Фрейд – атеист или «верующий поневоле»?

Несмотря на отрицательную позицию Фрейда по отношению к религии, Эрих Фромм в книге «Дзен-буддизм и психоанализ» пытается показать, что, вопреки широко распространенному мнению, Фрейд отвергал именно «авторитарную» религию, а не наличие глубинной потребности человека в духовных ориентирах, которая, по сути, является потребностью в осмысленности, в гуманистическом духе свободы и личной ответственности. С почти фанатичной настойчивостью Фромм пытается доказать, что ценности и цели Фрейда «выходят за рамки теории „болезни“ и „лечения“, имеют отношение к „спасению“ людей, и что они состоят не только в терапии душевнобольных пациентов». Целью «психоаналитического движения» было «освобождение человека от власти бессознательного» (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972, S. 105). Эта утопическая цель была провозглашена в эпоху Просвещения, но Фрейд подвел под нее научную основу и показал путь к ее воплощению. По мнению Фромма, этот подход находился в оппозиции западному мышлению, так как он вобрал в себя гуманистический рационализм Просвещения и иррациональность романтизма. Например, «основное правило» психоанализа – свободное ассоциирование – явно противостоит подчеркнуто логическому мышлению, доминирующему в нашей культуре. Фромм также считает, что психоанализу хватило мужества выступить против утилитаризма западного мира. Фрейд осмелился «сказать, что имеет смысл провести с человеком годы, чтобы помочь ему понять себя. С прагматической точки зрения, в отношении возможных выгод и потерь, это не имеет особого смысла» (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972, S. 106).

При этом Фромм отмечает узость фрейдовского понятия «здоровья». Определение здоровья как «способности к неограниченной функции полового влечения», по мнению Фромма, неполно (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972, S. 108) и должно быть дополнено идеями гуманистического психоанализа с такими его основными ценностями, как свобода, личная ответственность, здравый смысл. Другие психоаналитики определяли психическое здоровье по таким ценностным критериям, как самопринятие и доверие себе. В понимании Фромма, терапевтической целью больше не является устранение болезни, эта цель – восстановление здоровья. Его «современное определение здоровья» гласит: «Быть здоровым – значит быть в согласии с человеческой натурой», причем под «натурой» подразумеваются условия человеческого существования в противоположность поведению животного, адаптирующегося к своему окружению на инстинктивной основе, естественным образом. Для Фромма свобода является «врожденным» свойством личности, а не регрессивным поиском гармонии, «держась за юбку матери или глядя отцу в рот». Поэтому для него существуют два принципиально разных способа существования: либо «возвращение к досознательной, дочеловеческой гармонии Рая», либо «сознание, здравый смысл, способность любить, которые можно развить до такой степени, что эгоцентрическая зацикленность на самом себе будет преодолена и станет возможной новая гармония, новое единство с миром» (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972, S. 112). Этот процесс подвержен влиянию не только внутрипсихических ценностей личности, но и историко-социальной реальности, которая сильно обесценена психоаналитиками.

Фромм выступает за религию без образа Бога, но с недогматическим представлением о смысле: «Парадоксально я следую Божьей воле, если я забываю о Нем» (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972, S. 113, 123). Таким образом, в понимании Фромма, цель психоанализа сродни цели дзен-буддизма. Кроме явного сходства в этике, ориентированной на нестяжательство и преодоление тщеславия (то есть развития либидо от прегенитальной до генитальной стадии, по Фрейду, или от потребительства до продуктивной деятельности, по Фромму), у дзен-буддизма и у психоанализа общая главная цель: преодоление вытеснения, то есть возвращение к непосредственному познанию реальности до начала субъект-объектного расщепления, иначе говоря, – восприятие мира по-детски, до разделения на Я и не-Я, наподобие того, как ребенок «переживает (в игре), видит по-настоящему, как катится мяч»: «Ребенок полностью внутри этого переживания и поэтому может бесконечно повторять его с той же радостью». (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972, S. 163, 165) На библейском языке речь идет об эпохе «мессии», то есть об «эпохе Эдемского сада и ее противоположности. Она – единство, непосредственность и целостность полностью развитого человека, который снова станет как ребенок и все же останется взрослым… Тогда мы сможем по-настоящему пережить то, что сказано в Новом Завете: „Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же – лицом к лицу. Теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно тому, как я познан“» (1-е послание к Коринфянам, 13: 12).

