У плохих парней есть свои слабости.

Одно из главных правил драматической литературы (а ролевые игры есть та же интерактивная драматическая литература) гласит: "У плохих парней всегда должна быть ахиллесова пята, уязвимое место, которое становится причиной их неудач или падения – если только они не придумают что-нибудь". Помните, силы и слабости – всегда главные движущие силы любого драматического конфликта, на них можно построить прекрасную, интересную и правдоподобную хронику. Более того, для антигероя недостатки – зачастую то, что его определяет.

Что же за недостатки у секты? И прилагает ли Шабаш какие-либо усилия, совместные или частным образом, чтобы превзойти эти слабости? Есть ли у Шабаша какие-то трагические недостатки, эти предвестники горькой судьбы, эти "родимые пятна" антигероев? Да, есть. И это можно использовать.

В общем, уязвимости Шабаша кроются в его сильной идеологии и непоколебимой системе верований. Секта крайне неподатлива к любым изменениям и доходит до крайнего упорства, отстаивая свои убеждения. Решения и действия Шабаша могут быть непоследовательны, не так полезны, иногда – даже плохи и вредны, но секта пойдет на них, чтобы защитить свои идеалы и верования. Сама структура секты заключается в словах «свобода превыше всего» - и затрудняет шабашитам любые действия, которые заставляют их собираться и действовать большими группами – и значительно облегчает им возможность действовать в отсутствие руководства, поодиночке. Ещё у них есть актерские слабости, о да. Они могут страдать – и даже впадать в зависимость! – от жадности, гнева, лени, гордости, вожделения, своего оптимизма, пессимизма, жажды крови или паранойи – список воистину бесконечен. В конце концов, даже их воспеваемая монструозная натура и факт Величественного и Гордого Каинова Проклятья подавляет их – они страдают от того, что больше никогда не смогут быть по-настоящему вместе с Богом.

Всё это даёт Рассказчику замечательный материал для разворачивания как можно более полной картины жестокостей и зверств в Шабаше, не правда ли? Он может показать все эти трагические стороны существования вампира. Взаимосвязь эмоциональных слабостей вампира и его промахов очень проста для показа – сначала вы иллюстрируете то, к чему ваш вампир склонен, и потом – к чему его это приводит. Возьмём хотя бы гордость.

Эпифани знает, что Эштона очень легко надуть. Он слишком слащавый, самодовольный, глупый и не смотрящий по сторонам тип, не думающий ни о чём, кроме своей собственной значимости и регалий.

Он был так польщён тем, как она смотрела на его безмозглую тушу, когда говорила с ним – что даже когда она перемолола ему кости своим пикапом, даже тогда, когда она чуть не размозжила ему череп, когда она собственноручно отрезала ему веки бритвой, чтобы убедиться, что он не сможет не поприветствовать восходящее солнце – даже тогда он был шокирован тем, что только смех раздавался в ответ на его мольбы о помощи.

Вся прочая метафизика лишь немногим сложнее для представления – Рассказчику требуется лишь добавить сверхъестественный элемент.

Смех стаи ослабевал, по мере того, как и крики Эштона замолкали, превращаясь в слабые, еле слышные стоны. Драгоценное витэ, вытекавшее из рассеченных вен, просачивалось через его пышную шевелюру и образовывало тонкую лужицу у его головы. Он мог видеть теперь – розово-красное сияние, всё нараставшее у самой линии горизонта – Эпифани приготовила ему восхитительное зрелище, блюдо, которое скрасит его поминальный обед, великолепные краски для его погребального савана, сплетенного из чужого предательства. В его разбитой голове проносились все его ошибки, все слова, которые он слышал, обещания и наветы. На секунду, сквозь боль, ему показалось, что он увидел Каина. Что это было – предсмертный бред? Каин, Темный Отец? Нет, это был предсмертный бред. И кто это был с ним? Мужчина, женщина, кто? И почему у Отца было такое спокойное, умиротворённое лицо? На секунду ему показалось, что во взгляде Каина была ещё и необъяснимая, всепоглощающая скорбь и сожаление. Какая ирония! Само его существование заканчивается, сам ад ожидает его, а тут… Его смех стал раскатистее, затем визгливей, перешел в истерический, когда солнце начало ощутимо припекать его. Кожа его начала чернеть, от кончиков пальцев пошёл усиливающийся дымок…