Рождение Востока и Запада: высокоразвитые культуры

 

Ненадолго обратимся к высокоразвитым культурам. Я разделяю их на две великие области — Восток и Запад. Граница между ними проходит по территории Персии.

На востоке от Персии находятся два творческих центра: Индия и Дальний Восток (Япония, Китай и Юго-Восточная Азия). Обе эти области находятся в изоляции. На севере Индии возвышаются Гималаи, а границы ее омываются океанами. Восточная Азия отрезана от запада великими пустынями, а к югу и востоку — водой.

Новые веяния могут постепенно усваиваться с помощью власти и через существующие традиции. В восточных культурах вы рано или поздно узнаете древние воззрения Бронзового Века, привнесенные из Месопотамии между 2500 и 1500 годами до н. э., — образ великого внеличностного круговорота.

К западу от Персии находятся два гигантских культурных центра. Один из них — Ближний Восток, или Левант, где возникли первые высокоразвитые культуры; здесь огромное значение придается обществу, группе, а не личности, и главное для индивида — его роль в коллективе. Другая великая культурная зона — Европа, архетипическая зона охоты эпохи палеолита, где, как и во всех первобытных охотничьих культурах, подчеркивалась роль отдельного человека.

Эти две области — в отличие от двух восточных зон, которые находятся в изоляции, — постоянно взаимодействуют друг с другом. Более того, каждая из них открыта для атак воинственных кочевников, постоянно нападающих с севера и с юга соответственно на оседлых земледельцев и торговцев из центрального района. Эти группы-завоеватели — арийская из скотоводческих равнин Северной Европы и семитская из Сирийско-Арабских пустынь, где выращивали овец и коз. Захватив власть, воинственные скотоводы становились правящей прослойкой в мире цивилизованных земледельцев, ремесленников и торговцев. Их мифология и образ жизни определялись откровениями священников-небосозерцателей; больше всего эти группы воинов почитали мужское божество, повелителя молний. Их мифология абсолютно противоречила верованиям аборигенов-земледельцев, почитателей богини-Земли — матери, щедро приносящей дары своим детям.

Конфликт между сообществами, одно из которых почитает богиню, а другое, состоящее из воинов, презирает их, стал одним из главных мотивов в мифологиях Запада. Ветхий Завет — это история конфликта, инициированного богом воинов, который провозглашает: «С тех полей, что вы не сажали, вы едите плоды; в тех домах, что вы не строили, будете вы жить»²⁸. Вы можете прочесть об этом в книге Иисуса Навина: вот стоит обыкновенный городок, вот появляется облако пыли на горизонте, и на следующий день в городке уже никого не остается в живых. Какие-то бедуины пришли и истребили всех. Аналогично дело обстояло с греками, и кельтами, и римлянами. Они были суровыми воинами, эти арии и семиты, — жестокими, безжалостными варварами. Они приходили в культуры, которые сформировались вокруг идеи о непрерывно вращающемся космическом цикле, и тут же захватывали власть.

В мифологии космического миропорядка, где вся Вселенная — это утроба Матери-Земли, а мы — ее дети, божества, которые оплодотворяют ее, обычно представлены в виде животных. Эти консорты занимают второе место после главного божества.

Первый объект, с которым соприкасается поначалу каждый человек, — это мать. Отец играет второстепенную роль и не должен предъявлять претензий. Кому, скажите на милость, нужно лоно Авраамово?

А у воинственных племен в центре находится мужское божество: не тот, кто молится богине, чтобы она принесла ему дары земли, а тот, кто приходит и берет их сам. Это повелитель молний, зовись он Зевс или Яхве, Индра или Тор.

Если вы повнимательнее присмотритесь к семитским народам, вышедшим из пустыни, где Мать-Земля, похоже, не очень-то заботится о человеке, а каждая отдельная жизнь зависит от порядка, установленного в обществе, то заметите, что главное божество всех семитов, будь то амориты, или вавилоняне, или финикийцы, — божество племени. Это уникальное явление в истории.

Из этого следует еще одно обстоятельство. Если мои верховные божества — олицетворения природных сил, то, например, прибыв из Греции в Индию, я смогу сказать: «О, ваш Индра — это наш Зевс!» У вас есть для него имя, подобно тому, как хлеб — это хлеб, зовись он brot или pain. Божества взаимозаменяемы и равноценны, разница лишь в названиях. Но если ваше божество — это бог племени, вы не можете утверждать, что оно является и моим. Поэтому в семитской традиции присутствует тенденция к исключительности, где с усилением роли ключевого мужского божества усиливается и чувство отделенности: мы отличаемся от всех остальных жителей этого мира.

