Депрессия: уплощенное воображение — КиберПедия 

Состав сооружений: решетки и песколовки: Решетки – это первое устройство в схеме очистных сооружений. Они представляют...

Семя – орган полового размножения и расселения растений: наружи у семян имеется плотный покров – кожура...

Депрессия: уплощенное воображение

2017-08-24 175
Депрессия: уплощенное воображение 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

 

Фрейд писал о депрессии как о «желании смерти», но ее с таким же успехом можно рассматривать и как «желание уснуть», стремление онеметь, почти ничего не чувствовать, не будить внутренних чудовищ в надежде, что они будут сонными, спокойными, незаметными, неслышными – такими, как раньше требовалось быть «хорошим девочкам». Летаргия воображения часто скрывает фрустрированное желание зависимости, зависть к судьбе Спящей Красавицы, тоску по райскому детству, в котором мир заботился обо мне, а не я – о нем. Противоположность депрессии – вовсе не счастье; скорее, это состояние активного воображения. Однажды проснувшись, оно встряхивает всех внутренних монстров, которых усыпляла депрессия. Тревога преобразовывается в страх, позволяющий действовать. С пробуждением воображения соль слез попадает в каждую рану и сигнализирует о возвращении страха и ужаса. Оно усиливает страдание и драматизм, выводит на сцену целую группу персонажей, каждый из которых требует объяснения роли, разыгрываемой им в душе.

Житель Древней Греции, попав в драматический переплет, вероятно, задавался вопросом: «Какое божество я оскорбил? Что и по отношению к кому я могу исправить?». На психологическом языке это все равно, что спросить: «В ловушку какой драмы я угодил? В чем интрига? Что за жанр? Какой акт? В чем подвох? Какая серия и в какой постановке я играю? Досталась ли мне роль бедной маленькой жертвы или, может быть, партия героя-спасателя-семьи-компании-страны-планеты? Я чувствую себя, как измученный герой, уставший бороться с одним испытанием за другим, или как высушенная старая дева, потратившая всю жизнь на ожидание идеальной любви и так никогда ее и не встретившая? Я склоняюсь к роли большого ребенка, отказывающегося взрослеть, или всегда щедрой груди, пожираемой детьми-переростками, которых полно в любой среде? Или я блудный сын, который возвращается домой, и вдруг – сюрприз! – никого нет дома; все уехали играть в гольф, и никому до меня нет дела. Возможно, я в своей семье – выдающаяся личность, победитель, звезда, я чемпион, и я совершенно замучен тем, что все мои близкие общаются с моей маской, и никто, включая меня, уже не знает, кто я на самом деле».

Репертуар историй бесконечен. Мифология создала очень длинный и невероятно разнообразный список повторяющих жизненных мотивов человеческого существования. Количество вариаций каждого такого фрагмента так же бесконечно, как вариации музыкальной темы. С учетом всех этих возможностей, требуется здоровое воображение, чтобы выработать наилучший сценарий для каждой отдельно взятой ситуации. Только воображение может предложить творческий компромисс между фантастическим миром внутренней жизни и внешней объективной реальностью. Поиск этого компромисса Юнг называл процессом индивидуации. Он представлял его как постепенную интеграцию Тени (иными словами, знакомство со своими чудовищами) и постоянное уравновешивание требований Эго с ориентацией на Самость, установление дружеских отношений между сознанием и бессознательным. Индивидуация – это еще одно слово для обозначения того, что древние греки называли поиском гармонии длиною в жизнь, а другие – достижением мира с божествами. Постъюнгианские авторы, такие как Джеймс Хиллман, пребывают в пространстве между Юнгом и древними греками, показывая постоянное стремление людей «получить картину» того, что происходит внутри.

