Проблема инженера новоградского

Зачем? Для чего? К чему всё это? Зачем вообще жить, если наша жизнь закан­чивается смертью, слепой и бессмысленной? А смерть, ведь это же конец всему, и конец ему, инженеру Новоградскому. Умрёт, и всё кончено. Нет, этого не мо­жет быть! Это было бы слишком бессмысленно и нелепо. Как может исчезнуть тот богатый, изумительно красивый и большой внутренний мир, который он ощущает в себе? Нет, нет, нет и ещё раз нет... Это невозможно. Невозможно? Но, тогда как же всё-таки решить эту трудную проблему? А решить её он должен, во что бы то ни стало. Должен.

Он глубоко задумался, откинув свою красивую голову. На стене от настольной лампы обрисовался его профиль, резкий, четко очерченный. А ведь эта проблема мучает его уже несколько лет. За последнее время она так обострилась, нас­только заполнила все его мысли, что он, всегда такой спокойный и уравновешен­ный, начал терять своё обычное равновесие и чувствовал, что если этот вопрос не разрешится как-то, то дело может кончиться плохо. Он даже начал тяготиться своей работой, - работой, которую он так любил. Недаром его считали самым та­лантливым и способным инженером на заводе.

Снова задумался. Так как же всё-таки быть? Ведь вот перечитал всё по инте­ресующему его вопросу, что смог найти, всю литературу. Ответа не было. Гово­рил с батюшками, с сектантами, со староверами. Не знали ничего. Повторяли чу­жие слова на веру, а ему нужна была не вера, а знание. Ступень слепой веры он уже давно перешагнул. Его тренированный, аналитический ум привык к строго на­учному мышлению, требовал точных, законченных формул, научно обоснованных, и доказательств, а не туманных умственных спекуляций. Идеализм тоже был ему не по душе. Идеальные слюни - усмехнулся он - не годятся для настоящей жизни, ибо молочные реки прокиснут, а кисельные берега неудобны для сидения. Нет, ни идеалистический, ни мистический туман не по нему. Но как хорошо, что завтра начинается его месячный отпуск. Пойдёт побродить по горам. Целый месяц один, наедине с природой. И как жаль, что с ним нет его друга, Андрея. А как хорошо было бы поговорить сейчас с ним о мучивших его вопросах. А ведь Андрей что-то знал, определенно знал и понимал, чего не знал он, инженер Новоградский. Это смутно чувствовалось во всём облике Андрея. Старый верный друг погиб где-то в горах. Андрей тоже любил природу. Ушёл с мешком за плечами и не вернулся. С тех пор его не видели. Посылали партии на розыски, но тела так и не нашли. Тяжело, тяжело перенёс он эту утрату. Эх, Андрей, Андрей! Хоть бы ты мне по­мог разрешить эту проблему. Но всё-таки, что же такое смерть? Вот взять, к примеру, зерно. Тысячи форм переменяют и сменяют одна другую, гибнут, а зер­но, вернее, сущность, энергия, в нём заключённая, живёт, - живёт без конца, переходя из одной формы в другую, и каждый раз при переходе кристаллизуется в новом зерне. Ведь это тоже бессмертие. Значит, жизнь бессмертна? Значит, ме­няются лишь формы? Может быть, и моё сознание, подумал он, при каких-то усло­виях может сохранить и удержать свою непрерывность.

Часы пробили одиннадцать. Пора спать. Быстро раздевшись, он лег и почти сразу же заснул. Засыпая, он пошевелил губами и прошептал уже бессознательно: "Эх, Андрей, Андрей, помоги!". Сколько времени спал, он не знал, но вдруг увидел, что сидит в своей комнате за письменным столом, а против него в крес­ле, в своей обычной позе, заложив ногу за ногу, сидит его друг, Андрей, и го­ворит: "Друже, - как он всегда обращался к нему, - ты хочешь знать, умирает ли человек при так называемой смерти. Нет, ибо ничто в природе не исчезает и не рождается вновь. Вот видишь, я умер, и я жив, говорю с тобой. Ты меня

звал, тебе нужен ответ, тебе нужны доказательства? Тогда слушай внимательно и запомни. Завтра ты идёшь бродить по горам. Иди вдоль главного хребта на се­вер. Через полтора-два дня пути выйдешь в район Лосиного Озера. Когда дойдёшь до озера, поднимись на самую высокую скалу, что расположена против его сере­дины. С этой скалы увидишь Волчью Падь, большую долину, которая на горизонте заканчивается излучиной реки Песчанки. В створе излучины Песчанки и разбитой молнией одинокой сосны, что стоит на обрыве с версту к северу от скалы, уви­дишь высокий, перпендикулярный камень, похожий издали на фигуру женщины. Это - Каменная Баба. Местные жители знают её. Когда поднимешься к ней по пологому восточному склону, то увидишь у места соединения склона со скалой глубокую расселину. В ней найдёшь моё тело. Прощай, друже".

