Забытые сражения на Ржевском выступе

В то время как главные, по мнению современников, события разворачивались на юге, не менее кровопролитные сражения происходили на западном направлении. Однако до сего дня они очень слабо освещены отечественной историографией. Как правило, эти события вообще не затрагиваются в учебниках истории, в лучшем случае, о них говорится вскользь, мимоходом. Очень скупы на описание и мемуаристы-участники этих сражений. Историков же гораздо более влекут грандиозные события, развернувшиеся на юге, где в это время немецкие дивизии, прорвав советскую оборону, стремительно продвигались к Волге и Кавказу. По этой причине сражения, развернувшиеся на московском направлении за так называемый «Ржевский выступ» или ржевско-вяземский плацдарм как бы оказались в тени начинавшихся битв за Сталинград и Кавказ. Между тем, на этом стратегическом плацдарме шириной до 200 км по фронта и глубиной выступа в сторону Москвы до 160 км находилось четыре немецкие армии, имевших в своем составе на 1 июля 1942 г. около 70 дивизий, нацеленных на Москву, что очень нервировало советское командование, ожидавшее новой попытки противника захватить столицу. Им противостояли войска Калининского, Западного фронтов и часть сил Брянского фронта. Кроме того, на Московском направлении были сосредоточены все стратегические резервы Ставки. Во второй половине 1942 г. советские войска неоднократно пытались «срезать» этот выступ, окружив и уничтожив силы противника, но раз за разом откатывались назад, понеся тяжелейшие потери.

В определенном смысле «Ржевский выступ» стал своего рода «Сталинградом наоборот», перемалывая советские дивизии в бесплодных штурмах, с целью захвата клочка земли. Летом и осенью войска Западного и Калининского фронтов провели здесь две Ржевско-Сычевских операции, которыми руководили лучшие советские полководцы, будущие «звезды» советской полководческой плеяды – Г.К. Жуков, И.С. Конев, К.К. Рокоссовский. Операции, повлекшие за собой колоссальные жертвы, операции, закончившиеся практически безрезультатно, операции до сих не привлекшие достойного внимания исследователей. [277]

В полном соответствии с планом «активной обороны», принятым Ставкой на весенне-летнюю кампанию 1942 г., на западном направлении также был запланирован ряд крупных наступательных операций. Уже в мае была запланирована операция по уничтожению силами двух армий Западного фронта – 16-й (командующий – генерал К.К. Рокоссовский) и 61-й (командующий – генерал М.М. Попов) группировки противника под Брянском. Как и прежде, предполагалось осуществить глубокий охват противника, решающая роль в этот отводилась танковому корпусу, приданному 16-й армии, которая должна была прорвать оборону противника и ввести корпус в прорыв. К тому времени в составе Красной Армии вновь появились танковые корпуса и начали формировать первые танковые армии. Советское командование вновь обрело те самые «бронированные кулаки», что были так бесславно утеряны в первые недели войны. Но теперь их структура оказалась более сбалансированной – корпуса имели меньше танков, но стало больше артиллерии, средств связи. Это давало танковым корпусам возможность самостоятельных действий в глубине обороны противника и должно было обеспечить их эффективное управление.

Действия одного из вновь созданных танковых корпусов в составе Западного фронта стало одной из первых попыток советского командования использовать эти соединения с целью глубоких прорывов обороны противника и последующего его окружения. Но в действительности все вышло иначе.

Из воспоминаний маршала К.К.Рокоссовского:

«Настала пора ввести танковый корпус. Но его не оказалось там, где он должен был находиться по плану. «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги...» – гласит пословица. На пути движения корпуса протекала небольшая речушка с заболоченными торфянистыми берегами. Там и застрял наш корпус. Разрабатывая план ввода, забыли разведать и проверить проходимость… Два часа потребовалось, чтобы вытянуть корпус к месту ввода в бой. Эти два часа немцы не потеряли зря. Они подтянули силы из глубины и с разных направлений…

Над полем боя образовали круг сорок пикирующих бомбардировщиков. В первую очередь они набросились на головную танковую бригаду, которая, красиво развернувшись, проходила высоту в двух-трех километрах сзади нашей наступавшей пехоты. И тут произошло что-то невероятное: вместо того чтобы рвануться вперед, бригада остановилась. Она стояла на голой высоте, а «юнкерсы» сыпали на нее бомбы...

