Лечение. Фаза чрезвычайных мер — КиберПедия 

Адаптации растений и животных к жизни в горах: Большое значение для жизни организмов в горах имеют степень расчленения, крутизна и экспозиционные различия склонов...

Особенности сооружения опор в сложных условиях: Сооружение ВЛ в районах с суровыми климатическими и тяжелыми геологическими условиями...

Лечение. Фаза чрезвычайных мер

2017-09-26 172
Лечение. Фаза чрезвычайных мер 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

С чего мы должны были начать? Мы должны были помнить, что Мэри и миссис Мач были нашими первыми пациентками. У нас не было подходящих терапевтических моделей. На самом деле это и было нашей терапевтической задачей: в Программе Ментального Здоровья Младенцев выработать методы по ходу работы. Конечно, имело смысл начать со знакомой модели, в которой бы наш представитель в психиатрии, доктор Зинн, работал с матерью в недельной или двухнедельной психотерапии, и психолог миссис Аделсон обеспечивала поддержку и развивающее руководство в интересах ребенка во время домашних визитов. Но на первых сессиях мы увидели, что миссис Мач ускользала от доктора Зин и психиатрического лечения. Ситуация, в которой она оказывалась одна с мужчиной, приводила ее в ужас, и она проводила часы в молчании или говорила о бытовых вещах. Все усилия достичь контакта с миссис Мач или прикоснуться к проблемам ее тревожности или дискомфорта в этих взаимоотношениях вели в тупик. Одна тема всплывала снова и снова. Она не доверяла мужчинам. Но в ее косвенных коммуникациях мы увидели намеки на ужасный секрет, который она никогда никому не откроет. Она чаще нарушала договоренности о встречах, чем соблюдала их. Доктор Зинн удерживал отношения с ней с большими сложностями. Это было за год до того, как мы услышали секрет и поняли, какая фобия вела к этому трудно преодолимому сопротивлению.

Из этого опыта нельзя делать обобщений. Иногда нас спрашивали, есть ли преимущество у терапевтов-женщин, которые работают с матерями, пережившими серьезную материнскую депривацию. Наш ответ после двух лет работы будет: “Не обязательно; иногда вовсе нет”. У нас были примеры, когда мужчина-терапевт имел особое преимущество при работе с матерями. Обычно в наших случаях мы не придаем чрезмерного значения полу терапевта. Случай миссис Мач был исключением.

И тогда мы столкнулись с терапевтической дилеммой. Работа миссис Аделсон заключалась в том, чтобы концентрироваться на взаимоотношениях мать-младенец в процессе домашних визитов. Миссис Мач нуждалась в собственном терапевте, докторе Зинне, но патологическая боязнь мужчин, проявившаяся в трансфере, не давала ей пользоваться доступной ей психиатрической помощью. Мы надеялись, что время и терпеливая психиатрическая работа помогут нам раскрыть секрет, который приводил к ее молчанию и ускользанию в трансфере от доктора Зинна.

Но ребенок был в большой опасности. И ребенок не мог ждать разрешения материнского невроза.

Миссис Аделсон, как мы вскоре увидели, не вызывала такой патологической тревожности у миссис Мач, но ее роль терапевта пары мать-ребенок и сеттинг домашних визитов не давали возможности с легкостью вскрывать конфликтные элементы в отношении матери к ребенку и лечение материнской депрессии.

Но поскольку у нас не было альтернативы, мы решили, что будем по необходимости использовать домашние визиты.

То, что появилось в результате, можно назвать “психотерапией на кухне”, что покажется вам весьма знакомым как метод, но незнакомым как сеттинг. Метод - разновидность психоаналитической психотерапии - использует трансфер, повторение прошлого в настоящем и интерпретацию. В равной степени важно, что метод включает в себя продолжающееся наблюдение за развитием ребенка и тактичное, не дидактическое обучение матери в распознавании потребностей и сигналов ребенка.

