Чудеса от святых угодников и воскресение мертвых

(об одной богословской проблеме)

В христианстве давно уже сосуществуют две разные концепции веры, причем довольно успешно. Я имею в виду не столько теоретическое и ученое богословие, сколько саму жизнь и практику. Одна – библейская, назовем ее условно реалистической. В ней делается акцент не столько на бессмертие души, сколько на будущее воскресение мертвых. Другая концепция, пусть и не сразу появившаяся с возникновением и распространением веры, но довольно успешно впоследствии ее оттеснившая, как раз делала акцент на бессмертии души – назовем ее спиритуалистической. При усвоении христианства эллинским миром с его философией и культурой отчасти это было неизбежным. И сейчас по жизни наблюдаешь немало людей, для которых гораздо легче представить себе или допустить посмертное существование души «на небесах», нежели будущее воскресение мертвых, которым мы заканчиваем исповедание в Символе веры.

 

Древние христианские апологеты стояли на библейской, реалистической точке зрения. Можно сказать, что в этом проявлялась сама соль христианской веры, отличавшая ее от языческих верований, где бессмертие души нисколько не отрицается. Как писал Афинагор Афинский (II в. по Р.Х.):

 

«Если ни природе души самой по себе, ни природе тела отдельно не даровал Бог самостоятельного бытия и жизни, но только людям, состоящим из души и тела, чтобы, с теми же частями, из которых они состоят, когда рождаются и живут, по окончании сей жизни они достигали одного общего конца: то душа и тело в человеке составляют одно живое существо, которое испытывает и свойственное душе и свойственное телу». Отсюда вывод: «Существо же, получившее ум и рассудок, есть человек, а – не душа сама по себе; следовательно, человеку должно оставаться всегда и состоять из души и тела; а таким пребывать ему невозможно, если не воскреснет. Ибо если нет воскресения, то не останется природа человеков, как человеков» («О воскресении мертвых», 15). У святого Иустина мученика, жившего в то же время, что и Афинагор, в «Диалоге с Трифоном иудеем» вообще присутствует мысль, что душа не может быть бессмертной сама по себе, поскольку бессмертен только один Бог, даровавший ей жизнь: «Душа причастна жизни, потому что Бог хочет, чтоб она жила, и поэтому может перестать некогда жить, если Бог захочет, чтоб она не жила более. Ибо душе не свойственно жить так, как Богу; но как человек существует не всегда, и тело его не всегда соединено с душою, во когда нужно разрушиться этому союзу, душа оставляет тело и человек уже не существует, так и от души, когда нужно, чтобы ее более не было, отнимается жизненный дух, и душа уже не существует, а идет опять туда же, откуда она взята» (гл. 6-я).

 

 

Тем не менее, отвлеченный платонический спиритуализм с индивидуальной эсхатологией к средневековью настолько возобладал в христианском мире, что верующих стала занимать преимущественно загробная участь душ усопших с преобладавшими оттенками беспокойства за них, нежели второе пришествие Христово с воскресением мертвых, столь радостно предвкушаемое первыми поколениями христиан. Но дело даже не в этом, а в том, что в христианскую, в том числе и в монашескую, аскезу проникли взгляды, свойственные, скорее, неоплатоникам или пифагорейцам, согласно которым материальное тело есть нечто недостойное вечности и должно быть преодолено, а будущее воскресение стало отождествляться с восшествием душ умерших на небеса. Век Просвещения с его отходом от библейской ортодоксии в целом лишь закрепил, вольно или невольно, возникшую путаницу и смещение акцентов в этом плане, как среди неверующих, так и среди самих христиан.

 

Но только ли проблема в эллинизации христианства и его спиритуализации, или она все-таки глубже? Скорее приходишь к последнему выводу, хотя бы потому, что наряду с традиционным богословием, существовавшим не только у ранних апологетов, но и у последующих свв. отцов, в христианском мире весьма популярными стали свидетельства о посмертных явлениях святых угодников Божиих, на основании которых, в некоторых случаях, происходила их последующая канонизация. Чудесная помощь святителя Николая известна всем, даже в нехристианском мире. Описаны разные случаи реальной помощи от преподобного Сергия Радонежского, не в смысле только молитвенных обращений к нему, но его реальных явлений и общений с ним, и это касается многих других прославленных святых. В наше время находишь удивительные свидетельства об Иоанне Русском или Нектарии Эгинском, весьма почитаемых в Греции. Как, например, вот это, о котором пишет наш современник, практически очевидец:

