Средства поддержания непорочности

 

Пояса целомудрия

 

[760]

Всем нам доводилось слышать о поясах целомудрия, над которыми, возможно, мы нередко подшучивали. У нас были смутные представления о том, что они использовались когда-то давно, в былые времена. Если напрячься, мы даже могли бы грубо изобразить их устройство. Разве не были они жуткими хитроумными приспособлениями, скрепленными вокруг злосчастных женских чресл как огромные, зубастые как пила, металлические женские гигиенические пакеты «Котекс»? Разве не надевали их женам ревнивые мужья перед тем, как отправиться в долгое путешествие? Разве не были некоторые из этих мужей благочестивыми крестоносцами, покинувшими цивилизованную Европу для обращения язычников в христианскую веру? Или все было наоборот, и крестоносцы, возвращавшиеся после иноземных завоеваний, привозили с собой эти экзотические безобразия в качестве трофеев?

На самом деле пояса целомудрия представляли собой чрезвычайную редкость. Единорогами они, конечно, не были – пояса целомудрия действительно существовали, но в литературе и народном воображении они представлены гораздо шире, чем в качестве реальных приспособлений. В Европе только самые жестокие и одержимые мужчины заставляли своих женщин их использовать. Тем не менее число таких невезучих женщин измерялось по крайней мере сотнями. Неудобства, затруднения, унижения, а часто и мучения от того, что эти приспособления сильно натирали кожу, были жуткой ценой, которую платили женщины за гарантию исключительного доступа мужей к их телам.

В Европе пояса целомудрия, как кольчуги для половых органов, предназначались для большей надежности хранения женщинами верности супругам. Этим, насколько нам известно, они отличались от аналогичных устройств (хотя и не таких, как у индейцев шайеннов, сделанных из веревок и сыромятной кожи), от бинтования ног, как в Китае, от женского обрезания, как в Африке, – использовавшихся, прежде всего, для защиты девственности у девушек.

Большинство поясов целомудрия, подлинность которых установлена, дошли до нас от конца XVI – начала XVII в. Несколько судебных дел рассматривались из-за ран, причиненных женщинам, носившим их. Одним из причастных к ним мужчин был ревнивый датчанин, заставивший жену носить пояс целомудрия. В течение нескольких месяцев она терпела боль, доставляемую этим приспособлением, пока в дело не вмешались подруги, настоявшие на том, чтобы она его сняла. Ее проблемы получили известность, и последовал гневный протест. Мужа этой женщины вызвали в суд, где ему было запрещено впредь так жестоко обходиться с женой. Однако в 1892 г. француз по имени Уфферт соблазнил девушку, а потом стал так сильно ее ревновать, что заставил надеть пояс целомудрия. Что случилось после этого, неизвестно, но есть сведения о том, что в газетах того времени иногда печатались объявления желающих приобрести такие вещи.

Информация о поясах целомудрия дошла до нас из нескольких источников. К ним относятся: подлинные образцы, хранящиеся в музеях Европы, включая многие, находящиеся в селениях, расположенных вдали от крупных дорог; исторические документы; протоколы судопроизводства; произведения литературы и искусства. В Британском музее, например, хранится копия гравюры Генриха Альдегревера, на которой изображена влюбленная молодая пара, оба обнажены, но на девушке надет пояс целомудрия. В одной руке она держит ключ, очевидно, от этой единственной детали своего туалета, и в нерешительности смотрит в его умоляющие глаза. Осмелится она или нет? Ответа на этот вопрос нет.

Заключительное соображение состоит в том, как именно действовали пояса целомудрия? Если они были как щит герба для половых органов, как тогда мочилась его несчастная обладательница, как у нее проходила менструация, как она испражнялась? И как после отправления этих функций ей удавалось приводить себя в порядок?

Прежде всего, следует отметить, что все пояса целомудрия слегка отличаются друг от друга, но их принципиальная конструкция одинакова. Они имеют крепления на бедрах, образованные из наглухо скрепленных железных полос, число которых колеблется от четырех до десяти. Та часть, которая проходит между ногами, также намертво соединена и тоже отогнута назад, в сторону ягодиц женщины. Некоторое внимание уделялось украшениям и удобству носивших их женщин. На его поверхности гравировались изображения, а внутри он обшивался бархатом или шелком. Внизу спереди располагалась щель для выхода мочи и крови, а внизу сзади была сделана дырка – иногда в форме сердечка – для выхода фекалий. Эти отверстия окружены зубьями, напоминающими зубья пилы, и если кто-то попытался бы ввести в эти отверстия половой член, его плоть была бы немедленно разрезана или разодрана.