Сеттинг использовал семейную кухню или гостиную. Пациентка, которая не умела говорить, всегда присутствовала на сессиях, если только не спала. Пациентка, которая могла говорить, продолжала заниматься домашними делами, перепеленывать или кормить ребенка. Взгляд и слух терапевта были настроены на восприятие невербальной коммуникации ребенка и вербальной и невербальной коммуникации матери. Все, происходящее между матерью и ребенком, находилось в поле зрения терапевта и в фокусе терапии. Диалог между матерью и терапевтом концентрировался на заботах настоящего и двигался назад и вперед между прошлым и настоящим, между этой матерью с ребенком и другим ребенком, из прошлого. Этот метод оказался подходящим и привел нас позже к исследованию возможностей одного терапевта в домашних визитах.

Сейчас мы попытаемся обобщить опыт лечения Мэри и ее матери и исследовать применявшиеся нами методы.

На ранних стадиях лечения миссис Мач рассказывала свою историю с колебаниями, отстраненным, печальным голосом. Это была история, которую мы коротко описали раньше. Пока мать рассказывала, Мэри, наша вторая пациентка, сидела, опершись на спинку кушетки или лежала на простыне и печальное и отстраненное лицо матери отражалось в печальном и отстраненном лице младенца. В комнате было полно призраков. Материнская история отвержения и пренебрежения сейчас психологически повторялась с ее собственным ребенком.

В этой фазе чрезвычайных мер проблема заключалась в том, чтобы изгнать призраков из детской. Чтобы это сделать, нам нужна была помощь матери в обнаружении повторения прошлого в настоящем, что все мы знали как делать в офисе, который оборудован столом и стулом или кушеткой, но до сих пор никто не учил нас, как делать это в семейной гостиной или кухне. Мы решили, что терапевтические принципы должны быть теми же самыми. Но в фазе чрезвычайных мер мы должны были в интересах ребенка найти путь к конфликтным элементам материнского невроза. Нужно, чтобы ребенок был в центре терапии периода чрезвычайных мер.

Мы начали с того, что спросили себя: “Почему эта мать не может слышать, как плачет ее ребенок?”

Ответ на клинический вопрос уже содержался в материнской истории. Собственный плач этой матери не был услышан. Мы подумали, что в этой гостиной сейчас два плачущих ребенка. Отстраненный голос матери, ее отрешенность мы рассматривали как защиты против печали и невыносимой боли. Ее ужасающая история сперва излагалась лишь фактически, без видимого страдания, без слез. Все, что можно было увидеть, это печальное, безнадежное, пустое выражение лица. Она закрыла дверь перед плачущим ребенком в себе так же, как она закрывала дверь перед своим настоящим плачущим ребенком.

Это привело нас к первой клинической гипотезе: “ Когда будет услышан собственный плач этой матери, она станет слышать плач своего ребенка ”.

Работа миссис Аделсон концентрировалась на развитии терапевтических отношений, при которых молодая женщина, никогда не знавшая доверия, может начать его испытывать, и при которых доверие может привести к высвобождению старых чувств, отсекавших ее от собственного ребенка. По мере того, как история миссис Мач двигалась вперед и назад между собственным ребенком: “Я не могу любить Мэри” и своим детством, обобщаемым фразой: “Я никому не была нужна”, терапевт постепенно открывал тропинки для чувств. Миссис Аделсон слушала и выражала словами чувства миссис Мач как ребенка. “Как, должно быть, это было тяжело... Это, наверное, глубоко ранило... Конечно, вы нуждались в матери. Не к кому было обратиться... Да, иногда взрослые не понимают, что все это значит для ребенка. Должно быть, вам нужно было выплакаться... Никто не слышал вас”.

Терапевт давала миссис Мач разрешение чувствовать и вспоминать чувства. Возможно, первый раз в жизни миссис Мач кто-то давал ей такое разрешение. И постепенно, как и следовало предполагать, - но только через несколько сессий - начали появляться печаль, слезы и невыразимая боль от того, что она была брошенным ребенком. Облегчением была способность плакать, и ощущение, что аналитик понимает ее, приносило комфорт. И затем на каждой сессии миссис Аделсон наблюдала, как нечто невероятное происходит между матерью и ребенком.

