приборов. При каждом его вздохе слышался шум вентилятора. Мэгги выбрала место, откуда Тони мог хорошо видеть самого себя.

— Ну и видок! — воскликнул он.

— Ты же все-таки при смерти, — напомнила Мэгги, обозревая медицинскую технику. — И судя по всему, на чердаке тоже довольно глухо.

Тони проигнорировал этот комментарий: он все еще не мог переварить полученную информацию.

— Надо же, моя бывшая явится сюда вместе с Анджелой!

— «Твоя бывшая» — это, по-видимому, Лори? А кто такая Анджела? Сколько лет ты был женат?

— Да, Лори — моя бывшая жена. Она живет на Восточном побережье. Анджела, наша дочь, живет неподалеку от нее — очевидно, чтобы быть подальше от меня. Ты спрашиваешь, сколько мы были женаты? В который раз?

— Что значит «в который раз»? Ты что, был женат на ней не один раз? — Мэгги поднесла руку ко рту, чтобы не прыснуть слишком громко. — Почему ты не рассказывал?

— Ну… — начал Тони, думая, как бы получше ответить, не спровоцировав целый ряд новых вопросов. — Я действительно был женат дважды, и оба раза на одной и той же женщине. Я не очень-то хорошо с ней обошелся, и теперь мне стыдно говорить об этом.

— А какие у тебя отношения с дочерью, Анджелой?

— Я был очень плохим отцом. Я жил в том же доме, но ее почти не замечал. В ее жизни я отсутствовал — и тогда, и теперь.

— А она знает?

— Кто и о чем?

— Твоя бывшая жена. Она знает, что ты раскаиваешься?

— Вряд ли. Я никогда не говорил ей ничего подобного. Я и сам не понимал, что наделал и каким был идиотом… Тебе-то приходится иметь дело лишь с малой толикой тех гадостей, которые я могу выкинуть. Кстати, прошу прощения и за это.

— Тони, — возразила Мэгги, — я никогда не встречала людей, в которых не было бы ничего хорошего. Бывают плохие люди, но они не безнадежны. Я вижу надежду в том, что все когда-то были детьми. Повзрослев, они могут дать только то, что имеют, и все их поступки имеют свои причины, хотя не всегда очевидные даже для них. Иногда выявить причину непросто, но она всегда есть.

— Ну да, я и сам начинаю кое-что осознавать, — согласился Тони, и Мэгги из сострадания не стала развивать эту тему.

Они посидели молча, погрузившись каждый в свои мысли. Мэгги первой нарушила молчание:

— Так значит, их визит для тебя сюрприз?

— Вся наша жизнь — сплошной сюрприз. Ты, наверное, любишь сюрпризы?

— Зря ты говоришь об этом так пренебрежительно. Сюрпризы напоминают человеку, что он не Господь Бог.

— Интересно! — воскликнул Тони. — Напомни мне как-нибудь, чтобы я рассказал тебе о разговоре с… Не важно. — Мэгги ждала продолжения. — Пока Кларенс не сказал нам о Джейке, я не имел представления, что он живет где-то недалеко. Когда я в последний раз слышал о нем, он обитал где-то в Колорадо. Лори и Анджела ненавидят меня, так что их визит совершенно непонятен… — Тут он остановился, потому что ему пришло в голову логичное объяснение. — Разве что, узнав, что я умираю, они приехали за наследством.

— С твоей стороны довольно безжалостно такое предполагать. Попахивает паранойей, ты не находишь? Разве не могли они приехать потому, что ты сам им небезразличен?

Тони не ответил. Такая возможность не приходила ему в голову.

— Тони! Ты что, хочешь улизнуть и оставить меня здесь?

Их разговор навел Тони на мысль о том, что напрочь вылетело у него из головы в череде событий последнего времени, и эта мысль сразила его.

— О боже! — воскликнул он чуть ли не в панике.

— Тише! — Восклицание было настолько громким, что Мэгги испугалась, как бы его не услышали за пределами палаты. — В чем дело? Что с тобой?

— Мое завещание! — Тони обязательно принялся бы расхаживать по палате взад и вперед, если бы мог. — Мэгги, я же изменил свое завещание как раз перед тем, как впасть в кому. Я совсем забыл об этом! Что я наделал!

— Успокойся, Тони! Что ты так расстроился? Ну, изменил и изменил. Это твое завещание.

— Мэгги, ты не понимаешь! Я был тогда настоящим параноиком и подонком, считал, что весь мир ополчился против меня. Я слишком много выпил и…

— И что?

