Самый жалкий из людей — тот, кто обращает свои мечты в серебро и злато. — КиберПедия 

Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций...

История создания датчика движения: Первый прибор для обнаружения движения был изобретен немецким физиком Генрихом Герцем...

Самый жалкий из людей — тот, кто обращает свои мечты в серебро и злато.

2017-09-28 176
Самый жалкий из людей — тот, кто обращает свои мечты в серебро и злато. 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

ПЕРЕКРЕСТКИ

Эта история посвящается нашим внукам, из которых каждый — уникальное отражение своих родителей, каждый — отдельная неисследованная вселенная, каждый наполняет наши сердца и наши жизни неизбывным восторгом и благоговением.

Я надеюсь, что когда-нибудь за чтением этой книги тебе откроется маленькое окошко, через которое ты лучше разглядишь и поймешь своего дедушку, своего Бога и весь свой мир!

Все имена, персонажи, места, где происходит действие, и само действие романа порождены авторским воображением или изменены автором в художественных целях. Любое сходство с реальными событиями, местами или людьми, живыми или мертвыми, случайно.

 

Гром грянет

Прах к праху

Его неведомы пути,

В некотором царстве

Ты еще дорастешь до такого дня, когда вновь начнешь читать сказки.

Солнечный свет?

Да, это солнечный свет! Но откуда ему тут взяться? От избытка ощущений прояснившиеся было мысли опять смешались. Тони снова закрыл глаза, впитывая тепло отдаленного сияния, которое согревало его и окутывало золотистым покрывалом. На мгновение он забыл обо всем. Затем сознание невозможности происходящего, будто внезапный рассвет, заставило его очнуться.

Где он? Как он сюда попал?

Тони осторожно открыл глаза и прищурился, чтобы привыкнуть к свету. На нем были знакомые старые джинсы и туристские ботинки, которые он надевал, когда бродил по камням вдоль залива Депо в часы отлива. Он всегда чувствовал себя в этой одежде гораздо уютнее, чем в костюмах, предписанных повседневным деловым ритуалом. «Эти ботинки хранятся в шкафу в моем доме на берегу», — была его первая мысль. На них виднелись знакомые царапины, оставленные древней лавой с тихоокеанского побережья.

Тони огляделся, и недоумение его возросло. Совершенно невозможно было понять, где он находится и какое сейчас время суток. Позади него зияло небольшое черное отверстие — по-видимому, именно оттуда его так бесцеремонно вышвырнули. Туннель казался таким узким, что Тони удивился, как он смог протиснуться сквозь него. Внутри была полная темнота: в футе от входа уже ничего не было видно. Обернувшись и заслонив рукой глаза от солнечного сияния, он окинул взглядом открывшийся перед ним пейзаж. В голове роились вопросы.

Каким бы способом его ни доставили сюда через темный туннель, сейчас он находился на узком горном лугу, поросшем дикими цветами: оранжевыми одуванчиками, пурпурными анемонами, нежно-белой пятнистой геранью. Тут и там виднелись желтые пятна арники, похожей на маргаритки. Невольно хотелось сделать глубокий вдох, и когда Тони последовал этому импульсу, то почувствовал на языке пряный вкус, слегка подсоленный долетавшим издали ветерком. Казалось, что там, за пределами видимости, раскинулся океан. Воздух, как и полагается в таком месте, был свежим и бодрящим. За лугом открывалась живописная панорама — прямо как на открытке: обширная долина, окруженная каменной цепью, напоминающей канадские Скалистые горы. Выстроившись зигзагом вдоль береговой линии, горы отбрасывали тени на долину, по которой струились невидимые отсюда ключи. В тридцати футах от Тони луг внезапно обрывался, за ним угрожающе зияла пропасть глубиной не менее тысячи футов. Все это поражало воображение и воспринималось так живо, будто с обоняния, осязания, зрения, слуха упали неведомые оковы. Он дышал полной грудью.

Луг был не более сотни футов длиной. С одной стороны его ограничивал обрыв, а с другой — крутой горный склон. Слева цветочный ковер упирался в скалистую стену, а в противоположном направлении тянулась едва различимая тропинка, уходившая к полоске леса с густой и пушистой зеленой листвой.

Легкий ветерок овевал Тони щеки и шевелил волосы; он уловил в воздухе струю какого-то аромата, словно мимо него прошла надушенная женщина.

Тони боялся шевельнуться, как если бы в неподвижности было легче унять бурю, бушевавшую у него в голове. Мысли низвергались беспорядочным каскадом. Снится ему это или он сошел с ума? Умер или не умер? Похоже, нет — разве что… разве что его представление о смерти было абсолютно неверным. Но эта мысль приводила его в такое замешательство, что он не мог отнестись к ней всерьез. Тони коснулся рукой лица, будто надеясь таким образом разрешить загадку.