Инженер Новоградский с удивлением глядел на своего друга. Вдруг он увидел, что весь его облик как-то сразу преобразился; как бы волна света окружила его, исчезла обычная одежда, и лишь глаза, остававшиеся неизменными, излучали яркий свет. Постепенно всё начало тускнеть и исчезло, будто рассеялось в ок­ружающем сумраке. Инженер Новоградский с удивлением приподнялся на кровати, посмотрел кругом, потом быстро опустился на подушку и снова заснул сном здо­рового человека.

Вставши утром, он тотчас же вспомнил во всех деталях свой необыкновенный сон. Что же это было такое, сон или не сон? И что всё это значит? Сон? Явь? Но ведь если это не сон, а нечто большее, если всё это правда, если его умер­ший друг жив и даже даёт ему указания, где найти его тело, значит, смерти нет, значит, значит... значит... своей мысли он не докончил. Скорей, скорей, скорей в путь.

На душе было спокойно, радостно и уверенно. Быстро собравшись, он вскинул на плечо ружье, кликнул собаку и зашагал туда, на север, вдоль главного хреб­та. К вечеру следующего дня он считал, что уже прошёл больше ста километров. Местность стала совсем незнакомой. Неожиданно на опушке леса, за поворотом дороги, он увидел небольшую деревеньку. У околицы стоял старик и поправлял изгородь. "Отец, - сказал инженер, поздоровавшись, - не слышал ли ты, где тут находится Лосиное Озеро?" "Ну как же, сынок, не слышать, - ответил старик приветливо, - знаем такое озеро. Только лосей-то около нет, не водятся. Годов тридцать как перевелись". "А далеко оно?" "Да что же, дня два ходу, не более. А тебе что, найти его, что ли, надо? Ну, так слушай. Вон, видишь кривую ель, там у дороги? Смотри, так вот около этой ели, в лощине течёт речка. Вот по ней так и иди, всё вверх да вверх, вверх да вверх, а денька через два, если ходко пойдёшь, дойдёшь до Лосиного Озера. Речка-то из него вытекает".

Вопрос старику и название озера инженер Новоградский произнёс ровным, спо­койным голосом и так же, казалось, спокойно, без всякого волнения ждал отве­та. Только рука, лежавшая на околице, так впилась в дерево, что побелели сус­тавы, особенно в тот момент, когда старик не только сказал, что знает озеро, но и начал описывать путь к нему.

Поблагодарив старика и вскинув ружье, он быстро зашагал в указанном нап­равлении. Привычный к переходам, он шёл, почти не отдыхая, целый день. Пере­ночевал на берегу речки, а к вечеру второго дня, после одного из её поворо­тов, между деревьями, перед ним неожиданно мелькнула зеркальная гладь воды. Это было Лосиное Озеро. Лосиное Озеро - название, впервые услышанное им от своего умершего друга. Сердце учащённо и сильно забилось. Сон стал явью. И вот это озеро тут, перед ним. Он видит его своими собственными глазами, видит так же ясно, как видел во сне, когда перед его внутренним оком чётко, со все­ми подробностями, как живые, проносились картины и виды тех самых мест, кото­рые лежали перед ним во всей своей дикой, величественной красоте, но уже не в сновидении, а наяву. Видит он также и высокую седую скалу, господствующую над озером, как и в ту памятную ночь. Быстро обогнув озеро, он взобрался на ска­лу. Перед ним раскинулась громадная, уходящая далеко на север долина - Волчья Падь. На горизонте излучина речки мелькнула светлой, серебряной полоской. А вот и разбитая молнией сосна, а между ней и речной излучиной - огромный ка­менный утёс, поднимающийся перпендикулярно кверху, - Каменная Баба. Да, да,

всё точно так, как это было во сне, всё точь-в-точь, как он видел в ту памят­ную ночь. Он дышал часто и глубоко, сердце колотилось в груди короткими, сильными ударами. Своим земным умом он всё ещё не мог осознать всей необыч­ности того, что с ним происходило.

Солнце закатывалось. Быстро темнело. Пришлось заночевать около озера. Едва забрезжил свет, он уже шагал на север. Наконец и Каменная Баба. По пологому склону начал взбираться. Да, всё, как было во сне, во всех подробностях. Вот кончился подъём, а вот и расселина, страшная, крутая, отвесно уходящая вниз, узкая и глубокая, тёмная - не видно дна. Приладил крепко верёвку и начал ос­торожно спускаться. Наконец, на дне. Темно, холодно, пронизывающе холодно. Под ногами лёд. Зажёг электрический фонарик, стал смотреть. Сделал несколько шагов, и вдруг увидел тело своего друга, лежавшее на льду. Тело сохранилось как живое. Руки были раскинуты, на виске зияла широкая рваная рана, в проломе белели косточки.