Наблюдая эту картину, я не мог оставаться на месте. Приказал командиру корпуса ускорить движение главных сил и выполнять поставленную задачу. С комиссаром корпуса Латышевым, с Орлом и несколькими офицерами штаба мы на машинах бросились к стоявшей под бомбежкой танковой бригаде. Полковник Орел подбежал к танку и стал камнем стучать по башне, вызывая командира. То же делал Латышев, и мне пришлось этим заняться, остерегаясь, как бы не попасть под гусеницу, если водитель вздумает развернуться. Одним словом, наше положение было не из веселых. К счастью, все обошлось благополучно, бригаду мы все же заставили сдвинуться с места и помочь пехоте, которой уже было тяжело».[278]

 

Неудачный ввод в бой танкового корпуса предопределил и провал всего замысла в целом. Противник быстро определил место нанесения главного удара и мгновенно перебросил на этот участок свою авиацию, а затем и резервы. Наступление захлебнулось. Несмотря на то, что 16-й армией командовал один из лучших советских полководцев, обеспечить эффективное управление мощным танковым соединением не удалось. Не лучше выглядело и командование фронтом во главе с генералом армии Г.К. Жуковым – в самый решающий момент наступающие войска оказались без авиационного прикрытия, и немецкая авиация как на полигоне бомбила и расстреливала советскую пехоту и танки. Но не только это. По оценке К.К. Рокоссовского «плохо было еще и то, что командование фронта почему-то не всегда считало обязанностью посвящать командующего армией в свои замыслы, то есть не ставило в известность о том, какая роль отводится армии в данной операции во фронтовом масштабе. В данном случае это было так».[279]

Несмотря на неудачу майского наступления в первой половине июля была предпринята новая попытка разгромить 2-ю танковую армию противника под Брянском. Операцией руководил лично командующий фронтом генерал Г.К. Жуков. Но и на этот раз, несмотря на то, что в наступлении участвовало уже три армии 10-я, 16-я и 61-я, действия которых с воздуха обеспечивала мощная авиационная группа, и в прорыв должны были ринуться два корпуса – танковый и кавалерийский, прорвать оборону противника не удалось. Армии, понеся тяжелые потери, перешли к обороне на тех же позициях.

В качестве «ответного хода» 9-я немецкая армия, располагавшаяся на Ржевско-Вяземском плацдарме, провела операцию против 39-й армии (командующий – генерал И.И. Масленников) Калининского фронта. Эта армия участвовала в зимнем наступлении, имея задачу выйти к Вязьме и совместно с 33-й армией Западного фронта окружить основные силы группы армий «Центр». Армия генерала Масленникова продвинулась почти на 100 км в глубь немецкой обороны, но соединения с войсками Западного фронта не получилось, и 39-я армия сама оказалась в полуокружении. Командующий Калининским фронтом генерал И.С. Конев рассчитывал использовать выступающее положение армии Масленникова для дальнейшего наступления, но мало озаботился удержанием горловины этого «мешка». Противник ждать не стал. В начале июля немцы нанесли неожиданный и мощный удар под основание выступа и замкнули кольцо окружения, в котором оказалась не только 39-я армия, но и 11-й кавкорпус. Генерал И.С. Конев попытался прорвать кольцо окружения, но безуспешно. В очередной раз командование фронтом не сумело обеспечить свои окруженные войска всем необходимым для создания устойчивой обороны. К концу июля «котел» был ликвидирован. Из окружения вышло лишь незначительное число солдат и офицеров, в т.ч. и генерал И.И. Масленников.

В это же самое время еще более кровопролитные сражения разгорелись на другом фланге Западного фронта, в ходе первой Ржевско-Сычевской операции. Планировался полный разгром немецкой группировки, расположенной на «Ржевском выступе». Наступление должны были осуществить смежные фланги Западного и Калининского фронтов. И хотя опыт сражений зимней кампании показал, что проблема обеспечения взаимодействия соседних фронтов оставалась для советских военачальников слабо разрешимой, Жуков остался верен себе, предпочитая масштабность и решительность планируемых операций.

