Гюнтер Рааль. Моя летная книжка (2004)

Гюнтер Рааль. Моя летная книжка (2004)

Gunther Rall. Mein Flugbuch (2004)

Предисловие

 

 

Гюнтер Ралль - обладатель самых высоких наград 3его Рейха из ныне живущих ветеранов Второй Мировой Войны. Он был удостоен Рыцарского Креста с Дубовыми Листьями и Мечами. На его счету 275 побед, хотя уже после войны Ралль узнал от своих бывших противников- американских пилотов-ветеранов, что на его счету есть ещё одна победа- Р47, падение которого он не увидел в пылу боя. Итого- 276 побед.

Книга написана абсолютно искренне, полна подробностей жизни фронтовых лётчиков, ярких эпизодов. Ралль уважительно отзывается о своих противниках, отдаёт должное мужеству и самоотверженности советских пилотов.

После прочтения у меня лично осталось яркое впечатление - ПРОТИВ НАС ВОЕВАЛИ ЖИВЫЕ ЛЮДИ. У них были свои радости и беды, они так же оплакивали гибель своих товарищей и радовались успехам. Мало кто из них задумывался о правомерности той войны- их Родина наконец встала с колен после тяжёлого поражения в Первой Мировой, скинула оковы унизительного Версальского Договора. Это было время большого энтузиазма и патриотизма.

И лично мне очень и очень жаль, что сотни тысяч прекрасных людей, многим из которых было едва за 20, погибли в той войне, честно выполняя свой долг и проявляя наилучшие человеческие качества, сражаясь за лживые идеалы, порочную пропаганду и до последней своей секуды свято веря в то, что делают правое дело.

 

Содержание

Первая победа

Почти сбит

Кратко: интересные моменты из книги

Знакомство с противником. Антонов

Про Bf-109 G6 и первое знакомство с Ла-5

Про Эриха Хартмана

Последний бой

Аварийная посадка

Ранение

Фото (из книги)

 

 

Первая победа

 

 

...Скоро я заметил Хейнкелей, в нескольких километрах от нас, идущих встречным курсом точно на нашей высоте. Такие точные рандеву - большая редкость.

"Вижу их"- передал я остальным - "на 12 часов в 5ти километрах, на нашей высоте. Там, где железнодорожный мост через Мозель"

Они медленно ползут к нам, как усталое насекомое взбирающееся по оконному стеклу. Солнце уже так низко, что уже не ослепляет, а светит золотисто-жёлтыми и светло-красными оттенками. Красочное окончание великолепного весеннего дня- их в этом году немало. Невольно забываешь, что идёт война и ты летишь в небе только потому, что несёшь смертоносное оружие...

"Indianer! (Противник!)"- передал я штаффелю - "противник на 12 часов, Hanni(высота) шесть с половиной тысяч! Их десять или более!"

Крохотные точечки появились за Хейнкелями - ТРЕВОГА! Они кажутся неподвижными. Они висят там, в красноватом вечернем небе тремя группками и я уже понимаю, через несколько мгновений мы впервые схватимся с вражескими истребителями. Они явно направляются к нам.

Лотар Эрлих подтвердил мой сигнал: "Viktor, Viktor!(Вас понял!) Вижу!" и отдал несколько команд. Я быстро бросил взгляд через оба плеча - на своего ведомого и на вторую пару из моего Шварма, потом двинул вперёд сектор газа, и начал набирать высоту над ползущими Хейнкелями, пересекая их курс. Легким щелчком снял с предохранителя бортовое оружие и перекинул предохраняющую крышку на гашетке вперёд. Теперь всё готово.

Потом всё произошло очень быстро.

Я увидел серо-зелёные фюзеляжи с эмблемами и определил, что это те самые французские Кертиссы, которые ранее едва не угробили нашего разведчика. Я заметил, как Лотар Эрлих ринулся сверху на ведущего французов. Я таким же крутым разворотом бросил свой Мессершмитт вниз на вражеский строй и оказался сзади одного из самолётов ведущей пары противника. Тот тотчас бросил свою машину в крутой вираж.

