Госпожа Марджери Кемп в белых одеждах

 

[381]

Марджери Бёрнэм, или Бранем, была миловидной дочерью одного из состоятельных руководителей города Кингс-Линн в Восточной Англии, уверенной в себе, поглощенной собственными проблемами религиозной молодой женщиной, склонной к истерическим припадкам. В 1393 г., когда ей было около двадцати лет, она вышла замуж за Джона Кемпа, обаятельного торговца, обожавшего свою жену и ценившего деньги ее родителя.

Молодожены очень любили друг друга, и «каждый из них получал огромное удовольствие от обладания другим». Марджери одевалась по европейской моде в яркие шелковые одежды и делала себе замысловатые прически. Она была тщеславной, расточительной и сумасбродной, «резко и грубо» отвечала на озабоченные замечания Джона по поводу ее расточительности[382]. У нее самой должно было быть немало хлопот, поскольку она открыла два небольших предприятия, однако они разорились.

Почему дело закончилось крахом? Марджери много размышляла над этим вопросом, и в одном из явившихся ей видений, которые нередко составляли ее основные источники информации, она услышала небесную музыку, убедившую ее прекратить сексуальные отношения. Однако у Джона в этом плане были другие соображения: «Я еще не могу на это пойти, а значит, Бог такого хотеть не мог», – добродушно сказал он жене[383]. Марджери подчинилась, но с этого времени сексуальные отношения казались ей отвратительными. «Я не могу отказать тебе в своем теле, – жалобно сказала она, – но любовь, идущая от сердца, и привязанность моя больше не касаются земных существ, они отданы только Господу»[384]. С тех пор, когда Марджери слышала музыку, она всегда разражалась рыданиями.

Марджери решила, что должна покаяться в грехах. Хотя дома у нее были дети – до того, как Джон согласился соблюдать целибат, у них родилось четырнадцать детей, – поздней ночью она бросилась в церковь и в молитве провела там остаток ночи и весь следующий день. Это вызвало неодобрительные замечания жителей городка, которые стали поговаривать, что она выжила из ума. Она надела под одежду власяницу, чтобы Джон ее не заметил и не заставил снять.

Марджери с радостью истязала себя, поскольку полагала, что такие суровые меры помогут ей достичь поставленной цели: она хотела стать святой, как знаменитая Бригитта Шведская – тоже замужняя женщина. У нее возникла странная привычка – рыдать и кричать на публике, что доводило до бешенства окружавших, даже ее друзей, которые стали называть Марджери «лицемерной притворщицей», стремясь очернить ее и унизить. Но на нее это не производило никакого впечатления. Ее завораживало, когда ей читали вдохновенные повествования о житиях святых, а рыдания с потоками слез, как и оглушительные крики, она считала нисходящим на нее даром небес.

Спустя несколько лет, родив еще нескольких детей, Марджери полностью утратила былое влечение к Джону, и сексуальные отношения между ними теперь вызывали у нее лишь ненависть. Потом Христос послал ей искушение, продолжавшееся три года. Дважды она чуть не впала в «западню разврата». Она стала испытывать пылкие чувства к молодому человеку, напрямую предложившему ей вступить в сексуальные отношения. После посещения церкви она пошла за ним и сказала ему, что согласна. Заметив, что он в нерешительности, Марджери вернулась домой и легла рядом с Джоном, но заснуть не могла. У нее было такое чувство, что Господь оставил ее, и она снова встретилась с тем молодым человеком. «Ты хочешь заниматься со мной любовью?» – спросила она. «Никогда, – резко ответил ей молодой человек, – даже за все золото мира. Скорее я дам себя разрезать на мелкие кусочки, как жаркое в горшке». Марджери пришла в отчаяние и следующие три года провела, опустошенная и подавленная, ежедневно терзаясь похотью, когда думала не о Джоне, а о том молодом мужчине. При этом ее не оставляло чувство, что Бог ее покинул.