Он попытался вспомнить, что с ним случилось. Мигрень, встречи с какими-то людьми, а затем — внезапная тревога. Он кое-как выбрался из квартиры, сжав голову руками, чтобы ее не разорвало, и, пошатываясь, направился в гараж в поисках своей машины. Последнее, что он помнил, — вспыхнули фары автомобиля. И вот теперь он здесь. Но где это — здесь?

Если он не умер, то, может быть, он в больнице, накачанный препаратами, с помощью которых врачи пытаются утихомирить электрические разряды, разбушевавшиеся у него в голове? Может, его осаждают скопившиеся в нервной системе нелепые галлюцинации, которые, передаваясь от нейрона к нейрону, захватили весь организм, и теперь он творит из них в своем воображении фантастический мир? А что если он сидит сейчас в смирительной рубашке в палате, обитой войлоком, и пускает слюни? Уж лучше смерть. Но с другой стороны, если благодаря коме или сумасшествию попадаешь в подобное место, это не так уж плохо.

Лицо Тони опять овеял прохладный ветерок, и он глубоко вздохнул, испытывая прилив… чего? Трудно сказать. Эйфории? Нет. В этом чувстве было нечто более основательное. Тони не знал, как его назвать. Оно было похоже на смутное воспоминание о первом поцелуе, уже бесплотное, но неотвязное.

Что теперь делать? Не стоять же вечно на одном месте, ожидая, что произойдет. Тони никогда не любил ждать — чего бы то ни было. Можно было выбрать один из двух путей — точнее, даже трех, если считать возможность шагнуть с обрыва в пропасть. Но Тони, усмехнувшись, отбросил этот вариант. Что это даст? Только возможность мгновенно убедиться, что он не умер и чудесный пейзаж ему не приснился.

Обернувшись к выходу из туннеля, он с удивлением и испугом увидел, что тот исчез, будто его и не было: перед Тони высилась сплошная гранитная стена. Стало быть, и этот вариант отпадает. Оставалось только идти по тропинке.

На краю леса Тони задержался, давая глазам привыкнуть к более скудному освещению, и оглянулся. Ему не хотелось покидать уютное тепло ради холодной неизвестности. Футах в тридцати перед ним тропа уходила в подлесок. В лесу было хоть и прохладно, но тоже приятно. Солнечные лучи, просачиваясь сквозь древесный полог, рассыпались осколками, которые выхватывали из сумрака пылинки и летающих насекомых. Пышный густой подлесок окаймлял каменистую, хорошо утрамбованную дорожку, словно специально устроенную для Тони.

Этот мир был полон ароматов жизни и распада. Старые деревья источали сырой, сладковатый запах плесени. Тони сделал глубокий вдох, стараясь удержать его. Он испытывал будто легкое опьянение, как от любимого виски «Балвени Портвуд». Однако здешний запах был богаче, чище и оставлял более стойкое послевкусие. Усмехнувшись самому себе, Тони углубился в лес.

Не прошел он и сотни ярдов, как перед ним возникла развилка. Одна тропинка служила продолжением той, по которой он пришел, другая поворачивала направо, третья налево. Он остановился в раздумье.

Очень трудно принять решение, когда не только его возможные последствия неизвестны, но и вся ситуация совершенно непонятна. Тони понятия не имел, как он здесь оказался и куда направляется, и не знал, к чему приведет сделанный им выбор.

Пока он стоял в нерешительности на развилке, ему вдруг показалось, что он уже бывал здесь. Может, это было не точь-в-точь то самое место, но очень похожее. Вся жизнь Тони сплеталась из альтернатив и противоречивых интересов, и ему не раз приходилось принимать решение наугад, убеждая себя и других, что он полностью отдает себе отчет в возможных последствиях, ибо оценил ситуацию правильно, блестяще продумал и принял логичное, последовательное решение.

Тони всегда старался устранять все сомнения и по мере сил управлять развитием событий, создавая для окружающих иллюзию, будто просчитывает все наперед. Теперь же он понимал, что исход и последствия любого дела всегда неизвестны, а маркетинг и работа над имиджем нужны лишь для того, чтобы скрыть этот факт. Неизменно возникают ничем не обоснованные независимые переменные, которые путают все расчеты. Тем не менее Тони стремился внушить окружающим, будто он четко понимает, что делает: блеф стал его излюбленным приемом. Но изображать провидца в ситуации полной непредсказуемости весьма утомительно.

Он стоял в растерянности перед тремя дорожками, ведущими в неизвестность. Но полное незнание, как ни удивительно, дало ему неожиданную свободу: при отсутствии каких-либо предположений относительно будущего не было необходимости выносить решение, претендующее на непогрешимость. Ничто не мешало ему избрать любой путь, и эта независимость одновременно бодрила его и пугала, как хождение по канату, протянутому между пламенем и ледяной бездной.