Слишком поздно! Быстрое прицеливание, палец ложится на гашетку... Куртисс исчезает под капотом моего Ме-109....СЕЙЧАС!!!... очередь- я отпускаю гашетку и вижу- противник горит! И в тот же миг получаю попадание в собственную машину!

Позднее, уже поле того, как мы в Иппесхайме собрались вместе и осушили первый бокал за успех, мы стали анализировать бой и пришли к выводу, что нас атаковало прикрывающее звено французов, жертвой которого я едва не стал, поплатившись за охвативший меня охотничий азарт.

Но сейчас мной руководил только безграничный страх, и я резко рванул машину в вираж, уходя из под огня. Мой манёвр был настолько резок и быстр, что оторвался один из автоматических предкрылков и самолёт сорвался в штопор - так мне открылась одна из особенностей Мессершмитта, с которой потом я ещё не раз сталкивался на этой войне. Но в тот раз эта особенность спасла мне жизнь.

В том месте, где буквально миг назад кипел воздух, внезапно воцарилось полнейшее спокойствие. Я отчаянно пытался выправить самолёт и остановить неконтролируемое вращение. Но ручка оставалась лёгкой, как мыльный пузырь. Моё сердце бешено колотилось, по лицу тёк пот. Управляем ли вообще мой самолёт? С неимоверным трудом мне удалось выправить машину. Я мгновенно окинул взглядом приборы, плоскости и фюзеляж, настолько, насколько их можно было разглядеть. Судя по всему, мессершмитт теряет охлаждающую жидкость, а может масло или бензин. Температура и давление в норме. Только управляемость как у подстреленной утки.

Однако необходимо быстро сориентироваться, так как после более чем часа полёта плюс примерно пяти минут боя на полном газу, мне необходимо было срочно приземляться, иначе в баке просто не останется горючего, даже если он и не пробит. Где же я? После того, как спал адреналиновый шок, вернулась возможность ориентироваться. Слева внизу заходящее солнце. Внизу речушка и несколько озёр. Это окрестности Саребурга, западная Лотарингия. Если я пойду тем же курсом, то скоро окажусь над нашей территорией, а там посмотрим.

Через полчаса в 6.15 я приземлился в Манхейме, заправился и с последними лучами солнца в 20.27 прибыл в Иппесхайм. Я доложил Лотару Эрлиху и сообщил о вероятно сбитом Кертиссе.

"А с чего вы решили, что ваш Кертисс ВЕРОЯТНО СБИТ?"- проворчал капитан с лёгкой усмешкой.

"Потому что он загорелся, когда я его обстрелял. После этого я сам попал под огонь и упустил его из вида."

"Это было бы довольно печально" - усмешка Эрлиха становится шире, он явно наслаждается моим растущим смущением - "если бы у меня не было свидетельства лейтенанта Лосница. Он видел, как вы в 18.40 обстреляли Кертисс Р-36 и тот с чёрным дымом по спирали пошёл вниз. Лётчик выпрыгнул с парашютом. Поздравляю с первой победой!"

 

* * *

 

Так закончился мой первый бой - сразу же победой. И я могу подтвердить слова, сказанные великим Вернером Мёльдерсом: "Первая встреча с врагом определяет всю дальнейшую судьбу Истребителя"

Я сделал три вывода:

1й. Я могу это. Я могу обнаружить врага заранее. У меня есть чутьё, где именно на небе его искать. Я достаточно хладнокровен, чтоб привести мой шварм на такую тактически выгодную позицию, чтоб избежать внезапной атаки. Я могу атаковать, без того, чтобы моё сердце уходило в пятки, сконцентрироваться на атаке и настичь противника. И я могу сбивать. Француз сманеврировал, резко сманеврировал, но я смог поймать его в этом манёвре, взять правильное упреждение и вогнать его в землю. Что это? Везение новичка? Нет, умение. Я поверил в себя, как после выигранного спортивного состязания.

2й. Я отнюдь не неуязвим. Сухие, звонкие щелчки, которые сопровождали попадания по моему самолёту, до сих пор стояли у меня в ушах. Если б хоть одна пуля перебила бы тяги управления или повредила бы важный кабель, попала бы на несколько сантиметров в сторону - в бак, в мою руку или ногу или пробила бы бронеспинку- то мой штаффель праздновал бы мою первую победу без меня. Пренебрежение собственной безопасностью при атаке рано или поздно заканчивается смертью. Именно в самый опасный момент- за миг до открытия огня.

