Александровского дворца в Царском Селе

 

Писать о простых слугах Царской Семьи чрезвычай­но сложно — о них мало что известно.

Эти люди ближе всех стояли к Царским особам. Так как повседневная жизнь Царской Семьи была скрыта от посторонних таз, а именно в бытовой, семейной обста­новке и проходило их служение, то понятно, что о ка­мердинерах, комнатной девушке, поварах, лакеях, горнич­ных, нянях история не сохранила сведений. А между тем, как раз с ними Император, Его Супруга и Дети были про­сто обычными людьми, со своими скорбями и заботами.

Однажды в Спаде, где Император со Своей Семьей находился на отдыхе, к ним пожаловало множество ве­ликосветских гостей, среди которых были и представи­тели разных иностранных держав. Для прибывших гос­тей был организован торжественный прием и дан бал.

 

 

 

Апоизий (Алексей) Егорович Трупп

 

Как раз в это время заболел Цесаревич. Он был настоль­ко тяжело болен (это был самый сильный приступ из всех, что ему постоянно приходилось переносить), что роди­тели стали обдумывать формулировку бюллетеня, кото­рый должен был проинформировать общество о тяже­лой болезни и возможной кончине Наследника.

Императрица, которая и так очень редко бывала в све­те, обязана была по этикету присутствовать на торжестве.

Она появилась среди гостей блистательная, прекрасная, озаряя всех сияющей улыбкой. Незаметно, под незначи­тельным предлогом, Ей удалось ускользнуть от внима­ния гостей и вернуться к больному сыну, у постели кото­рого врачи боролись со смертью. И вот совершенно слу­чайно, в коридоре, с обливающейся слезами Императри­цей столкнулся Жильяр — Она бежала к больному ре­бенку, покинув бал.

Через некоторое время Александра Феодоровна сно­ва появилась среди веселящихся гостей — такая же спо­койная, приветливая, улыбающаяся. Никто из присутству­ющих не догадывался о том, что сердце ее разрывается от боли и страха — они видели перед собой Императри­цу — величественную и вместе с тем благосклонную супругу правящего Императора. Ей приходилось наде­вать маску спокойного благополучия — чего бы это ни стоило.

Слуги видели своих Хозяев (как называла Их Анна Демидова) без маски. Об этом очень хорошо написано в книге камердинера императрицы А. А. Волкова «Около Царской Семьи»: «Тридцать пять лет я провел в велико­княжеском и Царском доме. На моих глазах проходила жизнь сильных мира, по преимуществу та сторона ее, ко­торая скрывается от посторонних глаз этикетом. От меня же часто не были скрытыми проявления обыкновенных человеческих переживаний: ведь при общении со мной не надо было надевать личину светскости, отбрасывались условности, и со мною бывали только люди с их радос­

 

 

 

тями, горем, с их достоинства­ми и слабостями».

Слуги, как правило, не ос­тавляли дневников и мемуаров. Случай с Алексеем Андрееви­чем Волковым и Анной Степа­новной Демидовой — особый. О Демидовой мы расскажем в своем месте. Волкову, как мы уже упоминали, чудом уцалось избавиться от смерти — когда арестантов выстроили, чтобы расстрелять, он кинулся бе­жать, воспользовавшись тума­ном и возможностью скрыться в ближайшем леске. От­метим, что еще по дороге на казнь он два раза хотел бе­жать — представлялся случай — но не мог оставить Ген- дрикову и Шнейдер. Он хотел спастись только вместе с ними. Женщины, однако, были так измождены и больны, что отказались. Тогда он решил помочь Шнейдер, кото­рая совсем обессилела, хотя бы нести корзиночку — в ней было «две ложки, кусочки хлеба и кое-какая мелочь». Вскоре корзиночку отняли конвоиры. Примечательно, что расстрелянных в то раннее утро под Пермью Царс­ких слуг было тоже одиннадцать — как и узников, погиб­ших в Ипатьевском подвале. Среди жертв большевицких палачей Волков упоминает горничную гостиницы, где жил Великий Князь Михаил Александрович, тюремного

инспектора и некую Знамеровскую. Самих палачей было двадцать два... Волков напишет свои воспоминания че­рез десять лет в Париже, там же и опубликует их. И дочь Великого Князя Павла Александровича — Великая Кня­гиня Мария Павловна — составит предисловие к его книге.