 

«На днях я как раз там побывал (на о. Эгине – свящ. Ф.) в очередной раз. В этот раз почему-то все меня спрашивали, не из Румынии ли я. Вначале я не мог понять, в чем дело. Потом Елевферис, парень-таксист, сказал мне, что в этом году на день памяти св. Нектария приехало более 40 автобусов из Румынии, причем - что интересно - практически из одного села (т.е. практически все жители села). А причина следующая. Три года назад в этом селе произошла такая история. Там много лет не было священника, и жители попросили архиерея прислать им священника на Рождество, чтобы он отслужил литургию и совершил необходимые требы - венчание, отпевание, крещение и проч. Архиерей сказал, что на сам праздник не может прислать священника, но пришлет позже, через две-три недели. Жители огорчились и уехали. Каково же было их удивление, когда накануне Рождества к ним приехал священник. Отслужив литургию, он еще несколько дней ходил по домам и совершал требы, после чего уехал. Жители села написали архиерею благодарственное письмо, на которое получили ответ: архиерей писал, что не посылал никакого священника, более того, он был крайне озабочен тем, что жители, по его мнению, поступили вопреки церковным канонам, пригласив какого-то неизвестного священника без ведома местного епископа. Рассказывают, что первая мысль, которая пришла архиерею в голову, была та, что в селе образовался какой-то раскол. Поэтому он потребовал от недоумевающих жителей села предоставить информацию о священнике: кто это такой и по какому праву он служил литургию и совершал таинства без ведома Церкви? Благо, в Румынии все совершенные таинства фиксируются в документах и обязательно подписываются священниками. Архиерей потребовал от жителей привезти и показать ему эти документы. Каково же было его удивление, когда на всех документах (т.е на свидетельтвах о крещении, венчании и проч.) стояла следующая подпись: "Νεκτάριος ὁ ἐν Αἰγίνῃ Πενταπόλεως" (Нектарий на Эгине Пентапольский). Потясенный архиерей показал икону св. Нектария жителям села и те опознали служившего у них священника. Архиерей схватил бумаги и поехал на Эгину. В монастыре сравнили подписи и засвидетельствовали их подлинность... Эти бумаги теперь хранятся в той румынской епархии, куда совершается постоянное паломничество. Понятно, что и сами жители того села (и прочих румынских сел и городов) постоянно бывают на острове Эгина (и, кажется, строят храм в честь этого святого). И, конечно же, понятно, что там нет ни одного неверующего человека...»

 

Как можно увязать такие вот и подобные им свидетельства с традиционным христианским богословием? Ведь получается, что некоторые святые фактически уже воскресли! От них исходит не просто реальная невидимая помощь, но наблюдаются их телесные явления, их близкое участие в судьбах конкретных людей, иногда целых групп их, и совершенно полноценное общение с ними, как если бы они находились среди нас в настоящих физических телах. Так было в случае Христа Воскресшего: с одной стороны, Он убеждал учеников, что они видят отнюдь не бесплотного духа, и потому ел и пил перед ними, с другой же, внезапно появлялся и исчезал, проходя сквозь затворенные двери. Но все-таки, тела Христа по воскресении в гробнице не оказалось – на это Евангелия обращают особое внимание! Христос ВОИСТИНУ ВОСКРЕС! Первая из всех святых, Пречистая Мать Иисуса, также воскресла реально после Успения, по вере Церкви. Тогда как останки известных нам святых сохранились, - и свят. Николая, и Спиридона, и преп. Сергия Радонежского, и многих других. Но тогда получается, невольно в сознании многих читателей подобных свидетельств или просто уже сложившихся классических житий святых, что будущее воскресение мертвых для многих святых уже как бы и не нужно. Они и так живы! Что даст им конкретно это будущее воскресение?... Отсюда как раз в сознании многих людей и возможна эта спиритуализация, указанная мной с самого начала. Полноценная личность человека – это единство души и тела. Тело без души – только лишь кожа да кости, рано или поздно превращающиеся в прах, реже в иссохшие нетленные мощи. Душа без тела в большинстве случаев также никак себя не проявляет, прямого общения с близкими умершими либо не происходит вообще, либо некоторым дается эпизодически. Все-таки телесная смерть названа апостолом Павлом «последним врагом», который еще подлежит окончательному истреблению (см. 1 Кор. 15, 26). Но как тогда воспринимать самих прославленных святых и их действенную помощь уже в этом мире? Они неполноценны?