Когда Марджери было сорок лет, она убедила Джона совершить с ней паломничество, в ходе которого необходимо было соблюдать целибат. Спустя восемь недель после начала путешествия к святым местам Джон вдруг спросил ее: «Что ты станешь делать, Марджери, если на нас нападет вооруженный разбойник и будет угрожать отрезать мне голову, если мы не займемся с тобой любовью?» Марджери явно растерялась, не зная, что ему ответить. Почему бы им не продолжать недавно ставшие непорочными отношения? Но Джон уже был доведен до предела, ему необходимо было знать «правду ее сердца». Любила ли все еще его жена? Марджери «с глубокой печалью» призналась, что скорее хотела бы видеть его мертвым, чем снова начать заниматься эротической «непристойностью»[385]. Этот разговор привел к еще более неприятным последствиям. Джон вдруг осознал, что последние восемь недель был импотентом (все это время воздерживаясь от половой жизни), и они с Марджери пришли к выводу о том, что такое его состояние вызвано сверхъестественными силами. «Давай принесем обет целомудрия», – предложила ему Марджери, но вместо ответа Джон стал ее домогаться.

На самом деле он обдумывал позицию, позволившую бы ему отстаивать свои интересы. Что она сама могла ему предложить в обмен на соблюдение целибата и разрешение, которое Марджери просила у него, чтобы совершить паломничество в Иерусалим? Они договорились о том, что жена будет продолжать делить с ним постель, прекратит поститься по пятницам и расплатится с его долгами. На том и порешили. Теперь Марджери считала, что путь к достижению святости перед ней открыт.

Она официально дала обет целомудрия, но ей было отказано в разрешении носить целомудренные белые одежды вдовы. Тем не менее она все равно их надела, пролила слез, сколько было положено, покричала до судорог, сколько сочла нужным, побилась, как того требовал обычай, в истерике и отправилась паломницей в Иерусалим. Собственный рассказ Марджери об этом мучительно долгом путешествии содержит забавный побочный сюжет о том, что спутники-паломники скоро стали относиться к ней с нескрываемым презрением. Им трудно было переносить ее действовавшие на нервы припадки, ее нескончаемые монологи во время трапез, в которых она обвиняла спутников во всех смертных грехах, одновременно похваляясь собственной добродетельностью и праведностью. Они подтрунивали над ней, разыгрывали ее, поили спиртным и, в конце концов, столкнули в канаву. Даже служанка от нее сбежала, она не могла больше ни секунды находиться рядом с Марджери. Когда в силу обстоятельств эти английские путешественники вновь собрались вместе, паломники вынудили ее дать им слово, что она прекратит толковать им Евангелие и будет проводить время так же весело, как и все остальные. Отрезвленная и одинокая в чужой земле, неугомонная раньше Марджери согласилась выполнять их требования. Но на этом ее проблемы не завершились. Марджери выгнали с постоялого двора. Она разорилась после того, как, поддавшись внутреннему порыву, отдала все свои деньги на благотворительность и на помин души. В течение шести недель она исполняла епитимью, работая за итальянскую нищенку.

В Риме Марджери ждал неприятный сюрприз. Хозяин жилья, которое она снимала, лично знал святую Бригитту и уверил ее в том, что эта дама была исключительно общительной и дружелюбной, непритязательной и жизнерадостной. Марджери была потрясена. Во многих отношениях она стремилась подражать этой замужней женщине, также получавшей наслаждение от половой жизни, пока, родив восьмерых детей, не прекратила ею заниматься и не убедила мужа, думавшего, что она умирает, дать клятву хранить целомудрие.

Дружелюбной? Общительной и компанейской? Непритязательной и жизнерадостной? Это в корне отличалось от того, как вела себя Марджери с ее наигрышем, воплями, криками, беспардонными заявлениями о том, что ей все ведомо, не давая при этом никому другому и рта раскрыть. При виде детей она часто разражалась неудержимыми рыданиями и стонами, потому что они напоминали ей о Христе. То же самое с ней происходило, когда она бросала взгляды на молодых людей, потому что в них ей виделся образ распятого взрослого Христа. К счастью, Господь дал знать Марджери, что ее видения превосходили видения Бригитты по значению и в итоге они должны будут оказаться важнее, чем обстоятельство неоспоримой важности – основание Бригиттой женского монастыря.

Когда Марджери вернулась в Англию, до нее дошли грязные слухи о том, что на деле они с Джоном не соблюдали целибат, и потому она ушла из дома, оставив Джона с детьми, о которых впоследствии почти не вспоминала в своих работах. (По крайней мере, у нее было больше материнских чувств, чем у Анджелы из Фолиньо, благодарившей Господа за то, что Он выполнил ее желание, послав смерть всем ее детям.) Тем не менее местные монахи изгнали ее из церкви за то, что ее крики и истошные вопли прерывали там каждую службу.