Вы помните, что ребенок практически всегда находился при матери во время этой кухонно-гостиной терапии. Если Мэри требовала внимания, мать вставала посреди сессии, чтобы перепеленать ее или дать бутылочку. Чаще она игнорировала девочку, если та не требовала внимания. Но сейчас, когда миссис Мач получила разрешение вспоминать свои чувства, плакать и ощущать комфорт и симпатию миссис Аделсон, мы видели, как она подходила к ребенку посреди своих излияний. Она могла взять Мэри на руки и обнять ее, сперва оставаясь отстраненной и занятой собой, но все же держа девочку на руках. И однажды во время первого месяца лечения миссис Мач, выражавшая свою печаль, взяла Мэри, прижала ее к себе и стала ей что-то тихо напевать. Затем это произошло опять и несколько раз во время следующих сессий. Излияние старых печалей и ребенок на руках. Призраки начали оставлять детскую.

Это было нечто большее, чем временные жесты взаимности с ребенком. Миссис Аделсон наблюдала множество свидетельств того, что мать и дитя начали находить друг друга. И теперь, когда они начали соприкасаться, миссис Аделсон делала все возможное как терапевт и психолог развития, чтобы поддержать появляющуюся привязанность. Когда Мэри вознаграждала мать особо прекрасной улыбкой, миссис Аделсон комментировала это и отмечала, что ей, миссис Аделсон, такая улыбка не адресовалась, что и должно было быть. Эта улыбка принадлежала только матери. Когда плачущая Мэри начала искать успокоения у матери и утихала в ее руках, миссис Аделсон говорила Мэри: “Как хорошо, когда мама знает, чего ты хочешь”. И миссис Мач улыбалась смущенно, но с гордостью.

Скоро эти сессии с матерью и ребенком сформировали свой собственный ритм. Мистер Мач часто присутствовал на короткое время прежде, чем уходил на работу (с ним проводились специальные сессии по вечерам и субботам). Сессии обычно начинались с Мэри, являющейся темой обсуждения. Миссис Аделсон в естественной, неформальной, недидактической манере, с удовольствием комментировала развитие Мэри и включала в свои комментарии полезную информацию о потребностях младенцев шести-семи месяцев, о том, как Мэри узнает мир, и как мама и папа могут помогать ей в этих открытиях. Родители и миссис Аделсон вместе наблюдали, как Мэри экспериментирует с новой игрушкой или новой позой и отмечали, как она находит новые решения и продвигается вперед. Восторг от наблюдения за ребенком, который был знаком миссис Аделсон, разделялся с мистером и миссис Мач, и, к общему удовольствию, родители начали разделять этот восторг между собой и вести собственные наблюдения за достижениями Мэри.

Во время сессии, после того, как мистер Мач уходил на работу, разговор рано или поздно возвращался к самой миссис Мач, ее печалям в настоящем и детским печалям. Все более и более часто миссис Аделсон могла помочь миссис Мач увидеть связи между прошлым и настоящим и показать миссис Мач, как она, “не осознавая этого”, несла свои страдания из прошлого в настоящие взаимоотношения с ребенком.

За 4 месяца Мэри стала здоровым, откликающимся, веселым ребенком. Тестирование в 10 месяцев показало по объективным параметрам, что она соответствует своему возрасту в фокусировке внимания на матери, адресованных матери и отцу улыбках и звуках, поиске у матери комфорта и безопасности. По ментальной шкале Бейли она соответствовала своему возрасту. Она все еще была несколько медлительна в моторном реагировании, но в пределах нормы.

Миссис Мач стала отзывчивой и гордой матерью. Однако, наша осторожная оценка собственного состояния матери оставалась прежней: “депрессивная”. Миссис Мач действительно прогрессировала, мы видели много знаков того, что депрессия не является больше всепроникающей и ограничивающей, но депрессия все еще присутствовала и была все такой же глобальной. Оставалось еще много работы.