Слуг, о которых мы рассказываем (а сколько еще вер­ных, преданных Государю людей, о которых мы почти ничего не знаем, было рядом!), не готовили с детства к Государевой службе. Они попадали во дворец из разных концов России, зачастую по особому Промыслу Божию. Для многих из них типичен путь того же А, А. Волкова. Мы знаем этот путь подробнее, чем путь других, благо­даря его воспоминаниям.

Выходец из крестьянской семьи одного из сел Там­бовской губернии, он по призыву был направлен в лейб- гвардии Павловский полк, где прослужил пять лет, затем — в Сводно-Гвардейский батальон, куца набирали самых рослых, молодцеватых и дисциплинированных солдат из всех гвардейских полков. Получил чин старшего унтер- офицера, обучал Цесаревича, будущего Императора Ни­колая П, военному строю в одном из подразделений лейб- гвардии Преображенского полка, которым ему довери­ли командовать. Сначала Волков нес обычную военную караульную службу, затем внутреннюю караульную служ­бу на балах в Зимнем дворце и внутреннюю караульную службу близ спальни Императора. Состоял он и при осо­бе Великого Князя Павла Александровича, исполнял обя­занности вице-гоф-фурьера, а потом был личным камер­динером Александры Феодоровны. «Ни один человек не мог пройти к Ней или выйти от Нее помимо него. Никто не мог позвонить иначе, как через него». По таким до­шедшим до нас крупицам сведений мы можем предста­вить себе хотя бы в некоторой мере, что собою пред­ставляла служба этих верных людей.

Без преувеличения можно сказать, что от их тщатель­ности и преданности во многом зависела жизнь и безо­пасность Царской Семьи. Как удавалось находить подоб­ных людей? На примере Волкова мы видим, что он был замечен еще по военной службе, проявив себя добросо­вестным, ответственным солдатом. Естественно, таких, как он, замечали, продвигали по службе, проверяя на бо­лее ответственном деле, и не выпускали из поля зрения.

Цену этим подданным — скромным, честным, вер­ным — Император знал, и дорожил ими. Волков в своих воспоминаниях приводит эпизод, когда он, оказавшись в непростой ситуации, связанной с расформированием дво­ра Великого Князя Павла Александровича, остался на ка­кой-то период не у дел. Но верных людей не забывают, и его взяли на службу к Императору. Когда дела Великого Князя Павла Александровича изменились к лучшему, он захотел вернуть к себе прежнего слугу. Волков стал ко­лебаться — уйти из дворца к Великому Князю «по ста­рой памяти» или остаться на императорской службе. Го­сударь узнал о сомнениях своего слуги. «Император ве­лел спросить меня, чем именно не нравится мне моя те­перешняя служба, на что я ответил, что положением моим я вполне удовлетворен... Государь мне предложил еще хорошенько обдумать мое решение, прибавив при этом, что Ему было бы жалко расстаться со мною...», — вспоминает Волков.

В этом небольшом эпизоде, с одной стороны, пора­жает внимание и заинтересованность Государя в верном испытанном слуге, Его деликатный вопрос и ненавязчи­вое желание не отпускать от Себя нужного человека. С другой стороны, видно, хотя Вожов и не пишет об этом, что Император ценил испытанных, преданных людей, их профессионализм и чисто человеческие качества.