Положение изменилось в 1421 г., когда город Линн во время пожара сгорел чуть ли не дотла, и напуганные горожане приписывали разыгравшуюся во время пожара снежную бурю, которая загасила огонь, истовым молитвам Марджери. Казалось, ей уже немного оставалось до святости. Марджери стала еще более настойчиво к ней стремиться и с этой целью разыскивала прокаженных и целовала их. Ее пораженный духовник сказал ей только: «Не целуйся с мужчинами»[386].

Настоящее испытание Марджери пришлось пережить, когда умирал шестидесятилетний Джон. Она заставила себя принести в жертву свои нескончаемые монологи о недостатках всех других людей, вернувшись в супружеское жилье, чтобы ухаживать за мужем. Последняя болезнь Джона была настолько тяжела, что даже Марджери не могла изобразить ее в более трагическом свете. Он страдал недержанием и «как малое дитя, отправлял свои естественные потребности пищеварения прямо в одежды… сидя у огня или за столом… ему все было едино». Это вело к бесконечной «стирке и отжиму», поскольку Джон загаживал белье так же быстро, как Марджери успевала его стирать[387].

Порой Марджери казалось, что больше она не сможет этого выносить. Какое-то время она размышляла, и Господь дал ей понять, что горы грязного тряпья посланы ей в наказание за эротические фантазии, плотскую похоть и неуемную физическую страсть, некогда возбуждаемую в ней Джоном. Порядочность и доброта Марджери были по достоинству вознаграждены общественным мнением, и, по собственной оценке, она явно была равной святой Бригитте, независимо от того, основала та женский монастырь или нет.

Но святой Маргарет Кемп так и не стала. Наследие, оставленное ею потомкам, составила ее книга, нацарапанная каракулями, будто ее курица писала лапой, переписанная, с вычеркнутыми страницами, которые сама она и прочитать-то не могла. Такие воспоминания были популярной литературой, предназначенной для наставления и воодушевления. Марджери прочитали много такого рода книг, она прекрасно знала все требования жанра. Она была святой женщиной, и многие (хоть и не все) таковой ее и признавали как в родном городе, так и в его окрестностях. Ее книга стала последней решительной попыткой обрести статус святой. Она продиктовала историю своей жизни, причем, когда вспоминала какие-то эпизоды, с ней случались припадки, она рыдала, стонала и кричала, так сильно действуя на нервы двоим многострадальным переписчикам, что те были готовы с ней распрощаться.

Рассказ Марджери о том, как она превратила свой глубоко проникнутый чувственностью брак в целомудренные отношения, на протяжении столетий завораживал читателей. Кроме того, им были очень интересны подробности ее причуд и заскоков, уверенности в собственной правоте, маниакального поведения, унижений и – больше всего – одержимого стремления к святости. Именно здесь решающую роль было призвано сыграть целомудрие. Стремление Марджери к святости совпало по времени с охлаждением ее страсти к Джону и отчасти было вызвано именно этим обстоятельством. Четырнадцать детей, которых она родила, не испытывая при этом глубоких материнских чувств, и неутомимый в сексуальном отношении супруг, со временем начавший вызывать в ней отвращение, были неразрывно связанными обстоятельствами. Вне всяких сомнений, они придавали соблюдавшемуся ею целибату неодолимую привлекательность. Однако подлинной движущей силой в этом отношении стало ее честолюбивое и целенаправленное стремление к обретению святости.

На самом деле ее план был вполне разумным. Как еще могла стать святой женщина, тем более неграмотная, чьи две попытки заниматься коммерцией провалились? Но, как и другим людям, которые в середине жизни хотят изменить сферу деятельности, ей необходимо было приобрести иные качества и профессиональные навыки. Важнейшим из таких качеств было целомудрие, поскольку святым не разрешалось вести сладострастную половую жизнь. (В этой связи можно вспомнить итальянку Франческу Буссо де Понциани, прижигавшую себе половые органы, после чего половая жизнь стала для нее нестерпимо болезненной.)

Марджери это понимала, но боролась с этим. Ведь, как бы то ни было, она была очень сексуальной и на удивление здоровой женщиной, в чьей душе молодые мужчины разжигали страсть и сексуальные желания. Она переживала сильнейшие искушения – в какой-то момент очертя голову уже была готова рискнуть всем, чтобы переспать с привлекательным молодым человеком. К счастью для планов, связанных с ее призванием, и для тех, кто интересовался ее жизнью, он отверг ее домогательства, и унижение помогло ей совладать со страстными эротическими желаниями.