Сколько Тони ни вглядывался в каждую из тропинок, это ничего не давало. Возможно, какая-то из них казалась на первый взгляд более легкой, чем другие, но поди знай, что там за ближайшим поворотом. Свобода выбора пригвоздила его к месту.

«Невозможно управлять судном, которое еще не покинуло док», — пробормотал Тони и двинулся по средней тропинке, говоря себе, что в крайнем случае вернется обратно. Правда, куда именно «обратно», тоже было неясно.

Ярдах в двухстах от первой развилки он наткнулся еще на одну, и опять надо было выбрать один путь из трех. На сей раз, почти не задумываясь, Тони свернул по тропинке, ведущей направо и вверх по склону. Мысленно он занес и этот поворот в воображаемый путевой журнал. В общей сложности на первой миле пути ему пришлось делать подобный выбор еще раз двадцать, и в конце концов он отказался от упражнений по запоминанию дороги. Возможно, надежнее было бы выбирать всякий раз средний путь. Но Тони все время менял курс, то продолжая идти прямо, то сворачивая влево или вправо, поднимаясь по склону холма и снова спускаясь вниз. Он почувствовал, что утратил всякое представление о том, где находится, хотя не имел его с самого начала, точно так же, как и не знал, куда направляется.

«А что если у моего пути нет никакой конечной цели?» подумал Тони. Стремление «прибыть в пункт назначения» ослабло, он непроизвольно замедлил шаг и стал внимательнее оглядываться вокруг. Лес, казалось, был живым организмом и дышал с путником в унисон. Жужжание насекомых, мелькание разноцветных птиц, криком оповещавших о приближении Тони, шуршание каких-то мелких животных в подлеске — все это вызывало в его душе трепет. Отсутствие цели имело и свои преимущества: никаких сроков, никаких обязательств. Волей-неволей Тони позволил окружающему миру ослабить его растерянность и беспокойство.

Время от времени он проходил мимо гигантских старых деревьев, которые величественно высились, сплетаясь ветвями, будто утверждая свои братские чувства и затеняя тропинку сплошным навесом из листьев. «Почти ничего не осталось в моей жизни от старого леса, — подумал Тони и пожал плечами. — Что не распродано, то сожжено».

В одном месте тропинка проходила по расщелине между скалами — что-то вроде крытого туннеля. Тони невольно ускорил шаг, боясь, что стены сомкнутся, раздавят его в каменных объятиях. Одна из выбранных им дорожек привела на пожарище. Бушевавший здесь когда-то огонь изуродовал лес, вырвав его сердце с корнем. Но среди пней и следов былого величия проросли молодые зеленые побеги, накормленные останками прошлого и готовые с лихвой восполнить утрату. Еще одна тропинка шла, сливаясь с песчаным руслом высохшей реки; другая, едва различимая, взбиралась по плюшевым мхам, полностью заглушавшим звук шагов. Возникали все новые и новые развилки, путнику снова и снова приходилось делать выбор.

Прогулка длилась уже несколько часов, когда Тони вдруг сообразил, что возможности выбора существенно сократились: тропинка расширилась — ее вполне можно было назвать аллеей, по бокам которой деревья и кустарники росли очень тесно, создавая почти непроницаемый барьер. Неужели его путешествие приближается к концу? Он ускорил шаг. Аллея — или, точнее, дорога — пошла под уклон. Деревья и кусты окаймляли ее сплошной стеной, и у Тони возникло впечатление, будто он спускается по устланному ковром коричнево-зеленому коридору с голубым потолком, украшенным облачками.

Сделав очередной поворот, Тони застыл на месте. В четверти мили впереди изумрудные стены коридора, полого уходившего вниз, сменялись каменными. Дорога заканчивалась у массивных дверей в скале, которая очертаниями напоминала старинную крепость с бастионами, какую можно увидеть на книжных иллюстрациях или в музее, в виде архитектурного макета. Вот только размеры крепости были поистине исполинскими.

Тони решительно направился к дверям, уверенный, что это воображаемый вход в какое-то воображаемое укрепление. Он никогда не сомневался, что человеческая изобретательность неисчерпаема, и считал ее одним из самых удивительных свойств разума, однако неведомое фантастическое сооружение поистине ошеломило Тони. По-видимому, под действием средств, стимулирующих центральную нервную систему, его воображение безудержно разыгралось и оживило остатки детских впечатлений о сказочных замках с бастионами. Однако иллюзия казалась совершенно реальной и материальной, как бывает во сне, когда окружающий мир воссоздается в малейших деталях и кажется настолько подлинным, что убедиться в его мнимости можно лишь одним способом: попытаться восстановить путь, которым ты пришел в него. Здесь было то же самое: реальность, но невозможная. Напрашивалось единственное объяснение: Это все-таки сон, необыкновенно похожий на действительность.