Калининскому фронту силами 30-й и 29-й армий предстояло нанести удар на Ржев, а правому крылу Западного фронта – 31-я и 20-я армии – ставилась задача прорвать оборону на Сычевском направлении. Южнее в общем направлении на Вязьму и Сычевку должны были действовать еще две армии Западного фронта предстояло – 5-я и 33-я армиям.

Подготовка этого наступления для того времени была необычайно обстоятельной и масштабной. Прежде всего, были сосредоточены огромные силы. В составе Калининского, Западного и привлекаемой части сил Брянского фронта насчитывалось 20 (!) армий, почти 140 дивизий, около 1400 танков, мощная группировка артиллерии, с воздуха наступление должны были обеспечивать две воздушные армии – 19 авиадивизий. На этот раз у советского командования было время на подготовку войск к наступлению.

Из воспоминаний бойца 711-го полка 215 стрелковой дивизии Б.С.Горбачевского:

«Часто проводились массированные смешанные учения в масштабе полка и даже дивизии, в которых одновременно участвовали танкисты и артиллеристы: мы взбирались на танки и вместе с ними шли в "наступление"… Мы ходили постоянно мокрые, измученные, но, понимая значение действий командиров, не роптали… Целые дни мы ползали по земле; нас учили, как быстрее и глубже зарываться в землю, как вести огонь на ходу, с бедра, как лучше оборудовать пулеметные гнезда, как не поддаваться панике на поле боя, как подавлять огневые точки противника. И это было еще далеко не все. Нам объясняли и показывали, как следует действовать, чтобы стремительно сблизиться с неприятелем, как в бою и в окопе уберечься от огня противника, как подниматься в атаку, как вести себя при налете вражеской авиации… Тренировали нас буквально до изнеможения…»[280]

 

При планировании наступления генерал Г.К. Жуков явно стремился использовать опыт, полученный им в Халхин-Гольской операции. Подготовка обеспечивалась небывалыми по масштабу и интенсивности дезинформационными и маскировочными мероприятиями. Их целью было ввести противника в заблуждение относительно направления предстоящего удара. Демонстрировалось сосредоточение ударной группировки фронта на его левом фланге. И надо сказать, что противник, действительно, был дезориентирован и ожидал советского наступления под основание всего ржевско-вяземского выступа. Сама конфигурация фронта на этом участке делала идею удара под основание выступа чрезвычайно привлекательной. Но, видимо, генерал Г.К. Жуков учел и свой неудачный опыт январского наступления, когда ради перспективы окружения под Вязьмой основных сил группы армий «Центр» была упущена реальнейшая возможность окружения и уничтожения 4-й танковой группы немцев.

На этот раз Жуков решает ограничиться задачей окружения одной лишь 9-й армии противника в «Ржевской выступе», и поэтому направление главного удара пришлось практически по центру выступа. На участке прорыва в результате скрытности сосредоточения удалось добиться 4-кратного превосходства в людях, 6-кратного – в артиллерии и более чем 7-кратного – в танках.[281] В довершении всего, удалось обеспечить и полную внезапность наступления. 30 июля в наступление перешли соединения Калининского фронта, а через пять дней началось наступлении и Западного фронта. Плотность сосредоточения советской артиллерии обоих фронтов и длительность артподготовки были таковы, что первые полосы обороны противника были просто сметены. Но наступление Калининского фронта вскоре застопорилось, ни 30-я, ни 29-я армии дальше продвинуться так и не смогли. К исходу первых двух суток войска Западного фронта прорвали оборону противника и углубились на 25 км.[282] Командующий фронтом решает ввести в прорыв свой подвижный резерв – два танковых и один кавалерийский корпус. Но и противник, осознав угрозу окружения сил 9-й армии в северной части выступа, стал готовить контрудар, перебрасывая резервы. Теперь все зависело от того, чей маневр резервами окажется быстрее. На стороне противника было серьезное преимущество – наличие рокадной железной дороги Ржев-Вязьма-Юхнов, проходившей практически вдоль всей линии фронта.

