Переживание предела как мотив поиска смысла

 

Существуя в этом мире, мы обречены [искать] смысл…

Морис Мерло-Понти

 

Смысл мира должен существовать за его пределами.

Людвиг Витгенштейн

 

Задаваясь вопросом о том, что мы, собственно, подразумеваем, когда говорим о поиске смысла (Längle, 1991,S. 174–183) и о том, где его можно найти, мы оказываемся в сфере табу. Вопрос о смысле психотерапии становится в профессиональных кругах все более щекотливым. Как обходиться с проблемой смысла в ходе психотерапии? Становится ли инсайт осмысленной основой всех жизненных процессов? Открывает ли психотерапия новые перспективы, имеющие смысл, в то время как со всех сторон звучат жалобы на утрату смысла? Может ли она восполнять дефициты смысла и предлагать возможные способы выхода из кризиса смысла, развивать способность к осмыслению и воплощению того, что имеет смысл? Мы можем поставить вопрос иначе: может ли психотерапия созидать смысл или она лишь помогает развить толерантность к фрустрации, возникающей при бессмысленности жизни? Гарантирует ли психотерапевтический успех полноту смысла или удачная психотерапия лишь содействует пониманию, что ностальгия по смыслу берет свое начало в нереалистичных и ошибочных ожиданиях от жизни? Или, возможно, поиски смысла в ходе психотерапии все же являются сверхтребованием к жизни, которое необходимо рассматривать как невротический симптом?

В этой области напряженных размышлений мы продвигаемся с большим трудом, ведь поиск смысла и конфликты смыслов отражают современную ситуацию на уровне коллективного бессознательного, в которой для многих людей тема смысла связана и с вопросом личной веры. При поиске ответов на вопрос о смысле нам неизбежно не хватает слов, и к тому же возникает проблема смысла, ценности и цели всей нашей жизни с ее вопросами «Откуда?» и «Куда?», причем не только в философии, как, например, у Ницше: «Имеет ли существование хоть какой-нибудь смысл?» (Nietzsche, 1980, S. 600), но и в ходе каждой психотерапии. Мы, как помощники, снова и снова оказываемся в ситуациях, которые заставляют нас сомневаться в значимости наших терапевтических действий, и такую профессиональную деформацию как синдром выгорания можно, в конечном счете, понимать как кризис смысла.

К чему же так стремятся люди? От потери чего они так страдают? Современное немецкое слово «смысл» (Sinn) происходит от средневерхненемецкого sin, которое означает дорогу, путешествие, ход; индогерманским sent обозначали выбрать курс/ направление, идти, держать путь, ехать. Также и в латинском – sentire (чувствовать), содержащем догерманский корень sent, – речь идет о направленности решения, которое будет исполнено. Смысл – это нечто динамичное, имеющее отношение к слову стремиться, как в нижненемецком sinnan, и к выражениям быть в пути, выбрать направление.

В переносном смысле мы употребляем слово «смысл», когда говорим о значении, о духовном содержании, о целях и задачах какого-то стремления. Смысл – это то, ради чего стоит прилагать усилия, в греческой философии – конечное, высшее и предельное, к чему человек стремится, «цель, за которой нельзя представить никакой иной» (Höffe, 1992, S. 396).

Спектр значений слова «смысл» широк. Смысл может означать цель или представлять собой ориентирующую функцию в сфере норм, ценностей и решений. Часто люди приходят к психотерапевту, когда они потеряли направление и цель, когда одностороннее сознательное отношение к жизни завело их в тупик и в одиночку они не могут с этим справиться. В терапии могут быть обнаружены признаки нужного направления (ср. значение «Uhrzeigersinn» – «стрелка часов») и выработаны новые жизненные ориентиры.