 

Кроме того, есть и в самом Писании места, невольно закрепляющие вторую концепцию веры, а не первую. Например, говорит же Иисус саддукеям, не веровавшим в будущее воскресение, что «в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах. А о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом: «Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова»? Бог не есть Бог мертвых, но живых» (Мф. 22, 30-32). Ангелы, как известно, бесплотны. Христианское богословие так и не пришло к однозначному выводу, какова природа ангелов – чисто духовная или все-таки тонко-телесная (первую точку зрения отстаивали, к примеру, свят. Феофан Затворник, о. Сергий Булгаков, вторую свят. Игнатий Брянчанинов). Разумеется, по воскресении мертвых не предполагается, что люди будут в точности подобны ангелам: «как ангелы» здесь лишь сравнительная аналогия. Но в Библии известны также случаи реального участия ангелов в жизни людей, в том числе и на уровне материального воздействия!

 

В общем, если свободный дух – Божий, ангельский, человеческий – способен творить себе материальные формы и воплощаться – то что дает или даст в будущем специально воскресение мертвых? Кроме того, что есть сама по себе материя, как ее определить? Что есть тело физическое и тело духовное? Какая природа души человека - ангельская или своя особая? На эти вопросы никогда не было однозначного ответа. Отсюда и неизбежная путаница. Как с этим быть? Предлагаю совместно обсудить этот вопрос, с привлечением в том числе богословских и святоотеческих доводов. Предварительный же вывод таков: мы скорее НЕ ЗНАЕМ об этих вещах, чем знаем что-то определенное или делаем вид, что знаем. Может быть, возможно лишь некоторое прояснение?..

 

 

Кем был Иисус из Назарета?

По ссылке, где о. Сергий Круглов цитирует одного антихристиански настроенного скептика, можно выйти на блог самого Виталия из Иркутска, ставящего под вопрос само христианское благовестие, его суть.

 

Можно оттуда скачать, кому любопытно, его теологическое эссе «Кем был Иисус из Назарета?».

Там есть ряд доводов, которые не раз уже повторялись как атеистической критикой советских времен, так и либерально-протестантской XIX в. На них в своем большинстве отвечал о. Александр Мень в приложении к его книге «Сын Человеческий».

 

Однако, вслед за о. Сергием Кругловым, задавшим животрепещущий вопрос – «Да в самом ли деле, как говорит христианство, Бог есть любовь? Что на это вопрошание могут ответить верующие, и – чем? Какими словами? Поспешат найти контрцитаты из Священного Писания и Святых отцов? Ответят рациональными соображениями, эмоциональными выпадами – или тут нужные иные ответы, бытийные, выстраданные опытом жизни, опытом сердца, опытом живой веры?.. Или единого внятного ответа на этот вопрос вообще нет, и сколько людей – столько и ответов?..» – предлагаю продолжить диалог и ответить по мере возможных сил на вызов, брошенный Виталием.

 

Приходится признать, что единого ответа, убедительного для всех сразу, здесь быть не может. Если для меня лично очевидно, что Бог есть любовь и что это вытекает из самого Евангелия (вот как раз на днях во всех храмах читались слова «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» – Ин. 3, 16), то вот живой пример, как слова Иисуса могут восприниматься не просто совершенно иначе, но до полной противоположности.

 

Когда-то меня вполне устраивало и казалось весьма убедительным следующее рассуждение Владимира Соловьева о преимуществах христианской веры перед остальными.

 

«Всякий, не закрывающий нарочно глаза, должен признать огромное расстояние между тем благороднейшим типом естественной, испытующей мудрости, который увековечен Ксенофонтом в его памятных записках и Платоном в его разговорах, и тем лучезарным явлением торжествующей духовности, которое сохранилось в Евангелиях и ослепило Савла, чтобы переродить его.