Этот вывод сразу принес облегчение, будто Тони ждал разгадки, затаив дыхание, и наконец его разум нашел ответ. Итак, истина установлена. Все это ему снится, это проекция его души, вырвавшейся на свободу благодаря сильным психотропным средствам. Воздев руки, он крикнул:

— Сон! Мой сон! Невероятно! Ай да я!

Крик прокатился эхом по стенам сооружения, и Тони рассмеялся.

Собственные творческие способности поразили его и вдохновили. Будто услышав саундтрек к фильму — своей галлюцинации, — Тони сделал несколько танцевальных движений, подняв руки, задрав голову и слегка крутанувшись влево, а потом вправо. Он был плохим танцором, но здесь его никто не видел, так что можно было не стесняться. Если ему хочется танцевать, то кто ж запретит? Это ведь его сон, а значит, он здесь полноправный хозяин и может делать все, что пожелает.

Но оказалось, что это не совсем так.

Стремясь утвердить свое могущество, Тони выставил ладони в направлении чудовищной громады и, подражая ученику чародея, скомандовал двери:

— Сезам, откройся!

Ничего не произошло. Тем не менее попытаться стоило. Это лишь означало, что даже в правдоподобных снах его власть ограничена. Пути назад не было, и Тони, по-прежнему восхищенный величием и размахом своего воображения, двинулся вперед. Поскольку все вокруг являлось созданием его ума, в этих образах должен присутствовать какой-то смысл — возможно, даже очень большой.

Когда Тони подошел к двери, у него уже созрела гипотеза относительно того, что все это значит. Сама дверь казалась совершенно обыкновенной по сравнению со всем гигантским сооружением. Тем не менее она была достаточно массивной, так что Тони почувствовал себя маленьким и ничтожным. Сначала он осмотрел дверь, не прикасаясь к ней. Казалось, за ней должен быть вход, но ни ручки, ни замка видно не было. Очевидно, дверь открывалась лишь изнутри, а значит, там находился некто или нечто, способное это сделать.

— Интересно! — пробормотал Тони себе под нос и поднял кулак, намереваясь постучать в дверь, но застыл на месте.

Он услышал стук в дверь, хотя сам постучать еще не успел! Удар, потом другой, сильный и громкий. Кто-то трижды постучал в дверь изнутри. Тони на всякий случай помахал кулаком, чтобы проверить, не он ли все-таки производит стук на расстоянии, но на сей раз все было тихо.

Затем опять прозвучал тройной стук, громкий, но не настойчивый. Посмотрев на дверь, Тони увидел засов в том месте, где раньше, вроде бы, ничего не было. Как он мог его не заметить? Тони нерешительно потрогал его и почувствовал холодный металл ручки. Этой ручки он прежде тоже не видел. Однако, не тратя больше времени на размышления, словно подчиняясь беззвучной команде, Тони отодвинул засов и сделал шаг в сторону. Огромная дверь плавно и беззвучно открылась внутрь.

За дверью, прислонившись к косяку, стоял человек. Лицо его расплылось в широкой гостеприимной улыбке. Но Тони поразил не столько сам незнакомец, сколько то обстоятельство, что за спиной у него виднелась та самая лесная дорога, по которой он только что пришел. Значит, он находится уже за дверью и открыл ее изнутри? Оглянувшись, Тони убедился, что так и есть. За спиной у него оказалось большое пространство площадью примерно в полдюжины квадратных миль, огороженное со всех сторон гигантской каменной стеной, — неприступная крепость в окружении дикой, свободной природы.

Опершись рукой о стену, чтобы прийти в себя, Тони опять обернулся к дверям. Человек стоял в той же позе и улыбался ему. Тут у Тони закружилась голова, мир вдруг накренился, ноги у него подкосились, и знакомая темнота стала затуманивать его зрение. Возможно, сон заканчивался и пора было возвращаться — туда, где во всем больше смысла и где он по крайней мере знает, чего именно он не знает.

Сильные руки подхватили его и осторожно помогли сесть на землю спиной к стене, с наружной стороны.

— Выпейте.

Плохо сознавая, что делает, Тони открыл рот и почувствовал, как туда льется прохладная жидкость. Вода! Уже бог знает сколько часов он не пил. Может быть, он и сознание стал терять из-за обезвоживания. Так долго шел по лесу… но разве это возможно? А теперь он где? В замке? И кто перед ним? Сказочный принц?

«Что за бред? — подумал Тони, продираясь сквозь путаницу мыслей. — Какой принц? Я же не принцесса». Он усмехнулся. Постепенно освежающая жидкость прочистила ему мозги и зрение прояснилось.

— Осмелюсь заметить, — прозвучал голос, в котором слышался сильный акцент, не то британский, не то австралийский, — что, будь вы даже принцессой, вас с такой неприглядной внешностью вряд ли пустили бы в сказку.