В первые четыре месяца мы достигли еще не излечения материнской болезни, но формы контроля над болезнью, при которой патология, прежде охватывавшая и ребенка, теперь была от ребенка отведена; конфликтные элементы материнского невроза сейчас идентифицировались матерью, как и нами, как “принадлежность прошлого” и “не относящиеся к Мэри”. Появилась связь между матерью и дочерью. И девочка сама поддерживала эту связь. Каждый жест любви со стороны матери она щедро вознаграждала проявлениями своей любви. Миссис Мач, как мы видели, чувствовала впервые в жизни, что ее любят.

Все это создало то, что мы назвали “фаза чрезвычайных мер в терапии”. Мы может ретроспективно сказать, что прошел целый год с этого момента до того, как появилось некое разрешение глубоких внутренних конфликтов миссис Мач, и был ряд проблем во взаимоотношениях мать-ребенок, проявившихся за этот год, но Мэри была вне опасности, и даже детские конфликты второго года жизни не были чрезмерными или патологическими. После того, как связь была сформирована, все остальное уже могло разрешиться.

 

Другие области конфликта

Мы попробуем обобщить последующие месяцы лечения. Мэри оставалась в фокусе нашей работы. Следуя уже установившемуся паттерну, терапевтическая работа свободно перемещалась от ребенка и его потребности развития проблем - и материнским конфликтным прошлым. Приходит на ум один живой пример. Миссис Мач, несмотря на недавно обретенное удовольствие и гордость материнства, по прежнему самым бесчувственным и непродуманным образом подбирала няню ребенку. Значение сепарации и временной утраты для годовалого ребенка миссис Мач не понимала. Она нашла себе работу на неполный день (бедность семьи несколько оправдывала необходимость дополнительного дохода). Миссис Мач договаривалась с нянями поспешно и необдуманно, и была удивлена, как и мистер Мач, когда обнаружилось, что Мэри “капризна”, “вредничает” и “плохо себя ведет”.

Миссис Аделсон попыталась тактично помочь родителям подумать о значении для Мэри материнской любви и временной утраты матери днем. Она столкнулась с непреодолимой стеной. Оба родителя знали лишь случайные и меняющиеся взаимоотношения с родителями и лицами, заменяющими их, в раннем детстве. Значение сепарации и утраты было погребено в памяти. Семейный стиль обращения с сепарацией уходом или смертью был такой: “Забудь об этом. Ты к этому привыкнешь”. Миссис Мач не могла вспомнить скорбь или боль при утрате значимых людей.

Нам необходимо было найти возможность установить аффективные связи между утратой и отрицанием утраты для ребенка в настоящем и утратами материнского прошлого.

Однажды утром миссис Аделсон обнаружила в семье полный беспорядок. Мэри плакала при приближении старого гостя, а родители сердились на “упрямого ребенка”. Продуманные вопросы миссис Аделсон дали информацию о том, что Мэри только что рассталась с одной няней и у нее появилась другая. Миссис Аделсон поинтересовалась вслух, что это могло бы означать для Мэри. Вчера ее неожиданно оставили в совершенно новом месте с незнакомой женщиной. Она чувствовала себя одинокой и испуганной без матери и не знала, что произойдет. Никто не мог ей ничего объяснить, она была лишь ребенком без возможности выразить свои серьезные проблемы словами. Мы должны попытаться понять ее и помочь ей справиться с ее страхами. Мистер Мач, собиравшийся на работу, остановился и достаточно долго внимательно слушал. Миссис Мач тоже слушала внимательно и, прежде чем муж ушел, попросила его вернуться пораньше, чтобы Мэри не была с няней слишком долго.

