Этот надоевший двойной стандарт

 

[707]

Двойной стандарт – распространенное во всем мире явление, имеющее много разных значений. Первое состоит в том, что один и один не всегда два, поскольку шлюха является преступницей, но ее любовник – клиентом, а также потому, что женщина должна быть непорочной в браке и целомудренной после него, но на ее мужа такие же ограничения не распространяются. Иначе говоря, двойной стандарт подразумевает, что целомудрие в первую очередь составляет удел женщины.

Двойной стандарт соблюдается в большинстве стран мира. Как мы видели, исключения из этого правила составляли древние ацтеки и энга Папуа – Новой Гвинеи. Даже в современную эпоху, определяемую либеральным западным миром, сексуально доступных или агрессивных женщин судят гораздо более строго, чем мужчин такого же поведения. В предыдущие эпохи дискриминация была совершенно очевидна, она во всеуслышание проповедовалась с кафедр и в парламентах, предписывалась в законодательном порядке.

Двойной стандарт был отвратительным явлением не только потому, что воплощал собой вопиющее половое неравенство, но и потому, что оправдывал проституцию как выход сексуальной энергии для порочных мужчин. Причисляя проституток к отбросам общества и предрекая им в жизни упадок, опасности и болезни, двойной стандарт стремился к сохранению древнейшей профессии. Причина этого была вполне очевидна: без проституции похотливые мужчины могли совращать девственниц своего круга, а не жениться на них. Особенно удручает то обстоятельство, что, начиная с Блаженного Августина, двойной стандарт поддерживала Католическая церковь, хоть и неохотно, смирявшаяся с тезисом о том, что отсутствие проституции равняется отсутствию целомудрия.

Такое нравственное противоречие, очевидное в Католической церкви и каноническом праве, такая смесь нравственной теологии и римского правового мышления впервые обрела ясную форму в середине XII в., когда монах Грациан написал свой «Декрет»[708]. По трезвом рассуждении, основные положения церковной доктрины были неоднозначными и нравственно шаткими. Ее законы требовали от женщин соблюдения более высоких норм сексуального поведения, чем от мужчин. Они осуждали проституцию, но вместе с тем отчасти и оправдывали, поскольку рассматривали ее как своего рода предохранительный клапан, позволяющий девственницам сохранять невинность.

Учение Церкви по этой теме повысило мораль и наложило свой отпечаток на столетия развития христианской цивилизации. Нет ничего удивительного в том, что двойной стандарт продолжал совершенствоваться как система сексуального поведения, требовавшая от женщин соблюдения целомудрия, но в то же время одобрявшая или, по крайней мере, терпевшая мужскую похоть и тем самым смирявшаяся с существованием проституции, хоть это означало принесение некоторых женщин в жертву сексуально необузданным мужчинам.

 

Двойные стандарты и закон

 

[709]

Миллиарды женщин, имена которых в подавляющем большинстве не сохранились, были затронуты существовавшими в их обществах сексуальными двойными стандартами. Вот как они ударили по двум своим жертвам в Англии в XIX в. В 1805 г. миссис Теш подала в парламент прошение о разводе. Ее положение было жалким. Она представляла собой классический случай брошенной и оскорбленной жены, причем ее муж к тому же открыто жил со своей любовницей, родившей ему нескольких детей. Вполне очевидное дело, разве не так? В принципе – да, но не в мире двойных стандартов, где миссис Теш в разводе было отказано. Объясняя, почему он вынужден был ей отказать, лорд Элдон заявил, что за все время его работы он не мог припомнить ни одну женщину, чьи показания были бы более достойными, но, исходя из общих положений общественной нравственности, сожалел, что не видел никакой возможности удовлетворить ее прошение.

Общие положения нравственности? Что мог иметь в виду лорд Элдон под этими словами? К счастью, епископ Сант-Асафа прояснил соображения своего коллеги: «Как бы сильно постановление <о разводе> ни тяготило отдельных людей, в целом было бы лучше, если бы иск такого рода не был удовлетворен»[710]. Миссис Теш не смогла изменить «правило» развода, поскольку она выступила против общего состояния нравственности того времени. Факт очевидной и открытой неверности ее мужа считался приемлемым; он не совершил никаких зверств, кровосмешения, чрезмерной физической жестокости, то есть действий, за любое из которых лорды могли его осудить. Принимая во внимание существовавший в Англии двойной стандарт, миссис Теш не имела права рассчитывать на облегчение кошмара своей домашней жизни.