Здесь необходимо отметить, что эти добрые душев­ные свойства развивались в Царских слугах во многом благодаря близости к своим державным Хозяевам, бла­годаря их несомненному нравственному и духовному вли­янию, их поистине христианской жизни, что было тогда (да и во все времена) большой редкостью не только в образованном обществе, но и среди народа. Высокий пример был постоянно перед глазами слуг — Волков пи­шет, что они видели царственные лица без маски. Цар­ственное благородство, глубокая и чистая, ничем не за­мутненная вера в Бога, в благой Промысел Божий, ока­зывали порой поразительное воздействие на крестьянс­кие души.

В этой связи важно привести еще од но свидетельство. Под Архангельском в одном селе есть жительница, што­рой сто лег. Ее отец был Царским слугой. Был взят по призыву в армию. Попал к Царю на службу — «кушанья пода­вал Царской Семье», как рассказывает сама Евфросиния Александровна. О своем отце она вспоминает следующее. Отбыв срок своей солдатской службы, он вернулся до­мой. По возвращении солдат словно стал другим челове­ком, резко выделявшимся из среды односельчан. Наблю­дая столько лет за тем, в каком благочестии живет Царс­кая Семья, и не находя такого же отношения к Богу и миру в современной ему жизни, сам он коренным образом из­менился. Будучи неграмотным, солдат выучил наизусть Евангелие, часто ходил в церковь и прилежно молился Богу. Многое он открыл своей дочери — на всю жизнь запомнила она его мудрые советы. Он научил ее молить­ся, научил накладывать на себя крестное знамение — она крестится особенно, с особым благоговением пред Гос­подом. Главный же завет отца — хранить веру — Евфросинья Александровна ненарушимо держала в течение всей своей жизни, держит его и теперь. Завет этот ее отец вы­нес из Государевой службы.

Об Алоизии Егоровиче Труппе мы пока знаем мень­ше, чем о других трех слугах, погибших с Царской Се­мьей. Может быть, предпосланное к рассказу о нем не­большое вступление высвечивает его главную черту — незаметное скромное служение. Как можно судить на основании нескольких строчек сухого формулярного списка, он был придворным лакеем 1-го разряда, служил при Императоре Николае П и носил звание потомствен­ного почетного гражданина, происходил же он из крес­тьян Витебской губернии. Фамилия Трупп, вероятно, про­изошла от немецкого слова der Trupp, что означает «груп­па бойцов», «отряд». На древнеболгарском языке это слово значит — «дерево». Известно, что Алоизий Его­рович родился в деревне Колноголы Режицкого уезда Витебской губернии. Согласно «Спискам населенных мест Витебской губернии» (на начало XX века), эта де­ревня находилась при реке Струдзень. Земля здесь (154 десятин и еще 15 десятин под лесом) принадлежа­ла Борховскому земельному обществу. В деревне было 11 дворов, 43 мужчины и 46 женщин. Духовно окормлялась деревня, как и почти вся Витебская губерния, римс­ко-католическим духовенством. Ближайшее почтовое от­деление, которое обслуживало эту находящуюся в 353 километрах от Витебска деревню, называлось Сталейдзаны.

В Витебской губернии, если ориентироваться по губернской «Военно-топографической карте 1805­1877 гг.», было довольно много деревень с названием «Трупп», «Трупени», «Трупы». В окрестностях Колнош- лов их оказывается целых шесть. Можно предположить, что от названия деревни происходит и фамилия Алоизия Егоровича. Дальнейшие поиски каких-либо отчетливых данных о детстве и юности Труппа ведут нас на террито­рию Латвии, ибо после произошедшего после Второй мировой войны передела мира часть земель Витебской губернии отошла к этой стране.