И третье. Я должен ещё лучше изучить свой Мессершмитт, его особенности. Мой грубый разворот и реакция самолёта спасли мою голову, но привели к новой опасности быть сбитым. С холодной головой и лучшими знаниями самолёта можно избежать подобных ситуаций на чувствительном 109ом.

Искусство быть истребителем заключается, в том числе и в способности в самом жарком бою летать мягко и координировано.

 

* * *

 

Уже 50 лет спустя, я узнал от английских историков, что мой первый противник был

чехом-добровольцем, летавшим в Armee l'Air. После победы немцев он вместе с британским экспедиционным корпусом отправился через Дюнкерк в Дувр и, в конце концов, воевал на стороне Royal Air Forse во время битвы за Британию…

 

 

Почти сбит

 

 

Технически и тактически красные ВВС в то время отставали от Люфтваффе на многие годы. Нам встречались бипланы и множество Поликарповских И-16 «Рата», летавших ещё в Испанскую кампанию и не являвшимися серьёзными противниками, если умело использовать сильные стороны Ме109 - его быстроту и скороподъёмность и не вступать в маневренные бои. Потом стали появляться первые Миги и Лагги, сократившие техническое отставание. Но при этом советские истребители ещё совершенно не выработали тактических приёмов. Они летали совершенно неорганизованно, кружась и вертясь в диком строю, в котором их быстро сбивали, поскольку абсолютно никто не прикрывал друг друга. Так летом 1941 года мы практически в каждом вылете увеличивали свои счета. Но наши противники учились быстро.

И скоро мне пришлось расплачиваться за возникшее высокомерие. Память живо подсовывает мне тот случай, когда однажды летним днём я вместе с унтер-офицером Герхардом Кёппеном вылетел на свободную охоту и вскоре наткнулся на советские истребители. Я собирался потренировать Кёппена. Он был очень талантливым истребителем, но ему немного не хватало одного - регулярных побед. Когда мы вышли на позицию для атаки, я пропустил ведомого вперёд и вслед за ним ринулся в атаку. Как тренер, подающий своему боксёру команды и подсказки во время боя, я наблюдал его атаку и руководил его действиями, в то время как он пытался зайти в хвост противнику.

«Левого в строю! – Хорошо! – Теперь убрать газ - приготовься! – Пока не стрелять! – Спокойно! – Ближе!»

В этот момент что-то ужасно громыхнуло за моей кабиной. Было такое впечатление, что весь самолёт взорвался. Я услышал и почувствовал, попадания по бронеспинке и что-то ударило мне по черепу. Под шлемом сразу же хлынула кровь. Попадание в голову - я ранен.

Оборонительным манёвром против моего невидимого противника я вышел из боя и, несмотря на ранение в голову, оставался в сознании. Видимо всё не так ужасно, как мне показалось сперва с перепугу. Да и Мессершмитт тоже летит, несмотря, что он должен быть весь изрешечён попаданиями.

А ведь я всегда буквально проповедовал новичкам, что в момент перед открытием огня вы сами становитесь мишенью, если вы сконцентрировались только на цели и не смотрите назад. В этот раз я испытал это на собственной шкуре и понял, как в таких случаях НЕ НАДО делать.

После приземления на ближайшем аэродроме, я смог восстановить, что же произошло. Советский истребитель, атаковавший меня сзади, попал в один из кислородных баллонов, находящихся за кабиной. Его взрывом выбило из креплений бронезаголовник, и его острым краем мне повредило голову. Про траекторию отлетевшего крепления заголовника мы узнали, увидев мощную вмятину изнутри в левом борту кабины.

Самолёт пришлось полностью списать.