Очевидные проблемы состояли в том, что металл вонзался или впивался в плоть, по меньшей мере сильно ее натирая. Если только женщина не могла мочиться и испражняться с необычайной точностью, внутренняя поверхность пояса вскоре становилась вонючей, грязной, испачканной засохшими экскрементами. Спать было невероятно трудно, поскольку пояс врезался в плоть. Мытье прилегающих частей тела было невозможно, поскольку острые металлические зубья у каждого отверстия женского тела были так же опасны для пальцев, держащих бумагу или ткань, как и для полового члена.

Пояс целомудрия мучил реальных женщин, но в качестве образа литературы и массовой культуры мысль об этом приятно щекотала нервы миллионам мужчин. В качестве щита для половых органов он хранил честь отдельных женщин. В качестве символа это было мощное напоминание для миллионов о том, насколько важно хранить целомудрие и насколько далеко заходят мужчины, чтобы обеспечить его соблюдение своими женщинами. Пояса не имеют ничего общего с положительными аспектами целомудрия и всем, что связано с двойным стандартом и вышедшими из моды концепциями мужского господства над женскими телами, которые с этим ассоциируются.

Очевидно, что мысль о гарантии женской добродетели через запирание ее гениталий на замок повсеместно привлекательна для мужчин, которые очень боятся развратных невест. В Северной Америке индейцы шайенны тоже изобрели пояс целомудрия. Отношение шайеннов к добрачной невинности было настолько серьезным, что молодая женщина утрачивала надежду на удачный брак, если молодой человек хотя бы касался ее гениталий и груди – девственность для шайеннов была чрезвычайно значима. Как только у девушки случалась первая менструация, она должна была надевать пояс целомудрия, сделанный из веревок и сыромятной кожи и крепившийся у нее на бедрах; спереди он был вязаным, потом спускался ниже и проходил у нее между бедер двумя частями. Каждая часть многократно оборачивалась вокруг бедра, спускаясь вниз и почти достигая колена. Это приспособление защищало половые органы, но не мешало девушке нормально ходить, поэтому ее походка не менялась, даже если такой пояс был надет. Она всегда надевала его на ночь, а если была не дома, то носила его весь день. Даже после замужества муж мог от нее потребовать, чтобы она продолжала его носить, когда сам он подолгу отсутствовал во время походов на охоту или на войну[761].

Шайенны считали такой пояс прекрасной защитой, и каждый мужчина знал: если он попытается его снять, родственники-мужчины жертвы, скорее всего, его убьют, а родственницы разрушат его семейное имущество. В начале XX в., например, когда похотливый мужчина по имени Одинокий Лось развязал пояс одной девушки, разъяренные женщины ее семьи ворвались к нему в жилище, убили лошадей, разбили и переломали все, что им попадалось под руку. После этого они пошли к его родителям, где его отец, в соответствии с обычаем шайеннов, отошел в сторону, пока они громили его пожитки.

Пояс целомудрия у шайеннов был менее радикальным приспособлением, чем его европейские модели. С другой стороны, он повсеместно и юридически гарантировал неприкосновенность девушки и, соответственно, ее целомудрие. Мужчины относились к нему уважительно, и наказания за повреждение и попытку снять пояс были достаточно жестокими, чтобы заставить их так к нему относиться. В результате женщины шайеннов были известны своим целомудрием, а те, кто по своей воле и желанию уступал мужчинам, становились обесчещенными на всю жизнь.

Такой сексуальный аскетизм продолжался до замужества. Мужья шайенны наказывали неверных жен тем, что «выводили их в прерии», что означало узаконенную форму группового изнасилования, после которого этим женщинам нередко отрезали носы. По версии одного племени,

 

они ставят около тридцати молодых людей на дорогу, по которой, как им известно, должны пройти их жены… муж выходит из засады и говорит жене: «Я знаю, что тебе нравятся мужчины, и предлагаю тебе получить с ними удовольствие – возьми их столько, сколько хочешь». Ее крики тщетны; несколько молодых людей держат ее, а другие один за другим наслаждаются ее телом[762].

 

(Девственницы, не желавшие выходить замуж, подлежали такому же сексуальному насилию, рассматривавшемуся как попытка выдать их замуж в принудительном порядке.)