И на этот раз соревнование в организации переброски резервов выиграло немецкое командование. Вся немецкая авиация была нацелена на ближайший тыл выдвигавшихся советских танковых корпусов, ей удалось разрушить переправы на реках, подъездные пути, нарушить снабжение. Ввод танковых корпусов в прорыв задерживался. В довершение ко всему начался проливной дождь, сразу же превративший дороги в непроходимое месиво из глины. Даже танки, не говоря уже о колесных машинах, с невероятным трудом пробивались через болота грязи. Выдвижение советских резервов с самого начала безнадежно опаздывало. Противник же, практически не встречая противодействия советской авиации, быстро перебросил резервы, и вышедшие 7 августа к р. Вазуза советские танковые корпуса столкнулись с двумя немецкими танковыми дивизиями. Разгорелось ожесточенное встречное сражение, завершившееся к 10 августа. Ни одна из сторон не смогла продвинуться дальше. Попытка генерала Г.К. Жукова добиться перелома в ходе операции переходом в наступление 5-й (командующий – генерал И.И. Федюнинский) и 33-й (командующий – генерал М.С. Хозин) армий на левом фланге фронта не удалась. Ни одна из этих армий не сумела прорвать фронт.

К 23 августа первая Ржевско-Сычевская операция завершилась. Но бои на этом направлении продолжались, их накал нисколько не снижался, более того, достиг наивысшего напряжения.[283] Командование советских армий, не сумев взломать немецкую оборону, начало ее «прогрызание», на что были брошены оставшиеся резервы. Среди них оказалась и упомянутая 215 стрелковая дивизия 30-й армии. Три месяца дивизия готовилась к боям, и 24 августа настал ее черед.

Из воспоминаний бойца 711-го полка 215 стрелковой дивизии Б.С.Горбачевского:

«Атакуем в лоб, эшелонами, рота продвигается не в первой цепи – перед нами, за нами спешат другие; кому удается, стараются следовать за танками – все-таки защита, но это там, впереди, мы еще не догнали танки. Вперед, вперед, до высоты осталось метров триста, мы уже одолели больше половины пути!.. И тут подают голос немецкие траншеи. Усиливающийся с каждой минутой губительный огонь враз оглушает всех атакующих пулеметным шквалом. Вслед за пулеметами хрипло затявкали минометы. Загрохотала артиллерия. Высоко взметнулись огромные фонтаны земли с живыми и мертвыми. Тысячи осколков, как ядовитые скорпионы, впиваются в людей, рвут тела и землю. Как же так?! Выходит, наши артиллеристы не разведали расположение огневых точек…»[284]

 

После первой же атаки в стрелковой роте, где служил автор воспоминаний, из 136 солдат из офицеров в строю осталось лишь 8 человек (!). Дальнейшее сражение превратилось в растянувшиеся на недели и месяцы бои «местного значения», в которых советские войска просто истекли кровью. Уцелевшие участники этих боев впоследствии вспоминали эти бои как самые страшные за всю войну. Обе стороны и тогда, и после сравнивали Ржев и Сталинград. Побывавший в сентябре в районе Ржева Илья Эренбург, писал позднее: «Мне не удалось побывать у Сталинграда… Но Ржева я не забуду. Может быть, были наступления стоившие больше человеческих жизней, но не было, кажется, другого, столь печального – неделями шли бои за пять-шесть обломанных деревьев, за стеку разбитого дома да крохотных бугорок…»[285] Общим итогом этого «второго Вердена» стали те самые «трупные поля» о которых пишут практически все участники сражения.

Из воспоминаний участника сражений подо Ржевом П.А. Михина:

«Мы наступали на Ржев по трупным полям. В ходе ржевских боев появилось много "долин смерти" и "рощ смерти". Не побывавшему там трудно вообразить, что такое смердящее под летним солнцем месиво, состоящее из покрытых червями тысяч человеческих тел.

Лето, жара, безветрие, а впереди – вот такая "долина смерти". Она хорошо просматривается и простреливается немцами. Ни миновать, ни обойти ее нет никакой возможности: по ней проложен телефонный кабель – он перебит, и его во что бы то ни стало надо быстро соединить. Ползешь по трупам, а они навалены в три слоя, распухли, кишат червями, испускают тошнотворный сладковатый запах разложения человеческих тел. Этот смрад неподвижно висит над "долиной". Разрыв снаряда загоняет тебя под трупы, почва содрогается, трупы сваливаются на тебя, осыпая червями, в лицо бьет фонтан тлетворной вони. Но вот пролетели осколки, ты вскакиваешь, отряхиваешься и снова – вперед.