Рассказ Марджери о ее борьбе с собственной чувственностью – ее худшим врагом, зачаровывает откровенностью. Она также повествует нам о том, насколько большую роль играло в ее мире целомудрие, как ревностно его хранили и соблюдали, как злорадно над ним злословили. Однако его все равно высоко ценили церковные власти, имевшие право принимать формальные обеты и давать разрешение на ношение особой одежды, предназначавшейся лишь женщинам, соблюдавшим в настоящий момент целомудрие. Эти женщины носили свое символизировавшее целомудрие платье с гордостью, получая те социальные преимущества, которые оно им предоставляло: увеличение доверия и уважения, а также в определенной степени повысившийся статус. Однако Марджери Кемп использовала свой статус для достижения более честолюбивой цели.

После того как ее хваленый целибат, публично подтвержденный белыми одеждами, прервал тяжкую долю рождения детей и ведения домашнего хозяйства, Марджери в значительной степени использовала его, как это делали в раннюю эпоху матери Церкви и христианские девственницы: много путешествовала в одиночестве. Как мирянка она и подумать бы никогда не могла о таких приключениях. Этот период ее жизни доставил ей много удовольствий, и скончалась она, будучи твердо убежденной в успехе своего проекта обретения святости. После одного периода жизни, когда она проявила себя как чрезвычайно плодовитая мать, Марджери вернула себе права на собственное многократно использованное тело и воплотила себя в образе гордой и целеустремленной женщины, соблюдающей целибат, жизнь которой, вне всякого сомнения, посмертно будет достойна причисления к лику блаженных.

 

Многих мужчин и женщин жизнь в монастырях привлекала тем, что позволяла им целиком посвящать себя служению религиозным идеалам. Внутри монастырских стен они стремились к духовному развитию вширь и вглубь, к единению с их божеством, общности со святыми, а в целом – к тому, чтобы избегать всего мирского. Целибат, составляющий неотъемлемую часть монастырской системы, как мы уже видели, возвеличивался как абсолютное добро и провозглашался основным инструментом достижения духовной праведности. Однако это редко являлось причиной ухода людей в монастыри. Они просто смирялись с этим, даже с радостью принимали в качестве основной составляющей их целенаправленного стремления к благочестию.

Тем не менее иногда целибат сам по себе составлял один из краеугольных принципов, вдохновлявших религиозные движения. Часто его поборники оставляли мирское общество, чтобы вести непорочную жизнь в общине себе подобных. Одну из таких общин составляли ессеи. В последнее время к их числу можно отнести разные христианские секты, включая шейкеров, «ангелов» Миссии мира, «Корешанский союз»[388], «Содружество освященных», которые сделали целибат основополагающим положением своих систем верований. Члены этих групп целиком и полностью разделяют теологическое положение ортодоксального христианства о том, что источником зла являются половые отношения, однако их выводы о значении этого диаметрально противоположны. Они не придерживались распространенного после грехопадения представления о раздвоенном человечестве – обольстительных дочерях Евы, вечно искушающих нестойких сыновей Адама. Эти сектанты не видели ничего предосудительного в половом акте как таковом, но славили целибат как средство искупления грехов и развивали убедительные теории, в основе которых лежали феминистские ценности.

Наиболее значительными из этих необычных сект были «Объединенное сообщество верующих шейкеров» и «общинные небеса» отца Дивайна, позже переименованные в «Миссию мира». Они оставили людям в наследство незабываемые символы своей борьбы за создание общества, где безраздельно царил бы целибат: обычные бельевые прищепки, циркулярную пилу и популярное приветствие «Мир вам!».

 

Шейкеры

 

[389]

Мать Анна Ли – основательница движения шейкеров в Америке, родилась в 1736 г. в английском городе Манчестере в семье, где царили нищета и упадок. Через восемь лет безрадостного детства без всякого образования хрупкая девочка присоединилась ко многим другим детям, работавшим на ткацких фабриках. Мир Анны был типичным для ее времени и общественного положения: грубым и голодным, выгребной ямой открытых туалетов и переполненных спален. Ночью она лежала без сна рядом с совокуплявшимися родителями, а днем уговаривала мать пресекать домогательства отца. В очень раннем возрасте у нее возникло отвращение к сексу на всю жизнь. Ничего необычного в этом не было – в ее мире дети постоянно видели, как родители занимаются половой жизнью, и прекрасно знали печальную реальность деторождения. Они не питали иллюзий в отношении этих процессов, и нередко девочки с отвращением и страхом относились к ожидавшей их судьбе.