Общество шайеннов отличалось еще и тем, что в большом почете у них также было мужское целомудрие. (Об этом говорится в Главе 8 «Воздержание во благо».) Очевидно, что общество, где фактически нет доступных женщин, должно развивать моральные идеалы целомудрия для всех его членов, в отличие от двойного стандарта, который может действовать лишь при наличии проституции как интегрального элемента его функционирования. Если рассматривать пояс целомудрия шайеннов в этом свете, можно сказать, что он был настолько же символом, насколько препятствием сексуальной активности. Высокая степень успешности его применения была обусловлена верностью общества идеалам целомудрия как единственно приемлемого образа жизни.

 

Женское обрезание

 

[763]

Применение поясов целомудрия предосудительно и прискорбно, но их можно отпереть или взломать, а женщины, вынужденно их носившие, могли вылечиться и, возможно, восстановить здоровье. Однако самое жестокое средство соблюдения девушками целомудрия необратимо и трагично, оно вынуждает миллионы женщин к добрачному целибату, который можно было бы соблюдать с гораздо меньшими потерями, если бы они делали это, следуя религиозным или интеллектуальным убеждениям. На деле это средство представляет собой хирургическую операцию. Она состоит в ампутации части или всех частей тела, задействованных в половом акте, и обычно ее называют увечьем женских гениталий или, как говорят в просторечии, женским обрезанием[764].

Существуют три разновидности женского обрезания. В восходящем порядке жестокости они составляют: резекцию или клитородектомию; промежуточное; инфибуляцию, или фараоново обрезание. Следующие определения взяты из публицистической работы Элис Уокер «Знаки воина: уродование женских гениталий и сексуальное ослепление женщины»:

 

Резекция или клитородектомия: удаление клитора и целиком или частично малых половых губ.

Промежуточная: удаление клитора, целиком или частично малых половых губ и иногда части больших половых губ. Инфибуляция, или фараоново обрезание: удаление клитора, малых половых губ и значительной части больших половых губ. Оставшиеся стороны наружных половых органов женщины сшиваются вместе, чтобы закрыть влагалище, оставив лишь небольшое отверстие, которое сохраняется благодаря использованию щепок или деревянных палочек от спичек без зажигательной головки[765].

 

Женское обрезание погружает подвергнутых увечьям жертв в своего рода «искривленное время». В большинстве районов мира, где это практикуется, за столетия почти ничего не изменилось. Сначала старухи с грязными руками[766]без наркоза отрезают у девочек кусочки их половых органов заточенными (или, что еще хуже, тупыми) камнями или ножами. Потом соскабливают сопротивляющуюся плоть, причем иногда собственными ногтями, после чего сшивают это кровоточащее творение рук своих шипами. Причем все это время они не обращают никакого внимания на вопли и протесты доведенных до исступления и нередко умирающих «пациенток»[767]. По подсчетам журнала «Экономист», в настоящее время ежедневно таким увечьям подвергают около шести тысяч девочек.

П. К., женщина из Мали, так вспоминает о своем детстве[768]. Ее мать, предвидя мучения дочери, была страшно расстроена. Операцию девочке должна была делать старуха из касты кузнецов. П. К. очень тревожилась, потому что «недавно видела, как ходят девочки после операции. Скажу я вам, зрелище это не из приятных. Глядя на них сзади, можно было подумать, что это согбенные старушки, пытавшиеся ходить с линейками, зажатыми между щиколотками».

Но женщина солгала П. К., сказав ей, что операция обрезания не будет болезненной. Потом ее схватили и развели ноги в стороны. Половые органы ей посыпали песком, может быть, для того, чтобы ослабить кровотечение. Она почувствовала, как чужая рука хватает ее за гениталии, и тут же все тело ее пронзила страшная боль. Ей уже вырезали малые срамные губы и клитор. Зверская операция, казалось, длится вечность, и все это время П. К. лежала совершенно беспомощная. Мучения ее казались бесконечными, и хотя девочки ее возраста не должны были плакать, она рыдала и кричала, потому что ее юное тело пронзала жестокая боль. Она чувствовала влажность крови, вытекавшей из открытых ран. Женщины остановили кровотечение смесью масла с медицинскими травами, но боль оставалась невыносимой и не прекращалась. После того как П. К. была изувечена, ее постоянно преследовали ужасные боли, когда она испражнялась.