Он глубоко вздохнул, почувствовав, что с плеч свалилась огромная, давящая тяжесть. "Спасибо, Андрей, - сказал он громко, - великое тебе спасибо, мой старый, верный друг, друг в жизни и в смерти... и в смерти, которой нет", ­добавил он твёрдо, уверенно и спокойно.

СИЛА МЫСЛИ

Афанасий Иванович, не Товстогуб, по Гоголю, а другой Неверии, справлял день своего рождения. Пригласил добрых приятелей. Те пришли. Придя, выпили, закусили. Потом опять выпили. Потом опять закусили. Потом плотно и сытно поо­бедали. После обеда, за стаканом чая, в клубах табачного дыма, захотелось по­говорить. Душа размякла. Бухгалтер Пустоцветов посмотрел на хозяина и гово­рит: "Хороший ты человек, Афанасий Иванович, и домик у тебя славный, и ребята хорошие, и живёшь ты хорошо, очень хорошо живёшь. Работаешь, неплохо работа­ешь, но главное, себя не забываешь. Здорово себя не забываешь! И всё-то у те­бя есть, и всего-то у тебя много, и дом полная чаша, а вот смотрю на тебя и думаю - ну хорошо, пройдёт ещё десяток-другой лет. Умрёшь ведь, а? Как ты ду­маешь, дальше-то что?"

Все посмотрели на хозяина. Он вдруг побагровел, жилы на лбу надулись. Ли­цо, дотоле добродушное, сразу стало сердитым. Он злобно посмотрел на бухгал­тера, стукнул кулаком по столу и сказал: "Вот что, хорошие мои, ко мне милос­ти просим, рад вас всех видеть. Ешьте и пейте, и разговоры разговаривайте, а вот уж насчёт смерти - это вы оставьте, об этом вы мне никогда не говорите. Не упоминайте о ней, проклятой, об этом и думать не хочу. Живу пока жив, а там что? Там ничего! Понимаете, ничего! И лопуха базаровского не останется. Но если хотите ко мне приходить и быть добрыми приятелями, - моё условие ­никогда больше о смерти со мной не говорите. О смерти знать не хочу. А пока живы, хочу жить - понятно? А ну-ка, выпьем ещё по единой!"

"А как же тебе это, Афанасий Иванович, - сказал бухгалтер, улыбаясь, ­дачку-то себе такую хорошую удалось построить? Молодец, право, молодец!" Все снова радостно и весело заговорили.

Прошло двадцать лет. Афанасий Иванович тяжело заболел. Афанасий Иванович умирал. Умирал уже несколько дней, не приходя в сознание. И так, не приходя в сознание, умер Неверии Афанасий Иванович.

Прошло двести лет. Выполняя нужную и неотложную задачу. Учитель и Ученик пролетали через низшие слои тонкого мира. Вдруг Учитель замедлил свой лет и остановился. Остановился и Ученик. Перед ними стояла каменная глыба странной формы, как будто смутно и отдаленно напоминая очертания человеческой фигуры. За ней виднелись другие. Много их было, странных, неподвижных, смутно похожих на людей. Ученик начал вглядываться внимательно. Ему показалось, что в глуби­не камня слабо мерцает небольшая, еле заметная искорка.

"Учитель, что это такое? Почему такая странная форма у этого камня? И что такое там мерцает внутри?" Учитель внимательно устремил свой взгляд на камен­ного истукана, и последний как бы опоясался светящейся сферой и начал прини­мать более ясное очертание человеческой фигуры, которая становилась всё более чёткой и определённой. Взор Учителя был неподвижно устремлен в центр этой уже человеческой фигуры, туда, где мерцала слабая искорка. Долго и внимательно смотрел Учитель. Затем обратился к Ученику, и когда лучи его глаз перестали падать на человека, снова каменная сущность взяла верх - очертания человечес­кие превратились в каменную глыбу. "Учитель, что же это такое?" - спросил Ученик. И тогда Учитель рассказал ему о том, как Афанасий Иванович Неверии справлял день своего рождения, как, отрицая жизнь после смерти, печать отри­цания поставил на своём будущем, и как в течение двадцати лет со дня этого отрицания никогда уже не возвращался более к этому вопросу; как мысль, ут­верждённая и погруженная в подсознание, создала для него каменные узы, в ко­торых и пребывал он после своей смерти в том мире, где всё движется, где всё утверждается мыслью, где мысль царствует вечным огнём.

СТИХИ

ЗОВЫ ДАЛЬНИХ МИРОВ

Поют дерзновенные струны, И тленные узы земные

Звучат, словно колокол дальний, Сгорают в огне всеначальном,

И в духе, бессмертием юном, И с дальних созвездий иные

Огни искупленья родят. Веления в сердце горят.