Почти тридцать лет спустя миссис Моффат также обратилась в парламент с прошением о разводе. Она утверждала, что мистер Моффат «совершил акт неверности в самую ночь его женитьбы, а после этого постоянно испытывал целомудрие представительниц женской прислуги, живших в его доме, одна из которых родила ему ребенка»[711]. Результат прошения миссис Моффат был таким же, как и решение, полученное миссис Теш, а о том, что случилось со служанкой и ее незаконнорожденным ребенком, нам остается только гадать. Коллективная мудрость парламента свелась в данном случае к тому, что миссис Моффат надо было как-то простить мистера Моффата. (Как и мистер Теш, он не совершал страшных зверств, кровосмешения и физической жестокости.) Вместе с тем, рассматривая этот случай в более широком контексте, высокое собрание добавило, что если бы миссис Моффат изменила мистеру Моффату, от него нельзя было бы ждать, чтобы он ее простил[712].

Пронесемся почти через столетие и послушаем, как британский политик формулирует свои соображения по поводу женского целомудрия:

 

Целомудрие женщины – путеводная звезда человеческой натуры с начала времен… и мы славим ее в песнях и стихах. Однако не думаю, что какой-то простой человек поблагодарил бы нас за сохранение вокруг него такого ореола святости[713].

 

В своем серьезном исследовании двойного стандарта Кейт Томас цитирует это как безукоризненное определение понятия целомудрия. На практике английский двойной стандарт в браке был отменен только в 1923 г., когда мужчины и женщины получили возможность разводиться на одних и тех же основаниях.

В большинстве районов Англии двойной стандарт имел собственный двойной стандарт: он действовал по-разному среди разных классов. Если репутация молодой женщины из привилегированного сословия была бы целиком и полностью разрушена после того, как стало бы ясно, что она утратила целомудрие[714], то для основной массы работающих женщин как в промышленности, так и в сельском хозяйстве это обстоятельство составляло значительно меньшую проблему. В 1843 г. сельский викарий жаловался Королевской комиссии на то, что многие женщины были настолько безнравственны, что, казалось, с трудом могли понять, что такое целомудрие и почему его следует рассматривать как добродетель. На деле в сельской местности и среди значительной части городского пролетариата добрачные половые отношения между влюбленными были достаточно широко распространены и считались приемлемыми, а беременность обычно предшествовала свадьбе, а не следовала за ней. Викарий этого не понимал и ошибочно принимал искреннюю преданность за проявление похотливости.

Тем не менее обычай не освобождал женщин из рабочего класса от пагубных следствий двойного стандарта. Не все мужчины соблюдали свои обязанности жениться на матерях своих детей. А когда мужчины из высших слоев общества совращали девушек из рабочего класса, они почти никогда не соблюдали законы чести этого класса. Жертвами мужчин из привилегированных сословий, в частности, становились девушки из числа домашней прислуги и продавщицы, но беременность обычно вела к их увольнению, а не к заключению брака с отцом ребенка. Класс совратителей был безжалостен в наказании своих жертв, и его представители не спешили узаконивать сексуальные связи с партнершами.

В среднем и высшем слоях общества двойной стандарт целомудрия нанес непоправимый ущерб социальной порядочности. Бурный взлет этого процесса произошел несколько веков тому назад, во время Реставрации, начавшейся после триумфального возвращения в Лондон Карла II в мае 1660 г. Освобожденные от четырнадцатилетнего периода парламентского правительства Кромвеля и пуританской нравственности, осуждавшей даже мужские сексуальные связи до брака, молодые женщины учились заманивать мужей в ловушки, не уступая при этом их домогательствам, а лишь намекая на наслаждения, ожидавшие их в будущем. Мужчин расстраивала эта непреодолимая стена целомудрия, в которой они видели вызов своим устремлениям. Многие из них предпринимали порочные действия по совращению молодых девственниц. «Сопротивляйтесь, сопротивляйтесь им! – твердили старшие. – Просто решительно говорите “Нет” в ответ на домогательства и обольщения ваших молодых поклонников. Ведь недаром старая поговорка гласит: “Зачем покупать корову, если хочешь выпить стакан молока?”»[715]. Но вместе с тем дамы прощали мужчин за то, что те хотели их обесчестить. Этот двойной стандарт сексуального поведения был необходим, поскольку в отличие от женщин сама природа мужчин определяет их неотложные, неудержимые потребности.

