Можно ли дважды войти в одну и ту же реку?

 

Никто не разрушал общинную собственность целенаправленно. Эволюция человеческой цивилизации с ее переходами от одной формации к другой — не продукт чьих-то измышлении и выдумок. Это — объективный природный или, как говорят, стихийный процесс. Никто при общинно-родовом строе (еще раз подчеркнем: равенства при нем не было, существовала жесткая иерархия) или в «государствах-дворцах» не обещал человечеству «светлое рабовладельческое завтра», а потом не предрекал, что грядет феодализм. Никто при феодализме не придумывал капиталистическую модель общества, не пытался где с помощью буржуазных революций, а где через постепенную эволюцию производительных сил и производственных отношений, реализовать эту модель на практике. Все шло само по себе. Только социалистическая формация была намеренно сконструирована, но оказалась нежизнеспособным выкидышем. Эволюция — сложная штука.

Большевики считали все «ячейки элементарного социализма» пустой и утопической затеей. Единственного своего предшественника они видели в Парижской коммуне 1871 года, а мечталось им о чем-то совсем другом: Даешь общемировую коммуну! Ни больше, ни меньше! Коллективная собственность — вся планета, со всеми ее природными ресурсами, орудиями и средствами производства. Владелец — мировой пролетариат. Управляющий орган — сознательный авангард, пирамида высшего руководства коммунистической партии, на вершине которой — один диктатор или совсем небольшая группа людей.

Эта модель общества казалась большевикам научно-обоснованной и вполне жизнеспособной. Она воплотилась в послеоктябрьской системе военного коммунизма и привела к самым ужасным последствиям. Только после Кронштадского восстания 1921 года Ленин, наконец, спохватился и попытался скомандовать: «Право руля!» Был декларирован НЭП, но поздно. Все пошло по пути сверхмонополии, больной всеми неизлечимыми недугами, перечисленными самим же Лениным в работе «Империализм, как высшая стадия капитализма». Эта «Вавилонская башня» была обречена на разрушение с момента закладки первого камня.

Семьдесят три года мы развивались, идя, на нашу, выходит, беду, по совершенно особому пути. Создали экономику, принципиально отличающуюся от западной, причем крайне неэффективную. Сейчас мы завалены обломками рухнувшего колосса. Наша историческая задача — выжить, выбраться из-под них.

А может, продолжим эксперименты?

Почему бы, например, не попробовать сделать шаг в прошлое?

Ведь древле все было лучше и дешевле.

К сожалению, из такой затеи ничего не выйдет. Не удастся ни нам, ни кому бы то ни было, доказать несостоятельность уже упомянутой нам однажды идеи Гераклита, что «нельзя дважды войти в одну и ту же реку». Ведь заодно с древнегреческим философом в таком случае пришлось бы опровергнуть всех современных ученых, занимающихся эволюционными процессами — биологической эволюцией, развитием языков, технологий, культур (см. в главе 2 о правиле Л. Долло). Они в один голос утверждают: эволюция, подобно шахматной пешке, не может ходить назад. Теория вероятностей мешает. Не могут тысячи независимо поменявшихся признаков снова повторить бывшую в прежние времена устойчивую комбинацию. Невозможно и подстегнуть эволюцию, заставить ее проистекать намного быстрее, чем она идет.

Кое-кто сейчас кричит:

— Назад ко временам Николая Второго!

— Назад к Ленину!

— Назад к Сталину!..-

— Назад к Брежневу!..

Безнадежно. Поезд ушел. Назад не получится.

Емеля из русской сказки заклинает:

— По щучьему веленью, по моему хотенью, стань, Россия, завтра вторыми США!«И такой номер не пройдет. Не бывает ничего сразу.

Однако же, из этого всего, конечно, не следует, что на развитие общества вообще невозможно влиять. Бывают ведь, как все мы знаем, даже экономические «чудеса» (вспомним Германию и Японию).