— Пойми, Мэгги, я был тогда не в своем уме!

— А сейчас ты в своем? — Она с трудом удержалась от смеха. — Что такого ты наделал, чтобы так переживать?

— Я завещал все котам!

— Кому-кому? — Мэгги решила, что ослышалась.

— Котам! — повторил Тони. — Я составил новое завещание, решив оставить все какой-нибудь благотворительной организации. Я открыл наугад «Гугл», и первой в списке оказалась организация по защите животных.

— Но почему именно котам?

— Да глупость! Просто я всегда любил котов: они мастерски манипулируют людьми, и я отождествлял себя с ними. Но главной причиной была злоба. Лори терпеть не может кошек. Я хотел показать всем фигу из могилы. Я знал, конечно, что не увижу, как люди это воспримут, но полагал, что хоть умру, испытывая удовлетворение.

— Тони, я люблю кошек, но это самый дурацкий поступок из всех, о которых я когда-либо слышала, и к тому же один из самых жестоких и подлых, какие только можно вообразить.

— Да теперь я и сам понимаю, поверь. Я теперь не такой, как тогда, но… — Он простонал. — Просто невероятно, как я все испоганил.

— Тони, скажи мне в таком случае, — проговорила Мэгги, сдерживая бурлившее в ней негодование, — зачем мы пришли сюда сегодня? Что тебе тут надо было? Вряд ли ты хотел полюбоваться на свое прекрасное личико?

Тони к этому моменту уже сомневался в правильности своего решения излечить себя самого. Ему вообще не хотелось распоряжаться судьбой больного, кем бы он ни был. Кто он такой, чтобы решать столь важный вопрос, пусть даже в отношении самого себя? Попав туда, куда он стремился, он понял, что чего-то недодумал. Иисус и Бабушка сказали ему, что он может вылечить любого человека, но этот дар был очень обременителен и теперь представлялся скорее проклятием. Оказавшись лицом к лицу с выбором, Тони растерялся. Перед ним возникали образы телеевангелистов-целителей и карнавальных шоуменов. И что именно нужно сделать, чтобы исцеление произошло? Надо было выяснить это заранее.

— Тони! — вывела его из задумчивости Мэгги.

— Прости, Мэгги. Я решаю один сложный вопрос. Ты не могла бы положить руку мне на лоб?

— Тебе на лоб? А не хочешь, чтобы я тебя поцеловала и послала туда, откуда ты явился? — спросила она с угрозой.

— Возможно, я это заслужил, но сделай, пожалуйста, как я прошу.

Мэгги решительно протянула руку и, положив ее Тони на лоб, ждала продолжения.

— Иисусе! — воскликнул он, не зная, что делать. Казалось, выбор простой: он должен жить. Надо было многое исправить, и в первую очередь завещание.

— Это молитва или просто восклицание? — спросила Мэгги.

— Наверное, отчасти и то и другое, — признался Тони. Он решил прибегнуть к помощи Мэгги. — Послушай, передо мной трудный выбор. Я пытаюсь найти правильное решение и никак не могу это сделать.

— Хм… Объясни, что за выбор.

— Понимаешь, Бог сказал мне, что я могу излечить одного — только одного — человека, и я пришел сюда, чтобы излечить самого себя. Но я не уверен, что это будет справедливо.

— Что?! — Мэгги отдернула руку ото лба Тони, будто он ее укусил.

— Ну да, я понимаю… — начал Тони, подыскивая слова, чтобы объясниться.

В дверь постучали, и заглянула женщина в форме медсестры. Она стала оглядывать палату, словно ожидала увидеть в ней кого-то еще, кроме Мэгги. Мэгги застыла на месте, держа руку надо лбом больного — вряд ли удачный жест в данной ситуации.

— Здесь… все в порядке? — спросила медсестра, приподняв одну бровь.

Мэгги опустила руку как можно естественнее.

— Да! В полном порядке! Нам здесь просто замечательно. — Мэгги с улыбкой чуть отошла от кровати, чтобы успокоить медсестру. — Мы… — Она прокашлялась. — Я вот навестила своего старого друга, и вы, вероятно, услышали, как я… это… молилась за него.

— Так мы уже старые друзья? — не удержался Тони.

Сестра еще раз обвела взглядом палату, чтобы убедиться, что все на своем месте, улыбнулась Мэгги сочувственной улыбкой и кивнула:

— Вы заканчиваете? Там к больному пришли еще посетители, и я должна сказать им, когда смогу их впустить.