Уровень смертности от женского обрезания не регистрируется, но полагают, что он достаточно высок, и женщины с изувеченными гениталиями гораздо чаще умирают при рождении детей, чем их сестры, которые не были изуродованы. А тех, кто выживает, ждут мучительные долговременные последствия. Мочеиспускание через малюсенькое незашитое отверстие часто бывает затруднено, менструация всегда проходит трудно и болезненно. Доктор Саида, суданская женщина-гинеколог, объясняет почему: «Кровь не может проходить нормально. Она сохраняется в течение долгого времени, и это вызывает сильную боль… Ко времени выхода кровь становится черной и свертывается, в ней образуется много сгустков»[769]. Существует еще одна проблема, не поддающаяся решению. Доктор Саида говорит, что становится невозможно проводить внутренние осмотры. Сюда же относится невозможность брать вагинальные мазки и вставлять катетер. Но даже если бы врачи были в состоянии осматривать изувеченную женщину, ее внутренности настолько отличаются от нормальных, что при постановке диагноза очень легко сделать ошибку[770].

Женское обрезание также способствует неумолимому распространению СПИДа. Женщина, которая делает такие операции, режет ребенка за ребенком, не стерилизуя окровавленные ножи или лезвия, поэтому, если хоть одна девочка была ВИЧ-инфицирована, инфекция легко передается другим детям. И поскольку число ВИЧ-положительных детей, рожденных от ВИЧ-положительных родителей, увеличивается, СПИД, как и целомудрие, в частности, является следствием женского обрезания.

Эти примитивные операции имеют одну принципиальную цель: сделать так, чтобы их жертвы были неспособны заниматься недозволенной сексуальной активностью, или, как в случае с инфибуляцией, в жуткую брачную ночь невесты очень боялись жестокости и применения необузданной силы при любых действиях сексуального характера. «Никаких других чувств не остается, – говорила Фатима, образованная жена суданского государственного чиновника, обучавшегося в США. – Когда к тебе входит муж, кажется, что он приходит с палкой дубить кусок кожи»[771].

Ахмед, молодой ветеринар, описывает типичную брачную ночь с такой женой, как Фатима. Первое проникновение в первую брачную ночь «практически невозможно. Вы ощущаете жесткую ткань шрама, которой все заросло, а для проникновения вы ведь используете плоть, а не железяку»[772]. По традиции мужчины «раскрывали» своих до смерти напуганных жен ножами или мечами. При попытке сделать это по-другому они бы выходили из супружеской опочивальни с возбужденными и натертыми половыми членами, как будто им пришлось насиловать пояс целомудрия, отделанный зубьями пилы, а не изувеченное влагалище жены. Такие приключения в медовый месяц нередко завершались тем, что и муж, и жена оказывались в больнице. В культуре Судана, к которой принадлежит Ахмед, сексуальные отношения на брачном ложе настолько опасны, что требуют медицинского вмешательства.

Конечно, маловероятно, чтобы женщины с такими проблемами до свадьбы сбивались с пути истинного или уступали насильникам под тем предлогом, что у них нет мужей. Женское обрезание обеспечивает невестам целибат, но за невероятно высокую цену. «Фараоново обрезание, – по словам Фатимы, – в частности, предназначено для контроля чего-то, что, как полагают люди, по-другому они будут не в состоянии остановить, и это что-то представляет собой свободное выражение сексуальности женщинами»[773].

Фатима – женщина образованная, в отличие от большинства женщин с изувеченными гениталиями, как правило не имеющих ни малейшего представления о том, зачем нужно женское обрезание. Две недели спустя после прохождения этой жестокой ритуальной процедуры две молодые девушки из Гамбии говорили с американской писательницей и борцом против женского обрезания Элис Уокер. Нам не объясняли, зачем это нужно делать, сказали они ей, упомянули только, что это традиция. Даже если мы спрашивали родителей, они отмалчивались, а нам особенно и знать это не хотелось. Но мы сделаем то же самое своим маленьким дочкам, как делали матери наших матерей, а наши матери сделали с нами. Хоть люди в других районах мира могут не придерживаться этой традиции, мы будем продолжать ее соблюдать[774].