 

Между тем, от Сократа до Христа прошло менее четырех веков, и если в этот короткий срок историческая эволюция могла произвести такое возрастание духовной силы в человеческой личности, то каким же образом в гораздо больше количество времени и при ускоренном историческом движении эта эволюция оказалась решительно бессильною не только соответственно повысить личное духовное совершенство, но и удержать его на том же уровне?

 

Отчего, например, Спинозу и Канта, живших через 16 и 17 веков после Христа и представляющих весьма благородные типы естественной мудрости, можно сравнивать с Сократом, но никому и в голову не придет сравнивать их с Христом? Разве потому, что они действовали в другой сфере? Но вот деятели, прославленные в области религиозной: Мухаммед, Савонарола, Лютер, Кальвин, Игнатий Лойола, Фокс, Сведенборг – все могучие проявления человеческой природы, но попробуйте по совести сравнить их с Христом!

 

Отчего, наконец, те исторические лица, которые наиболее приближаются к нравственному идеалу, например, св. Франциск, решительно признают свою прямую зависимость от Христа как высшего существа?»

 

(«Оправдание добра»).

 

В век интернета с его усиленным обменом информацией и общением оказывается, что возможно многое из того, что раньше казалось немыслимым. В том числе и критика Христа и христианства из высоких нравственно-этических соображений, и не каким-нибудь мятущимся философом типа Ницше, а русским провинциальным интеллигентом, каких сейчас немало, просто весьма интересующимся данным вопросом и прочитавшим много разной литературы!

 

Разумеется, есть в Евангелиях весьма неудобные и жесткие утверждения, одно из которых приводит в пример Виталий: «Как можно прийти к Богу, который говорит прямо и ясно: “Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником” (Лука 14:26)?»

 

Признаюсь, и для меня самого эти слова по-началу не раз вводили, как говорят, в ступор. И можно в этом ступоре можно навсегда остаться, если ограничиться этой или другими фразами, часто вырванными из общего контекста, как это Виталий сделал и на этом предпочел, вроде бы, успокоиться.

 

Но для меня, когда я приобщался к вере в конце 80-х, с самого начала было очевидно, что если христианство существует 2000 лет, если оно вдохновляло стольких людей на дальнейшие бессмертные творения, будь то в литературе, иконописи, живописи или архитектуре, то не все так прямолинейно и однозначно обстояло дело в том числе и с данными евангельскими словами, и со многими другими аналогичными и неудобными фразами. Тем более, эти образы при переписке могли cпокойно опустить, но, однако ж, не выкинули, какими бы режущими на слух они ни воспринимались.

 

Что я думаю? Что, как пишет апостол Павел, «буква убивает, дух животворит». Что любое литературное произведение можно понять правильнее только в общей целостности его, не противопоставляя одни фразы или сюжеты с героями другим, а воспринимая общую его направленность и концепцию. Что, наконец, все эти слова Писания были зафиксированы в раннехристианских общинах, где еще были живы непосредственные очевидцы того, что происходило на их глазах, и адекватно восприниматься, в таком случае, они могут только при живой передаче и при живом приобщении к их исходному опыту, что и стало называться преданием Церкви.

 

Во времена апостолов и первых христиан не было книгопечатания, и основная информация передавалась из уст в уста. Иисус в том числе потому говорил не просто яркими, но врезающимися в сознание фразами, подчас намеренно шокирующими и возбуждающими публику.

 

Его любовь, безусловно, не слащава, не сентиментальна, она не гладит по головке. И, однако же, те самые мытари, блудницы, бомжи, которыми окружающий мир всегда брезговал, от которых шарахался, которых ни во что не считал, находили понимание только у Иисуса!

 

А больше всего от Него доставалось ревнителям закона, образованным книжникам, или, точнее, переписчикам Писания и его знатокам. Только вовсе не потому, что Иисус не любил образованных или им ревновал (это уже домыслы, ни на чем не основанные – как же тогда был избран апостол Павел, раввин из раввинов?), а просто за своими логическими построениями в толкованиях Писания те древние богословы не видели сути (как и сейчас среди знатоков святых отцов, канонических правил и церковного устава нередко попадаются весьма черствые и равнодушные люди).