— Да я, собственно, уже закончила, — сказала Мэгги.

— Нет, мы не закончили! — вмешался Тони.

— Нет, мы закончили, — отрезала Мэгги и поспешила объяснить медсестре: — Я имею в виду, мы с Богом закончили то, для чего он послал меня сюда. Молиться, в общем-то, можно где угодно и когда угодно, и если другие ждут, то я уйду, а они пусть заходят. Я могу навестить больного в другое время.

Медсестра застыла с нерешительным видом в дверях, затем распахнула их и посторонилась, пропуская Мэгги.

Выйдя в коридор, Мэгги тихо пробормотала сквозь зубы:

— Господи, прости меня, что я солгала насчет молитвы!

— Мэм?.. — Медсестра Ушки-На-Макушке тихо следовала по пятам Мэгги — очевидно, желая проследить, чтобы эта странная женщина не выкинула чего-нибудь.

Мэгги закатила глаза и с улыбкой обернулась к сестре:

— Все молюсь… да, молюсь, — объяснила она шепотом, — такая уж привычка. Спасибо вам большое за участие. Я пойду.

Она направилась к выходу из отделения, где дежурная записывала двух посетителей в журнал. Посетителями были привлекательная женщина в облегающем костюме и мужчина, одетый, как принято на Северо-Западе: джинсы, флисовая куртка, а сверху еще ветровка. Они, очевидно, говорили о Мэгги, так как смотрели и указывали на нее.

— Не верю своим глазам! — пробормотал Тони со страхом. — Это Лори и Джейк. Я уже много лет их не видел. И что теперь делать?

— Мэгги? Вы ведь Мэгги? — Джек подошел к ней и дружески обнял. — Я очень рад, что встретился с вами. — Он сделал шаг назад и улыбнулся. Это была искренняя дружеская улыбка, на которую трудно было не ответить тем же.

— Джейк, я тоже рада познакомиться с вами. — Мэгги повернулась к подошедшей женщине, которая выглядела очень эффектно. — А вы, наверное, Лори? Если бы… если бы Тони знал, что вы пришли навестить его, для него это был бы… большой и замечательный сюрприз.

— Ох, пожал-ста! — простонал Тони.

Лори взяла Мэгги за руку и пожала ее в знак благодарности.

Тони чувствовал, что и Лори, и Джейк сразу понравились Мэгги.

— Я пропал, — простонал он. Мэгги не обращала внимания на его нытье.

— Что касается сюрприза, то тут вы, наверное, правы! — рассмеялась Лори. Ее оживленное лицо все светилось. — Последние несколько лет мы общались исключительно через адвокатов. Наверное, только благодаря этому нам удалось расстаться цивилизованно. Он наверняка рассказывал вам обо мне всякие ужасы.

— Вовсе нет, — возразила Мэгги. — Он вообще не любит говорить о своих личных делах и семье. — Она заметила, что Джейк удрученно потупился, и быстро добавила: — Но в последнее время наметились перемены. Он даже признался, что вел себя с людьми безобразно, отталкивал их…

— Ну, хватит, хватит, — вмешался Тони. — Я думаю, это они и так знают.

— Понимаете, — невозмутимо продолжала Мэгги, — я думаю, отчасти тут была виновата опухоль. Я медсестра и немного разбираюсь в таких вещах. У людей с опухолью бывает искаженное восприятие и самих себя, и других.

— Если это так, — заметила Лори с горечью, — значит, опухоль появилась у него много лет назад. Мне кажется, все началось после смерти Габриэля.

— Габриэля? — переспросила Мэгги.

В глазах Лори появилось испуганно-участливое выражение, сменившееся покорным.

— Я вижу, Тони не рассказывал вам о Гейбе. Ну да, неудивительно. Это всегда была запретная тема.

— Простите, — Мэгги взяла Лори за локоть, — я действительно ничего не знаю об этом, и если это слишком личная тема, вам не обязательно мне рассказывать.

— Нет, думаю, лучше, если вы будете знать. Это был самый тяжелый период в моей жизни — в нашей с ним жизни. Воспоминания об этом стали для меня со временем чем-то бесконечно дорогим, а для Тони, я думаю, это было крушение, от которого он так и не смог оправиться. — По щеке Лори скатилась слеза, и она быстро смахнула ее. — Гейб был нашим первенцем, и для Тони это был свет в окошке. Мальчик жаловался на боли в животике, мучился, и когда ему исполнилось пять лет, мы решили показать его врачу. Обследование выявило опухоль в печени. Оказалось, что у него редкий вид рака. Уже вовсю пошли метастазы, и ничего нельзя было сделать, только смотреть, как он угасает. Ужасно. Но вы медсестра, вы знаете, как это бывает.