 

 

Мышка

 

Я стартовал в один из поздних августовских дней по тревоге на перехват самолёта-разведчика. Это был Пе-2, тянувший за собой инверсионный след на восток. Я хорошо его видел в 2000 метрах надо мной, когда сам летел на высоте 6000 метров. Глядя на противника, я внезапно замечаю боковым зрением какое-то шевеление на моей приборной панели и, опустив глаза, встречаю взгляд глаз-бусинок полевой мышки, глядящей на меня из отверстия, из которого буквально только что выкрутили неисправные бортовые часы. Я глубоко удивлён и в то же время встревожен. Весь вид крошечного создания, все волосинки которого шевелятся от вибраций работающего мотора, говорит о том, что от меня ждут объяснений по поводу шума, тряски, холода и разреженного воздуха, в котором так трудно дышать. На мне кислородная маска, которая не даёт увидеть мою улыбку, которой я приветствую гостя. Добро пожаловать на моё рабочее место и спасибо за участие в боевом вылете! К сожалению, я должен скоро атаковать того русского, возможно, он ответит мне тем же - тогда начнётся карусель, беспокоящая желудок и грохот оружия. Так что лучше тебе сейчас перейти под моё покровительство, тем более, что никто не знает, какой кабель или иная деталь под приборной доской придётся тебе по вкусу. Пока ты не перегрызла что-нибудь важное и не принесла нам обоим большие неприятности, сама того не желая...

Я протягиваю руку и пытаюсь схватить мышь, но она элегантно ускользает в последний момент.

Вражеского разведчика я так же не догнал.

После посадки в Гончаровке мои механики безрезультатно перерыли все закоулки фюзеляжа моего Мессершмитта в поисках недобровольного второго пилота. В конце концов, его записали, как без вести пропавшего.

Про Эриха Хартмана

По возвращении на службу я более не слышал о моём запрете летать (после 200 побед Раллю запретили боевые вылеты - прим. переводчика) и вскоре я организовал свободную охоту в районе Запорожья в составе шварма, боевой счёт которого на тот момент насчитывал более 500 побед. Я летел как номер 1, Фриц Облезер был моим качмареком, Вальтер Крупински летел тактическим номером 3 и Эрих Хартманн был его ведомым. Хартманн как раз в тот день сбил в первом боевом вылете два ЛА-5. Когда через 50 минут мы снова приземлились, я сбил своих 201 и 202, сбили ли кого-то Облезер и Крупински в том вылете, я уже не помню, но Хартманн точно вернулся с пустыми руками.

(В книге Толливера и Констебля Хартманн представляет ту историю совершенно по-иному, но мои документы располагают, однако другими фактами, прим. автора).

Удивительное в успехах Хартманна то, что они не являются следствием его выдающихся талантов. Он очень хороший пилот, никаких сомнений, но не виртуоз, как Ханс-Иахим Марсель, одержавшего 158 побед в Северной Африке и чьё искусство признавалось непревзойдённым и друзьями и врагами. Хартманн так же не хитроумный тактик-новатор, как Вернер Мёльдерс. Мне кажется, что свой талант лётчика, острое зрение и агрессивность он совмещал с исключительным хладнокровием во время встреч с противником. Он не позволял себе крупно рисковать, а атаковал с превосходящей позиции - как правило, сзади - и сразу же уходил. Это объясняет, что при очень большом количестве боевых вылетов он исключительно редко совершал аварийные посадки и, насколько мне известно, никогда не прыгал с парашютом.

Последний бой

12 мая 1944 года рано утром я получил сообщение из Истребительного Дивизиона: "Мы слышим моторы американцев. Идёт большое соединение. Мы сообщим, когда они появятся над Цвидерзее. Находитесь в 15 минутной готовности".

Снаружи начинался великолепный весенний день. Ни малейшего сомнения, что они придут. Мы обговорили с остальными двумя группами тяжёлых истребителей (имеется в виду Fw190 - прим. ИзвозчиКа) место встречи - над Steinhuder Meer. Мы будем висеть на 1000 метров выше Фокке-Вульфов, и обеспечивать их прикрытие.