 

В частности, книжники задавали вопрос Христу о соблюдении субботы. Ответом Христа им было: «суббота для человека, а не человек для субботы» Иисус раз навсегда поставил необходимые и здравые акценты: заповедь для человека, а не человек для заповеди. Человек первичен, заповедь вторична, поскольку она дается ему как опора в жизни, ориентир. То есть – «можно в субботу творить добро», то есть исцелять больных, даже если им и не грозит немедленная смерть, как по раввинским правилам того времени, а просто если данный больной повстречался на твоем пути здесь и сейчас, в эту конкретную субботу, не откладывая на потом!

 

Противостояние между Иисусом и фарисеями во многом определялось разным пониманием того, в чем состоит исполнение Закона. “Не нарушить – но исполнить”: здесь смысл скорее в ВОСполнении его, а не буквальном и точном следовании мнениям раввинов типа того, повинна ли будет мать в субботу в ношении тяжестей, если ее ребенок запрыгнет ей на колени (были и такие дискуссии в то время).

 

Иисус освобождает от этой мелочности в исполнении. И не есть неумытыми руками, действительно, ничего страшного не представляло собой по сравнению с тем, что часто могли оскорбить и унизить ближних своих, при этом придерживаясь формального ритуала (поэтому “исходящее из уст из сердца исходит и то оскверняет человека”).

 

Далее Виталий пишет:

 

Простые этические положения Моисеева Закона и Божьи Заповеди он доводит до абсурда, делая их невыполнимыми. “Вы слышали, что сказано древним: “Не прелюбодействуй!” – а Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем!”(Матфей 5:27-28). Но мужчина не может смотреть на красивую женщину без вожделения, такова его природа, таковым его создал Бог! Это заведомо невыполнимое требование заставляет несерьезно относиться к исходной заповеди – “Не прелюбодействуй!”.

 

Простите, но почему же несерьезно? Слова о прелюбодеянии в сердце своем относятся все же к кому? К любому ли мужчине? Да вовсе нет, если под прелюбодейством понимать супружескую измену, а не что-то другое. В таком случае, именно ЖЕНАТЫЙ мужчина, если засмотрится с пожеланием на постороннюю женщину, вот уже и начал прелюбодействовать в сердце своем, все правильно. А зародившееся внутреннее пожелание может привести и к реальному физическому. Но молодых и холостых, ищущих супружества, понятное дело, это не может касаться.

 

В других случаях следует более внимательно размышлять над тем, когда и кому многие слова Иисуса были сказаны. Это не всегда легко различить из самих повествований, но один из критериев довольно ясен: внешним людям в притчах, своим ученикам – прямым текстом.

 

Спрос с ближайших учеников был другой, чем со всех остальных, это вполне понятно. Нагорная проповедь ведь начиналась со слов “вы соль земли», «вы свет мира…» и т.д., то есть предназначалась к ближайшему кругу последователей Иисуса. В таком случае именно им и относились слова “не заботьтесь о завтрашнем дне” и т.д.

 

Уровни постижения христианского откровения разные, но ученикам Иисус сразу задает высочайшую планку, которая ими самими была достигнута далеко не сразу. Да и не случайно о. Александр Мень считал, что 2000 лет христианства – весьма маленький срок для усвоения Благой Вести в земном масштабе.

 

“Враги человеку домашние его” – так это очень даже банально и реально, и нет, и не может быть тут никаких попыток разрушения института семьи. Дети, которых Иисус так превозносил и говорил, что «таковых есть Царство Небесное» где появлялись, росли и воспитывались, не «в капусте» же? Просто нет ни одной семьи, где не было бы трений между родителями и детьми.

 

Но ладно трения – тут целые трагедии возникают с изломанными жизнями, без всякого религиозного фактора. Иисус лишь озвучивает то, что уже есть в людском мире. Враги друг другу, но поневоле, конечно. “Невестка против свекрови, свекровь против невестки” – да это же типичная ситуация!

 

И в то же время – “любите врагов ваших“. Вот и задачка поставлена, начиная со своих кровных врагов. Чем же плоха она? Сложностью? Да, это непросто по жизни исполнить, но не всё, что сложно, однозначно плохо. “Не мир пришел Я принести, но разделение” (у Луки) или “меч” (у Матфея) как орудие разделения, рассечения. Так понятно поэтому, что сама Его личность и вызывали эти споры, подчас ожесточенные, эти разделения и зависть немалую в том числе, что столько народу за Ним идет.