И звоны пространственных зовов Рокочут хрустальные струны

На этой планете печальной, Огнём отражений астральных,

Снимая завесу покровов, И в мире печали подлунном

Надземною тайной звучат... Над тёмной планетой звенят...

В зонах времён вся планета Гудят отдалённой волною,

Рассыплется пылью кристальной, Вибрируя в токах спиральных,

Но духи, служители Света, О новых лучах над землёю,

Над вечным пространством царят... Об огненных днях говорят.

ЗАМОК ЧУДЕС

На цветущих лугах, меж зелёных холмов,

Близ горных вершин и снегов,

Под шум водопадов, звучащих мечтой,

Мы замок построим с тобой...

Из белого мрамора, редких камней,

Пылающих морем огней,

И звоны хрустальные звёздной струи

Наполнят чертоги твои.

Там птицы волшебные будут нам петь,

И звёзды сиять и гореть,

И тайны незнаемых дальних миров

Раскроют свой вечный покров.

И в замке таинственном звёздных огней

Где нет ни оков, ни цепей,

Средь звуков и красок жизни иной

Мираж растворится земной...

Жемчужине духа нетленной моей.

Томящейся в мире теней,

Тебе воздвигаю я Замок Чудес

В бескрайнем просторе небес.

* * *

Сердце у каждого есть, И с беспредельностью нить

Сердце ведь может процвесть. Может лишь сердце хранить

Лотос - цветок огневой - Связью надземных огней

В нём расцветает порой. С огненной силой своей.

Свет сокровенных огней

В сумерках суетных дней, Дух устремляя вперёд, Сердце на подвиг зовёт.

* * *

Из туманных глубин неосознанных дней,

Улетевших в забвенье веков,

Принесла ты с собою сиянье огней

И к Учению Жизни любовь.

И дорогой тернистой пойдёшь ты опять,

Вдохновляясь далёкой мечтой,

Но Учителя облик поможет понять

Восхождения путь золотой.

Промелькнут пред тобою мгновеннее снов

Лица чуждых, неблизких людей,

Но к незримому Миру и Свету любовь

Будет радостью жизни твоей.

Завершивши земное, уйдёшь ты туда,

Где не будет печали и слёз,

И где явью чудесной пылает мечта

В Мире Огненном сбывшихся грёз.

* * *

Из несчастий и горя И сокровища мира

Драгоценные камни В накоплениях духа,

Зарождаются в недрах Как редчайшие камни,

Сокровенных глубин. Пламенея, горят.

И жемчужные слёзы А незримые волны

На планете печали И рекорды пространства

Утончение сердца Этот подвиг в надземных

Неустанно творят. Увенчают мирах.

И алмазы страданий На земле же Голгофа

Зажигают на сердце Ожидает героев

Многолиственный Лотос, И посланников Света

Озарённых цветок. Из далёких миров.

Так, дорогою звёздной.

Через скорби земные

И приятие Чаши Возгорается Свет.

ЁЛОЧКА

Елочка стройная, вечно зелёная, Елочку дальнюю, ёлочку дикую,

Скромным нарядом горда, Хочется просто спросить:

Лето ли, осень, зима ли суровая, - Как равновесие, силу великую,

Ты неизменна всегда. В жизни земной сохранить?

ГОЛГОФА ЖИЗНИ

Наша жизнь земная

Подвиг и Голгофа, И по ней идём мы

С тяжестью креста, Но страданья сердца И страданья духа Завоюют счастье

В жизни неземной,

Завоюют радость.

К Свету устремленье Проведёт нас узкой Горною тропой.

На Голгофе жизни

Мы всегда хранимы

И всегда водимы

Любящей Рукой.

* * *

Путями лунными Тропою солнечной,

Скользящих призраков, Стезёй сверкающей

Угрюмо странных и немых, И счастья брызжущей струей.

Дух угашается Искристой радостью,

Отравой мутною Огнем дерзания

Теней изменчивых земных. Дух восхищает мир иной.

БЕЛЫЙ ОРЁЛ

Царствие Божие силою берётся, и

прилагающий усилия восхищает его.

У хижины горной, где вереск расцвёл,

Меж острых, холодных камней,

Привязанный крепко громадный орёл

Пленён у недобрых людей.

Он смотрит на дымку синеющих гор, Зовущих, далёких, родных,

И манит его бесконечный простор

На гребнях утёсов седых.

Он башни скалистые видит в горах.

Где вечные тайны миров,

Где белые крылья пылают в лучах

Над ризой алмазных снегов.

И вдруг, распластавшись могучим крылом. Рванулся орёл над скалой,

Забывши на миг в устремленье своём

Об узах, связавших с землёй.