Или осенью, когда уже холодно, идут дожди, в окопах воды по колено, их стенки осклизли, ночью внезапно атакуют немцы, прыгают в окоп. Завязывается рукопашная. Если ты уцелел, снова смотри в оба, бей, стреляй, маневрируй, топчись на лежащих под водой трупах…

А каково солдату в пятый раз подниматься в атаку на пулемет! Перепрыгивать через своих же убитых и раненых, которые пали здесь в предыдущих атаках. Каждую секунду ждать знакомого толчка в грудь или ногу. Мы бились за каждую немецкую траншею, расстояние между которыми было 100–200 метров, а то и на бросок гранаты. Траншеи переходили из рук в руки по нескольку раз в день. Часто полтраншеи занимали немцы, а другую половину мы…»[286]

 

Советскому командованию, действительно, удалось скрытно подготовить широкомасштабную операцию двух фронтов, осуществить быстрый прорыв обороны противника на узких участках фронта и ввести в прорыв подвижные соединения. Но достигнутый успех развить не удалось. Причиной этого стало все та же недооценка всей сложности организации операции и управления войсками в ее ходе.

В самом начале наступления разразились проливные дожди, что резко замедлило продвижение войск. Видимо, прогноз погоды в процессе планировании и определения сроков операции в учет не принимался. Не на высоте оказалась и разведка. Если сама линия обороны противника была достаточно изучена, то уже вторая линия обороны и ближайший тыл представляли для советских войск загадку. Крайне слабо была организована работа тыла – уже к исходу второго дня наступления ударная группировка 20-й армии имела лишь 0,2-0,5 боекомплекта боеприпасов и половину заправки топлива.[287] Трудноразрешимой оказалась и задача управления войсками, ушедшими в прорыв. Наладить и поддерживать радиосвязь удавалось крайне редко. Главным образом, из-за неумения, а часто и нежелания командиров частей и соединений ею пользоваться по причине боязни быть обнаруженным немецкими средствами радиоразведки. И это все – на второй год войны! Приходилось полагаться все на тех же делегатов связи, о которых так много говорилось на совещаниях комсостава Красной Армии перед войной.

Одним из самых грубых просчетов, повторявшихся уже неоднократно, стала катастрофическая недооценка значения господства в воздухе. Советская авиация ограничивалась поддержкой наземных войск при прорыве обороны, а ушедшие в прорыв войска оставались без прикрытия с воздуха. Мало того, зенитные средства обычно отставали от передовых частей, и те оставались фактически беззащитными перед немецкой штурмовой авиацией, действовавшей как на учениях. Боеспособность и моральный дух войск, подвергавшихся постоянным и безнаказанным ударам с воздуха, быстро падали.

Помимо этих существовавших и раньше недостатков выявились и другие. По сути, сражения за Ржевско-Вяземский выступ стали первым опытом наступательных действий Красной Армии в условиях стабилизировавшейся линии фронта. Если летом-осенью 1941 г. советским войскам приходилось наступать главным образом в процессе нанесения контрударов, в ходе зимней кампании 1941-42 гг. наступление велось против отходившего противника, сохранявшего лишь отдельные очаги обороны, то весной-летом 1942 г. перед Красной Армией встала задача прорыва подготовленной и сильно укрепленной обороны. И хотя за плечами имелся опыт действий по прорыву «линии Маннергейма», но он не помог.[1] Повторились, фактически, ошибки, первого периода «зимней войны». Во время наступления подо Ржевом командиры тактического звена сплошь и рядом делали ставку на «резервирование живой силы и средств борьбы в построениях боевых порядков полков (2-3 эшелона)…», пехота «действовала в скученных порядках, как по фронту, так и в глубину, отчего несла излишние потери… Сочетания огня и движения в боевых порядках почти не было, что давало возможность противнику вести безнаказанно огонь на близких расстояниях по движущимся густым боевым порядкам и наносить чувствительные потери… командиры полков и батальонов… направляли свои подразделения в лоб или в огневые мешки. Боевые порядки строились сгущенно, опасаясь, что вторые эшелоны не успеют вовремя втянуться в бой в нужный момент, и держали их в зоне артиллерийского и минометного огня».[288] Эта тактика и стала непосредственной причиной тех самых «трупных полей и рощ».