Затем была трогательная сессия, когда мать плакала, и ребенок плакал, и нечто очень важное было выражено словами. Миссис Мач вновь и вновь начинала заговаривать о тете Джейн, с которой она жила первые пять лет своей жизни. От тети Джейн не было письма несколько месяцев. Она думала, что тетя на нее сердита. Она переключилась на разговор о свекрови, о том, как она холодно относится к миссис Мач и отвергает ее. Затем последовали жалобы на нянь, одна из которых сердилась на то, что Мэри плакала, когда мать уходила. Темами были “отвержение” и “утрата”, и миссис Мач искала их повсюду в своем настоящем. Она плакала об этом, но даже с помощью осторожных намеков миссис Аделсон не могла провести связей.

Затем миссис Мач оставила комнату и, вернувшись, все еще в слезах, принесла семейный альбом. Она показала миссис Аделсон портреты семьи. Мать, отец, тетя Джейн, сын тети Джейн, который был убит на войне. Такое горе для тети Джейн. Никто в семье не позволил ей оплакивать собственного сына. “Забудь об этом”, вот все, что они сказали. Затем она стала говорить о недавней смерти отца и дедушки.

Так много утрат, так много шокирующих событий, сказала она, незадолго до рождения Мэри. В семье всегда говорили: “Забудь об этом”. Миссис Аделсон, слушавшая все это сочувственно, напомнила ей, что было и много других утрат, шокирующих происшествий в детстве и младенчестве миссис Мач. Утрата матери, которую она не может вспомнить, и расставание с тетей Джейн в 5 лет. Миссис Аделсон спросила, как миссис Мач могла чувствовать себя, когда она была слишком мала, чтобы понимать, что происходит. Глядя на Мэри, сидящую у матери на коленях, миссис Аделсон сказала: “Интересно, можем ли мы понять, как бы чувствовала себя Мэри, если бы она неожиданно оказалась в незнакомом доме и не на час или два с няней, но постоянно, и никогда бы не увидела мать и отца. Мэри не смогла бы этого понять; это встревожило бы ее и очень огорчило. Интересно, как это переживается, когда девочка совсем мала”.

Миссис Мач слушала, глубоко погрузившись в свои мысли. Спустя мгновение она сказала жестким голосом: “Нельзя заменить одного человека другим... Невозможно прекратить любить их и думать о них. Просто невозможно кого-то заменить”. Сейчас она говорила о себе. Миссис Аделсон согласилась и затем осторожно вернула инсайт обратно к Мэри.

Это было для миссис Мач началом новых инсайтов. По мере того, как ей помогали переживать утраты, скорбь и чувство отвержения в своем детстве, она больше не могла причинять боль собственному ребенку. “Я никогда не хотела бы, чтобы моя девочка себя так чувствовала”, - сказала она с глубоким чувством. Она начала понимать, что такое утрата и печаль. С помощью миссис Аделсон она начала вырабатывать стабильный план для Мэри с няней при полном понимании значения этого для ребенка. Тревожность Мэри начала уменьшаться, и она вошла в новый режим.

Наконец, мы узнали ужасающий секрет, который определял трансфер к доктору Зинну, и вынудил ее ускользать из психиатрического лечения. Патологический страх находиться в одной комнате с доктором, навязчивое чувство вины, связанное с сомнительным отцовством Мэри, создали у нас сильное клиническое впечатление, что Мэри была “инцестуозным ребенком”, созданным в далекой детской фантазии и ставшим реальным после недозволенной связи со случайным любовником. Конечно мы не имели в виду ничего, кроме “инцестуозной фантазии”. Мы не были подготовлены к истории, которая проявилась в итоге. С огромным стыдом и страданием миссис Мач рассказала миссис Аделсон на втором году лечения о своих детских секретах. Отец обнажался перед ней, когда она была ребенком, и приближался к кровати, где она спала с бабушкой. Бабушка обвиняла ее в соблазнении дедушки. Это миссис Мач отрицала. А ее первая связь в возрасте 11 лет была с кузеном, к которому она относилась как к брату, поскольку они жили в одном доме в раннем детстве. Инцест миссис Мач был не фантазией. И теперь мы смогли понять навязчивое чувство вины, связанное с неопределенным отцовством Мэри.