Для таких современных психоаналитиков, как Дж. Шекед, особая значимость истины во фрейдовской иерархии ценностей возникает из его негласных обязательств по отношению к объективной науке. Но вместо «старого идеала аналитика как объективного представителя реальности» мы теперь видим аналитиканаблюдателя, принимающего участие в процессе и вовлеченного в межличностные отношения (Shaked, 1993, S. 20). Ранефельд также указывает на то, что Фрейд осознавал, что инсайт должен опираться на доброжелательность и любовь, чтобы он мог быть усвоен пациентом, ведь «доверяют тому, кто нравится» (Rahnefeld, 1993, S. 28). В современном психоанализе при аналитической реконструкции прошлого интеллектуальный инсайт уступает место «скользящему фокусированию», при котором прошлое увязано в переносе с тем, что происходит «здесь и сейчас». Одной лишь силы интеллекта недостаточно: анализанду хочется слышать тихий голос разума, но ему «недостает веры, которая движет горы» (Rahnefeld, 1993, S. 33). Поэтому уже Ференци настаивал на том, чтобы в процессе исцеления были задействованы «любовь и понимание» (Ferenszi, 1988, S. 265), так как без взаимной симпатии лечение невозможно. Хейнал справедливо задается вопросом, не является ли такая ценность, как любовь, целительным фактором фрейдовской техники незамутненного и непредвзятого слушания, ведь безоценочное принятие другой личности является актом любви (Heynal, 1993, S. 35–49).

Хейнал подчеркивает важность «аналитического переживания», то есть целостного аффективного опыта, наряду с чисто интеллектуальным инсайтом, и называет его «коперниковским переворотом» в современном психоанализе, основным действующим фактором и ценностью. Такое смещение приоритета от инсайта к «аналитическому переживанию» приводит к изменениям в аналитической технике.

Такие ценности психоанализа, как интеллектуальный инсайт о внутренней истине, непосредственное восприятие реальности и эмоциональный опыт терапевтических отношений, наряду с интерпретирующей активностью и работой над аналитическими отношениями, являются взаимосвязанными краеугольными камнями психоаналитической техники. Их называют «отцовской» и «материнской» техниками соответственно (Mertens, 1993). Мы уже касались абстиненции в контексте темы обнаружения и/или создания смысла. Верное дозирование этих двух элементов обеспечивает особую действенность психоанализа и «терапевтического искусства» в целом. Хотя аналитическая терапия опирается на взаимосвязь и диалектический взаимообмен обоих элементов аналитической техники, их пропорция изменяется в зависимости от «глубины» нарушений пациента. При «структурном дефиците Я» или при ранних нарциссических нарушениях требуется больше эмпатического «холдинга», в то время как при «более структурированных» расстройствах – конфликтах влечений – должен быть сделан акцент на конфронтации пациента с его сопротивлением и переносом, которая нацелена на понимание. По сравнению с тем временем, когда создавался психоанализ, шизоидность нашего общества возросла, и это означает, что психотерапевт все чаще работает с ранними – нарциссическими и пограничными – расстройствами личности. Поэтому в психоанализе «новый эмоциональный опыт» межличностных отношений более ценен, чем интеллектуальный инсайт. Фрейд достаточно рано понял, что нарушения границ и этики, а также недостаточная абстиненция не только выхолащивают его метод, но и являются травмирующими вмешательствами в целостность личности пациента, ведут к почти необратимой утрате его доверия. Фрейдовское правило, согласно которому «лечение должно проводиться абстинентно», и совмещение сексуальных отношений и аналитического процесса недопустимо, сохраняет свою действенность и прописано в основных этических требованиях к помогающим профессионалам. Тем не менее, абстиненция в ее исходном значении «привычной операциональной позиции» (Кремериус) модифицирована присутствием эмоционального опыта, нового для пациента.

Открывая бессознательное, познавая иррациональные и отвергнутые пугающие стороны личности по ту сторону сознания, обнаруживая смысл сновидений и фантазий, Фрейд внес очень большой вклад в наше знание о человеке. В качестве эпиграфа к своему «Толкованию сновидений» он выбрал фразу «Acheronta movebo»[33]. Наверняка он хорошо понимал, во что будет вовлечен, если перейдет «Ахерон» – реку на границе подземного мира. Именно в этой работе Фрейд обращается к теме смысла; именно вопрос о смысле становится главным в психоаналитическом толковании сновидений, ошибок и симптомов.