Уже около полудня, находясь в готовности номер один, мы получили сигнал на вылет. Самолёты выруливали со стоянок и взлетали. По радио я узнал, что другая группа в районе Рейн-Майна также взлетела. Офицер связи Дивизиона направлял нас в место встречи - курсом на Юго-запад, на случай, если американцы появятся с западной стороны Рейна. Сегодня мы забрались очень высоко. Обе группы наших Фокке-Вульфов летели уже на высоте 7000 метров, и мы все продолжали набирать высоту, в то время как инверсионные следы четырёхмоторных бомбардировщиков американцев алчными пальцами тянулись в вышине по небу. Когда я со своей группой из 25 машин достиг 11000 метров, я подал команду: разделиться на звенья и принять боевую формацию. Внезапно меня вызвал офицер связи и сообщил, что у командира группы Фокке-Вульфов, летящих ниже, Антона Хакля, возникли проблемы со связью.

Тут уж ничего не поделаешь - я должен спуститься на 2-3 тысячи метров к Фокке-Вульфам, чтоб позаботиться обо всех трёх группах. "Снова собраться» - подал я команду по радио - «мы снижаемся".

И тут я увидел Тандерболты!

Они протиснулись между нами и двумя остальными группами, задолго до подхода бомберов. Ниже, слева от меня летело звено здоровенных, неуклюжих Р-47. Я сбросил подвесной бак и немедленно атаковал. Звено быстро растёт в моём лобовом стекле, и я решаю атаковать левого ведущего командира группы, который удобно оказался на линии моего огня после небольшого доворота. Вот я уже оказался почти на дистанции одного корпуса от него. Короткая очередь - и он охвачен ярким пламенем.

Теперь вправо, к командиру группы! Я прицеливаюсь, стреляю - и он резким переворотом вводит свой тяжёлый аппарат в отвесное пикирование. Преследовать - бесполезно, Тандерболт падает, словно камень и сконструирован значительно прочнее, чем мой Мессершмитт. Кто на новенького?

На новенького оказался я сам. Это я понял после быстрого взгляда через плечо, когда увидел пропеллеры другого звена Р-47, зашедшего мне в хвост. Ведомого со мной уже не оказалось - из-за поломки нагнетателя он вынужден был выпрыгнуть с парашютом. Я оказался в смертельной ловушке. Виражить- значило подставится под огонь одного из ведомых. Когда у меня кончится энергия для набора высоты - я в любом случае покойник. А пикировать? Это мы уже обсуждали.

В эту секунду в меня попадает очередь одного из преследователей. Она попадает в мотор и в радиатор. Вот теперь меня действительно взяли за горло.

Инстинктивно решаю уходить вниз, и в тот же миг в кабину попадает вторая очередь. Что-то с силой молота бьёт по моей левой руке, лежащей на рукоятке газа. Я ранен. Но боли ещё нет. Все силы и всё внимание я концентрирую на том, чтоб не быть сбитым. Я пикирую и подсознательно слышу усиливающийся свист набегающего воздуха и вижу, как плексиглас моей кабины изнутри покрывается плёнкой льда. Зажимаю ручку управления между бёдрами и, продолжая пикировать, здоровой рукой пытаясь проскрести в плёнке льда смотровое отверстие. Вот, облака и земля! Немедленно вверх!

Изо всех сил тяну на себя неподдающуюся ручку управления и через своё смотровое отверстие вижу, как от непомерной нагрузки начинает отрываться обшивка крыльев. Местами на перекошенном металле трескается краска. Один Р-47 всё ещё сзади. Я продолжаю набор высоты вертикальной свечой, вплоть до полной потери скорости. Это мой единственный, самый последний шанс выйти из этого боя живым. Тандерболт, который на целую тонну тяжелее моего Мессершмитта, должен при таком манёвре остановиться раньше.

Сбрасываю фонарь кабины! Правой рукой отстёгиваю ремни - я готов к прыжку. Мессершмитт больше не набирает высоту и потихоньку заваливается на спину. Я уже наполовину вылез из кабины, но самолёт снова потянул меня за собой вниз.

Ещё одно усилие - и я вываливаюсь наружу. Резким рывком меня останавливает провод ларингофона, который остался не выдернутым из гнезда. И вот я вишу на несущейся вниз машине, оперение которой неотвратимо приближается ко мне... Следующий рывок, оперение со свистом проносится рядом, и я парю в пространстве. Кольцо парашюта мне удаётся нащупать только после бешеных вращений и кувырков. Рывок правой рукой - тревожная доля секунды - потом сильный толчок, после которого я, наконец, принимаю вертикальное положение... и только одна мысль - "Хертль, я вернусь, (это была такая традиция у Ралля и его жены, она просила его перед каждым расставанием говорить "Я вернусь!" прим. ИзвозчиКа), заклинание, повторяемое при каждом расставании снова сработало...