Как это ни грустно, такие чудеса едва ли возможны в обществе, пока еще не очень-то умеющем сдерживать свои саморазрушительные инстинкты и живущем по законам иерархической стаи. Для современной технологической цивилизации равно неприемлемы как номадический, так и территориально- агрессивный стереотип.

Предстоит же нам в любом случае брести все-таки только вперед, причем далеко не семимильными шагами. И не дай Бог повторить на этом крестном пути взлет и падение Третьего Рейха. Наша задача сейчас может быть лишь одна — сглаживать, осторожно подправлять идущий стихийный процесс, стараясь его сделать как можно менее кровавым и мучительным.

История доказывает: подобно всем другим эволюционирующим системам, человеческий социум обладает способностью к самоорганизации. Он способен к стихийному поиску наиболее благоприятных исходов из, казалось бы, самых тупиковых ситуаций. Этот поиск, к прискорбию, осуществляется медленно, методом так называемых «проб и ошибок».

Люди еще в доисторические времена приспособились жить, например, в ужасных условиях похолодания (наступивших ледниковых периодов). Позже они стихийно находили выход из исторических катастроф и кризисов, погубивших, отнюдь не случайно, сперва первобытно-общинный родовой строй, затем-«государств-дворцов», кое-где рабовладельческий, затем феодальный… И катастрофы эти были не вызваны чьей-то злой волей, а неизбежны: все, рождающееся в нашем мире, включая общественные формации, таит в себе будущие противоречия — залог грядущей гибели.

Итак, мы переживаем сейчас очередную социальную катастрофу. Наша система рухнула, погибла. Воскресить ее невозможно. Но достаточно оглянуться по сторонам, чтобы удостовериться: наше общество и не думает погибать вместе с ней. Очевидные доказательства нашей неистребимой воли к жизни: цветы и книги, которыми торгуют в любом переходе московского метро, улыбки на многих лицах, нарядный и сытый вид громадного большинства людей в городской толпе. Да, не боимся утверждать, что сытый. Слухи о нашей голодной смерти, если по-честному, дорогие читатели, пока-то (зима 1993-94) ведь слегка преувеличены!

Те, кто который раз зовут Русь к топору, закрывают на все это глаза. Их такое положение дел решительно не устраивает. Повторяя за П. А. Столыпиным, можно сказать: им нужны великие потрясения (все еще не угомонились). Нам же, господа, нужна великая Россия.

Наша судьба сейчас в наших руках. Подадимся лихим подговорам, погибнем. Не подадимся, кое-как, в конце концов, выкарабкаемся, если, конечно, будем обуздывать собственные агрессивные побуждения. В этой же борьбе с собственным «Я» нам как раз и может стать подспорьем некоторое знание этологии. Оно облегчит нам самокритичный взгляд на самих себя как бы со стороны.

 

Так что же нам делать?

 

Итак, по Дольнику, тоталитарные режимы XX века — плод стихийной самоорганизации. К тоталитаризму современное технологическое общество приходит неизбежно, если процесс его развития пущен, так сказать, на самотек. Демократия же — достижение человеческого интеллекта. Чтобы она не переродилась в тиранию, олигархию или не привела к анархии, о ее сохранности надо постоянно заботиться как об экзотическом комнатном растении, высаженном в открытый грунт. Постараемся разобраться в вопросе: неужели это действительно так?

Любое общество — продукт шаткого равновесия в системе, клокочущей от внутренних противоречий. Это и постоянная борьба за лидерство в многочисленных иерархических структурах, и конкурентные отношения между такими структурами, и антагонизм интересов разных социальных групп, включая милую сердцу всех марксистов классовую борьбу. Классовую ли только, впрочем? Как трактовать с классовых позиций столь частые конфликты, например, между профсоюзами, выражающими интересы разных отраслей? Сюда же следует причислить идеологические споры, далеко не всегда имеющие классовую основу, межэтнические, межконфессиональные и возрастные конфликты, борьбу «зеленых» против разрушителей природной среды.