Возможно, некоторые сведения о Царском слуге со­держит картотека Полицейского управления г. Санкт-Пе­тербурга на период начала XX века, хранящаяся в Госу­дарственном Архиве Российской Федерации. Заметим, что в Петербурге было достаточно много людей с по­добной или такой же, как у него, фамилией. На одной из карточек картотеки значится: «АЛЕОДЪ ЮРОВЪ ТРУ­ПА, Витебской Губернии, Режицкого уезда, Голяндской волости». Алеодъ — может быть, Алоизий? Ведь на­зывали же Труппа Алексеем. «Юровъ» — то же, что Ге­оргиевич, сын Юрия, Юров сын. Фамилия здесь может быть искажена: часто слово в процессе произношения менялось на более удобное для речи, это закреплялось на письме. Если этот «Алеодъ» — Алоизий Егорович Трупп, нам важно, что в Полицейском управлении нет ни­чего, что бросало бы тень на его доброе имя — его кар­точка чиста.

Известно, что А. Е. Трупп был на три года старше А. А. Волкова и, вероятно, прошел тот же путь, что и слуга Императрицы — от солдата, взятого в армию по призыву из далекой деревни Витебщины до службы у Императо­ра. Зная, в чем заключалась служба Волкова при Госуда­рыне, мы можем, по аналогии, в какой-то степени пред­ставить себе и круг обязанностей слуг Государя, в том числе и Труппа. Поисгине патакой службе мог быть толь­ко особо доверенный человек, кристальной честности, абсолютной верности. Мы не беремся утверждать, ка­кие именно обязанности были возложены на Алоизия Его­ровича, после ареста Царской Семьи каждый верный

 

 

 

Им человек совмещал множество обязанностей, стре­мясь помочь Царственным Узникам, сделать все, что в его силах. И даже, как мы знаем, пожертвовать своей жизнью.

Задолго до наступления революционного лихолетья Алоизий Егорович был известен как испытанный, надеж­ный слуга. На прогулках в Царском Селе ему доверяли маленьких Царевен. На фотографии 1902 года (мы ее публикуем) А. Е. Трупп катает на пони Великую Княжну Татьяну Николаевну. Ей пять лет. Маленькая наездница привычно сидит в седле, держа в руках поводья. Смирно стоит лошадка, под уздцы ее держит Алоизий Егорович.

Он в форме форейтора, на труди — медаль и орден. Здесь он еще молодо выглядит (на фотографии ему 46 лет) в сравнении с единственным, часто публикуемым фотопор­третом, где он предстает перед нами в расшитом галуна­ми мундире камердинера, седовласый, строгий, со мно­гими наградами на труди. Существует и другая фотогра­фия начала 1900-х годов — Великие Княжны Татьяна и Мария Николаевны, там же в Царском, сидят в малень­кой повозке, запряженной двумя козочками. На глазах козочек — шоры. Рядом с экипажем двое слуг, один из них — Алоизий Егорович.

Нужно сказать, что все упоминания о слуге Импера­тора Николая II отличаются крайней скупостью. Прото­иерей Афанасий Беляев, приехавший в Александровский дворец в дни ареста Царской Семьи, по приглашению Их Величеств, собираясь служить в Страстную Субботу все­нощное бдение и Божественную литургию, в коридоре встретил, как он пишет, камердинера Государя. Прото­иерей не называет его по фамилии, естественно, не зная ее, — но это мог быть и Алоизий Егорович, «Камерди­нер сказал, — пишет о. Афанасий в своем дневнике, — “Его Величество просили Вас зайти к Нему, Он хочет сказать Вам несколько слов о предстоящем служении в дворцовой церкви”. На эти слова молодой прапорщик, сопровождающий нас, ответил, что этого сделать нельзя, и, обращаясь ко мне, заявил: “Потрудитесь идти в цер­ковь, разговаривать ни с кем нельзя!” Удивленный камер­динер возразил: “Позвольте, я передам об этом Его Ве­личеству”. Но грозный караульщик категорически заявил: “Это для меня все равно. Я не могу допустить никаких свиданий с кем бы то ни было...”».