Свежий ветерок нёс меня над холмистым ландшафтом, оставалось не так много времени до встречи с землёй и мне вспомнился мой Венский ортопед, который сказал однажды по поводу моего сломанного позвоночника:"Вам категорически нельзя прыгать с парашютом, иначе всё начнётся снова. Но уж если вам всё же придётся прыгать, ищите для приземления большое дерево со множеством ветвей...". И вот и вправду я увидел дерево!

Меня опустило прямо на него, без каких-либо усилий с моей стороны. Дерево и парашют выполнили врачебный совет, не дав мне упасть на твёрдую землю. (...) Я мягко скатился и сразу отстегнул парашют. Но теперь, когда отступил адреналиновый шок, пришли боли.

В моей левой перчатке- большая кровавая дыра, на месте большого пальца. Я вижу его неповреждённую поверхность сквозь дыру, но палец не шевелится, когда я пытаюсь подвигать им. Что-то подсказывает мне, что перчатку сейчас лучше не снимать. Чтобы остановить кровотечение, я зажал левую руку под правой подмышкой и побрёл по лугу, на который я приземлился к проходящей недалеко дороге. И неожиданно наткнулся на наставленные на меня острия вил, которые держал разъярённый крестьянин. Тут же на дорогу высыпали и другие крестьяне. Моё вежливое приветствие не произвело на них никакого впечатления. Крестьяне враждебно смотрели на мою лётную куртку.

Ага. Куртка. Она американского производства, с меховым воротником и отворотами. Такого нет на складах Люфтваффе, поэтому я не выгляжу, как подобает нормальному немецкому офицеру. Над нами как раз проходила армада четырёхмоторных бомбардировщиков. Меня явно принимали за врага. "Кто вы?"- спросил крестьянин угрожающе.

"Майор Гюнтер Ралль, дойче Люфтваффе".

Он испытующе глянул мне в лицо, потом его лицо расплылось в широкой улыбке, и я впервые почувствовал благодарность к надоедливым военным корреспондентам, их "портретам героев" и киножурналам Вохеншау.

Знаменитость Гюнтер Ралль, так известный на Родине, и далеко не так известный на фронте, победитель в 275 воздушных схватках, кавалер Рыцарского Креста с Дубовыми Листьями и Мечами, едва не закончил свою жизнь на остриях крестьянских вил.

Аварийная посадка

Тем временем вражеские истребители стали понимать, что Штуки более всего уязвимы, когда после атаки начинают набирать высоту. Да и неважно- с бомбами или без, Штука летит, как ковыляющая хромая ворона, и если необходимо её прикрывать, то одна группа должна оставаться на высоте, а вторая - пикировать вместе с ними и прикрывать их отход после сброса бомб. Во втором вылете 20 сентября мой штаффель должен был пикировать вместе со Штуками. Мы сопровождали Ju-87 к Борисполю восточнее Днепра далеко за линией фронта, про которую впрочем, точно не было известно, где именно она пролегает.

Всё шло как по маслу, пока мы не начали пикировать на цель и мой ведомый Фридрих Ваховяк (Fridrich Wachowiak), со своим тягучим вестфальским диалектом, не сказал мне по радио фразу, от которой у меня сразу подскочил адреналин.

"Чёрная Семёрка!- за тобой дым!"

Шварце зибен (чёрная семёрка): ясно - это я. И ещё более ясно, что я только что получил попадание из одного из многочисленных орудий с земли, посылающих нам навстречу смертоносный дождь. Вот уже по фонарю кабины потекло чёрное моторное масло. Прикинем шансы - в этом насыщенном металлом воздухе об аварийной посадке и речи идти не может. Но где, чёрт возьми, линия фронта?