В наши дни все эти конфликты уподобляются дракам на спасательном плоту с ограниченным запасом пресной воды и пищи. Природные ресурсы убывают. Численность же населения земли неукоснительно растет. В этих условиях над человечеством все больше нависает угроза глобального эколого-сырьевого кризиса и войны всех со всеми за последний кусок хлеба, последний глоток чистой воды.

Только открытое объединенное мировое сообщество, которое, опираясь на науку, прогнозирует и, насколько это возможно, планирует пути своего дальнейшего развития, могло бы дать человечеству какой-то шанс на выживание в грядущем XXI веке.

Известный этнограф Леви Стросс писал: Двадцать первый век будет веком гуманитарных наук или же его вообще не будет. Мы склонны считать, что веку грядущему не быть, если большого шага вперед не сделают также политэкономия, экология и этология человека. Вооруженные конфликты и политико-экономический разброд разных государств современного мира — недопустимая роскошь для человечества в теперешнем его положении. Между тем, багаж средств тушения конфликтов в наши дни совершенно ничтожен и никак не соответствует требованиям времени.

К величайшему сожалению, мало что в этом отношении пока могут предложить, в частности, те же этологи. Так, В. Р. Дольник приводит пример «белой вороны» среди обезьян — карликовых шимпанзе (особый вид или подвид). У этих миролюбивых животных чрезвычайно развиты такие ритуалы как обмен улыбками и взаимные объятия. В группах карликовых шимпанзе иерархия существует, но проявляется слабо, не сопряжена с физической борьбой за ранг и не мешает дружескому общению. Мы упоминали северные народы с их высокой внутриплеменной этикой. Оба примера, однако, едва ли указывают путь из эволюционного тупика нам, современным цивилизованным людям с иным генетическим и культурно-историческим багажом. Если уж на то пошло, еще более поучительный, но бесполезный для нас пример — бесконфликтные внутриколониальные взаимоотношения муравьев, существ и вовсе нам генетически чуждых.

У Дольника же упоминается всем известный опыт американцев, перенятый и западноевропейцами: культ дружеской улыбки. Дежурная белозубая (заслуга дантистов!) улыбка, и правда, работает как довольно эффективный «конфликтогаситель». Американцы внушают своим детям: всегда улыбайтесь и вас будут все любить. Однако же, при всем при том никак не скажешь, что в той же Америке «все всех любят». Зато, это уж точно, недолюбливают неулыбающихся по причине дурного настроения или же скверных передних зубов. Сетовал же поэт И. Бродский вскоре после своего переезда в США:

 

Для них я, сберегающий во рту

Развалины почище Парфенона,

Шпион, лазутчик, пятая колонна

Гнилой цивилизации…

 

Тем более уж, не улыбками дипломатов надлежит гасить вооруженные конфликты. Требуются какие-то иные, несравненно более кардинальные средства.

Дольник же отмечает, что не только у людей, но даже и у шимпанзе попадаются как исключение сильные и вполне способные постоять за себя индивиды, которым, тем не менее, наплевать на свой социальный ранг. Они просто не играют в эти игры, что, конечно, весьма похвально, но едва ли поможет удержать от бесчинств все озверевшее человечество. И у нас, и у шимпанзе случается, наконец, покровительственная дружба взрослых и сильных с юными, начинающими свой жизненный путь. Прекрасно, ну и что? Куда ведь чаще наблюдается противоположное: вражда поколений.

Этологи любят приводить такие примеры, чтобы проиллюстрировать множественность поведенческих программ человека. Действительно, множественность создает условия для выбора. Помимо агрессии у нас, как мы уже рассказали, существуют врожденные программы альтруистического поведения. Не скроем, нам, авторам, не кажется, что на основе этого можно создать панацею от пороков погрязшего в них человеческого рода, принять кардинальное решение. А на какой, мы сами не знаем, поскольку это пока не известно науке. По крайней мере, надеемся, что это будет все-таки не поголовная принудительная накачка людей психотропными препаратами, подавляющими агрессивность. И не хирургия на живых мозгах. И не генная инженерия. Наконец, упаси Боже, не селекция в гитлеровском понимании этого слова.