Но в лете мгновенном он силу обрёл: Отважное сердце горит,

Всё снова и снова взлетает орёл,

Чиркая крылами гранит.

Но, ринувшись кверху, он падает вновь

На острые скалы земли,

Изранено тело, и капает кровь

С его белоснежной груди,

И перья размётаны, камни в крови,

И тяжко вздымается грудь,

Как будто бы тёмные узы земли

Ему никогда не стряхнуть.

Но царственный узник не в силах стерпеть Позорное рабство цепей,

В безмерном порыве к горам улететь

Он бьётся сильней и сильней.

Из раны струится горячая кровь, Бесстрашен пылающий взор,

И в клочья истерзан от вечных снегов

Орла белоснежный убор.

Нет, смелое сердце земле не сломить,

В усилии страшном, немом

Он вдруг обрывает заклятую нить,

Взмахнувши огромным крылом.

И ныне свободный, ликующий царь

Пространства и вечных высот

Надземной свободы трепещущий дар

Далёким горам унесёт.

ЗВЁЗДЫ ДУХА

Голубые, лиловые, синие, То на Лике зажгутся Священном

Золотые бывают подчас, По серебряной нити сердец,

И всегда неожиданно милые Дабы знали, что близок в Надземном

Постоянной заботой о нас... Наш Заступник, и Друг, и Отец.

Огонёчками вспыхнут мгновенными, Легкокрылые стрелы пространства

Или искоркой ясной блеснут, Близких духом любовно хранят,

На духовный вопрос, сокровенный, И у Матери Мира в убранстве

Молчаливый ответ принесут. Не они ль огоньками горят?..

* * *

Мрачны и тесны пределы земные,

Дух задыхается в них,

Тяжкие, серые, тьмой налитые,

Ядом пороков людских.

Грезится даль беспредельная, ясная,

Звёздного света страна,

Красок сверкающих сфера прекрасная,

Родина духа моя.

Ночью ненастною путники дальние

К отчему дому спешат,

Пропасти страшные, камни обвалами

Им ежечасно грозят.

Но уже виден далёко мерцающий

Отчего дома огонь,

Ночи безрадостной сумрак пронзающий.

Путникам жданным зажжён.

НАПУТСТВИЕ

Иначе в жизни не пройти,

иначе нет решенья, Путь отягчающих забот,

борьбы и устремленья,

Лишь он один ведёт вперёд,

лишь в нём одном спасенье.

Так утверждайте день за днём, среди обычных будней

Путь овладения огнем,

путь необычно трудный,

И собирайте день за днём

огней кристаллы в Камень, Горящий вечности огнем,

и вечной жизни пламень. Преодолев себя в себе,

стремится победитель Навстречу огненной судьбе,

где ждет его Учитель.

Одна победа за другой,

и мысли о победе,

Но лишь победа над собой нужней всего на свете.

Благословим же день и час тягчайших нагружений,

Ведущих непреложно нас

к вершинам достижений. Кристаллы вечные огней

накапливаем в чаше,

Сокровищ всех они ценней ­всё прочее не наше.

И собирая, как пчела,

плод опыта и знаний,

Не пожалеем, что прошла

вся жизнь в огнях дерзаний, Но дерзновенному пути

к бессмертию открыты;

Их без Владыки не найти...

людьми они забыты. Сокровище в груди горит

бессмертия огнями,

Волшебный Камень - Света щит -

из жизни в жизнь он с нами.

ВОСПОМИНАНИЯ О Б.Н.АБРАМОВЕ

Г. Фосдик

СВЕТЛЫЙ ДУХ

С Б.Н.Абрамовым я познакомилась через письма, в начале 50-х годов. Е.И. Рерих мне о нём писала, указывая на его светлый дух и серьёзную работу по изучению философии и учений Востока. Я начала с ним переписываться, и меня всецело очаровал его чудесный язык и тонкость его переживаний, а также поэти­ческая жилка, проходившая через его письма. Он тогда много общался с моло­дёжью и укреплял в ней любовь к Родине и к служению ей. Сам он всегда стре­мился вернуться на Родину, что ему удалось в 1959 году.

Жизнь его была трудной, из-за серьёзно больной жены; кроме того, он боял­ся, что продолжительное путешествие явится опасным для неё. Я его увидела в 1961 году, когда приехала в Москву по поручению нашего Музея для изучения ар­хивов о Н.К. Рерихе. Борис Николаевич во многом мне способствовал, был полон воодушевления, находил для меня нужные справки, а также знакомил меня с кипу­чим духом тогдашней жизни и устремлениями молодёжи к новым веяниям в литера­туре и искусстве. Сам он горел огнем духа, верил в светлое будущее, был полон внутренними исканиями. Красота, в чём бы она ни выражалась, на него глубоко действовала, он весь светился при соприкосновении с нею. Всем он хотел помо­гать, чем только мог. Помню его слова: "Я всегда привык давать, а вот брать трудно для меня".