Когда Анна выросла и стала красивой женщиной, нравившейся многим мужчинам, она хранила девственность как зеницу ока. Ее интересы лежали не в чувственной сфере, а в духовной. Ей было уже за двадцать, она стала членом секты шейкеров, отколовшейся от секты квакеров, руководимой харизматичной проповедницей матерью Джейн Уардли. Ритуалы, соблюдавшиеся ее членами, включали истошные вопли, тряску и пляски, причем экстаз во время обрядов Анна находила очень полезным, поскольку он действенно снимал ее подавлявшееся сексуальное напряжение.

Однако, несмотря на ее непрестанные просьбы, отец заставил Анну выйти замуж – со всеми присущими браку ужасами супружеского долга – за кузнеца Абрахама Стэнли. Она родила троих младенцев, но все они вскоре умерли, разделив судьбу половины детей в Манчестере. Когда в мир иной отошел ее четвертый ребенок – шестилетняя дочь Элизабет, Анну измучили горе и чувство вины. После долгих самоистязаний она пришла к выводу о том, что в основе ее личной трагедии, как и всей греховности человечества, лежат сексуальные отношения.

Ее наставница мать Джейн Уардли была с ней согласна. «Мы с Джеймсом живем вместе, но если и касаемся друг друга, то наши прикосновения мало чем отличаются от прикосновений двух маленьких детей», – призналась она. Брак, лишенный сексуальных отношений, причем между такими достойными уважения людьми! Это откровение восстановило надломленную душу Анны. Кроме того, оно вдохновило ее на то, чтобы уклоняться от собственных супружеских обязанностей в брачной постели, «как будто в ней было полно тлеющих углей».

Стэнли категорически протестовал и пригласил англиканских священников, а те стали стращать Анну указанием святого Павла: «Жены, покоряйтесь своим мужьям как Господу». Против этих слов из Евангелия Анна выступила с другим изречением, взятым оттуда же: «Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене»[390].

Несмотря на страсть Стэнли к его прекрасной голубоглазой шатенке жене – «ради того, чтобы я с ним жила, он готов был пройти сквозь огонь и воду», говорила она, – верность Анны соблюдению целибата оставалась непоколебимой. Скрепя сердце, только ради того, чтобы ее не потерять, Стэнли согласился как с ее целибатом, так и с ее принадлежностью к секте шейкеров[391].

Что же касается Анны, она будто родилась заново. Освободившись от обязательств сексуальных отношений, внушавших ей такое отвращение, она стала настолько доходчивой, остроумной и убедительной проповедницей, что ей удалось обратить в свою веру даже отца и двух братьев. Однако патриархальная Англия была враждебно настроена по отношению к женщинам-проповедницам, а тем более к еретичкам. Начались преследования, включая заключение в тюрьму. В одной ужасной подземной темнице Анне было видение. Адам и Ева прелюбодействовали в Эдемском саду, и как только Господь увидел это, Он тут же вышвырнул их из рая. Анна решила, что это было божественное откровение. Именно сексуальные отношения привели к отчуждению рода человеческого от Бога. И потому необходимым условием для духовного возрождения являлось соблюдение целибата.

Версия грехопадения в интерпретации Анны существенно отличалась от церковной. Господь равным образом наказал Адама и Еву, и потому их обоюдные страстные сексуальные желания, а не особая порочность Евы, вызвали Его гнев. Анна не испытывала ненависти к женщинам, вся ее ненависть была направлена против основного зла – сексуальных отношений.

Пророческие сны Анны и тяжкие испытания превратили ее в неустанного борца за чистоту нравов. На встречи, которые она организовывала, в большом количестве собирались мужчины и женщины, в надежде искупить свои грехи – включая «самую скрываемую отвратительную мерзость», – подробно описывали их, скорее в наглядных подробностях, чем рассказывая о том, как они блудили. Однако такая удивительная форма общения лишь возбуждала в любопытствующих еще большее искушение и соблазн. В этом и состояло поразительное обращение Анны к людям: целибат даже после расторжения брака обращает людей в веру.