Тони поднял голову и посмотрел на мужчину, склонившегося над ним с фляжкой в руке. Тот ответил ему взглядом орехово-карих глаз. Незнакомец был умеренно плотного сложения, на дюйм-два ниже Тони; на вид лет шестидесяти или даже чуть старше. Высокий лоб и залысины позволяли предположить в нем глубокий ум, для которого требовалось много места. Одет он был старомодно: в мятые брюки из серой фланели и коричневый твидовый пиджак, порядком поношенный. Эта одежда явно знавала лучшие дни и слегка обтягивала фигуру. В целом мужчина был похож на кабинетного ученого: бледный цвет лица указывал, что он много времени проводит в помещении. Однако толстые загрубевшие руки подходили скорее мяснику. В насмешливой улыбке, с которой он терпеливо ждал, пока Тони соберется с мыслями и наконец заговорит, проглядывало что-то детское.

— Итак, — Тони прочистил горло, — здесь кончаются все пути? — Вопрос был довольно бессмысленный: он спросил первое, что пришло ему в голову.

— Нет, — ответил незнакомец сильным и звучным голосом. — Как раз наоборот. Все пути начинаются здесь. Но я в последнее время не так уж много путешествую.

Тони этот ответ мало что объяснил, и он задал совсем простой вопрос:

— Вы британец?

— Ха-ха! — рассмеялся тот, откинув голову назад. — Упаси господи, нет! Я ирландец! Но точности ради надо сказать, что я, хоть и родился в Ирландии, целиком принадлежу, пожалуй, к британской культуре. Когда я был молод, это было почти одно и то же, так что ваша ошибка вполне простительна. — Он снова рассмеялся и сел на плоский камень рядом с Тони, упершись руками в колени.

Оба посмотрели на дорогу, окаймленную лесом.

— Между нами, — продолжил ирландец, — я должен признаться, что чем дальше, тем все больше ценю ту роль, которую британцы сыграли в моей жизни. Правда, они почти случайно уложили некоторое количество наших во время Первой мировой — ошиблись, видите ли, в расчетах, и снаряды легли с недолетом. Очевидно, у них маловато приличных математиков. Слава богу, хоть мы были на их стороне.

Очень довольный своей шуткой, он вытащил трубку из нагрудного кармана пиджака, затянулся и удовлетворенно выпустил струю дыма. Приятный запах повисел какое-то время в воздухе, пока его не поглотили более сильные лесные ароматы. Не поворачиваясь к Тони, ирландец протянул ему трубку с легким поклоном:

— Не хотите попробовать?

— Спасибо, не курю, — отказался Тони.

— И правильно, мистер Спенсер, — иронически откликнулся его собеседник. — Говорят, курение убивает.

С этими словами он сунул трубку в нагрудный карман, не погасив ее. Карман был изготовлен из какого-то другого материала — возможно, брючного — и пришит к пиджаку. Очевидно, старая ткань постепенно прогорела и ее пришлось заменить.

— Вы знаете меня? — удивился Тони, безуспешно пытаясь вспомнить, где он мог встречаться с этим человеком.

— Мы все знаем вас, мистер Спенсер. Но я должен извиниться за мои плохие манеры. Поистине никуда не годные. Меня зовут Джек,[11] и мне предоставлена честь встретить вас — лицом к лицу, так сказать. — Он протянул руку, и Тони почти машинально пожал ее.

— Тони… Но это вам и так известно. А все-таки, откуда вы меня знаете? Мы что, встречались прежде?

— Ну, не то чтобы встречались… Ваша матушка впервые познакомила вас со мной. Но неудивительно, что вы об этом забыли. Я не такая уж запоминающаяся личность. Тем не менее детские впечатления оказывают поразительное влияние на формирование плохих и хороших качеств в человеке, да и на всю его жизнь.

— Но каким образом… — недоуменно пробормотал Тони.

— Как я уже сказал, мы все знаем вас. Но знание бывает очень разным. Мы даже о собственной душе имеем весьма смутное представление, пока не выйдем из своего укрытия на белый свет, где будут сняты все покровы.

— Простите, — прервал его Тони, которому эти рассуждения начали надоедать. — Я не понимаю того, что вы говорите, и не вижу, какое это имеет отношение к нашей встрече. Я не имею представления, куда и даже в какое время попал, а вы меня только больше запутываете.

— Действительно, — понимающе покивал Джек, будто надеясь таким образом утешить собеседника.

Тони подавил растущее раздражение и задумался, обхватив голову руками. Оба молча глядели на лесную дорогу.

— Энтони, вы действительно знаете меня — не так, как других знакомых, и не очень хорошо, но достаточно. Поэтому меня и пригласили. — Джек говорил уверенным ровным тоном, и Тони невольно стал вдумываться в его слова. — Я оказал кое-какое влияние на вас в молодости — дал вам, так сказать, напутствие. Разумеется, теперь это померкло в вашей памяти, но семена проросли.