Изувеченные девушки даже не знают, зачем переносят все эти страдания! Когда жительнице Европы или женщине индейского племени шайеннов надевали пояс целомудрия, она, по крайней мере, знала, что это такое и что оно должно было предотвратить. Однако женское обрезание, самый варварский инструмент целомудрия из всех, обретает собственную жизнь. В слишком многих обществах оно представляет собой традицию, часть семейной жизни, преемственность, – все, что имеет значение.

Женское обрезание – обычай, возникший, возможно, еще в Древнем Египте. Его фараонова разновидность, видимо, распространилась по Африке по караванным тропам, проходившим с севера на юг и с востока на запад, по тропам, связывавшим весь континент. Сегодня этот обычай наиболее распространен в Сомали (где женщин иногда называют «зашитыми женщинами») и в Судане (где существует поговорка о том, что девушки «схожи с арбузом, потому что в них нет входа»[775]). Еще он широко практикуется в сорока других странах, включая Эфиопию, Египет, Кению, большую часть стран Западной Африки и Арабского полуострова[776]. Его применяют африканские анимисты и христиане, с ним знаком ислам, хотя в Коране о нем ничего не сказано, а Мухаммед в этом отношении высказывался весьма неоднозначно. «Если ты делаешь обрезание, – писал пророк, – возьми лишь небольшую часть и воздержись от вырезания большей части клитора. …У женщины будет сияющее и счастливое лицо, и она будет лучше относиться к мужу, если удовольствие ее будет полным»[777].

Вместе с тем в исламе женское целомудрие представляет собой честь семьи, и даже за подозрение в недостойном поведении женщин сурово наказывают. На деле нередкими бывали случаи, когда родственники-мужчины сами приводили в исполнение смертный приговор. В такой духовной обстановке женское обрезание представляет собой надежное дополнение к затворничеству, обособлению и изоляции, чтобы с большей уверенностью гарантировать девственность девушек и верность жен мужьям.

Женское обрезание, как и пояса целомудрия, паранджа, чадра и искалеченные маленькие ножки – «золотые лотосы», представляют собой ответы на требования мужчинами девственности, целомудрия и целибата – несексуальной троицы, лежащей в основе существования многих культур. Это предполагает, что женщины не будут соблюдать правила, если не окажутся заключенными, предпочтительно в заключении собственной изувеченной плоти. Зачем же тогда беспокоиться о том, чтобы объяснять им, почему они должны терпеть увечья своих таких чувствительных гениталий? Достаточно взывать к заклинанию о традициях, ссылаться на бабушек, подавлять и держать девушек в ежовых рукавицах, постоянно браня их и упрекая, если они печалятся и плачут, переживая выпавшие на их долю мучения. Женский целибат – это награда за всю их жизнь, прожитую в качестве жертвы.

 

Бинтование ног

 

[778]

Бинтование ног, часто неверно называемое культурным фетишем или эстетической нормой, на самом деле было чем-то вроде пояса целомудрия, применявшегося к ногам. Как и при операциях, калечащих женские половые органы, здесь речь идет о причиняемом женщинам, считающим себя праведницами, необратимом увечье и истязании, совершаемом во имя общины или традиции. Когда девочка вырастала и превращалась в женщину, четырехдюймовые выступы раздробленных костей и сухожилий, которые уже перестали быть настоящими ногами, гарантировали ее мужу, что она никогда не сбегала из отцовского дома и никогда не сбежит – не сможет сбежать – от него.

Возможно, бинтование ног началось в конце правления династии Тан (618–907 гг.), когда ноги дворцовых танцовщиц скорее сжимали, чем бинтовали. К XII в., в период правления династии Сун, придворные дамы из представительниц высших сословий начали демонстрировать свои ноги, которые делали все меньше и меньше, и эта болезненная мода становилась нормой императорского двора. Такой обычай медленно распространялся вширь и вглубь, пока даже беднейшие девушки из крестьянской среды не стали пытаться бинтованием хоть немного уменьшить стопы.