У женщин были свои причины с воодушевлением соблюдать целибат. При отсутствии надежных противозачаточных средств, за исключением воздержания, половой акт ассоциировался у них с рождением детей в такой же степени, как с получаемым удовольствием, и многие очень этого боялись. Рождение детей могло сопровождаться страшными мучениями, причем нередко оно было смертельно опасным: уровень смертности среди матерей и новорожденных был в те времена необычайно высок. Женщины тогда рожали, сидя на грязном родильном стуле или на корточках над соломой, и очень многие умирали от послеродового сепсиса. От плохого питания деформировались кости таза, и младенцы попадали в деформированные родовые каналы как в ловушки. Чтобы извлечь их оттуда, повитухи использовали акушерские крючки, но иногда детей можно было извлечь только по частям. А те дети, которым удавалось дожить до взрослого возраста, оказывались в такой же беспросветной нищете, из какой всю жизнь не получалось выбиться их родителям.

Воздержание было для женщин основным средством защиты от такого рода перспектив, однако мужья, Церковь и общество этого не допускали. Целибат, отстаивавшийся матерью Анной, носил иной характер. Это была некая форма поклонения, долга перед Господом, сознательный отказ от потворства гнусным плотским страстям. Такая позиция наделяла верующую женщину моральным авторитетом, позволявшим ей противостоять домогательствам, включая домогательства разгневанного мужа. Численность шейкеров постепенно увеличивалась[392]. По мере того как слава Анны росла, усиливалась и ненависть к ней со стороны гражданских властей. Они неоднократно лишали ее свободы и ничего не делали, чтобы защитить ее, когда разгневанные граждане преследовали ее, били, пинали и побивали камнями. Но страдания Анны лишь укрепляли ее веру и развивали ее вероучение. Однажды ей явился Иисус и открыл, что она – мать Анна – была созданной Им плотью. После этого ее заявления стали еще более вызывающими. «Я замужем за Господом нашим Иисусом Христом, – с ликованием заявляла она. – Он глава моя и муж мой, и нет у меня другого».

Такого рода признания монахини делали на протяжении столетий, но Анна Ли была замужем, и это придавало ее заявлению совсем другое звучание. Если монахини часто бывали влюбленными невестами, ожидавшими окончательного духовного заключения брака, мать Анна рассматривала свой брак с Христом как свидетельство ее собственного чрезвычайно завышенного статуса человека, которому открыты небесные истины и доступна божественная мудрость.

В результате духовная иерархия шейкеров была расширена, чтобы включить в Божество мать и отца – во плоти воплощенных в матери Анне и Христе. Кроме того, земные женщины приравнивались к земным мужчинам, поэтому старейшинами и диаконисами у шейкеров могли быть как женщины, так и мужчины. Сам по себе целибат шейкеров был для них не только наградой, но также предвестником других вполне осязаемых должностей и почестей.

Феминистский эгалитаризм матери Анны был слишком вызывающим для большинства людей того времени, чтобы смириться с ним. В 1774 г. она приняла решение о том, что ее секте будет гораздо лучше в Новом Свете. Там праведные колонисты восстали против угнетения англичанами и процветала религиозная свобода. В то лето она и восемь других верующих, разделявших ее взгляды, уплыли за океан и основали Новый Ливан – общину неподалеку от Олбани в штате Нью-Йорк, где вскоре к ним стали присоединяться американские новообращенные.

 

С самого начала мать Анна создавала общество шейкеров с таким расчетом, чтобы в идеологическую основу его деятельности был заложен целибат. Мужчины и женщины жили в отдельных помещениях и никогда не оставались наедине друг с другом. Во время богослужений они сидели раздельно. Но мать Анна была человеком мудрым и вполне отдавала себе отчет в том, что само по себе насильственное разделение не могло предотвратить все ошибки поведения членов секты. Она прекрасно знала, что вожделение – могучая сила: ее муж Абрахам, например, смотрел на нее с вожделением несколько лет. На самом деле его неутолимое стремление к плотским отношениям было одним из первых явлений, с которыми она столкнулась в Америке. Каким-то образом ей удалось его убедить в том, что она никогда больше не вступит в сексуальные отношения, и ее горевавший супруг в конце концов отошел в сторону, оставив ее в одиночестве, предоставленную чудесному состоянию целибата[393].