На предположения не остаётся времени - в такой ситуации всё делаешь инстинктивно. Немедленно ложусь на западный курс и стараюсь набрать высоту, пока мотор ещё работает. Мессершмитт, который летит с неработающим двигателем, теряет высоту как идущий вниз лифт. Быстрый взгляд на приборную панель- давление масла стремительно падает, температура достигла критической отметки. Здесь ли ещё Ваховяк? Слава Богу - вот он, висит как приклеенный у моего левого крыла и наблюдает, как масло покрывает мой фонарь всё более густым слоем. Ещё пара секунд - и я лечу вслепую.

"Левый плоский разворот "тарелочкой" "- звучит снова успокаивающий шахтёрский акцент - "гууууууут, а теперь прямо. Через одну минуту мы будем над рекой".

Одна минута! Да за это время мотор трижды успеет заклинить! Но прыгать или садиться здесь - чистое самоубийство. Красноармейцы пленных не берут - тем более в условиях этого побоища в котле.

Удерживать высоту более не удаётся, теперь всё зависит от каждой секунды, которую ещё продержится мотор. Я даю такой газ, при котором Мессершмитт сможет в пикировании перетянуть Днепр. Вот и река. Сразу за ней - лес. Бесконечный лес. Ничего не получится. Сильно затягиваю плечевые и поясные ремни, чтоб при аварийной посадке не удариться и не переломать кости. Нежно касаюсь левой педали и через боковое стекло кидаю последний взгляд вперёд, чтоб хоть примерно представлять, на какой высоте я нахожусь, и понять, куда я сейчас рухну - и точно по курсу вижу маленькую просеку!

"Просека на 12 часов - сажусь!"

"Viktor!"

Это пятачок размером с носовой платок - около 15ти метров ширины и непонятно какой длинны. Но это серо-коричневая полоска надежды среди злобной зелени. Пытаясь избежать пожара, выключаю зажигание, подачу топлива. Выпускаю закрылки. На 120 км/ч Мессершмитт проскальзывает над последней верхушкой дерева… Толчки, удары и скрежет снизу, грязь летит из-под кабины, ремни впиваются в тело, голова резко мотается вперёд, и... тишина.

Получилось!

Ни аварии, ни пожара, мне отчаянно повезло - и даже кабина свободно открывается. Одним прыжком я оказался снаружи и помахал ведомому, который кружил надо мной. Он коротко качнул крыльями и умчался в сторону Белой Церкви. Я огляделся - прямо перед носом самолёта находился огромный выворотень, просто чудо, что я успел остановиться. Но пока я удивлялся, что ещё жив, начался сильный артобстрел и я кинулся под деревья. Теперь, наконец, я задумался, как мне быть дальше - оставаться здесь или предпринять марш-бросок на запад. Я кинул взгляд вокруг - и оцепенел. В двадцати шагах от меня стоял человек в униформе и глазел на меня. Длинная коричневая шинель, каска и на отвороте воротника - звёзда. Это - не немец. Неужели после всего пережитого я…? Нет, это не русский. Да и руки у него в карманах и вроде бы он безоружен. Убегать вроде бы не имеет смысла. Я пытаюсь успокоиться и иду ему навстречу. Это словак. Словаки воюют на стороне немцев.

На следующее утро я в 8.30 уже снова вылетел на прикрытие Штук в район Воронцово.

Ранение

28го ноября было страшно холодно, стоял трескучий мороз. Я стартовал в 9.30 по немецкому времени вместе со своим швармом на свободную охоту северо-западнее Ростова. Нам удалось обнаружить противника, и я смог в первом же вылете сбить И-16: моего 35-го.

Во второй половине дня в 16.49 я и унтер-офицер Карл Штеффен получили приказ произвести разведку севернее Ростова. Здесь в это время часто встречались отдельные советские истребители и штурмовики. Зимнее солнце уже стояло низко и мы, едва поднявшись на сотню метров, попали в молочно-белую плотную дымку - снежный ландшафт, горизонт, небо без линий и контуров - всё было похоже на клочья ваты. "Надо будет слетать по быстрому и скорее вернуться, пока мы ещё можем найти дорогу домой в этом тумане"- подумал я.

"Две «Раты» на 12 часов в направлении полёта!"

Я заметил их почти одновременно со Штефенном. На полном газу мы их догнали и через некоторое время оказались позади них, немного выше. Раты летели по прямой и явно нас ещё не заметили. Всё должно случиться быстро - прикинул я - короткая очередь в корень крыла ведущего - для лёгкой конструкции Раты этого всегда было достаточно. Штеффен должен позаботиться о качмареке.