Китайские мужчины с древности восхищались миниатюрными ножками и женщинами, чья походка была изящной и плавной. К крупным ногам относились с презрением как к уродливым и принадлежащим представительницам низших классов общества. Маленькие ножки воспринимались как эротичные и прекрасные, считались воплощением знатности и элегантности. Мужчины даже предавались мечтам о том, чтобы полюбоваться обнаженной ножкой – золотым лотосом. Тайваньский врач добавил медицинское объяснение причины исключительной привлекательности женщин с перебинтованными ногами. Деформация сказывалась на походке женщины, напрягая нижнюю часть ее тела и стягивая кожу и плоть ее ног и влагалища. Кроме того, походка влияла и на ее ягодицы. Они становились больше и представлялись мужчинам более привлекательными в сексуальном отношении. Во время подготовки к половому акту миниатюрные, изувеченные ножки, чисто вымытые и надушенные, сосали и покусывали, поглаживали и ласкали. Обычно они были целомудренно скрыты под расшитыми шелковыми покровами даже в постели, но иногда мужчин настолько возбуждали специфический запах и деформация ног, что они настаивали на ласках обнаженной плоти. Некоторые даже использовали щели, созданные между изуродованными пятками и пальцами как сексуальные отверстия. Горячие приверженцы такого рода удовольствий клянутся, что эти золотые лотосы – называемые так по сюжету древней индийской легенды – представляют собой самые замечательные отростки в мире. Какой же насмешкой кажется, что эти символы женского целомудрия одновременно воспринимались как объекты сексуального фетишизма!

Поначалу, когда к ним относились лишь как к причудам дворцовой манерности, перебинтованные ноги представляли собой лишь косметическую диковину. Но по мере распространения этого ритуала он получал и философское обоснование:

 

Зачем же женам ноги бинтовать?

Чтоб только с мужьями могли они спать![779]

 

Династия Сун (960–1219 гг.[780]), при которой получило развитие бинтование ног, покровительствовала возрождению консервативных моральных тенденций, в числе других проблем пришедших в конфликт с терпимыми ранее подходами к восприятию целомудрия, разводов и повторных браков. Ученые и философы выступали за более жесткий контроль над женщинами, которым следовало быть менее образованными и более покорными. Философ того периода Чжу Си убеждал вдов хранить целомудрие, утверждая, что им лучше голодать, чем вновь выходить замуж. Неудивительно, что он был страстным приверженцем бинтования ног и вводил этот обычай в южной провинции Фуцзянь в качестве средства распространения китайской культуры, в частности положения о разделении мужчин и женщин.

Чжу Си нашел себе идейного союзника в лице Чу Си – правителя префектуры в провинции Фуцзянь. Чу Си обнаружил, что местные женщины чересчур похотливы, и издал указ о том, что они должны плотно бинтовать себе ноги, чтобы едва могли ходить. В результате ноги женщин в провинции Фуцзянь были настолько изуродованы, что они передвигались, только опираясь на палки, и когда собиралось много народа, например на похороны, такие собрания назывались «лес палок».

Женщины с искалеченными ногами в силу сложившихся обстоятельств были домоседками. Пока они с трудом ковыляли, опираясь на стены или держась за тех, кто мог им помочь удерживаться на ногах, их мужья с восхищением любовались их деформированными, маленькими, искалеченными ступнями, заткнутыми в трех– или четырехдюймовые расшитые туфельки. Зато они были уверены в том, что их жены никогда не смогут ни кокетничать с мужчинами, как они делали это раньше, ни выйти куда-нибудь из дома самостоятельно.

Эта сумасбродная мания глубоко укоренилась в китайской культуре. Ко времени правления династии Юань (1279–1368 гг.) бинтование ног уже стало признанным способом, гарантирующим женское целомудрие – девушки оставались девственными, матери семей хранили верность мужьям. В разработанном для женщин пособии говорилось, что они должны бинтовать себе ноги не для красоты, а для того, чтобы у них не было возможности бесцельно покидать домашние покои. Возможно, именно это и породило непродолжительную моду, определявшую женское эротическое влечение и удерживавшую их дома, беспомощно соблюдая целомудрие. Одна женщина объяснила своей любопытной дочери, что женщины из высших слоев общества должны бинтовать себе ноги, поскольку древние мудрецы рекомендовали это как средство, удерживавшее их от того, чтобы покидать свои покои, за исключением отъезда в закрытом паланкине под присмотром мужчин. Их образ жизни стал таким же скованным, как и их ноги, которыми теперь им приходилось пользоваться с таким трудом и мучениями.

Перебинтованные ноги также стали символом статуса, стремлением представительниц высших классов к достижению цели – трех дюймов сдавленных костей золотых лотосов. Женщины, достигшие поставленной цели, становились настолько малоподвижными, что целиком зависели от своих мужей, которых распирало от гордости при мысли о том, что они были достаточно состоятельными, чтобы содержать таких восхитительно малоподвижных жен. И наоборот, девушки из низших слоев общества, чей труд был необходим в доме, должны были довольствоваться четырехдюймовым вариантом изящества ноги[781]. «Если вы заботитесь о сыне, больше внимания уделяйте его учебе; если вы заботитесь о дочери, больше внимания уделяйте бинтованию ее ног» – таков был девиз консервативных семейств[782].