Возможно, в связи с тем, что она так часто была вынуждена спорить с постоянно домогавшимся ее мужем, мать Анна оказалась чрезвычайно изобретательной, придумывая различные способы избавления от похотливости. Одежда шейкеров – добротная, блеклая, скрывавшая фигуру – служила хорошей защитой от возбуждения сексуального интереса. Американские соседи с особым презрением насмехались над женщинами, которых Артемус Уорд[394]описал в известном отрывке как «совокупность качеств особи женского пола, выглядящей примерно как прошлогодняя подпорка для вьющейся фасоли, вставленная в длинную сумку для еды… неестественная, несуразная и унылая… Вам хочется держаться от этого убожества как можно дальше»[395].

Для общения шейкеры трижды в неделю встречались на «общих собраниях», во время которых мужчины и женщины сидели лицом к лицу, беседовали, читали или пели. Они снимали напряжение «говорением на языках»: нам остается лишь гадать, до какого состояния транса нужно было дойти в религиозном экстазе, чтобы начать издавать нечленораздельные звуки в попытке имитировать чужую речь.

Возможно, наиболее мощной формой сублимации является танец, как хорошо известно участникам движения «Истинная любовь ждет», и надо сказать, что шейкеры были замечательными танцорами, они танцевали как Давид «всей своей мощью пред Ковчегом Господа», прославляя совершенное им убийство Голиафа. Шейкеры плясали с ритмичным неистовством, самозабвенно, порой впадая в транс, кружась как в водовороте, притопывая, и при этом пели как одержимые, «быстро то и дело проходили друг перед другом, будто облака при сильном ветре»[396]. Вытянутые руки в танце стряхивали грех и зло; тела прогибались, слабели, и сами они теряли сознание.

 

Ох-охо! Я все смогу, (звучал припев)

Я склонюсь и нагнусь, чтоб освободиться,

Я вертеться могу, извиваться могу, я могу кружиться,

Я всю спесь тогда собью, всего смогу добиться![397]

 

Такого рода массовая сублимация оказывалась действенной, поскольку плясавшие до изнеможения шейкеры покорно соблюдали целибат. Никто никогда не слышал о том, чтобы среди них разражались сколько-нибудь значительные сексуальные скандалы, хотя враждебно настроенные по отношению к ним соседи и шейкеры-вероотступники, стремившиеся получить в опеку детей, остававшихся с родителями-шейкерами, обвиняли их в том, что те блудили напропалую. Однако такого рода обвинения не подтверждались надежными свидетельствами. Подавление сексуальности, ежедневно проводившееся в повседневной жизни, помогало многим верующим воспринимать целибат с радостью, а тем, кому это доставляло болезненное неудобство, помогало его терпеть. Этому способствовало и то, что мать Анна, обычно кроткая и сострадательная, терпеть не могла никаких ошибок и промахов. «Ты грязная потаскуха», – сказала мать Анна одной женщине, бросив на нее беглый взгляд[398].

Сила ярости матери Анны, направленная против сексуального вожделения, была центральным элементом движения шейкеров. Как ни странно, столь же сильное пристрастие она испытывала к резким выражениям. Шейкеры в основном придерживались принципов строгой экономии и простоты в обиходе, но в самовыражении мать Анна и ее последователи были необычайно изобретательны. Образное сравнение для принятия целибата – покориться «ножу для обрезания» – вполне выразительно и звучит достаточно убедительно.

Литература шейкеров также скорее отражает их яркие видения, чем притчи из повседневной жизни. Женщины из секты шейкеров одевались в унылые облачения, некое американское подобие хиджабов. Но мечтали они о небесных созданиях, «наряженных в одежды меняющихся ярких цветов, блестящих, как шелк. А на некоторых других были мягкие ткани с начесом, белые как снег… кого-то из них украшали драгоценности с бриллиантами, звездами, жемчугами и другими дорогими камнями»[399]. Конечно, на самом деле такие прекрасные вещи никогда не украшали шею, руку или мочку уха женщины, принадлежавшей к шейкерам.

Сублимации через танцы и воображения было недостаточно, чтобы поддерживать дееспособную общину соблюдавших целибат людей. Поэтому мать Анна прибегала к тем же самым проверенным временем методам, что применялись во многих организациях, в частности в монастырях, обитатели которых отторгались от «мира», чтобы обеспечить их безраздельную преданность. Она вместе с шейкерами упразднила, точнее говоря, искоренила само основание, на котором зиждилось общество: традиционную семью.

 

Из всех близких моих кровная родня

Самая дальняя от меня,

Они такие гадкие и так все ненавидят,

Что ревность пробуждается при одном их виде.

Ох, какие же они гадкие!

Какие они гадкие!