Больше у нас надежд на воспитание, воздействие на механизмы импринтинга — раннего запечатления информации, столь свойственного человеку. Помните? Мы рассказывали о потрясающих, хотя и печальных последствиях такого запечатления у людей, воспитанных животными с раннего возраста (2.2). Пример северных народов и детей, воспитанных в семьях, где не бывает уродующих психику ребенка конфликтов между родителями, — тому наглядный пример.

И все-таки, социоэтология человека, конечно, только малая часть всего того, в чем надлежит разобраться людям, чтобы общество наше не рухнуло в пропасть в самом ближайшем будущем. Природа-то ведь, а мы-ее часть, никаких факультетов не кончала, в отличие от ученых, на их беду. Ни одну научную проблему, связанную с выживанием человечества, нельзя решить, оперируя багажом знаний, накопленных только какой-то одной отраслью науки, будь то хоть экономика, хоть медицина, история, синергетика, экология и правоведение.

В том то и вся беда, что нужен громадный объем комплексных знаний, энциклопедический охват информации из сразу многих и, на первый взгляд, никак между собою не связанных областей. Вместе с тем, то, что некогда было возможно для Аристотеля или Леонардо да Винчи, ныне уже недоступно ни одной, даже самой одаренной личности. Все современные ученые — жертвы более или менее узкой специализации. По нашему предположению, здесь на помощь человечеству могут прийти не столь уж, как знает читатель, нами любимые компьютеры.

Марксизм был первой, но, надеемся, не последней попыткой реорганизации человечества на разумных, рациональных началах, исходя из научных знаний. Провал коммунистического эксперимента был предрешен несовершенным уровнем знаний в прошлом веке и вовсе не служит доказательством бесперспективности всех дальнейших попыток такой реорганизации. Конечно, преступное безумие осуществлять ее теми варварскими методами, какими пользовались большевики. Но и вполне полагаться на стихию дальнейшего развития человечества нельзя. Уже сейчас очевидно, что она неумолимо влечет нас туда, куда привела многих животных былых геологических эпох, например, динозавров, то есть к вымиранию.

Наука не остановилась в своем прогрессе. Если в прошлом она служила, главным образом, для удовлетворения нашего любопытства и житейским потребностям или, чаще, порокам (война, вздорные прихоти), то ныне настал момент трагического выбора.

Вполне вероятно, что в ближайшем будущем общественный спрос на фундаментальную науку (а прикладные области — только около нее и сами не могут развиваться) сойдет на нет. По нашему глубокому убеждению, род людской, продолжая развиваться совершенно стихийно, быстро придет тогда к своему концу. Мы и так уже долгожители по сравнению со многими другими биологическими видами (2.1). Пора и честь знать.

Альтернатива: через науку — к самопознанию, столь глубокому, что, наконец-то, сыщется какой-то путь и способ удержаться на краю пропасти, реорганизовав общество на началах разумного гуманизма.

В начале перестройки один наш крупный политик тех лет, человек далеко за пятьдесят, вдруг как-то «выдал» (цитируем по памяти, не дословно): Почитали мне немного из Достоевского. И тогда я понял: самое главное — человек. По меньшей мере удивительно, что это было осознано так поздно. Ведь, казалось бы, что еще, окромя людей, может существовать для нас при общественном служении в этом бренном мире?!

Подведем итог.

Современное потребительское общество в его теперешнем разобщенном виде бездумно разрушает среду своего обитания. Оно транжирит природные ресурсы и воюет по всяческим вздорным поводам, не зная, да и не желая знать ничего о себе. Это общество вечного противоборства эгоистических интересов и непрерывной погони за сиюминутными радостями нуждается в каких-то научно обоснованных формах интеграции и централизованного управления в глобальных масштабах. Что это будет за интеграция и какие именно механизмы управления послужат ей основой, пока предсказать невозможно. Такой путь решения проблем, стоящих перед человечеством, необходимо упорно искать. Мы надеемся, что он будет найден совместными усилиями ученых разных специальностей, всей мировой наукой. В этом последняя надежда человечества, растерявшего свои золотые сны.