По мере распространения в Китае с севера к центру, а потом на юг бинтование ног приобретало еще более символическое значение, подчеркивая уже не только физиологическое различие между мужчинами и их миниатюрными, хрупкими женщинами. В период монгольского завоевания оно также проводило различия между китайскими женщинами с маленькими изящными ножками и монголками с их грубыми, большими, неухоженными ногами.

Проходили столетия, и вместе с ними продолжало развиваться искусство бинтования ног, которое ко времени правления Маньчжурской династии (1644–1912 гг.) достигло высокого развития и практиковалось большинством матерей, применявшим его к своим вопившим от боли, изувеченным дочерям. На основании длительного опыта стало очевидно, что оптимальный возраст для начала бинтования ног – пять или шесть лет. Девичьи ноги были еще маленькими и податливыми, а мысли о красоте могли помочь девочке переносить ожидавшие ее мучения.

Первый день многолетней процедуры выбирался очень тщательно. Родители жгли благовония и молились. В городе Датуне, в провинции Шаньси, известном маленькими ножками женщин, взрезали брюхо овечке и силой туда вставляли ноги девочки на два часа, в течение которых овца жалобно блеяла и умирала, а девочка рыдала от страха и боли. Потом ее размякшие от воздействия крови ноги вынимали из трупа животного и быстро бинтовали белым шелком. Девочка лежала в течение недели, после чего ей снова перебинтовывали ноги, но перед этим снимали первый слой кожи, которая легко сходила, лишенная циркуляции крови. Госпожа Суй-Чен, южанка, родившаяся на рубеже XX в., вспоминала, что мать начала бинтовать ей ноги, когда ей было всего семь лет. «Я привыкла к свободе и плакала, но мама меня совершенно не жалела… “Не имеет значения, как тебе больно, я запрещаю ослаблять бинты”. Раньше я была очень активна, а стала вялой как деревянная курица и переносила страдания со слезами на глазах»[783].

Страдания, которые приходилось переносить, чтобы заставить ноги принять нелепую форму – пальцы ноги были согнуты книзу, несгибаемый большой палец торчал прямо вверх, – были ужасными. Десять футов бинта шириной два дюйма становились орудием пытки. С внутренней стороны подъема ноги он перетягивался на маленькие пальцы, притягивая их к ступне. Оттуда он огибал пятку и плотно натягивался, чтобы ближе свести пятку и пальцы. Бинт так и накладывался, сжимаясь все сильнее и сильнее, все его десять футов. Часто плоть начинала гнить, в результате чего сгнивали полоски подошвы, даже один или два пальца. Поначалу боль была почти непереносимой, особенно когда матери заставляли дочерей ходить на изувеченных ногах.

Одна женщина вспоминала, как ее ноги постоянно болели, боль не давала ей спать. Когда циркуляция крови ослабевала, ослабевала и чувствительность, а вместе с нею боль. Каждый третий или четвертый день ее мать обмывала окровавленные изуродованные конечности с применением квасцов и вытирала сочившийся гной. Если девочка плакала, мать ее била.

Зловоние гниющей плоти мучило всех девушек с забинтованными ногами. Более состоятельные матери ослабляли вонь с помощью квасцов; женщины из бедных семей использовали водный раствор буры. Часто этот процесс вызывал тошноту у детей, температура которых была повышена, и помимо неослабной боли в изувеченных ногах их мучили еще и боли в животе.

Через несколько лет золотой лотос достигал совершенства и гордо демонстрировался в миниатюрных туфельках, которые молоденькие, прикованные к креслу жертвы шили, расшивали и украшали, нередко дни напролет. При желании они могли разделить свою победу над природой, как и мучения, в ходе соревнований на ежегодно проводимых встречах, посвященных просмотру маленьких ножек. Соперничавшие женщины с миниатюрными ногами боролись за внимание зрителей, звоня в колокольчики или демонстрируя шелковых бабочек, махавших крылышками на их малюсеньких туфельках. Позже некоторые из них даже красили себе ноги в красный цвет. Пока они с трудом ковыляли на пятках – пальцы на ногах не выдерживали веса их тел, – пылкие мужчины, разинув рот, таращились, глядя на это зрелище. Им, конечно, не разрешалось касаться этих восхитительных изуродованных конечностей. Ведь как-никак их ослепительная красота одновременно была гарантией целомудрия ее обладательниц.