А. Е. Трупп добровольно последовал с Царской Се­мьей в Тобольск, потом в Екатеринбург. Участвовал, в качестве посредника, в выносе из бывшего губернатор­ского дома в Тобольске, где проживала, находясь под арестом, Царская Семья, ценностей, Ей принадлежав­ших, чтобы сохранить их от разграбления и укрыть в То­больске и его окрестностях.

Игумен Серафим (Кузнецов) в своей книге «Право­славный Царь-Мученик» много раз упоминает А. Е. Труп­па, как верного слугу Госуцаря. Когда Император был вы­нужден отпустить прислугу из-за того, что оказался не в состоянии ей платить (Керенский и Временное правитель­ство перестали отпускать деньги на содержание Царской Семьи, арестовав Ее счета), Харитонов, Трупп, Демидо­ва, Боткин остались при Царской Семье, объявив, что будут служить бесплатно.

Когда Императорская Чета с Дочерью Марией и не­сколькими сопровождающими их слугами по требованию чекистов выехала в Екатеринбург, Трупп оставался с деть­ми в Тобольске и затем последовал вместе с ними в Ипа­тьевский дом. Его решение ехать в Екатеринбург под­верглось в Тобольске серьезному испытанию. Лакей На­следника Цесаревича С. И. Иванов вспоминал: «За не­сколько дней до нашего отъезда приехал еще начальник отряда Родионов. Отряд у него был сплошь из нерус­ских. Мне кажется, что это были латыши, но достоверно сказать, что это так, не могу. Может быть, туг были и мадьяры, и латыши. С одним же из этих красноармейцев произошел удивительный случай. Его узнал лакей Трупп. Он оказался его родным племянником: сыном родного брата Труппа. Имени его и местожительства я не знаю. Но лакей Трупп родом откуда-то, кажется, из-под Риги. Он был польский латыш». Иванов не приводит деталей, но понятно, что эта встреча для Труппа была связана с воспоминаниями о доме, о родных. Вероятно, и для пле­мянника, вынужденного с оружием в руках сторожить сво­его родственника, это была последняя возможность об­думать свой выбор.

В дневниковых записях и письмах Царской Семьи, относящихся к периоду Тобольской и Екатеринбург­ской ссылки, есть несколько слов об Алоизии Егоро­виче:

«20 мая [1918 г.]. После ужина Бэби [Цесаревича Алексея, — примеч. авт.'] отнесли в его комнату Н[ики, Император Николай Щ, Трупп и Харитонов», — пишет Государыня. Еще раньше, 11 мая (ст. ст.) 1918 г., Им­ператор записывает в дневнике: «С утра поджидали впуска наших людей из Тобольска и привоза остального багажа. Решил отпустить моего старика Чемодурова и вместо него взять на время Труппа. Только вечером дали ему войти и Нагорному, и полтора часа их допрашивали и обыскивали у коменданта в комнате». 22 января 1918 года Цесаревич Алексей сообщает А. А. Вырубовой из

Тобольска: «Вчера играл с Татьяной и Жиликом [так в Царской Семье называли П. Жильяра] французскую пье­су. Все готовят еще другие комедии. Коля Д[еревенко] бывает по праздникам у меня. Нагорный спит со мною. Седнев, Волков, Трупп и Чемодуров с нами». Их, при­ехавших сопровождать Царскую Семью, в Тобольске еще почти сорок человек, но Цесаревич отмечает, как самое главное, что с ними эти пятеро верных слуг.