 

Кроме того, другая часть подобных недоумений разрешается также тем, что каждое из Евангелий – это не документированная магнитофонная запись слов Иисуса, а своего рода по-разному написанные ИКОНЫ Христа. Взглянем на любую икону, и поймем, что это не портрет и тем более не фото. Хотя икона отчасти отображает реальные черты лица – Иисуса, Девы Марии или Николая чудотворца, допустим.

 

У иконы другая задача, нежели детальное и точное изображение черт лица – это провозвестие. Так вот, с самого начала записанные евангельские тексты предназначались для катехизации, то есть для научения в вере, которая изначально возникла в первых христианских общинах в связи с воскресением Иисуса. Все Евангелия так или иначе записаны под впечатлением этого главного события, потрясшего современников Иисуса.

 

Икона Матфея, согласен, наиболее «еврейская», стилизованная под Ветхий Завет с исполнением его пророчеств именно во Христе как ожидавшемся, но отвергнутом Мессии. При этом у евангелиста есть, конечно, и обыкновенные ошибки, как, например, отсылка на Иеремию о пророчестве насчет 30 сребрениках в 27, 9 (то ли сам Матфей ошибся, то ли первые переписчики? такого пророчества у Иеремии нет, оно есть у Захарии).

 

Икона Марка наиболее безыскусная по стилю и краткая по содержанию.

 

Икона Луки, наоборот, литературно качественная, со многими притчами.

 

Икона Иоанна акцентирует внимание преимущественно на божественность Христа и предвечном Его происхождении.

 

Но рисуют все эти иконы одного и того же Христа, только с разных углов зрения. Еще Иоанн Златоуст отмечал, что если бы все евангелисты были друг с другом во всем согласны, то это само по себе навело бы на мысль о том, что они либо сговорились между собой, либо переписали всё один у другого.

 

Но все же – что значат эти слова у Луки о ненависти к отцу, матери, сестрам и т.д.? Очевидно, не стоит противопоставлять их тому, как Иисус говорил «люби ближнего своего, как самого себя» или «во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними».

 

Скорее, их как раз и надо понимать в свете этого «золотого правила» Писания! Именно из него и может вытекать та ненависть к другим, которую ты в первую очередь призван ощутить к самому себе. Видимо, ненавистью к себе и своей жизни необходимо убивать в себе грех, любовь к которому перевешивает, подавляет любовь к Богу, без которой невозможна и настоящая, зрячая и трезвая любовь к ближнему своему.

 

Многие св. отцы проясняли и поясняли: «люби грешника и ненавидь грех». Кто чувствует, что его самые близкие, домашние пытаются отвратить от Бога и сбить с пути ко спасению своей души, тот и призван их возненавидеть, одновременно молясь о них и любя их. Ну взять хотя бы известного толкователя, пусть из «мрачного средневековья», но всё же вполне авторитетного и здравомыслящего, – блаженного Феофилакта Болгарского. Вот что он пишет по данному поводу:

 

Смотри же, в простоте своей и неопытности не соблазнись сим изречением. Ибо Человеколюбец не бесчеловечию учит, не самоубийство внушает, но хочет, чтобы искренний Его ученик ненавидел своих родных тогда, когда они препятствуют ему в деле богопочитания и когда он при отношениях к ним находит затруднения в совершении добра.

 

Напротив, когда они не препятствуют сему, Он учит даже почитать их до последнего издыхания. И как учит? Самым лучшим учением, то есть собственными делами. Ибо Он повиновался Иосифу (Лк. 2, 51), несмотря на то, что сей не был отцом Его в собственном смысле, но мнимым. И о Матери Своей Он всегда имел большое попечение, так что и вися на кресте, Он не забыл Ее, но поручил возлюбленному ученику Своему (Ин. 19, 26-27).

 

Но есть еще один момент, о котором многие верующие говорить не решаются. Возможна ли вообще критика откровения как таковая? Ведь в случае рассуждения Виталия мы имеем пример именно наглядного варианта такой критики, только с противохристианских позиций.

 

В своем труде «Истина и откровение» Н. Бердяев утверждает, что не только возможна, но и неизбежна, и даже необходима, причем со стороны самих христиан. Но тогда с каких позиций?