Как и женское обрезание, увечье бинтованием, деформировавшее стопы, ослабляло и калечило женщин. Возможно, оно было данью изысканной моде, которую демонстрировали на сцене императорские танцовщицы, а позже она переродилась в жестокое увечье. Постепенно, пройдя через чудеса массовой психологии и культуры, перебинтованные ноги превратились в идеал красоты и эротического влечения, обрекавший миллионы женщин на невообразимую боль, потерю независимости и противоестественное домашнее заключение. По мере того как целомудрие женщины приобретало большее значение, чем ее общественные функции, ноги перебинтовывали еще энергичнее. При этом в жертву приносили представление о красоте, циркуляцию крови, плоть, пальцы ног и здоровье в целом, стремясь создать образ непорочных девственниц, поддерживаемый ими самими, а также добропорядочных матерей семейств, которыми они со временем становились[784].

На деле бинтование ног было в чем-то схоже с прихрамывающим ковылянием к медленной смерти. В 1906 г. маньчжурское правительство приказало всем женщинам разбинтовать ноги под угрозой вообще потерять их. Многие женщины приходили в ужас при мысли о таком нарушении традиции и отказывались исполнять этот приказ, а позже, когда это стало уже не так опасно, снова перебинтовывали себе ноги. Другие начали долгий процесс снятия бинтов, но большинство из них, используя мази, лосьоны и массаж, могли довести процесс лишь до того, что нога становилась жалким подобием нормальной конечности. Возвращение к нормальным женским ногам в жизни Китая вовсе не означало, что вместе с бинтованием ног было покончено с женским целомудрием. Оно продолжало оставаться культурным императивом, но таким, который со временем следовало усиливать через внушение и другие типы общественного воздействия.

 

Глава 8

Воздержание во благо

 

Нет любви – нет ребенка

Послеродовое воздержание

Пришло бабуле время завершать половую жизнь

Добровольное материнство

 

Воздержание – добровольное ограничение – представляет собой самое простое проявление целибата, и практикуется оно во всем мире по целому ряду причин. Наиболее распространенной из них является то, что воздержание – самый надежный и к тому же бесплатный метод контрацепции, а также способ накопления сил или восстановления репродуктивной функции после родов. Другая форма воздержания – отказ от сексуальных отношений женщин зрелого и пожилого возраста с целью освобождения себя от обременительных обязанностей по воспитанию детей, как протест против присутствия новой молодой жены или как личная декларация их стремления изменить свой статус и образ жизни. Воздержание может иметь и политическую подоплеку, как в случае с движением «Добровольное материнство», сторонницы которого хотели контролировать доступ мужей к их телам, соглашаясь на вступление в половую связь с ними исключительно с целью продолжения рода.

 

Нет любви – нет ребенка

 

[785]

Нет любви – нет ребенка. Само собой разумеется, воздержание является самым очевидным и легче всего контролируемым противозачаточным средством. В Индии в качестве наиболее естественной и самой лучшей техники воздержания пропагандируется брахмачарья. Католическая церковь включает частичный целибат в календарный метод контрацепции и все чаще использует симптотермальный метод[786], а остальные формы контрацепции осуждает как связанные с онанизмом, и потому греховные. Ведь сперма, извергаемая в презервативы, диафрагмы, а также уничтожаемая спермицидной пеной или другими химическими средствами, не лучше, чем греховное излияние семени Онана на землю.

Интересно отметить, что самая напряженная в истории кампания по контролю над рождаемостью, проводившаяся в Китае в 1979 г. под лозунгом «Одна семья – один ребенок», не рекомендовала воздержание. До начала кампании противозачаточными средствами пользовались 5–10 процентов супружеских пар. К 1982 г. эта цифра возросла до 70 процентов. Половина пар использовала внутри-маточную спираль, четверть – перевязку маточных труб, одна десятая – мужскую стерилизацию. Около 8 процентов полагались на стероидные таблетки, 2 процента – на презервативы, а остающиеся 4 процента либо на диафрагмы, либо на coitus interruptus[787]. Воздержание применял лишь бесконечно малый, не по