Проблема смысла во многих аспектах связана с понятием границы, предела. Ограничения, с которыми мы сталкиваемся на нашем жизненном пути, вынуждают нас смотреть внутрь себя и осмыслять, определять свое «местонахождение», заставляют оглянуться назад и посмотреть вперед. Приближаясь к своему пределу, мы оказываемся в контакте с невероятным, с тем, что не входило в наши первоначальные жизненные планы, не вписывается теперь ни в привычный порядок, ни в систему ценностей и убеждений, которые хоть и являются полезными вспомогательными ориентирами, но всегда искажают действительность. «У природы нет шаблонов, но нам с ними легче жить», – гласит пословица, и это вполне соответствует, например, определению науки как «системы заблуждений человечества на сегодняшний день». На границе контакта с чем-то новым обычно возникает внутреннее замешательство, но именно оно может привести нас к творческому взаимообмену и контакту с «живой» реальностью, так как «настоящая» реальность и сама жизнь всегда находятся «на грани» возможного и по ту сторону от нее.

«Смысл» означает также понимание себя и своей жизненной цели, то, как я себя осознаю в своей жизни в целом, из чего состоит моя идентичность, как я стал тем, кем стал. При этом мы имеем дело с такими вопросами: из чего состоит моя личность, кем я являюсь, чего я хочу и почему я хочу именно этого, а не чего-то иного. Тогда смысл оказывается тем, что составляет цель моей жизни, что продвигает меня вперед в жизненных планах, тем, что я делаю с удовольствием и как можно лучше. Для большинства людей запада «смысл» означает активность и достижение известных высот в образовании, в профессии и в отношениях. В исполнении конкретных требований повседневности также может осуществляться частичный смысл, который для человека убедителен и видим, но при этом аспекты общего смысла не возникают в сознании ни в форме привязанности и ответственности по отношению к окружающим людям, ни как экзистенциальные вопросы о пределе собственного существования.

Молодой человек в первой половине жизни находит смысл, скорее, в ориентации на «иметь», чем на «быть» (Фромм), так как сначала он хочет сохранить себя для мира, вступить с ним в отношения и «стать кем-то», прежде чем позже он, возможно, найдет смысл в ориентации на духовность и захочет снова, так сказать, «стать никем».

Переживание смысла также имеет отношение к пониманию себя, к осознанию собственной идентичности и непрерывности в ходе жизненного процесса. Психотерапия может не только помогать нам в формировании устойчивой личностной идентичности, но и способствовать осознанию того, что мы, люди, живы «не хлебом единым». Она способна предоставить нам внутреннее и внешнее пространство, в котором может проявиться самое сокровенное – наши усилия в поиске смысла жизни. Жизненно важный вопрос о конечной цели собственного бытия затрагивает нечто бóльшее, чем классический вопрос кризиса середины жизни, и эту тему в своей песне «Не может быть, что все позади…» раскрыл Вольф Бирманн[4]. Симптом той или иной болезни часто возникает как предупреждение при одностороннем развитии личности, а также когда мы на пределе наших сил сталкиваемся с экзистенциальным потрясением, например с потерей любимого человека, со смертью, войной или изгнанием. Задавать себе экзистенциальные вопросы почему, зачем, куда нас могут мотивировать только вынужденные «путешествия» по ту сторону наших твердых убеждений и ценностных систем. Часто именно эти экстремальные, предельные переживания могут мотивировать нас искать смысл и становятся отправной точкой для переживания смысла и пребывания в потоке бытия вопреки бессмысленности насилия и бессмысленности умирания.

Отсутствие в жизни вопроса «зачем», отрицание первопричины существования и утверждение радикальной бессмысленности жизни было основной темой экзистенциализма: «Бессмысленно, что мы рождаемся, бессмысленно, что мы умираем» (Сартр). Этому противостоит вечное стремление человека выйти за пределы своего Я, стремление к чему-то, что превосходит нас. Эта потребность в осмысленности бытия приобретает душевную и духовную размерности за пределами рационального и чувственного восприятия, по ту сторону пространства, времени и постижимости, даже по ту сторону религиозных структур и божественных образов. Здесь речь идет об обретении смысла как способности быть открытым для экзистенциальных вопросов о жизни в целом, о взаимосвязанности с человечеством и космосом. Под общим смыслом понимается описание чего-то «безымянного», которое имеет отношение к встроенности личности в высший порядок, превосходящий наше ограниченное Я: смысл как трансценденция. Он – глубочайшая основа бытия, непостижимое таинство, которое заметно лишь как парадокс, символ или миф; он – «перст, указующий в небо»; в дзен-буддизме он – знак единства и погруженности в безграничное. Этот аспект смысла часто находил свое выражение в литературе:

«Согласно его жизненной философии, ему, собственно, следовало мириться со всем: с болезнью, с одиночеством, с грязью и нищетой и даже со смертью. Если человеческое существование вообще имело смысл, то его нужно было понимать только за пределами бытия – в темноте, которая знает без знания, творит без замысла и без бога божественна» (Зингер, «Семья Мошкат»).

По ту сторону всех ограничений мышления и восприятия смысл трансцендирует все этические, философские и мировоззренческие ценности и даже любые религиозные формы, ритуалы и традиции. Он является также стремлением к избавлению от власти смерти – великой разрушительницы всех определяющих форм и структур.

Психотерапия может быть местом осмысления, причем мы считаем, что оно связано с последней и высшей ценностью любого существования, всеобщей ценностью, или «смыслом». И этот трансцендентный аспект смысла можно переживать в психотерапевтическом диалоге, в молчании на аналитической встрече, в символическом смыслообразующем пространстве психотерапии.

Вопрос о смысле был рассмотрен в психотерапии и философии в очень разных аспектах. Мы приводим здесь некоторые определения, чтобы отразить многообразие и противоречивость идей, относящихся к теме «смысла».

 

Проблема смысла – это:

надуманная псевдопроблема

патологическая роскошь

оазис для философов

субъективное самолюбование

секуляризированное оправдание атеистов

защитный механизм, признак незрелости

беспокойство и тайна

человеческий вопрос, на который можно, но необязательно

отвечать религиозно проблема свободы, которую можно решить только в свободных условиях

 

Смысл как желание или реальность

как нечто функциональное или абсолютное

как средство достижения цели

как «опиум» для народа

как суррогат религии, благочестивая вера и проекция

как нечто устаревшее как причуда

как идеологическое убежище

как сублимация и болезненное следствие конфликта влечений

как замещение и иллюзорное утешение при неудовлетворенности влечений

как проявление болезни и кризисного состояния

 

Смысл – это потребность быть непрерывно ведомым от цели к цели

ориентирующая функция

задан априори

сущность

объективная жизненная реальность

воля и мотивация

ценность и базовая потребность человеческого существования

 

Смысл – это архетипическое переживание Самости

миф сознания, созданный, чтобы отвечать на вопросы,

не имеющие ответа

опыт целостности

выявление потусторонних ноуменов[5]

трансценденция

дao

опыт единой реальности

преодоление субъект-объектного расщепления

безусловное принятие другого как хорошего

конечная основа мира

 

Смысл — это переживание полноты бытия спонтанное переживание пребывания в потоке жизни

Бог

любовь

 

Для размышления о смысле, для каждого разворачивания и описания структуры смысла, для каждого переживания смысла отправной точкой становятся наши ощущения (Sinne). Наше тело – это средство, с помощью которого мы переживаем смысл. Смысл (Sinn) соотносится с нашим воплощением, с тем, как мы «пребываем-в-мире», как существа, состоящие из тела, души и духа. Это выражается, прежде всего, в нашем жизнеощущении, которое проявляет себя через органы чувственного восприятия (Sinnes-organe): как мы чувствуем себя «в своей шкуре», «радуемся ли мы солнцу», когда просыпаемся по утрам (кречмеровское описание «пи́кников»), или мы еле встаем, чтобы с трудом вновь исполнять свои обязанности. Поэтому смысл не стоит измысливать (ср. Лао-цзы: «Смысл, который можно изобрести, не является истинным»), а нужно переживать его через телесные ощущения, с помощью чувственного восприятия, связывающего нас с внутренним и внешним миром. Поэтому смысл связан, прежде всего, с восприятием реальности: можно ли нам «прикоснуться» и «двигаться» к ней, и как это сделать, или мы должны защищаться и, например, из-за пережитых травм отгородиться от нее с помощью телесного «панциря». Иногда мы переживаем смысл как ощущение «плоти, которая есть мы» (Дюркгейм), как течет наша «жизненная энергия» (то, что в буддистской традиции называют «ки» или «ци»), или же мы отрезаны и скованы телесными блокадами и изолированы на интеллектуальном «чердаке». Во втором случае мы будем чувствовать, что наше Я – седок на «бедном брате ишаке», как называл тело Франциск Ассизский, и ощущать отсутствие гармонии между телом и духом.