Древние греки и римляне тяготели к синкретизму, стремясь увидеть в иерархии божеств свой собственный миропорядок. Когда вы пытаетесь идентифицировать свой собственный миф, один из вопросов, с которым вам придется определиться, — это чем ваш бог и ваше поклонение ему отличаются от остальных божеств и способов им служить соответственно. Уникален ли ваш путь? Существует ли в мире что-то подобное? Может быть, вы признаете, что делаете точно то же, что все остальные люди, участвуя в общечеловеческом опыте, но называете это особенным конкретным именем? Это не значит, что вы не считаете свой способ поклонения наилучшим для себя. Но не бегать же, как некоторые, с девизом: «Да, вы поклоняетесь своему Богу как вам угодно, а я поклоняюсь так, как угодно Ему».

Итак, мы столкнулись с очень интересным конфликтом между патриархальной культурой, менее рафинированной, но более могущественной физически, и гораздо более сложной цивилизацией, поклонявшейся богине. Безусловно, варвары одержали верх, а затем ассимилировали местную культуру.

Посмотрите на Книгу Бытия в Библии. Кто-нибудь слышал о том, чтобы мужчина родил женщину? Но именно эта глупость происходит в райском саду, когда от Адама происходит Ева, и мужчина фактически выполняет функцию матери. В иврите слово «адам» означает «земля»[23]. Итак, земля породила человечество; оно ведет свой род от отца-земли, а не от матери-земли.

А в Пепельную Среду[24]вы увидите, как множество католиков выходят на улицы Нью Йорка, посыпав лбы пеплом. «Из праха ты вышел, и в прах обратишься»²⁹. Прах! Это — Мать-Земля, и вы так унижаете ее? Ваша мифология уникальна: в мире больше нет религий без богини, с одним лишь богом-холостя-ком. А богиню других мифологий вы именуете Мерзостью.

На протяжении всего Ветхого Завета мы имеем дело с мужским богом Яхве, который осуждает культ холмов и полей и Мать-Землю. Один царь за другим творят зло перед очами Яхве, воздвигая алтари под деревьями и в горах. А затем маньяк вроде Илии начинает действовать, проливая потоки крови — убивая всех, кто устремил свой взор на Луну. Вот и вся история. Эту-то жуткую мужскую мифологию, которая требует угнетения женского начала, мы и унаследовали.

Один из интереснейших моментов, который обнаружили исследователи-библеисты в девятнадцатом веке: мифологические темы Старого Завета напрямую заимствованы из шумеро-вавилонского комплекса верований. Посмотрите, что из этого получается. Мифы, которые первоначально говорили о богине-матери, теперь указывают на Яхве, мужское божество. Такая трансформация представляет собой забавный аспект нашей традиции, который даже озадачивает. Символы обращаются к нашей душе напрямую, вы понимаете, что именно в них заключено, на глубоком подсознательном уровне. Но человек, который предъявляет вам миф, говорит на ином языке. Он утверждает: «Это отец» — но ваша душа возражает: «Нет, это мать». Пора к психиатру. У всех наших символов — двойное дно.

Фома Аквинский в своем труде «Summa contra gentiles»[25]рассуждает так: «Человек может познать Бога, лишь если понимает, что Бог превосходит все, что можно сказать или помыслить о Нем»³⁰. И когда вы задумываетесь о том, «что превосходит наши мысли», например о том, что Бог — это обязательно мужчина, и в нашей традиции мужчина без жены, то сталкиваетесь с тем, к чему душа не очень хорошо подготовлена. Я считаю, что это очень важный момент.

Второстепенный вопрос о том, к какому полу причислить божество, в некоторых случаях способен сбить с толку. Изначально считалось, что бог — мужского пола, чтобы утвердить главенство патриархального общества над матриархальным. И цикл Эсхила «Агамемнон», и «Эдип» Софокла пытаются разрешить противостояние мужского и женского начал.

Народы Востока с подобной проблемой не сталкиваются. К востоку от Персии, в Индии или Китае, старая мифология несет в себе идею космического круга — безличного миропорядка, правящего Вселенной, и эта идея актуальна по сей день. В Индии есть понятие «дхарма» или «калпа», в Китае — Дао, и так далее. Эти концепты, такие же древние, как письменность, трансцендируют само понятие пола.