Проституция в развратной, стремящейся лишить девушек невинности Англии, где царил двойной стандарт, процветала всегда, хотя отдельные проститутки преуспевали редко. С правления Генриха II[716]до царствования Генриха VIII[717]публичные дома официально получали лицензии. Когда епископ Винчестера стал контролировать систему, проституток начали называть «винчестерские гусыни»[718]. В XVIII в. в этом плане мало что изменилось. Проститутки продолжали заниматься своим ремеслом, обслуживая клиентов, которые либо должны были платить за сексуальные услуги, либо обходиться без них до брака со своими целомудренными невестами.

Великое множество проституток, общее для всей Европы, но особенно многочисленное в Англии, играло основную роль в поддержании представлений о целомудрии в европейских обществах. Как ни странно, проститутка была для девственницы кем-то вроде спасителя для спасенного. За много веков до этого времени знаменитую формулировку такого положения вещей дал Блаженный Августин: «Уберите проституток из деяний человеческих, и вы оскверните мир похотью»[719].

На основе высказывания Августина классический историк европейской морали Уильям Эдвард Хартпол Леки дал точное определение «самой печальной, а в некоторых отношениях самой ужасной» фигуры проститутки как трагической актрисы в драме о человеческой морали:

 

Представляя собой высший тип порока, она, в конечном итоге, является самым действенным защитником добродетели. Но для нее бесспорная непорочность несметного числа счастливых домов была бы оскверненной… Вероисповедания и цивилизации возникают и рушатся, а она остается вечной жрицей человечества, проклятой за грехи человеческие[720].

 

Леки был прав. Хоть проституток повсюду поносили и оскорбляли, они действенно оказывали услуги достаточному числу распутных мужчин, тем самым обеспечивая «добропорядочным девушкам» возможность такими и оставаться. За счет этого проституцию можно считать основной услугой, без которой под тяжестью подавляемой похоти рухнули бы моральные устои общества.

 

Шлюхи по найму

 

[721]

Двойной стандарт в Англии свидетельствовал о воплощении в жизнь замечания Блаженного Августина об активной и неотъемлемой связи между проституцией и принудительным целомудрием. Но честь наиболее поразительного развития уравнения – нет шлюх, нет целомудрия – принадлежит доктору медицины и писателю XVIII в. Бернарду Мандевилю. В работе «Благопристойная защита публичных домов, или Очерк о проституции» тот предлагал защитить огромное количество девственниц за счет легализации ограниченного числа проституток. Он оправдывал свой подход к такому моральному разделению – три девственницы направо и лишь одна шлюха налево, а потом рекомендовал создать государственно-административную систему публичных женщин, подобных гражданским служащим, которые блудили бы за деньги. Разврат, писал Мандевиль в начале своей работы, получил такое распространение, что повсюду стали возникать общества реформации морали, объединявшие борцов за защиту нравственности, выслеживавших и привлекавших к ответственности грешников.

 

Тяжелейшим последствием… является сифилис <венерическое заболевание>, который за два столетия по всей Европе причинил такое невероятное опустошение. …невинные должны от этого страдать наряду с виновными: мужчины передают болезнь своим женам, женщины – мужьям или, может быть, своим детям… и потому никакой возраст, пол или состояние не могут полностью оградить от заражения этой инфекцией[722].

 

К числу других ужасных последствий «необузданного разврата» относились убийства «незаконнорожденных младенцев», распутные молодые люди, не желавшие жениться, потому что предпочитали сексуальные отношения с проститутками, и расторгнутые по вине загулявших мужей браки. Совращенные молодые девушки теряли честь, когда «выяснялись обстоятельства такого рода», и жизнь их разбивалась вдребезги, потому что после этого у них не было шанса на заключение достойного брака; нередко они были вынуждены заниматься проституцией.

По сути дела, Мандевиль чувствовал, что в действительности такова человеческая природа, поскольку как мужчины, так и женщины безнадежно похотливы. «Увы! Эта страстная любовь к женщине рождена в нас и воспитана; более того, она абсолютно необходима для того, чтобы вообще появиться на свет». И то же самое относится к женщинам, физическое устройство которых также предусматривает эротическую страсть:

 

все наши последние открытия в области анатомии не обнаруживают никакого иного предназначения клитора, кроме возбуждения в женщине желания за счет его частых эрекций; что, несомненно, провоцирует такую же реакцию, как эрекция пениса, совершенной копией которого он является, только в миниатюре[723].

 

Нет ничего удивительного в том, что, будучи охваченными «неистовством женского желания», женщины идут на любой риск ради его удовлетворения – «даже срам и нищета по сравнению с этим выглядят как пустяки». Чтобы уравновесить присущее им сладострастие, применяются средства социального давления.