 

Мэри в возрасте 2-х лет

На втором году лечения миссис Аделсон продолжала оставаться терапевтом миссис Мач. Доктор Зинн завершил свое участие, а трансфер миссис Мач к миссис Аделсон способствовал продолжению их совместной работы. Вильям Скафер, штатный психолог, стал направлять работу с Мэри. (У нас больше нет отдельных терапевтов для родителей и ребенка, но в этом первом случае мы все еще экспериментировали).

Интересно, что в начальных встречах с мистером Скафером миссис Мач вновь испытывала патологический страх “мужчины”, оживший в трансфере, но к этому моменту у миссис Мач были большие успехи в процессе терапии. В трансфере к мистеру Скаферу тревожностью можно было управлять и выдавать ее миссис Аделсон, которая помогала поместить ее в контекст инцестуозного материала, проявившегося в лечении. Тревожность снизилась, и миссис Мач смогла сформировать сильный альянс с мистером Скафером. Руководство развитием ребенка на втором году жизни стабилизировало еще больше отношения мать-дитя, и Мэри продолжала прогрессировать, даже когда ее мать прорабатывала в собственной терапии очень болезненный материал.

Осталось ли что-то в личности Мэри от ранних месяцев отвержения? Сейчас, на данный момент, Мэри 2 года. Она очень привлекательный ребенок, во всех отношениях адекватный своему возрасту, и никаких особых проблем в ее развитии нет. Могут быть остаточные явления, которые мы не можем обнаружить, по крайней мере, пока. На настоящий момент они для нас неразличимы. Имеются ли депрессивные тенденции? Ничего, что мы могли бы заметить. На фрустрацию, например, она реагирует не отстранением; она утверждает себя, что мы рассматриваем как благоприятный знак. Осталось некоторое смущение и торможение в игре, что, похоже, связано с временным увеличением социального дискомфорта матери, как при новом сеттинге или с незнакомцами.

Привязанность Мэри к матери и отцу кажется нам соответствующей ее возрасту. В спонтанной игре в куклы мы видели сильную позитивную идентификацию с матерью и материнскими действиями. Она играет роль заботливой матери для своих кукол, с удовольствием кормит и одевает их и нашептывает им добрые слова. В последнем тесте Бейли она разбросала в беспорядке тестовый материал, когда увлеклась куклой Бейли, и ее невозможно было подвести к следующему заданию теста. Она хотела играть с куклой; она оттолкнула кубики, предназначавшиеся для строительства башни, и наконец пришла к компромиссу на своих условиях, использовав кубики, чтобы построить “стул” для куклы.

Во время игры в куклы, когда ей было год и 10 месяцев, мистер Скафер услышал от нее первое предложение. Кукла случайно оказалась за дверью на пружине, и Мэри не могла достать ее. “Я хочу моего ребенка!” - требовательно произнесла она. Хорошее предложение для двухлетней девочки. Для всех нас, кто знал историю Мэри, это было очень трогательно.

Для нас история здесь должна закончиться. Семья продолжает жить. Мистер Мач начал новую карьеру с очень хорошими перспективами, в новом обществе, предоставившем ему комфортабельные условия и теплый прием. Внешние обстоятельства выглядят многообещающими. Что более важно, семья стала более дружной. Отвержение уже не является основной проблемой. Одним из самых обнадеживающих знаков была способность миссис Мач справляться со стрессом, вызванным неуверенностью при выборе работы. Когда пришло время расставаться, она могла открыто признать свою печаль. Она выразила желание лучшего будущего для Мэри: “Я надеюсь, что она вырастет более счастливой, чем я. Надеюсь, что у нее будет лучший брак и дети, которых она будет любить”. Она про себя просила нас запомнить ее, как “человека, который изменился”.