Ушёл чистый, прекрасный человек, пробудивший во многих сердцах любовь к красоте, и эти семена, посеянные им, будут произрастать, чем и докажут, что смерти нет, а есть лишь беспрерывный поток, вечно несущийся вперёд, в светлое для всех будущее.

Н.Д. Спирина

ТРОПЫ НЕОБЫЧНОСТИ

"Вышла в свет первая книга Записей Бориса Николаевича Абрамова "Грани Агни Йоги". Те, кто уже хоть отчасти были знакомы с этими Записями, ожидали эту

книгу с особым нетерпением. Даже по отрывкам этого труда они сумели оценить и понять значимость его. Я имела счастье не только знать Бориса Николаевича, но и много лет заниматься с ним в группе его учеников в г. Харбине (Китай), где мы все тогда проживали. С его биографией вы ознакомитесь, получив эту книгу, а сегодня хотелось бы сказать несколько слов лично о нём и о значении его трудов, как это понимали мы, участники занятий с ним.

"Там, где кончаются дороги, исхоженные множеством ног, начинаются тропы необычности". Так говорится в Записях Б.Н. Абрамова.

Скажем немного о его "тропе необычности", о подвиге его жизни, принятом им на себя добровольно и безоговорочно.

Внешний облик его был очень гармоничен. Внутренняя собранность отражалась и на всех его внешних действиях. В его ровных, размеренных движениях не было никогда никакой торопливости, интонации голоса были ровные и тембр голоса благозвучен. Его манеры были красивы, и сквозь оболочку его формы светилось благородство духа.

"Чистое явление спокойствия духа испытывается мелочами жизни". Мы никогда не видели Бориса Николаевича "не в духе, не в настроении". Он заменял это, такое присущее обычным людям, состояние понятием настроя. "Дракон повседнев­ности" не имел доступа к его сознанию. Он всегда был спокоен, собран и твёрд. Делая любую повседневную работу тщательно и умело, он был внутренне свободен от тесноты и тягости быта, и бдительно берёг эту внутреннюю свободу. Среди любых житейских дел он мог начать говорить о вещах духовных и говорил всегда четко, кратко и вразумительно, без лишних слов. И всегда о самом на данный момент существенном.

Борис Николаевич был всегда устремлен в будущее и настолько переносил в него своё сознание, что как бы был уже в нём. Отсюда проистекал его несокру­шимый оптимизм, его уверенность в наступлении "заповеданной сказки", и этот настрой, эта несокрушимая вера в непреложный приход Эпохи Света передавались и всем, с кем он беседовал.

Ничто даваемое в Учении Живой Этики не было для него отвлечённостью, всё находило применение в жизни каждого дня, и на его примере мы учились понимать реальность и актуальность того, что мы постигали.

Борис Николаевич не просто жил, он всегда находился в состоянии Служения, что бы он ни делал, что бы ни происходило вокруг. В этом состоянии полного самоотвержения заключалась какая-то особая духовная красота. И она привлекала и укрепляла.

Учение различает преданность условную от преданности безусловной. В услов­ной преданности присутствует слово "если". Строить на такой преданности ­значит, строить на песке. Что произойдёт - описано в Евангелии от Матфея: "И пошёл дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое". Дом же, построенный на камне безусловной преданности, - устоит. Таких устоев мало, но именно на них будет построен Чертог Нового Мира. Из них образуются будущие сотрудники Великого Братства.

Два подвига нёс он в своей жизни - зримый и незримый. И оба – поразительно достойно, уже этим одним служа нам наглядным примером, что нередко воздейс­твует гораздо больше, чем слова. "Помогайте Друг Другу, слышите! Помогайте и в малом и в великом. (...) Помогайте везде, где может рука проникнуть. Везде, где мысль может пролететь". По этому завету Учения он поступал сам и приучал учеников к тому же. Учил мыслить во благо, указывая, что мысль, дисциплиниро­ванная и целенаправленная, есть великая сила; учил делиться своей психической энергией, делать посылки больным и нуждающимся. Люди инстинктивно тянулись к нему за помощью, но редко, когда кто-то стремился и ему что-то принести, по­мочь, порадовать его. Он учил, лечил, помогал в неизбывной щедрости сердца, не нарушая этим свой внутренний гармонический строй.

Но главным подвигом его жизни было неустанное укрепление духовного прямого провода с Иерархией Света, посредством которого он получал Записи и указания. (Необходимо добавить, что подлинность его восприятий была неоднократно подт­верждена Еленой Ивановной Рерих, которой Борис Николаевич посылал образцы своих Записей). Эта работа требовала полного отрешения от себя, исключения всяких личных мыслей и перенесения всего сознания в сознание Учителя. Только

таким путём можно было достичь таких огромных результатов, выразившихся в ко­личестве и качестве оставленных им манускриптов.