В этих традициях высшая тайна Вселенной, высшее бытие — если мы можем так это называть — находится за пределами доступного человеческому пониманию, всего человеческого знания. Это находится даже за пределами категорий мышления. И бессмысленно задаваться вопросами: «Един ли Бог? Мужчина он или женщина? Добр или жесток?» Все это — категории мышления. Бессмысленно даже спрашивать: «Есть ли Бог?» Бытие и небытие — также категории мышления. Божество существует (или не существует) вне возможностей разума. Он трансцендентен по отношению ко всем категориям. Было бы просто топорно спрашивать, как мы это часто и делаем: «Исходят ли от божественной силы любовь, милосердие, справедливость; любит ли Бог этих людей больше, чем вот тех; любит ли он меня лично?»

Однако следующая мысль заключается в том, что эта сила, которая трансцендирует все доступное осмыслению, составляет саму суть вашего собственного бытия. Она имманентна — она находится непосредственно здесь, непосредственно сейчас, в бумаге, на которой напечатана эта книга, в стуле, на котором вы сидите. С этой точки зрения вы можете выбрать любой объект, начертить вокруг него круг и заняться изучением тайны его бытия, не зная, что он собой представляет, потому что не в силах постигнуть его истинную суть. Хорошо, вот он, стул, и вы знаете, что с ним делать; но ведь его сокровенная сущность в высшей степени и абсолютно непостижима. Тайна существования вашего стула и тайна существования самой Вселенной — это одно и то же. Следовательно, любой объект — палка, камень, человек, животное — могут быть помещены в центр такого таинственного круга, чтобы стать идеальным источником медитации.

Созданная в VIII веке до н. э. Упанишада Чхандогья ясно выражает эту мысль, говоря: tat tvam asi («Вы — это оно»)³¹. Весь смысл этих религий — индуизма, джайнизма, даосизма и буддизма — в том, чтобы вызвать в человеке переживание единства с вселенской тайной, тайной бытия. Вы — это оно. Но это не то личностное «вы», которое так вам дорого. Не то «вы», которое отличает вас от других³².

Эта формула является способом осознать себя и как наблюдателя, и как объект наблюдения. Общепринятый взгляд на мир дуалистичен: я существую в своем теле, я — не мое тело; я знаю свои мысли, и я — не мои мысли; я испытываю чувства, и я — не мои чувства, со мной происходит нечто, и я тому свидетель. А потом приходит Будда и говорит, что вы даже не свидетель. Таким образом вы можете вытащить себя «по другую сторону стены».

И вот мы приходим к следующему выводу: все, что может быть обозначено словом, этим и не является. Если вы можете дать чему-то имя, то вы — не оно, и все же вы — оно; такое противоречивое утверждение дает нам ключ к разгадке того, что мы называем «тайной Востока».

В этом — мистика наших собственных мистиков. Многих из них сожгли на кострах за то, что они привлекали внимание к подобным идеям. К западу от Персии, в традициях, которые пришли с Ближнего Востока, — а именно в христианстве, иудаизме и исламе, — это высшая степень ереси по отношению к незыблемой истине: Господь сотворил мир, Создатель и созданное им — не одно и то же.

Обычно наша теология излагает вещи с точки зрения подвижного сознания: логика Аристотеля утверждает, что А — это не не-А. Но на другом уровне — и это уровень, к которому апеллируют все религии, в том числе и наша собственная, хотя они бы предпочли держать это в тайне, — высшая тайна заключается в том, что эти два явления едины: А — это не А. Но наши официальные религии проклинают за святотатство всякого, кто скажет: «Я и Отец Небесный — одно целое». Иисус провозгласил это, и его за это убили. Именно за это его и распяли: за святотатство.

Девятьсот лет спустя великий суфийский мистик аль-Халладж[26], казненный за ересь, выразил ту же мысль, и его тоже за нее распяли. Аль-Халладж выразил мысль, к которой стремятся все мистики: сообщество правоверных существует для того, чтобы воссоединить Того, Кто любит, с тем, кого Он любит, чтобы объединить Вселенную с ее Богом. Он сравнил это с мотыльком и пламенем: мотылек видит огонек и бьется об стекло, возвращается к своим сородичам утром и говорит: «О, какое чудо я видел этой ночью!» Ему отвечают: «От добра добра не ищут». Что же, такова жизнь аскета. Мотылек возвращается к лампе на следующую ночь, пробирается к огню и воссоединяется с предметом своей любви, став пламенем. Аль-Халладж провозглашал, что это и есть цель мистика: полное исчезновение эго в единении с Тем, Кто Один-из-Всех.