Какие они мерзкие!

 

Гимн шейкеров

 

Я оставлю в прошлом мир, я уйду

От их грязных, плотских дней,

От их жен, от их мужей,

Я оставлю в прошлом мир, я уйду.

 

Гимн шейкеров [400]

 

Лишенные супругов шейкеры жили общинами как братья и сестры. Для тех, кто был несчастлив в браке, такой резкий отказ от брачных обетов мог показаться посланным Богом. Те, кто в браке был счастлив, и те, кто не состоял в браке, также соглашались соблюдать целибат как лишение, являющееся необходимым условием для обретения спасения. Но одного целибата было недостаточно: даже индивидуальная преданность соблюдавших целибат супругов несла угрозу сплоченному сообществу шейкеров.

Новое определение человеческого общества, сделанное шейкерами через посредство целибата, распространялось и на детей. Родители должны были передавать детей в специальное детское подразделение, где их воспитывали вместе с приемными сиротами. Вышедший позже из секты шейкеров ее бывший член обвинял своих бывших единоверцев в том, что «в их общественных или мирских связях, в действиях или предпринимавшихся мерах никогда не было жалости»[401].

Мать Анна всегда старалась доводить дело до конца, и потому вместо нескольких кровных связей шейкеры обретали принадлежность к духовным семьям, включавшим от тридцати до ста пятидесяти человек, породненных с четой двух старейшин – мужчины и женщины. Старейшины были наделены огромной властью. Они выслушивали принудительные исповеди, просматривали почту и изолировали мужчин и женщин, позволивших себя увлечь безрассудным страстям. Они наказывали за любую оплошность общественными насмешками, упреками и остракизмом и, не изолируя своих подопечных, препятствовали распространению их влияния на других членов общины. Они также поддерживали и упрочивали среди шейкеров равенство полов, что очень высоко ценили женщины общины, которым достаточно часто было непросто совладать с соблюдением целибата.

Другие преимущества для двух полов возникли позже, когда трудолюбивая, целеустремленная и хорошо организованная секта шейкеров стала процветать. Сначала, однако, жизнь была трудной, и первые шейкеры оставались такими же бедными, какими были «в миру». Распад их семей, социальные и экономические принципы обобществления и непривычно высокая роль женщин в обществе, все это вызывало серьезное напряжение среди членов общины. Но, как будто этого было недостаточно, шейкеры к тому же сталкивались с гонениями со стороны американцев, пытавшихся их наказать за то, что они выступали против института брака. Так, например, уже в 1810 г. на дом шейкеров в штате Огайо напали около пятисот разгневанных мужчин[402].

Шесть долгих лет понадобилось для того, чтобы установить в общине равноправие. К тому времени основное ядро шейкеров уже стало американизированным. Утраченные обряды и традиции сменились новыми, внутри общины утвердились гармоничные отношения. Благодаря трудолюбию и изобретательности шейкеров, бедность сменилась процветанием и материальной обеспеченностью.

Днем, но не одинокими ночами, шейкеры вели почти такой же образ жизни, как их соседи, разве что значительно больше времени уделяли молитвам. Женщины работали на кухнях и молочных фермах, занимались ткачеством и прядением. Мужчины трудились на фермах, в кузницах или в кожевенных мастерских. Они работали размеренно, без перерывов, избегая скуки за счет смены типа работы. Но важнее было то, что их поощряли выражать собственные представления практическими способами, воплощая свои задумки в действительность. Именно этим объясняется впечатляющий перечень изобретений шейкеров: бельевая прищепка, циркулярная пила, паркетный гвоздь, плоская метла, духовка или печь с вращающимися противнями и машина для чистки, удаления сердцевины и разрезания яблок на четыре части.

Позже под вопрос была поставлена сама суть движения шейкеров. Неоднозначное отношение и открытый бунт молодых шейкеров нельзя объяснить исключительно смертью матери Анны в 1784 г.; скорее всего, даже она не смогла бы предотвратить упадок движения. Причина его состояла в том, что шейкеры, как и все общины, где соблюдался целибат, должны были полагаться на их поддержание и рост через обращение новых членов в новое вероисповедание. Однако они не только были далеки от того, чтобы вести постоянное пропагандистское наступление, направленное на привлечение новых членов, но им не удалось заинтересовать своей верой даже собственных детей настолько, чтобы тем захотелось оставаться в общине. И самым серьезным яблоком раздора в эт