— Да, дорогая, — ответила Мэгги, обняв Лори. — Я работаю в детском онкологическом отделении, так что действительно знаю. Я очень сочувствую вам.

Помолчав, Лори слегка отстранилась, достала из сумочки платок и вытерла глаза.

— Как бы то ни было, — продолжила она, — но Тони, я думаю, винил в этом себя, хотя теперь это кажется глупым. Винил он и меня. У Габриэля при рождении был очень маленький вес, что, как считают, может способствовать развитию рака, и ответственность за это в какой-то степени лежит на мне. Он обвинял также врачей и, разумеется, Бога. Я какое-то время тоже винила Бога, но потом поняла, что если возлагать вину за какое-то зло на Бога, то уже совсем некому будет доверять, а я так жить не могла.

— Да, — понимающе кивнула Мэгги. — Я тоже поняла, что нельзя доверять тому, о ком думаешь, что он не любит тебя.

— Ну вот, — продолжила Лори, глубоко вздохнув. — У нас с Тони был кошмарный развод — точнее, даже два. Но мне, несмотря ни на что, он запомнился таким, каким я его полюбила когда-то. Мы с Анджелой уехали. Ей было очень тяжело, можете себе представить. Во время последнего разговора они орали друг на друга, и в конце концов Анджела крикнула, что лучше бы он умер. Это была его последняя поездка на Восточное побережье, сразу после которой у него случился удар. Анджела пришла с нами и сидит в комнате для посетителей. Она решила, что пока еще не хочет его видеть. Может быть, позже.

— Я вам очень сочувствую, — сказала Мэгги. — Если вам что-то понадобится, в чем я смогу помочь, скажите мне, пожалуйста. — Она повернулась к Джейку, который молча слушал, как беседуют женщины. За грубоватой внешностью, наследием жизненных испытаний, очевидно, скрывалось нежное сердце. — Джейк, у вас ведь есть номер моего телефона?

— Нет, но я очень хотел бы его записать. — После того как они обменялись номерами телефонов, он сказал: — Я живу пока в социальной квартире, но теперь у меня есть постоянная работа, и скоро, надеюсь, я встану на ноги и приобрету собственное жилье. Лори дала мне напрокат телефон, чтобы легче было связаться.

— Спасибо, Джейк. Я не слишком посвящена в ваши отношения с братом, но чувствуется, что вы ему небезразличны.

— Спасибо, Мэгги. — Джейк расплылся в улыбке. — Это очень много значит для меня. Тони всегда и во всем был первым, а мне ничто не давалось, и разрыв между нами все увеличивался. Мне было очень трудно преодолеть эту пропасть, и очень хотелось бы, — тут у Джейка на глазах выступили слезы, — чтобы он знал, как я старался. Я думаю, он даже гордился бы мной. — Он быстро вытер глаза и сказал, усмехнувшись: — Простите. У меня это часто случается в последнее время. Очевидно, признак выздоровления.

Мэгги опять обняла его, уловив слабый запах дешевого одеколона и никотина. Но это все было не важно. Главное, у этого человека был крепкий стержень.

— Мэгги, я хочу спросить вас, — сказал Джейк. — Вы не знаете, Тони подписывал отказ от реанимации? Мы разговаривали тут с врачами и персоналом, и они говорят, что он не оставил никаких распоряжений относительно искусственного поддержания жизни. Может быть, эти бумаги хранятся у него в офисе или еще где-нибудь?

— Ничего не знаю об этом, — ответила Мэгги. — Но я, наверное, могу выяснить, подписывал ли он что-нибудь. Возможно, где-нибудь хранится доверенность на принятие медицинских решений. Попробую разузнать и позвоню вам, ладно?

— Было бы замечательно. Врачи говорят, эти бумаги нужны.

— Ну ладно, вам, наверное, пора к нему. Будем молиться о чуде, пока не наступит время принять решение.

Поблагодарив ее, Лори и Джейк направились в блок интенсивной терапии.

— Ничего не хочешь мне сказать? — процедила Мэгги сквозь зубы.

— Нет, не хочу. — Голос у Тони охрип и срывался, и Мэгги оттаяла. Они дошли до комнаты для посетителей. Мэгги оглядела присутствующих: люди листали журналы или беседовали.