У Бориса Николаевича в своё время открылась способность к восприятию мыс­лей и сообщений из Высших Сфер. Такие способности не падают нам с неба в ка­честве подарка. Они нарабатываются большими духовными усилиями, долголетними трудами на усовершенствование себя, на приведение себя в соответствие с виб­рациями Учителя; и, после достижения такой степени духовного слуха, на посто­янное удержание себя на этом уровне. А жизнь земная не скупится на способы отвлечения путника духа с его пути. И ухищрения тьмы, не выносящей таких про­явлений света, изощрены и непредсказуемы. Человеку нужно победить в себе всё, что только может нарушить высокий строй его духовного восприятия. Ни дня, ни часа без труда над собой, без бдения над своими помыслами, чувствами и дейс­твиями. Так проводит подвижник жизнь, незаметно для внешнего глаза, и эти труды его ощущаются только по напряжению окружающей его духовной атмосферы. Людей созвучных это привлекает, несозвучных отталкивает и настраивает враж­дебно. Понимающих мало, но их понимание поддерживает и ободряет; но даже если бы никого из единомышленников рядом и не было - подвиг продолжался бы. Такова преданность безусловная.

В какой степени нужны нам эти Записи - покажет лишь будущее, и в будущем их значимость будет неуклонно возрастать. По мере того как мы будем углуб­ляться в изучение текстов Живой Этики, мы будем обогащать и расширять наше сознание; и все жизненно необходимые понятия, которые мы встречаем на страни­цах книг Учения, будут расти в своей многогранности. Мы будем учиться погру­жаться в смысл даваемого, и для этого, как сказано в книге "Мир Огненный", "Учитель должен всегда вращать понятие, чтобы оно коснулось сознания ученика во всей своей сфере". И Записи Бориса Николаевича продолжают вращение этих понятий, выявляют их новые грани в соответствии с настоящим временем, прибли­жающейся небывалой Новой Эпохой, выявляющейся ежедневно на наших глазах. То, что было в 30-е годы, не сравнимо с тем, что происходит сейчас; и люди, при­шедшие в этот мир давно, могут подтвердить это в качестве очевидцев. Эволюци­онное движение неслыханно ускорилось, и время сжалось до предела выносимости. В мир входят новые обстоятельства, которые надо понять, учесть, разъяснить. И этому помогают сообщения, данные доступно для нашего уровня сознания через ближайшего к нам посредника. За исключением некоторых эзотерических Записей, сказанных Абрамову как близкому ученику или касающихся его лично, большинство текстов нам понятно в той мере, в какой мы с этими понятиями уже встречались в книгах Живой Этики. И они приносят немалую пользу на нашем духовном пути продвижения. Много лет те, кто имели фрагменты этих Записей раньше, питали ими своё понимание, своё углублённое проникновение в Живую Этику. "Можно пом­нить и знать, что идущих к Нему ждет Учитель".

26 сентября 1993 г.

Н.Д. Спирина

"ХРАНИТЕ ЭТИ ЖЕМЧУЖИНЫ..."

О Записях Б.Н.Абрамова

Совершенно особое впечатление производили Записи, когда Борис Николаевич читал их на наших занятиях по Живой Этике. Как будто то, что мы изучали в этих книгах, придвигалось к нам, к нашему уровню, становилось нам ближе и доступнее. Нам открывались новые грани изучаемого, предмет как бы поворачи­вался перед нашим мысленным взором разными своими сторонами. Луч Учителя, идущий через эти Записи, высвечивал то, что мы раньше не замечали или недо­мысливали. Хотелось слушать и слушать эти тексты, такие близкие нам, и потом записывать и перечитывать их.

Борис Николаевич также получал Записи и от Елены Ивановны и Николая Конс­тантиновича Рерихов, и их можно было отличить по стилю и по реакции, которую они вызывали. Этого рода Записи также очень много давали нам и информации, и предупреждений, и разъяснений. Чувствовалось живое участие во всём, что про­исходило в мире; и в то же время забота лично о нас, о наших трудностях и проблемах. Это и укрепляло, и вдохновляло.

Как уже говорилось, Записи незаменимы, как спутники книг Живой Этики. Они делают книги ближе к нам. Тот же неиссякаемый поток мысли Учителя струится через них, и, воспринятый ближайшим к нам иерархическим звеном, становится доступнее для нас. В помощь последователям, идущим за Основоположниками по сложным, извилистым тропинкам земной жизни, самоотверженным труженикам Общего Блага, даются эти труды. И по мере продвижения по пути духа они будут всё бо­лее и более оценены.