 

С позиций самого же откровения, которое богочеловечно по своей сути и которое должно восприниматься не раз навсегда данным в своей неизменности, но продолжающимся здесь и теперь для каждого из нас. Цитирую Бердяева:

 

«Человек всегда был активен в принятии и истолковании откровения, и активность его была и плохой, и хорошей. Откровение не может быть чем-то законченным, статическим, требующим лишь пассивного восприятия. Старое статическое понимание откровения, требующее пассивного послушания, есть в сущности одна из форм натурализма, столь сильного в теологии.

 

События, раскрывающиеся в Евангелии, которые не походят на обычные исторические события, понятны лишь в том случае, если это также события моего духовного опыта и духовного пути. То, что откровение всегда пытались истолковывать и объяснять, чтобы был процесс развития в Церкви наряду с традиционностью, значит, что откровение всегда подлежало суду разума и совести, но разума и совести, просветленных изнутри откровением, суду просветленной человечности.

 

Многое еще подлежит этому суду, например, идея вечных адских мук, предопределения, судебного понимания христианства. Старое и часто омертвевшее восприятие и истолкование откровения сталкивается не только с философским и научным сознанием, но и с моральным чувством, с человечностью.

 

Вопрос совсем не в том, что нужно исправлять откровение и прибавлять к нему человеческую мудрость. Вопрос в том, что мы в историческом откровении находим много человеческого, слишком человеческого, совсем не божественного. В том, что ортодоксы называют интегральным откровением, отталкивает и шокирует совсем не божественная таинственность и высота, а хорошо нам известное плохое человеческое. Чистая же человечность и есть божественное в человеке. В этом основной парадокс бого-человечности. Именно независимость человеческого от божественного, свобода человека, творческая его активность — божественны» (Истина и откровение, гл. 3).

 

Бог всегда человечен, и лишь человек может изменять своему божественному призванию и становиться бесчеловечным – вот основная мысль Бердяева в этом сочинении.

 

«Учители Церкви, создававшие ортодоксальное учение, пользовались категориями философии, как, например, природа, усия или личность, ипостась, последнее встречало затруднения. Но также можно было бы сказать, что Бог не имеет усии…

 

Когда говорят, что движение, становление, нужда Бога значили бы несовершенство, неполноту Бога, остаются в совершенно условных, лишь человеческих словах. С неменьшим основанием можно было бы сказать, что движение и творческое восполнение в Боге есть признак его совершенства.

 

Откровение Бога страдающего и тоскующего выше откровения Бога довлеющего себе и довольного собой. Так открывается высшая человечность Бога, человечность делается единственным Его атрибутом. Бог есть тайна и свобода, Бог есть любовь и человечность. Но Он не есть сила, власть, господство, суд и наказание и т. п., т. е. не имеет этих совершенно человеческих, социоморфных атрибутов. Бог действует не во власти, а в человечности.

 

Откровение человечно уже потому, что зависит от веры и от качества веры. Бог абсолютно возвышается над всякой объективацией, и Он не есть ни в каком смысле объектное, объективное бытие.

 

Противоречивость и парадоксальность отношений между божественным и человеческим снимается лишь в Божественной Тайне, о которой никакие человеческие слова ничего не могут выразить. Христианство было центральным фактом очеловечения откровения. Но процесс не закончен, он может закончиться лишь в религии Духа, в почитании Бога в Духе и Истине».

 

В этом плане откровение экзистенциально, оно с трудом поддается объективации как данности, очевидной для всех или многих. Более того, истины откровения, выраженные отцами Вселенских соборов в терминах преимущественно аристотелевской философии, не могут считаться раз навсегда окончательно оформленными.

 

В будущем нельзя исключать другое их выражение, в свете той же гораздо более современной экзистенциальной философии, к примеру!

 

Но даже антихристианская или атеистическая критика здесь может играть вполне добрую службу, хотя бы тем, что побуждает в очередной раз задуматься о месте нашей веры в современном мире, о том, как может совершенно по-разному отзываться не только наше личное слово о вере, но и слова первоисточника, к которому мы постоянно обращаемся.

 

А сами слова первоисточника, в свою очередь, никак не могут быть отделимы от тех людей, которые к ним обращаются и их пытаются прожить и применить на практике, то есть в конечном счете от церкви как исторической и видимой данности.

 

Свет и правда

«Свет пришёл в мир…»

Праздник Крещения или Богоявления имеет также еще одно название – Просвещения. «Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал» (Ин. 1, 9-10). С приходом Света истины в этом мире уже оказалось невозможным жить в точности так, как раньше.