— Вон она, — подсказал Тони таким же подавленным тоном, — красивая брюнетка в углу, набирает что-то на мобильном телефоне. Я хотел позвонить ей и помириться, но был почти все время пьян и так и не собрался. И теперь не знаю, что сказать… — он осекся, — ни ей и никому другому.

— В таком случае сиди тихо и слушай.

Мэгги подошла к молодой женщине с заплаканными глазами, которые, однако, не слишком портили ее внешность. Подняв голову, женщина наклонила ее чуть вбок и спросила:

— Да?

— Привет! Меня зовут Мэгги Сондерс, я работаю в университетской больнице медсестрой. Вы ведь Анджела Спенсер?

Та кивнула.

— Мисс Спенсер, я не только работаю здесь, но и знаю вашего отца лично.

— Вот как? — Анджела выпрямилась и спрятала телефон в сумочку. — А откуда вы его знаете?

Мэгги не приготовила ответа на этот вопрос.

— Мы… познакомились в церкви.

— Что? — Анджела удивленно вскинула голову. — С моим отцом? В церкви? Вы уверены, что мы говорим об одном и том же человеке?

— Ну да, ваш отец ведь Энтони Спенсер, да?

— Да, но… — Она окинула Мэгги удивленным взглядом. — Знаете, вы не совсем в его вкусе.

— Вы имеете в виду, слишком маленькая и невзрачная? — рассмеялась Мэгги.

— Нет, я не это имела в виду… простите, — улыбнулась Анджела. — Просто я… не ожидала.

Мэгги, опять рассмеявшись, села рядом с Анджелой.

— Не хочу, чтобы вы неправильно поняли меня: мы с вашим отцом не пара, а просто друзья, случайно познакомились в церкви, совсем недавно.

— И все же я не могу поверить, что отец ходит в церковь. У него сложные отношения с религией.

— У меня тоже все не так просто. Может быть, мы на этом отчасти и сошлись. Конечно, религия — это важно, и жизнь без нее невозможна, но иногда в церкви вера заслоняется чрезмерной заботой о соблюдении внешних форм и порядка.

— Согласна, — отозвалась Анджела.

— Мисс Спенсер… — начала Мэгги.

— Пожалуйста, называйте меня просто Анджелой, — улыбнулась молодая женщина.

— А я Мэгги, рада встрече. — Они обменялись рукопожатием, как при официальном знакомстве. — Анджела, я разговаривала с вашей мамой, и она сказала мне, что вы с отцом сейчас не в очень хороших отношениях.

Анджела опустила взгляд, стараясь справиться со своими чувствами, затем посмотрела Мэгги прямо в глаза.

— Да. Она не сообщила вам, что я сказала ему при нашем последнем разговоре? Я буквально орала на него и сказала, что желаю ему смерти, а через несколько дней мы узнали, что он в коме и может умереть. И вот теперь я не могу сказать ему, как я сожалею и…

Мэгги положила руку Анджеле на плечо и предложила свой носовой платок, который та с благодарностью приняла.

— Знаете, Анджела, это была не ваша вина. Может быть, и не обязательно говорить вам это, но я все же хочу, чтоб вы знали. Дело в том, что вы можете сказать ему то, что хотите.

— Каким образом?

— Я медсестра и видела немало людей в коме. Некоторые из них слышат, что происходит вокруг. Попробуйте сказать ему то, что хотите, и он, я думаю, услышит вас.

— Вы серьезно? — В глазах у Анджелы загорелся огонек надежды.

— Да, совершенно серьезно, — решительно заявила Мэгги. — И если хотите, чтобы кто-нибудь присутствовал при этом, то позвоните мне, и я приду в любое время дня или ночи. Я дала номер своего телефона Джейку.

— Спасибо, Мэгги. — У Анджелы на глазах опять появились слезы. — Я совсем не знаю вас, но я так рада, что вы оказались здесь, и благодарна вам. Мне очень важно то, что вы сказали. Я боялась…

Мэгги обняла молодую женщину, а Тони заплакал внутри нее, прижавшись лицом к световому окошку, через которое все видел, оставаясь невидимым для других, и пытался дотянуться руками до дочери, такой близкой и такой далекой. Он оплакивал все утраченное, о чем даже говорить боялся, а также все зло, которое причинил другим. Раскаяние буквально сокрушало его, но он этому не противился.

— Прости меня, — проговорил он едва слышно и исчез.

 

Наос[37]