Из воспоминаний участника сражений подо Ржевом П.А. Михина:

«Вся наша трагедия состояла в том, что мы наступали, заходили обходами по болотистым лесам, по поймам многочисленных речек и речушек, по берегам бесчисленных озер, по холмам и грядам Валдайской и Смоленской возвышенностей, под нескончаемыми бомбежками вражеской авиации, часто оказываясь без продуктов и боеприпасов в безлюдных болотах и безо всякой надежды на помощь своих, а немцы перекрывали нам сообщения с тылом и держали свою оборону по сухим, возвышавшимся над нашими позициями местам, в хорошо оборудованных дзотах и блиндажах. Наши солдаты и офицеры сражались самоотверженно и героически подо Ржевом и Вязьмой, Сычевкой и Погорелым Городищем, у Оленина и Белого. Самое обидное для солдата на войне — это когда при всей своей смелости, выносливости, смекалке, преданности делу, самоотверженности он не может одолеть сытого, наглого, хорошо вооруженного, занимающего более выгодную позицию противника — по не зависящим от него причинам: из-за нехватки оружия, боеприпасов, продовольствия, авиационного обеспечения, удаленности тылов. Не виноваты были наши солдаты и офицеры в том, что понукаемые Сталиным полководцы проводили войсковые операции, не обеспеченные материально, и в первую очередь с воздуха, хотя по замыслу они были дерзки и замечательны».[289]

 

Однако в своих воспоминаниях Г.К. Жуков объяснял неудачу первой Ржевско-Сычевской операции исключительно просчетами Сталина: «Если бы в нашем распоряжении были одна-две армии, можно было бы во взаимодействии с Калининским фронтом не только разгромить ржевскую группировку, но и всю ржевско-вяземскую группу немецких войск значительно улучшить оперативное положение на все западном стратегическом направлении. К сожалению, эта реальная возможность Верховным Главнокомандованием была упущена».[290]

Трудно понять логику Г.К. Жукова. С одной стороны он упрекает Сталина в неизменном стремлении наступать одновременно на всех направлениях, распыляя силы. С другой стороны сам Георгий Константинович планирует и проводит операцию по разгрому двух немецких армий на противоположных флангах своего фронта, в условиях, когда ему самому не хватает «одной-двух армий». К тому же необходимо отметить, что в распоряжении советского полководца, под начало которого в начале операции перешли оба фронта – Западный и Калининский – оказались весьма впечатляющие силы – 18 армий, свыше 120 дивизий. К тому же в ходе операции Жуков получил в свое распоряжение еще и целую танковую армию – 3-я танковая армия генерала П.Л. Романенко. Иными словами, советское командование в очередной раз не сумело распорядиться имеющимися силами, распылило их на нескольких направлениях, и в итоге – кровопролитные операции с неясными результатами.

Результаты общего наступления на Ржевско-Вяземский выступ оказались очень скромными. Советские войска продвинулись в глубь обороны противника на 30-45 км, освободив районные центры Зубцов, Карманово и Полунино, вышли на левый берег Волги и к предместьям Ржева, но город взять так и не смогли. Цена оказалась несоизмеримой с результатом – войска двух фронтов потеряли 193683 человека убитыми и ранеными (56% от общего состава), ежесуточные потери составили 7747 человек убитыми и ранеными. [291] И, пожалуй, точнее всего глубину трагедии бойцов и командиров Красной Армии подо Ржевом выразил А.Т.Твардовский:

«Я убит подо Ржевом,

В безыменном болоте,

В пятой роте, на левом,

При жестоком налете.

Я не слышал разрыва

Я не видел той вспышки –

Точно в пропасть с обрыва –

И ни дна ни покрышки.

И во всем этом мире,

До конца его дней,

Ни петлички, ни лычки

С гимнастерки моей.

Я – где корни слепые

Ищут корма во тьме;

Я – где с облачком пыли

Ходит рожь на холме

[…]

Где травинку к травинке

Речка травы прядет, –

Там, куда на поминки

Даже мать не придет

[…]».