 

Грэг

В первые недели нашей новой программы нас попросили провести обследование Грэга, которому было 3,5 месяца. Его шестнадцатилетняя мать Анни отказывалась заботиться о нем. Она избегала физического контакта с младенцем; она часто забывала покупать ему молоко и кормила его “Kool-Aid” и “Tang”. Она переложила заботу о ребенке на своего 19-летнего мужа Ёрла.

Семья Анни была известна социальным агентствам на протяжении трех поколений. Правонарушения, промискуитет, насилие над детьми, отвержение, нищета, школьные неудачи и психозы приводили каждого члена этой семьи в клинику или суд нашего общества. Анни Бейер, шестнадцатилетняя мать, представляла третье поколение матерей своей семьи, реально или психологически отвергающих своих детей. Мать Анни предоставила заботу о своих детях другим - как это делала и ее мать. За помощью в наше агентство обратилась именно мать Анни, бабушка Грэга. Она сказала: “Я не хочу увидеть, как то, что произошло со мной и моими детьми, случится с Анни и ее ребенком”.

Вивиан Шапиро позвонила и немедленно договорилась о домашнем визите. Присутствовали мать, отец и Грэг. Миссис Шапиро встретила холодная и молчаливо-враждебная мать-подросток, печальный, запутавшийся мальчик, ставший отцом, и ребенок, ни разу на протяжении часа не взглянувший на мать. По оценке миссис Шапиро развитие Грэга соответствовало его возрасту, и позже ее впечатления были подтверждены нашим тестом развития. Это говорило о некоторой минимальной адекватности в уходе за ребенком, и у нас были основания считать, что это Ёрл, отец, заботился о Грэге. Когда во время сессии Грэгу что-либо требовалось, Анни подталкивала к нему мужа или брала ребенка и отдавала отцу. Он чувствовал себя уютно на руках отца и улыбался ему.

Всю эту сессию и многие последующие Анни провела в кресле. Она была полной, имела неухоженный вид, и лицо ее не выражало никаких эмоций. Эту маску миссис Шапиро приходилось видеть много раз, но когда Анни начинала говорить, в ее голосе сквозила едва контролируемая ярость.

Она не нуждалась в нашей помощи. Ничего неправильного ни с ней, ни с ее ребенком не произошло. Она обвиняла мать, что та что-то против нее замышляет, и миссис Шапиро была частью этого заговора. Первые недели работы нашей главной задачей стало завоевать доверие Анни. Удерживать это доверие, после того, как оно было достигнуто, было столь же сложно. Большим преимуществом миссис Шапиро, как и у всех нас, было то, что она пришла с богатым клиническим опытом работы с детьми и подростками. Для опытного социального работника не является неожиданностью девочка-подросток, которая ведет себя вызывающе, провоцирует самым безжалостным образом, устраивает постоянные проверки, нарушает сеттинг и исчезает на другое место жительства. Миссис Шапиро могла ждать, пока она получит доверие Анни. Но ребенок был в опасности, и за несколько визитов мы поняли, как велика эта опасность. Мы задали себе вопрос: “Почему Анни избегает прикасаться к ребенку и обнимать его?” Чтобы найти ответы мы должны были узнать об Анни больше, чем она хотела рассказать нам в эти ранние сессии, полные враждебности. И здесь всегда был Грэг, чьи потребности были безотлагательны, и он не мог ждать, пока мать-подросток установит терапевтический альянс, что в этом возрасте является процессом медленным. Отстраненность Анни от своего ребенка очевидно объяснялась не незнанием потребностей младенцев. Доктора и медсестры дали множество мудрых советов до тех пор, как мы впервые встретили семью Бейер. Она просто не могла воспользоваться этими советами.

 

Разъясняющая сессия

Во время шестого домашнего визита в Анни проявилось состояние одинакового и испуганного ребенка. Анни начала говорить о себе. Ее ужасно злит, сказала она, когда муж и другие люди считают, что она не делает достаточно для своего ребенка. Она же знает, что делает. В любом случае, сказала она, ей никогда не нравилось обнимать младенца - с тех пор, как она сама была маленькой. Когда она была маленькой, ей приходилось заботиться о младшей сестре. Ей давали ребенка и говорили, что надо держать его. Она предпочла бы оставить ребенка в кровати.