Что же мы ищем, когда ищем смысл? По мнению Лэнгле, наши искания относятся прежде всего к смыслу бытия. «Почему это вообще есть? Как это связано с остальным? Как я связан с миром?» Вопрос о смысле – это вопрос о первооснове вещей и собственного существования, о последней непостижимой основе бытия (Längle, 1991). Человек переживает это оценивая. «Он переживает не только то, что он есть, но и то, что быть – это хорошо… Благодаря этому окружающие вещи, которые раньше были для него «серыми, как сумерки, поскольку они всего лишь существовали, приобретают ценность и цвет» (Längle, 1991, S. 180). На следующем этапе, как считает Лэнгле, человек, как творческая и ответственная личность, стремится осуществить в жизни то, что для него ценно и обладает смыслом.

Таким образом, смысл изначально задан через наше бытие и наш способ восприятия действительности. При этом восприятие мира, понимание и знание о мире изначально ограничено возможностями наших органов чувств и интеллекта. То, что мы узнаем о мире через органы чувств и через наше мышление, связанное с работой мозга, является лишь малой толикой настоящей, «реальной» реальности. Нам нужно найти другой способ восприятия, единую форму восприятия и понимания, необходимость которой подчеркивали мистики, современные физики, исследователи сознания и экологи. Исследователи от Грофа до Прибрама, от Капры до Стайндла-Раста, обратившись к новой «парадигме» Куна, пришли к выводу, что человеку никогда не понять единое целое, пока он воспринимает мир дуалистически. Уже с появлением теории относительности и квантовой теории ученые оставили надежду разгадать «всю мира внутреннюю связь». Для любого жизненного процесса действует правило, что в жизни нет ничего статичного: то, что казалось статичным, на самом деле динамично развивается: «все течет, все изменяется». Смысл возникает, только если человек открыт миру и чувствует естественный ритм жизненного процесса, живет в соответствии с этим ритмом, во взаимосвязи всего со всем, делает границы относительными, ориентирован на процесс, а не на статичность и не ограничен догмами. Переживание смысла происходит, если человек ориентируется на целое, на установление сложных взаимосвязей, на осознание того, что все связано со всем.

Современный кризис смысла – это опасная черта, у которой оказалась западная цивилизация с присущими ей самоотчуждением, бессмысленностью и безумием. Мы видим все это и у наших страдающих пациентов. Это приводит нас к тому, что и в психотерапии назрела необходимость «смены парадигмы». Необходима радикальная коррекция, то есть нужно уделять особое внимание проблемам обнаружения смысла, снять существующее табу на обсуждение темы смысла в ходе психотерапии, нужно показать пациенту и позволить ему почувствовать, что есть пути, ведущие к жизни, наполненной смыслом.

Наверное, этот поворот в нашей культуре станет возможным только тогда, когда «мудрость организма» покажет нам через кризис ограниченность нашего мировоззрения и пределы нашего роста, а в экологическом кризисе отразится «Я-безумие» (Keller, 1989) и наше слепое стремление к «все выше, и шире, и больше». Аналогично и в психотерапии: смысл возникает из бессмысленности только тогда, когда мы понимаем терапевтический процесс как путь к открытости, как диалог надежды с отчаянием, как осмысление и переосмысление на путях исцеления, которые становятся путями к смыслу.