Русский целиком заполнил мой прицел, однако так и не заподозрил о нашем присутствии. Ещё ближе! Немного приподнять нос - сейчас! Какую-то долю секунды я наблюдал танец взрывов моих снарядов на корпусе и крыле противника, и потом он исчез в неописуемо яркой вспышке. У меня в глазах замелькали зелёные, жёлтые и красные с белым круги, я полностью ослеп и полностью потерял ориентировку. Три, четыре секунды я целиком сконцентрировался на выравнивании моего Мессершмитта, и тут передо мной грохнуло, сверкнуло и капот мотора разлетелся на куски. Я подбит.

Мотор тихо выдохнул из себя остатки жизни, пока я крутой спиралью вышел из-под огня второго русского, который впрочем, сразу же вновь оказался за мной. На поиск площадки для комфортабельной аварийной посадки не осталось времени - тем более что земля даже вблизи была едва различима. Надо найти идущую южнее железную дорогу и приземлиться как можно ближе к ней. Я летел на высоте 50 метров и увидел в направлении полёта глубокий овраг. Он стремительно сужался. Моя птичка должна как можно скорее приземлиться на любую плоскую поверхность, иначе полёт закончится в одной из крутых стенок этой гробницы.

Решительно и грубо приземляю Мессершмитт на землю. Рррррррумммс!!!!!!! Он ударяется о поверхность, слишком быстро, и вновь взлетает в воздух. Я смутно вижу следующий отрезок пути и безнадёжно ожидаю, куда меня вышвырнет. Затем самолёт становится лёгким, почти невесомым, мой зад теряет контакт с сиденьем, моё восприятие катастрофы замедляется, и в последний миг перед глазами сверкает вспышка. Всё. Конец.

Самолёт опрокидывается вперёд. Земля неотвратимо надвигается на моё лицо. От удара я теряю сознание…

"Ему нельзя лежать"- слышу я мужской голос издалека - "Он должен сидеть, иначе он истечёт кровью!"

Сильные руки хватают меня под мышки и под бёдра и поднимают, пока мои ноги не находят контакт с полом. Я в кабине грузовика. Я пытаюсь устроиться как-то поудобнее, но как только переставляю ступню, моё тело пронзает невыносимая боль, у меня перехватывает дыхание. Вокруг темно, но я понимаю, что нахожусь среди своих. В моём помрачённом состоянии большего я не могу понять. Я прекращаю попытки шевелиться и боль немного отступает. Я пытаюсь вспомнить, как я сюда попал. Я сбил противника. Потом попадания в мою машину. Поверхность земли, выросшая передо мной, как разбуженный монстр из преисподней. Потом - ничего.

Двое садятся слева и справа от меня, поддерживая, чтоб я не упал. Короткая команда водителю, хлопок двери и грузовик поехал по разбитой дороге.

Стойте, немедленно остановите!!!!!

Я хочу заорать, но могу только тихо стонать. Каждый камень, каждая ямка, по которой проезжает грузовик, отдаётся во мне сверлящей болью. Я пытаюсь набрать воздуха, но не могу вздохнуть. Снова теряю сознание и когда снова прихожу в себя - снова нечеловеческая боль в спине. Я невольно сваливаюсь на одного из рядом сидящих.

"Да, да!"- перекрикивает он рёв двигателя - "Тебя здорово хлопнули по черепушке! Но - не тревожься! Тебе его непременно починят в Таганроге - они и не такое вылечивают!"

Мой череп? Что там ещё с моим черепом, кроме того, что он готов отлететь от болей во внутренностях? Я либо остановлю это, либо сдохну на месте. Мучение и шок сводят меня с ума. Я трачу последние силы на то, чтобы расстегнуть кобуру.

"Остановиться!!! Немедленно остановиться или я стреляю!!! Я не могу больше!!!"

Потом я снова теряю сознание.

Фото

"Война оставляет свои следы"

Сломанным позвоночником.

Спина не выдерживала.

Гюнтер Рааль. Моя летная книжка (2004)