 

Это не значит, что зла после воплощения Слова стало меньше, чем было, но произошла еще большая поляризация разнонаправленных сил. Явившийся Свет высветил, открыл помышления многих сердец (см. Лк. 1, 35). «Свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы; ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы, а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны» (Ин. 3, 19-21).

 

Об этом свете пророчествовал Исайя (9, 1-2): «Прежнее время умалило землю Завулонову и землю Неффалимову; но последующее возвеличит приморский путь, Заиорданскую страну, Галилею языческую. Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий; на живущих в стране тени смертной свет воссияет».

 

Евангелист Матфей, цитируя Исайю по греческой Септуагинте, немного видоизменяет это пророчество, заменяя будущее время на прошедшее («сидящим во тьме и тени смертной воссиял свет» – Мф. 4, 16): пророчество уже исполнилось во Христе, вышедшем на проповедь вскоре после крещения и обосновавшемся в Капернауме. Это пророчество осмысливается в главном богослужебном песнопении предшествующих празднику Крещения дней – тропаре Предпразднства:

 

Готовися, Завулоне, / и красуйся, Неффалиме, / Иордане реко, стани, / подыми, взыграя, креститися грядуща Владыку. / Веселися, Адаме с праматерию, / не крыйта себе, якоже в раи прежде, / ибо, наги видев вы, явися, / да облечет в первую одежду: / Христос явися, всю тварь хотя обновити.

 

Рус. перевод:

Готовься, Завулон, и красуйся, Неффалим,

Иордан-река, остановись!

Прими, ликуя, идущего креститься Владыку.

Веселитесь, Адам с праматерью,

не скрывайтесь, как в раю прежде,

ибо, увидев вас нагими, Он явился,

чтобы облечь в первозданную одежду.

Христос явился, всё творение хотя обновить.

 

Тема света обозначена и в кондаке самого праздника:

 

Явился еси днесь вселенней, / и свет Твой, Господи, знаменася (запечатлелся) на нас, / в разуме поющих Тя: / пришел еси и явился еси, / Свет Неприступный.

 

Поучительна дальнейшая судьба того самого города приморского пути Галилеи языческой, в котором Иисус провел так много времени: «И ты, Капернаум, до неба ли ты будешь вознесён? Да ада ты будешь низвергнут; потому что, если бы в Содоме были совершены чудеса, совершившиеся в тебе, он остался бы до сего дня» (Мф. 11, 23; в переводе епископа Кассиана (Безобразова)).

 

Воистину, людям этой страны воссиял свет, но без всякой для них пользы, поскольку не был ими воспринят! Всякий человек может нести в себе божественный отсвет, тем более после обращения ко Христу, однако Иисус предупреждает: «Итак, смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма?» (Лк. 11, 35).

«Исполнить всякую правду…»

 

Когда Иисус приходит к Иордану, согласно евангельскому повествованию, каждый раз при чтении мы находим не очень понятные слова. Иоанн Предтеча, недоумевая, восклицает: «Мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?». На что Иисус отвечает: «Оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду» (Мф. 3, 15).

 

Что это за «всякая правда» или, по-другому, «всякая праведность» (δικαιοσύνη) и в чем она?.. Зачем вообще Иисусу нужно было это крещение в Иордане, в котором Он нисколько не нуждался?

 

Традиционное толкование обычно указывает, что Христос как законодатель Сам исполняет закон, чтобы освободить от проклятия, связанного с неисполнением его людьми.

 

«Я пришел разрешить клятву, лежащую на вас за преступление закона; потому должен прежде сам исполнить весь закон и освободить вас от осуждения, и таким образом прекратить действие закона. Итак, Мне надлежит исполнить весь закон, потому что Я должен разрешить проклятие, написанное против вас в законе. Для того-то Я и принял плоть, и пришел в мир» (Иоанн Златоуст, беседа 12 на Матфея евангелиста).

 

Но остается непонятным, как в данном случае мог быть исполнен закон?

 

Преп. Ефрем Сирин в толковании на Четвероевангелие уже больше проясняет ситуацию:

 

«И говорит: «оставь теперь», – дабы не входить вором во двор овчий и чтобы постыдить фарисеев, которые по гордости презирали крещение Иоанна, и вместе с тем почтить смирен<