Наша собственная традиция не преувеличивает внутреннее ощущение общности с божественным, занимаясь способами установления отношений с богом. Наша религия — это религия отношений: А относится к X. Конечно, на Востоке А равно X и при этом не равно ему. Отношения и идентичность — это две различные формулы.

Итак, как же вступить в отношения с божественным? В иудаизме для этого нужно быть правоверным иудеем: никто в мире не знает Бога, кроме иудеев, — так сказано в Ветхом Завете. Как стать иудеем? Родиться у еврейской матери. Это не всем дано.

В христианской традиции Христос рассматривается как уникальное Воплощение Бога: он настоящий человек и настоящий Бог. Мы воспринимаем двойственную природу Христа как чудо. Как установить отношения с Иисусом? Пройти обряд крещения и стать прихожанином церкви.

Нынче мы отчуждаемся от нашей божественности. Отчуждаемся и от социального института, утверждающего, что внутри него контактируют с Богом, мы больше не верим в этот институт. Христос воскрес из мертвых, основал Церковь и так далее? А что, если он не воскресал? Был ли он тем, что о нем утверждают? Родился ли он от непорочной девы, являлся ли истинным Богом и реальным человеком одновременно? Предположим, что вы в этом сомневаетесь. У вас отняли правду. Некий институт забрал у мира божественное и заставил вас общаться с Богом через посредников, а теперь этого института не стало, и у вас вообще нет никаких отношений с божественным. Только всеобщее отчуждение.

И тогда приходит старый Свами Сатчитананда[27].

На Востоке каждый должен осознать дуализм своей собственной природы; инкарнация — аватар — это лишь модель, с помощью которой вы можете открыть божественное в себе самом.

Итак, я подчеркиваю это различие, поскольку оно демонстрирует различные ключевые моменты в восточных религиях. Они зависят от исторических обстоятельств — объективной реальности от их особых, конкретных ситуаций. Иудейская традиция основана на понятии особого откровения особых людей в особое время в особом месте; это событие может быть исторически задокументировано. Ну что же, получается, что эти документы можно подвергнуть сомнению.

Христианская традиция строится на идее уникальности Воплощения, на очевидности чудес и основании Церкви и ее постоянства. Эти события должны быть представлены как исторические, поэтому наши символы постоянно и настойчиво апеллируют к историчности.

Мусульманская вера связывает правоверных с Аллахом через мир Мухаммеда, пророка его.

Это может быть приемлемо в отношении института церкви, или Израиля, или ислама, но отвлекает от первичного смысла этих символов, взывающих к вам, к тому, что внутри вас. Поэтому гуру приходят из Индии, а мастера дзен — из Японии: они совмещают все понятия сразу. Они утверждают, что все символы обращены внутрь человека.

В начале своей замечательной книги «Философские течения Индии» Генрих Циммер отмечает, что наша культура столкнулась с кризисом, который произошел в Индии около трех тысяч лет назад: полным разрушением унаследованных мифов. Их больше нельзя было интерпретировать в конкретном ключе, принятом и практически неизбежном в менее развитых обществах. Сейчас мы, подобно индийцам того времени, осознаем, что все мифические силы приходят из нашего внутреннего мира. Вы не можете победить того, кто внутри вас, и нам придется пройти через то же испытание, которое досталось индийцам.

И я не утверждаю, что в Индии все прошло прекрасно, потому что с тех пор (с 900-400 годов до н. э.) Индия очень состарилась. А когда вы стареете, все начинает разваливаться. Волосы выпадают, вы забываете переодеться, вы проливаете и опрокидываете на себя все подряд. Вот так и выглядит Индия. Это руины былого величия, и не нужно путать прошлое с настоящим. Вы не можете взять чужой, изживший себя культурный подход к осмыслению прошлого и применить его к своей жизни. Однако вы можете прислушаться к нему и позволить ему стать источником вашего вдохновения.

И я хотел бы обратиться к церквям всего мира вот с каким смиренным призывом: у вас есть символы, которые лежат на алтаре, и ваше учение. К сожалению, когда догма говорит вам, какой именно эффект должен оказывать конкретный символ, начинаются проблемы. Если на меня он действует иначе, получается, что я грешник?

Настоящая, важная функция Церкви заключается в том, чтобы представить символ, провести ритуал, донести божественное послание так, чтобы человек смог пережить его. Каковы отношения Бога-Отца и Бога Сына со Святым Духом, собственно говоря, не так важно для переживающего торжественный ритуал, ощущающего в самом себе Непорочное Зачатие и рождение мистического, мифического бытия, которое и есть наша собственная духовная жизнь.

 

Часть II. Живой миф

 

Глава 3. Общество и символ³³