Формирование и определение смысла

Философия науки совершенно справедливо указывала на то, что знание выражается в обоснованных предложениях, которые считаются истинными. Сначала мы обосновываем некоторое предложение: «Страусы не летают», «Свет оказывает давление на освещаемые тела», «Все планеты движутся по эллипсу вокруг Солнца», «Атомный вес железа равен 56», «Сила взаимодействия двух неподвижных точечных зарядов пропорциональна их величине и обратно пропорциональна квадрату расстояния между ними» (закон Кулона) и т.д. Эти предложения выражают знание. Но после того как знание получено и признано, оно включается в смысл слов, из которых состоят эти предложения: когда я произношу слово «страус», я подразумеваю именно нелетающую птицу; когда я произношу слово «планета», я подразумеваю именно тело, движущееся по эллипсу вокруг Солнца.

Правда, здесь мы сталкиваемся с серьезным затруднением: далеко не каждое предложение влияет на смысл входящих в него слов (терминов), поэтому мы должны указать, какие предложения вносят знание в смысл входящих в них слов, а какие — нет. Ясно, что когда мы произносим предложения вида «Сократ сидит», «Петр небрит» или «Настя болеет», то, даже если эти предложения истинны и у нас есть основания считать их истинными, мы не включаем признаки «сидеть», «быть небритым» или «болеть» в смысл слов «Сократ», «Петр» или «Настя». А вот когда мы констатируем: «Петр мужчина» или «Настя женщина», это оказывает влияние на имена «Петр» или «Настя». Здесь мы сталкиваемся с проблемой отличения существенных признаков предметов от несущественных или случайно истинных предложений от предложений, выражающих законы природы. Как известно, обе эти проблемы не имеют какого‑то общепризнанного решения и, возможно, вообще неразрешимы. Нам придется удовлетвориться простым соглашением: закон природы выражается общим предложением, включенным в признанную научную теорию или являющимся следствием такой теории. Скажем, предложения «Железо тонет в воде» и «Дерево плавает на воде» мы можем вывести из теоретических соображений об удельном весе железа, воды, дерева и гидростатики. Поэтому они носят, как говорят, «законоподобный» характер и оказывают влияние на смысл входящих в них слов. В дальнейшем будем иметь в виду только такие предложения.

Смысл слова (термина) в самом общем виде определим как совокупность всех истинных законоподобных предложений, в которые оно входит. Теперь вспомним, что Фреге разлагает простые предложения на аргумент и функцию, причем функция представлена предикатным выражением, содержащим пустое место: «зеленый (х)», «лошадь (х)». При подстановке на пустое место обозначения некоторого объекта (объектов) функция превращается в истинное или ложное предложение: «Лист березы зеленый», «Холстомер лошадь», «Арбуз круглый». Отталкиваясь от совокупности истинных предложений, в которые слово входит в качестве аргумента, мы можем сказать, что смысл слова есть множество функций, которые превращаются в истинные законоподобные предложения при подстановке этого слова на место аргумента. Когда речь идет о науке, это можно выразить иначе: смысл научного термина есть множество законов теории, в которые он входит. Уравнения Максвелла и их следствия задают смысл тех терминов, которые входят в эти уравнения.

Фреге говорит об именах и функциях и полагает, что имя не может стоять на месте предиката, т.е. не может стать функцией: «Собственные имена нельзя употреблять как настоящие предикаты»[60]. Оставим в стороне собственные имена, о них мы уже говорили. Но все остальные слова естественного языка могут использоваться в качестве как субъекта, так и предиката. Возьмем какие‑нибудь обычные слова нашего языка, скажем «огурец» и «волк». Мы можем высказать некоторые истинные предложения, в которых эти слова стоят на месте субъекта, т.е. являются именами, подставляемыми на аргументные места функциональных выражений: «Огурец имеет продолговатую форму», «Огурец зеленый», «Огурцы засаливают на зиму» и т.п.; «Волки живут в лесу», «Волки — хищные животные», «Что волки жадны, всякий знает» и т.п. Здесь эти истинные предложения что‑то добавляют к смыслу слов «огурец» и «волк» — вносят в него какие‑то новые свойства обозначаемых этими словами предметов. Признав эти предложения истинными и выражающими наши знания об огурцах и волках, мы в дальнейшем использовании слова «огурец» уже будем подразумевать, что он продолговатый, зеленый, что его можно засаливать на зиму.

Если бы в естественном языке действительно были четко разделены имена и функции, то истинные предложения добавляли бы что‑то новое только к смыслу имен, т.е. аргументных выражений. Но в повседневном, да и в научном языке этой четкой разницы нет, они допускают операцию обращения традиционной логики, при которой субъект занимает место предиката, а предикат ставится на место субъекта: «Некоторые продолговатые предметы являются огурцами», «Некоторые хищники являются волками». Эти предложения уже сообщают нам что‑то о продолговатых предметах и хищниках, т.е. что‑то добавляют к смыслу уже этих слов. Учитывая возможность обращения, мы можем сказать, что:

истинное предложение обогащает смысл не только субъекта, но и предиката, т.е. всех входящих в него обозначающих терминов.

Здесь становится явным одно интересное обстоятельство, которое Фреге выразил своим различением имен и функций. Когда слово стоит на месте субъекта и выступает в качестве аргумента, на первый план выступает его функция обозначения, оно рассматривается нами в первую очередь как обозначение какого‑то объекта или класса объектов. «Волки — хищники» — здесь слово «волки» используется как наименование какого‑то класса объектов, которым предикат приписывает свойство «быть хищниками». Конечно, слово «волки» и при этом сохраняет свой смысл, но в субъекте предложения нам важен не смысл, а именно обозначаемый объект. В предикате же на передний план выходит именно смысл — то свойство, которое мы приписываем субъекту, а его обозначающая функция отходит в тень. Но вот мы произвели обращение: «Некоторые хищники — волки». Здесь уже слово «хищники» выступает в качестве обозначения какого‑то класса предметов, а слово «волки», напротив, выражает набор свойств, присущих волкам. Таким образом, фрегевское различие между именами и функциями в применении к естественному языку можно истолковать как различие между ролями субъекта и предиката в предложении: для субъекта основной является функция обозначения, для предиката — выражение смысла.

Наш повседневный язык легко превращает существительные — обозначения предметов в прилагательные — обозначения свойств. Скажем, слово «дуб» является обозначением (именем) класса деревьев, но в выражении «дубовый паркет» оно уже обозначает некое свойство, т.е. используется в качестве предиката. По‑видимому, от каждого существительного можно образовать прилагательное: «стол» — «столовая ложка», «Солнце» — «солнечный берег», «яд» — «ядовитый» и т.д. Порой даже само прилагательное используется не для обозначения свойства, а для обозначения предмета, как, например, во фразе врача: «Больной, подойдите ко мне!» В прилагательном наглядно проявляются те черты, свойства, которыми обладают соответствующие предметы, по которым мы их узнаем и выделяем. Но это и есть смысл соответствующих существительных (обозначений, имен).