В доме Ипатьева для Царственных Узников и Их слуг было позволено провести несколько богослужений. Им­ператор отмечал в Своем дневнике (ведя его по старо­му стилю): «21 апреля. Великая Суббота. [...] По просьбе Боткина, к нам впустили священника и дьякона в 8 час. Они отслужили заутреню». 6 мая, в день рожде­ния Государя, «в 11 1/2 тот же батюшка с диаконом от­служили молебен, что было очень хорошо. [...] 20 мая. Воскресенье. В 11 час у нас была отслужена обедница; Алексей присутствовал, лежа в кровати. Погода стояла великолепная, жаркая. Погуляли после службы и днем до чая. Несносно сидеть так взаперти и не быть в со­стоянии выйти в сад, когда хочется, и провести хоро­ший вечер на воздухе. Тюремный режим!![...] 10 июня. Троицын день. Ознаменовался разными событиями: у нас утром открыли одно окно. Евг. Серг. [Боткин] забо­лел почками и очень страдал. В 11 1/2 была отслужена настоящая обедня и вечерня, и в конце дня Алике и Алексей ужинали с нами в столовой. Кроме того, гуля­ли два часа!». 1/14 июля 1918 г. в Ипатьевском доме было отслужено последнее в жизни Царственных Му­чеников и Их слуг богослужение; — обедница. В пока­заниях следствию священник о. Иоанн Сторожев гово­рит о том, что при этом событии присутствовало пяте­ро слуг (пятым был мальчик, Леня Седнев), хотя и до­пускает некоторые неточности, их касающиеся (на это указывает П. В. Мультатули в своей книге «Свидетель­ствовали о Христе до смерти...»). Вот единственное упоминание о слугах, присутствовавших на церковных службах в Ипатьевском доме в Екатеринбурге.

Известно, однако, что Царские слуги не только при­сутствовали, но и принимали активное участие в этих бо­гослужениях. Об этом, в частости, упоминает Императ­рица в Своем письме из Тобольска от 19 февраля/4 мар­та 1918 года, адресованном сестре Императора Николая П Великой Княгине Ксении Александровне: «... дни быстро бегут — однообразно, — все заняты, только таким образом и можно жить. Теперь будем тоже во вре­мя службы петь (не знаю, как выйдет). Дети, Нагорный (кот, тоже будет чтецом — мальчиком читал в Ц[еркви]), я и регент. Очень грустно не бывать в Щеркви] — не то без Обедни,..».

Климентий Нагорный, который участвовал в церков­ных службах в Тобольске, не мог этого делать в Екате­ринбурге — его почти сразу увезли из Ипатьевского дома в тюрьму. Кто же прислуживал за богослужениями в Ипа­тьевском доме? В Екатеринбурге бытует предание (ко­торое идет; вероятно, от сестер местного Ново-Тихвинского женского монастыря, приносивших узникам про­визию), что на богослужениях прислуживал Алексей (Алоизий) Егорович Трупп (был пономарем, разжигал и подносил кадило, выносил свечу...).

Предание это выглядит вполне достоверным. Дей­ствительно, сестры монастыря, который, нужно сказать, был крепкими узами связан с династией Романовых (он создан по Указу Императора Александра I, здесь бывали Александр I и Его Августейшие родственники, а порт­рет Государя Николая Александровича кисти монастыр­ской насельницы монахини Емельяны, с любовью и бла­гоговением поднесенный некогда Императору сестрами обители, висел в Зимнем дворце), каждый день подхо­дили к глухому двойному забору, которым был окружен Ипатьевский особняк, чтобы передать что-нибудь съес­тное. Конечно, львиная доля приносимой ими передачи уходила чекистам. Чаще всего отбирали все. В после­дние дни перед расстрелом комендант «Дома Особого Назначения» Юровский предупредил, что все передачи запрещены, принимал только молоко, в ограниченном количестве. Но как бы то ни было, монахини все время приходили под эти стены. Это была очень хрупкая, но неистребимая связь узников с обителью.

В обновляющейся экспозиции Екатеринбургского музея демонстрируется важный документ: расписка ино­кини Варвары, келейницы Великой Княгини Елисаветы Феодоровны. В расписке сказано, что подписавшийся разделяет судьбу арестованного (имярек) доброволь­но. Такую расписку должен был дать каждый из слуг, если отказывался от предложения болыиевицких тю­ремщиков выйти на свободу. Не все расписки сохрани­лись в архивах ЧК, не все еще найдены, но Алоизий Его­рович Трупп такую расписку подписывал тоже.