— Какое еще приглашение? Я никого никуда не приглашал. А вас я совершенно не помню, — заявил Тони. — Кто вы такой? Не знаю я никакого Джека-ирландца!

— Прошло уже много лет, — спокойно отвечал Джек, — и это приглашение, вероятно, осталось у вас в лучшем случае как смутное ощущение или желание. Если бы я принес с собой книжку и вы понюхали ее, это, несомненно, оживило бы вашу память, но я не догадался сделать это. Мы с вами никогда не встречались лично, сегодня видимся впервые. Вы, наверное, удивитесь, но я умер за несколько лет до вашего рождения.

— Вот и отлично! — огрызнулся Тони, с излишней поспешностью вскакивая на ноги.

Ноги были как ватные, но он до того разозлился, что в запальчивости сделал несколько шагов в направлении, откуда пришел. Затем он остановился и обернулся:

— Так вы говорите, что умерли за несколько лет до того, как я родился?

— Да. В тот же день, когда убили Кеннеди и когда умер Хаксли.[12] Мы составили прекрасную троицу у так называемых «жемчужных врат»… — Говоря это, он для выразительности взмахнул в воздухе пальцами, изображая кавычки. — Видели бы вы, какое выражение лица было у Олдоса. Вот уж поистине «дивный новый мир»!

— Послушайте, Джек-ирландец, якобы знакомый со мной, — проговорил Тони так спокойно, как только мог, вновь приближаясь к Джеку, хотя его гнев и страх уже почти достигли предела, — где, черт побери, я нахожусь?

Джек поднялся на ноги и подошел к Тони почти вплотную. Он помолчал, чуть склонив голову набок, словно прислушиваясь к какому-то другому разговору, затем произнес, тщательно выговаривая слова:

— В некотором смысле это место можно было бы назвать адом, но, с другой стороны, можно и домом.

Тони отступил на шаг, стараясь осмыслить услышанное.

— То есть это ад? Я в аду?

— Не совсем. По крайней мере не в том смысле, как вы это понимаете. К Данте, я уверен, он не имеет никакого отношения.

— К Данте?

— Ну да, к Данте с его кругами ада, чертями, вилами и тому подобным. Бедняге так неловко, он до сих пор извиняется.

— Вы сказали, что это «не совсем» ад. Как это понять?

— Тони, а как вы представляете себе ад? — спокойно задал Джек встречный вопрос.

Тони не знал, что ответить. Разговор принял неожиданный оборот. Похоже было, что имеет смысл подыграть этому чудаку. Возможно, он располагает какой-то информацией, которая Тони потом пригодится.

— Ну… трудно сказать. — Ему никогда не задавали этот вопрос в лоб, как сейчас. Он никогда всерьез не задумывался о том, что это такое. В результате ответ Тони прозвучал неуверенно и скорее в форме вопроса: — Место, где человек испытывает вечные муки, скрипит зубами и так далее?

Джек молчал, словно ожидая продолжения.

— Место, где Бог наказывает тех, на кого разгневался за грехи, — добавил Тони. — В аду плохие люди отлучены от Бога. А хорошие люди попадают на небеса — так?

— И вы верите во все это? — спросил Джек, опять склонив голову набок.

— Нет! — твердо заявил Тони. — Я считаю, если уж ты умираешь, так умираешь. И становишься пищей червей, прах к праху, в тебе нет ни складу ни ладу, ты мертв — и все.

— Только человек, который никогда не умирал, может говорить о подобных вещах с такой уверенностью! — усмехнулся Джек. — А можно задать вам еще один вопрос?

Тони кивнул.

— Из того, что вы верите, будто человек просто умирает — и все, — следует ли из этого, что так и есть на самом деле?

— Конечно! Для меня это реальность.

— Я не спрашивал, что для вас реальность. Это очевидно. Вопрос в другом: как все устроено на самом деле?

Тони задумался.

— Не вижу разницы. Если что-то реально, значит оно существует на самом деле, разве не так?

— Вовсе нет, Тони! И чтобы вы поняли, насколько все сложно, я даже скажу вам, что нечто может быть реальным, но не существовать в действительности. Но истина существует независимо от того, что реально, а что лишь представляется таковым.

Тони поднял руки вверх, пожал плечами и потряс головой.

— Прошу прощения, но тут я пас. Я этого не понимаю…

— Да понимаете, понимаете! — прервал его Джек. — Гораздо лучше, чем вам кажется. Не возражаете, если для ясности я приведу несколько примеров?

— Разве у меня есть выбор? — неохотно согласился Тони. Несмотря на растерянность, он был все же заинтригован, чувствуя, что в словах ирландца кроется некий комплимент ему, но не понимая какой.