По Эриху Фромму, Фрейд, несмотря на свою с виду поверхностную и негативную позицию по отношению к теме смысла и религии, был так глубоко захвачен стремлением к истине, что ее поиск нельзя не назвать «религиозным» в глубинном смысле этого слова. Он пытался выйти за пределы действительности, ограниченной нашим восприятием. Даже если он кажется агностиком с точки зрения догматической теологии, то в контексте мистической «религиозности без церкви» он может, несомненно, считаться верующим или, по крайней мере, ревностным искателем истины.

В целом отношение Фрейда к теме смысла можно назвать амбивалентным, несмотря на его отдельные негативные высказывания. Он хотел освободить людей от власти иррационального в его негативном значении безрассудства и глупости, от ощущения вины и бессилия, от зависимости авторитета церкви и от догматичности религии. Одновременно, как человек эпохи Просвещения, он сам был «верующим» приверженцем позитивистского мировоззрения. С одной стороны, как первооткрыватель бессознательного и психического механизма проекции, он боролся с предрассудками и заскорузлыми догмами и значительно опередил свое время, создав новую парадигму. Он вернул к жизни бессознательную и чувственную сторону человеческой души, которая была утрачена после эпохи романтизма, и мы стали осознавать, что именно она существенно определяет наше поведение. Он высказывался против суеверий и невежества и выступал за то, чтобы видеть действительность без приукрашивания. С другой стороны, он сам пал жертвой своей авторитарности, например, строго следил, чтобы его ученики не подвергали сомнению психоаналитическое кредо и догмы его учения. По отношению к критически настроенным ученикам, прежде всего к Юнгу, своему поначалу высоко ценимому очень одаренному ученику и «кронпринцу», как он сам его называл, он занял в итоге жестко авторитарную позицию. Об этом свидетельствовали обмороки Фрейда, все чаще случавшиеся в присутствии Юнга.

Не только личность Фрейда, но и его теоретические позиции полны противоречий: он провозглашает терапевтические идеалы автономии, свободы и истины, но в его теории явно прослеживается детерминированность влечений, противоречащая этим ценностям. Такая расщепленность и напряжение между противоположностями выражены, например, в дуализме принципов Эроса и Танатоса и в отношении Фрейда к психоанализу в целом. Упомянутые выше позиции Фромма и Грома/Шмидта – еще один пример на ту же тему. В то время как Фромм видит в фанатичном фрейдовском поиске истины проявление религиозности, теологи Гром и Шмидт вообще отрицают тему смысла в психоанализе. Мы не можем полностью согласиться ни с тем, ни с другим мнением, потому что Фрейд все же размышлял над темой смысла, по нашей терминологии – частичного смысла. Он также всеми силами стремился углублять свои познания, и, несмотря на его негативные высказывания, мы не можем не признать, что его поиск истины был похож на поиск общего смысла. Фрейд радикально отмежевался от ложных метафор целостности, образов идолов и богов, и сделал своим терапевтическим кредо простые ценности – способность получать удовольствие, любить и работать. Он пропагандировал гедонистическое освобождение влечений. Однако он впал в другую крайность – сделал догмой сексуальность. Фрейд был поборником частичного смысла как конкретного, активного и ответственного освоения жизни, которое человек должен осуществить сам, независимо от богов и пророков. В отличие от позиции слепого, возведенной в абсолют «активизма», направленного только на «созидание смысла», в его представлении о мире и человеке, в его методе находят свое место «обнаружение смысла», «свободно плавающее внимание», уважение и открытость всеобъемлющей целостности, хоть их и ограничивают догмы и рационализации. Тем не менее, он был слишком сильно захвачен позитивистскими веяниями своего времени, чтобы с ним могло произойти «обращение апостола Павла» и он смог бы развить в себе более свободную и открытую позицию по отношению к смыслу и религии, как это сделали его ученики Юнг, Адлер, Фромм, Райх, Босс и другие.

Современный психоанализ следует отличать от односторонней позиции Фрейда, которая сегодня преодолена. В терапевтических отношениях стали больше ценить эмпатию и эмоциональное тепло, и не случайно Хейнал говорит об этом как о «коперниковом перевороте» в психоанализе. Сегодня, наряду с «частичным смыслом» интеллектуального инсайта и укрепления Я пациента, важны и глобальные ценности, которые реализуются «здесь и сейчас» в отношениях, наполненных любовью.