Признание влечёт за собой признательность. И чем больше мы будем получать духовных благ и знаний от этих необыкновенных текстов, тем больше будет расти наша благодарность давшему их нам.

1993 г.

Н.Д. Спирина

ПОДВИГ ЗЕМНОЙ И НАДЗЕМНЫЙ

"В старинных книгах часто упоминалось: счастлив тот, кто на своём пути в жизни может встретить мудрого старца. Старца, который и его направил бы на правильный, скорейший, кратчайший путь и, может быть, устранил бы те труднос­ти, которые перед ним будет ставить жизнь.

В лице моего отца я встретил этого мудрого старца. Он был для меня не только отцом и учителем, он был кем-то гораздо большим. А именно - наставни­ком жизни", - так говорил Святослав Рерих о своём отце, Николае Константино­виче Рерихе.

То же самое могли бы повторить те, кто встретил на своём духовном пути Бо­риса Николаевича Абрамова, ближайшего ученика Н.К.Рериха.

Моя запись "Звено" за 1991 год имеет прямое отношение к Б.Н. Абрамову, ко­торый являлся моим наставником жизни. В ней говорится:

"Иерархическое построение - по звеньям. Это - библейская лестница Иакова, по которой нисходят и восходят ангелы. В Учении указано крепко уцепиться за ближайшее к нам звено. И это вроде бы понятно.

Но здесь начинают возникать затруднения, которые, если не осознаны и не устранены, могут привести к разрыву цепи, то есть к разрушению иерархического построения.

Что при этом надо осознать? То, что наше ближайшее звено в большинстве случаев не есть архат или один из членов Великого Белого Братства, а наш сот­рудник, более продвинутый на пути познания Живой Этики и обладающий более развитой духовностью, дающей возможность прохождения через него Луча Иерарха и передачи этого Луча или Тока вниз по цепи.

Это не значит, что он уже изжил все свои личностные недостатки и утвердил полностью все превосходные качества. Но важно то, что он стремится к этому непрестанно, что он находится в эволюционном процессе и что эти несовершенс­тва не препятствуют ему крепко держаться за своё звено и не пресекают Тока, идущего сверху.

Быть учеником не просто и не легко. Прочитав в Учении указание: "Каждый имейте учителя на земле", многие кидаются на поиски такового, не задумываясь, готовы ли они к ученичеству. А без этой готовности наличие учителя не помо­жет. Что для этого нужно? Прежде всего - соизмеримость, то есть умение отли­чить малое от большого, ничтожное от великого и сосредоточиться на большом, отстранив малое. Не личность земного Гуру должна занимать внимание ученика, а те его качества и достижения, которые поставили его на определённую ступень лестницы Иерархии. Таким образом, с одной стороны, требуется уважение, а с другой, терпимость. Если эти качества развиты, человек может стать учеником, иначе цепь будет не крепка, и при первом же испытании может разорваться.

А испытания не замедлят. Тёмные не терпят стройности построения, какой яв­ляется лестница Иакова, и всячески стараются эту гармонию нарушить. При этом они пользуются слабостями ученика, играя на них, как на клавишах, точно зная, какую нажать. Используются обидчивость, гордыня, самомнение, уверенность в своей правоте, недовольство, раздражение, склонность к критиканству. Эти свойства, если ученик с ними не борется, раздуваются до степени разрушитель­ной. В результате ученик начинает бить по своему звену, не думая, что эти удары передаются по всей цепи и резонируют до самой Вершины. Обратный удар неизбежен.

Поэтому, перед тем, как утвердиться на земном учителе, надо проверить се­бя, можешь ли ты вместить пару противоположностей - с одной стороны, принять своё звено без иллюзий, а с другой - являть должное уважение к нему и следо­вание за ним.

В обоих случаях требуются качества справедливости и соизмеримости.

Это приведёт к успешному, плодотворному сотрудничеству, и такое иерархи­ческое объединение послужит оплотом больших, неотложных дел".

Тридцать лет его жизни прошли перед глазами. Тридцать лет непрестанного подвига, земного и надземного. По-земному ему было очень трудно. Тяжело боль­ная жена на руках, работа ради заработка, домашние заботы, ученики.

Никогда не забуду моей первой встречи с Борисом Николаевичем. Сначала я получала книги Живой Этики от его ученика. Он рассказал обо мне Борису Нико­лаевичу, и тот выразил желание встретиться со мною. Но к себе не пригласил, пришёл сам. Вначале он был очень сдержан, внимательно присматриваясь ко мне. У Бориса Николаевича были необыкновенные, сверкающие голубые глаза. Их взгляд был такой пронзительный, что казалось - он видит тебя насквозь. Так на меня никто никогда не смотрел, и надо было выдержать этот взгляд. Мы сели, стали беседовать. Борис Николаевич спросил, чем я занимаюсь. Я ответила, что пере­печатываю к