— Выбор? — улыбнулся Джек. — В принципе, хороший вопрос, но сейчас не об этом. Есть люди, которые верят, что не было холокоста, что человек не ходил по Луне, что Земля плоская, а под кроватью живут страшные чудовища. Для них все это — реальность, но где здесь истина? Или более близкий вам вопрос: ваша Лори верила…

— Только давайте не будем приплетать сюда мою жену! — возмутился Тони. — Полагаю, с ней вы тоже знакомы, и если она также обитает где-то в этих краях, то учтите, я не имею никакого желания встречаться с ней.

Джек поднял руки в знак капитуляции.

— Тони, успокойтесь, я упомянул ее просто для примера, а не в укор вам. Могу я продолжать?

Кивнув, Тони сложил руки на груди.

— Да, прошу прощения. Как видите, я не слишком люблю беседовать на эту тему.

— Да, понимаю, — отозвался Джек. — Оставим до другого раза. Мой вопрос: верила ли Лори когда-нибудь, что вы действительно ее любите?

Вопрос был неприятный и в данных обстоятельствах слишком личный. Тони помолчал и лишь затем чистосердечно ответил:

— Да, я думаю, вначале она, возможно, верила, что я действительно люблю ее.

— Значит, вы полагаете, для нее это чувство было реальностью?

— Раз она считала его реальным, значит оно и было для нее реальным.

— Тогда следующий вопрос: а на самом деле оно было реальным? Вы любили ее, Тони?

Тут же сработал защитный рефлекс, и Тони воспринял вопрос как скрытое обвинение. В обычных условиях можно было бы сменить тему, заглушить свои эмоции каким-нибудь саркастическим замечанием и превратить разговор в беззаботную болтовню о посторонних предметах. Но в данном случае Тони нечего было терять. Он никогда больше не увидит этого человека, а беседа получалась интересная. Тони вспомнил, что давно уже никому не позволял так легко вовлечь себя в серьезный разговор. Сейчас же он спал и видел сон и чувствовал себя в безопасности.

— Если честно… — протянул он, — если честно, я думаю, что просто не знал, как любить ее, и вообще не умел любить, если уж на то пошло.

— Спасибо, Энтони, за это признание. Я думаю, так и было. Но дело в том, что она-то верила в вашу любовь, и хотя этого чувства не существовало, для Лори оно было настолько реальным, что она построила вокруг него всю свою жизнь — причем дважды.

— Уж этого можно было и не касаться, — пробурчал Тони, отвернувшись.

— Я это просто так, сынок, к слову, а не в осуждение. Но перейдем ко второму примеру, если не возражаешь. — Увидев, что Тони готов слушать, Джек продолжил: — Для того чтобы рассмотреть этот пример, давай предположим, что Бог действительно существует…

— Не верю я в эти выдумки, — отмахнулся Тони.

— Слушай, я же ни в чем не пытаюсь тебя убедить, — поспешил успокоить его Джек. — Это не мое дело. Не забывай, что я умер, а ты… бродишь в потемках. Я просто хочу наглядно показать тебе разницу между реальным и истинным. Мы ведь об этом говорим, не так ли?

Он улыбнулся, и Тони невольно улыбнулся в ответ. В этом человеке была какая-то обезоруживающая скрытая доброта, истинная, глубокая.

— Предположим, что Бог всегда благ, никогда не врет и не обманывает, говорит только правду. И вот этот Бог вдруг приходит к тебе, Энтони Спенсеру, и говорит: «Тони, ничто никогда не лишит тебя моей любви — ни смерть, ни жизнь, ни посланец с небес, ни монарх на земле, ни сегодняшние события, ни грядущие, ни власть сверху, ни давление снизу, ни что-либо иное во всей вселенной, созданной Богом, — нет такой силы, которая могла бы лишить тебя моей любви». Ты же слушаешь эти слова Бога, но не веришь ему. Твое неверие становится реальностью для тебя, и ты создаешь целый мир, основанный на неверии в слово Бога, в любовь Бога и даже в самого Бога. В связи с этим возникает много вопросов, вот один из них: становятся ли слова Бога неистинными из-за того, что ты им не веришь?

— Да, — ответил Тони не задумываясь, но сразу поправился: — То есть нет. Подожди, я должен подумать.

Дом там, где сердце

Солнце?

Да, снова было солнце. Но на сей раз солнечный свет был другой, не как вчера: более мягким и приглушенным. Тони резко сел. Где он? Этот вопрос заставил его вспомнить вчерашние события: туннель, дорожки, развилки, дверь в стене, ирландца Джека и еще одного человека.

На этом воспоминания обрывались. Может быть, Тони все еще спит и видит сон внутри сна? Он уснул — а может быть, видел во сне, что спит. Солнечные лучи пробивались сквозь шторы. Тони разглядел, что находится в какой-то комнате, временно приспособленной под спальню. На кровати с выпирающими пружинами лежал тонкий матрас; одеяло, которым он был укрыт, оказалось потрепанным и рваным, но чистым.