Затем, направляемая тактичными вопросами, она начала говорить о своем детстве. Мы услышали, что Анни, девятилетняя девочка, была ответственна за воспитание и кормление своих братьев и сестер - после того, как возвращалась из школы. За любым уклонением от этих обязанностей следовали побои ее отчима, мистера Брэга.

Анни говорила о своем детстве ровным скучным голосом, с некоторой долей горечи. Она помнила все леденящие детали. То, что Анни рассказывала терапевтам, было не фантазией и не искажением, поскольку история семьи Анни была зафиксирована в социальных агентствах и клиниках нашего сообщества. Мать периодически оставляла семью. Отец умер, когда Анни было 5 лет. И был мистер Брэг, отчим, алкоголик, возможно психотик. За малейшие провинности он тащил Анни в сарай и бил палкой.

Когда миссис Шапиро заговорила о чувствах Анни, когда та была ребенком, о гневе, страхе и беспомощности, Анни отвергла это сочувствие. Она цинично рассмеялась. Она была жесткой. Ее сестра Милли и она просто смеялись над стариком, когда это заканчивалось.

На этой сессии посреди пересказа Анни ужасающих фактов из ее детства, Грэг раскричался, требуя внимания. Анни вышла в спальню и принесла его с собой. Впервые за шесть визитов миссис Шапиро видела, как Анни держит Грэга на руках.

Это был тот момент, которого ждала миссис Шапиро. Возможно, это был знак, что если Анни сможет говорить о страданиях своего детства, она сможет приблизиться к своему ребенку.

Когда мать склонилась над ребенком, он схватил ее за волосы. Анни все еще наполовину в прошлом и наполовину в настоящем, сказала: “Однажды отчим обрезал мне волосы вот так”, - и она показала на уши, - “Это было наказание, поскольку я плохо себя вела”. Затем миссис Шапиро сказала: “Должно быть, это было ужасно для вас!”. И Анни впервые признала свои чувства: “Это было ужасно. Я рыдала целых три дня”.

Затем Анни начала говорить с ребенком. Она сказала ему, что он пахнет, и его надо перепеленать. Когда Анни это делала, Грэг стал присматриваться к игрушкам. Сзади него на кровати лежала игрушка. Это был игрушечный пластмассовый молоток. Анни взяла молоток и слегка постучала ребенку по голове. Она сказала при этом: “Я тебя побью. Я тебя побью!” Она говорила шутя, но миссис Шапиро почувствовала в этих словах угрожающее намерение. Затем миссис Шапиро услышала, что Анни говорит ребенку: “Когда ты вырастешь, я могу убить тебя”.

Это был конец сессии. Миссис Шапиро сказала все те вещи, которые могли успокоить Анни, поддержала ее позитивные стремления к материнству, поддерживая те части эго этой девочки-матери, которые искали защиты от опасных импульсов.

Но, как мы знали, обсуждая эту сессию между собой в офисе, это было недостаточно, чтобы оградить ребенка от матери. Если Анни будет опираться на терапевта, как на дополнительное эго, то ей придется общаться с терапевтом постоянно.

 


Поделиться с друзьями:

Поперечные профили набережных и береговой полосы: На городских территориях берегоукрепление проектируют с учетом технических и экономических требований, но особое значение придают эстетическим...

Архитектура электронного правительства: Единая архитектура – это методологический подход при создании системы управления государства, который строится...

Папиллярные узоры пальцев рук - маркер спортивных способностей: дерматоглифические признаки формируются на 3-5 месяце беременности, не изменяются в течение жизни...

Археология об основании Рима: Новые раскопки проясняют и такой острый дискуссионный вопрос, как дата самого возникновения Рима...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.016 с.