 

Все молодые женщины обладают твердыми убеждениями в отношении чести, которые постоянно внушаются им с самого детства. Девочек приучают ненавидеть шлюх еще до того, как они узнают, что значит это слово; и когда они вырастают, их мирские интересы полностью определяются их репутацией, основанной на целомудрии. Это чувство чести и интереса является тем, что мы можем назвать искусственным целомудрием; и от этого сочетания естественного и искусственного целомудрия зависит подлинное, реальное целомудрие каждой женщины[724].

 

Проницательный анализ совращения и обычаев ухаживания, проведенный Мандевилем, до боли напоминающий публикации многих современных женских журналов, хоть и гораздо более умный, объясняет, как женщины определяют, смогут ли они сохранить чувства любовников, продолжая отстаивать свое целомудрие, и сдадутся только после того, как ими «овладеют силой» или соблазнят. Все это совершенно неверно, но уже тогда целомудрие стало атрибутом прошлого.

Перед тем как сконцентрироваться на решении проблем, вызванных неспособностью женщин противостоять назойливо домогающимся их мужчинам, Мандевиль также уделял внимание мужской девственности, которую осуждал с такой же настойчивостью, с какой рекомендовал ее большинству женщин. Девственные женихи, заявлял он, бывают «очень сильно потрясены разочарованием» на брачном ложе. С другой стороны, когда речь идет о порочных мужчинах, их реакция бывает совершенно другой.

 

Вступая в брак, он знает, как преодолеть любое разочарование… и готов сделать скидку на те ошибки и недостатки, которые неотделимы от природы рода человеческого. Это настолько очевидно, что сами женщины лучшими мужьями считают распутников[725].

 

После детального и точного описания механизмов двойного стандарта Мандевиль переходит к существу вопроса:

 

Единственный способ сохранить женскую непорочность состоит в том, чтобы предотвратить осаду этой крепости мужчинами: но единственным способом предотвратить осаду ее мужчиной является проект публичных домов: потому этот проект является единственным способом сохранить женскую непорочность[726].

 

Законодательство против сексуально непристойного поведения, доказывал он, не будет работать удовлетворительно, а «лицензия на публичные дома, представляющая собой нечто вроде юридического решения проблемы», обеспечит распутным мужчинам приемлемый и безопасный выход. Они

 

предпочтут готовые и широко распахнутые объятия куртизанок сомнительной и отдаленной перспективе наслаждения со скромной девицей, преодоление застенчивости которой потребует больших трудов и займет много времени; а когда она будет преодолена, возможно, в будущем это приведет к неудобствам и создаст им больше проблем, чем удовольствия, которое они получали раньше[727].

 

Одну из таких «проблем» составляют венерические заболевания. Клиническая практика Мандевиля свидетельствовала о том, что совращенные девушки вступали в связи с таким энтузиазмом, что вскоре заражались венерическими болезнями, и общения с ними следовало избегать хотя бы по этой причине. Однако в «Благопристойной защите публичных домов…» говорилось о том, что девушка должна регулярно проходить медицинское обследование, а если она сама говорила, что у нее появились какие-то подозрительные симптомы, ее должны были лечить бесплатно. (Однако после двух таких случаев она оказывалась в положении безработной бывшей проститутки.)

Отражая мрачный, проницательный взгляд на двойной стандарт, так хорошо знакомый этому доктору медицины – венерические болезни, аборты, убийства младенцев, бесчестие молодых женщин, – «Благопристойная защита публичных домов…» представляет собой замечательный документ. Еще больше поражает искренность Мандевиля, с которой он в качестве решения проблемы предлагает систему тщательно регулируемой проституции. Двойной стандарт продолжал бы оставаться в полной силе, «отмывая» и допуская легализированную проституцию. Арифметика Мандевиля проста – несколько профессиональных потаскух сохранят невинность тысячам девственниц. В качестве оценки бесчеловечного характера двойного стандарта «Благопристойная защита…» стала классикой. Как выражение современных ценностей, ее основная идея «“индивидуальные пороки, общественные добродетели” <была>… золотым правилом, которому многие следовали в жизни»[728].

Мандевиль, несомненно, согласился бы с тем, что влияние двойного стандарта, против которого он выступал, сказывается и по сей день. Может быть, он бы даже одобрительно кивнул, услышав утверждение писательницы и феминистки Наоми Вульф о том, что:

 

всем женщинам становится не по себе, когда они размышляют о хорошо им понятных отношениях жен, монахинь и девственниц, с одной стороны, и проституток и куртизанок – с другой… фактически каждая женщина, не принадлежащая к аристократической среде, должна была придерживаться идеологии респектабельности и целомудрия, которая отличала ее от проститутки[729].