Раздвинув шторы, Тони увидел тот же пейзаж, который впервые открылся ему, когда он вошел в дверь. Когда это было? Вчера или раньше? А может быть, никогда? Вдали виднелись каменные стены; между ними тянулись террасы, на которых кое-где группами и поодиночке росли деревья. Среди них затерялись отдельные постройки — едва заметные и ничем не примечательные.

Послышался стук в дверь. Три удара, как прежде. Тони застыл около стены, приготовившись к тому, что опять окажется неведомым образом по ту сторону двери.

— Войдите, — произнес он. Это слово прозвучало скорее как вопрос, чем как приглашение, но уж так вышло.

— Ты не можешь открыть дверь? — послышался уже знакомый голос. — У меня руки заняты.

— Да, конечно, прошу прощения, — произнес Тони и открыл дверь, потянув ее на себя.

За дверью стоял тот же незнакомец с пронзительными карими глазами, и Тони неожиданно вспомнил слово «безопасность». Этот человек сказал, что он в безопасности. Это, конечно, звучало успокоительно, но вместе с тем совершенно непонятно.

— Не возражаешь, если я войду? — с усмешкой спросил незнакомец. В руках он держал поднос с кофе и десертами. На вид он был одного возраста с Тони, одет в джинсы и футболку, кожа темно-бронзовая; такой оттенок ей придали, по-видимому, ветер и солнце.

Тони внезапно осознал, что сам он одет в синий с белым больничный халат — судя по всему, открытый сзади: по спине гулял легкий сквозняк. В целом это не противоречило обстановке, однако Тони стало неловко, и он постарался одной рукой кое-как запахнуть халат.

— Прошу прощения, конечно, — пробормотал он в растерянности и, сделав шаг в сторону, придержал дверь, чтобы незнакомец мог войти.

— Смотри, все твое любимое: кофе из «Баристы» и разные пончики — со сливками и «манго-танго» из «Вуду-донатс» и с ягодным желе из «Хевенли донатс». Чем не идеальное начало нового дня!

— Ох, спасибо! — Тони взял большую чашку с рисунком в виде птичьего пера. В ней был ванильный латте с безупречной пенкой, от которого шел ароматный пар. Тони отхлебнул горячего кофе и подержал его во рту, наслаждаясь вкусом, затем присел на краешек пружинного матраса.

— А ты не будешь?

— Нет. Я люблю чай и с утра уже выпил не одну чашку. — Незнакомец пододвинул стул поближе к Тони и сел. — Полагаю, сынок, у тебя накопилось немало вопросов, так что спрашивай, а я постараюсь ответить подоходчивее.

— Мне все это снится?

Незнакомец откинулся на спинку стула и улыбнулся.

— Видишь ли, за этим вопросом стоит другой, так что, боюсь, ответ не вполне удовлетворит тебя. Снится ли это тебе? И да и нет. Давай я сначала попробую ответить на вопрос, который на самом деле стоит за тем, который ты задал. Энтони, ты лежишь в коме в клинике Орегонского медицинского университета. И одновременно — ты здесь.

— Как? Я в коме?

— Да-да. Именно это я только что сказал.

— Я в коме? — Тони был поражен и машинально сделал еще один глоток горячей жидкости. — А это? — кивнул он на кофе.

— А это кофе.

— Я знаю, что это кофе, но существует ли он на самом деле? Как я могу одновременно быть в коме и пить латте?

— Боюсь, если бы я попытался объяснить, ты все равно не понял бы.

— Поверить не могу. Я в коме… — повторил Тони ошеломленно.

Незнакомец встал и положил руку Тони на плечо.

— Знаешь, мне нужно кое-что сделать — прямо за этим домом. Может, обдумаешь все свои вопросы и задашь мне их там? Твоя одежда вон в том шкафу, и туфли тоже. Когда будешь готов, выходи.

— Ладно. — Вот и все, что смог выдавить из себя Тони, даже не посмотрев на незнакомца, который тем временем вышел из комнаты.

Как ни странно, но в том, что он сказал, был смысл. Если они в коме, тогда все, что с ним происходит, — всего лишь выражение глубоких бессознательных переживаний. Все это нереально и неистинно. Позже он и не вспомнит об этом. Подумав об ирландце Джеке, он улыбнулся. Какое облегчение. По крайней мере он н<


Поделиться с друзьями:

Своеобразие русской архитектуры: Основной материал – дерево – быстрота постройки, но недолговечность и необходимость деления...

Поперечные профили набережных и береговой полосы: На городских территориях берегоукрепление проектируют с учетом технических и экономических требований, но особое значение придают эстетическим...

История развития хранилищ для нефти: Первые склады нефти появились в XVII веке. Они представляли собой землянные ямы-амбара глубиной 4…5 м...

Биохимия спиртового брожения: Основу технологии получения пива составляет спиртовое брожение, - при котором сахар превращается...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.015 с.