Большинство психотерапевтов, хотя и не все, согласны с мыслью, что пациент, у которого отсутствует жажда жизни, может найти желанное облегчение в целенаправленном медикаментозном лечении. Большинство клиницистов, хотя и не все, могут слышать молчаливый стон, выражаемый этим симптомом. Каждый день выписываются тысячи рецептов, чтобы облегчить депрессию, стресс и тревогу. Если медикаменты могут смягчить душевные страдания, почему их не использовать? Но попытка исследовать бессознательное – это не поездка до аптеки, а продолжающиеся всю жизнь поиски большей осознанности, стремление к человечности. Многие, хотя и не все, симптомы, перечисленные в DSM, могут быть рассмотрены как форма сообщения, как знаки, как символический язык страдающей души. Отказ от еды после смерти того, кто давал заботу, есть пример символического поведения. Глубинная психология указывает на огромный риск, с которым сталкиваются те, кто пытается лечить подобные проявления как обычные симптомы. Представьте себе, что кто-то решил рассматривать сонливость, прекрасное в своем роде ощущение, просто как симптом усталости, который излечивается ночным отдыхом. Такой человек впоследствии может потерять способность ценить вечную поэзию ночи, так же как и огромное значение сна, и превратиться из человека в машину, которой нужно техобслуживание, если она в течение восьми часов не подключена к розетке под названием сон. Ночь равнодушна к клинической модели. Для выживания любой культуры необходимо, чтобы художники делали свою работу, а мы, глубинные психологи, овладели искусством слышать тихую песнь души, сохраняя живым психологическое значение таких слов, как «отдых», «ночь», «любовь», «радость», «смерть».

Симптомы поразительно похожи на театральную постановку. Как и все виды искусства, они выражают свой смысл через вызываемые ими эмоции. Одно из проявлений симптома состоит в снижении нашей обычной восприимчивости; можно даже сказать, что симптом – это замедление, так же как ночь – это замедление, зима – это замедление. У психики бывает сезонное замедление, время чувствовать себя разбитым, время, когда Эго повержено и сдается. Мастерство состоит в том, чтобы способствовать этому замедлению, необходимому, чтобы собрать крупицы знания, разбросанные вдоль извилистой дороги, на первый взгляд кажущейся немыслимым объездным маршрутом. Что такое анализ, если не последовательность изменений, отступлений, продлевающих опыт и добавляющих ему смысла? Что делает человека хорошим любовником, гурманом, эстетом, если не способность не спеша отдаться удовольствию, обратиться внутрь себя, переживать, как в замедленной съемке, радость бытия? Психологическое искусство состоит в создании, преобразовании, наслаждении миром внутренних образов – деятельности, которая обогащает нашу жизнь и привносит в нее медлительность. Альтернатива состоит в том, чтобы мчаться по жизни, как торопливый турист, даже по Лувру проезжающий на роликовых коньках. Но как только вы выходите из гонки, вы замечаете, что замедление в удовольствии делает возможным обновление чувств.

Афродита – греческая богиня, олицетворяющая красоту и чувственность, – обладала божественной способностью возвращать себе невинность каждую весну, совершая ритуал омовения в реке. То же самое происходит во время успешного анализа: это неспешное, долгое, расслабленное, изобилующее ритуалами, чувственное купание в глубоких водах бессознательного, купание, обладающее властью вернуть человеку невинность. Оно не может произойти, если душевные страдания рассматриваются только как симптом, а не как символ. Когда необходимо лечение, оно должно произойти максимально быстро: вот моя сломанная кость, моя закупоренная артерия. Пожалуйста, начните лечение сейчас же, сразу обработайте рану, сделайте это быстро. Но бессознательное – назовем его воображением – заинтересовано, ему брошен вызов, проблемы, загадки, головоломки, болезненные переживания, задумки и вопросы пробуждают его. В душевных делах все симптомы являются важнейшими символическими посланиями, письмами, которые хотят быть прочитанными. Лекарство, которое химически устраняет симптом, может также устранить символ, оставляя нас с выровненной душой, подобной отрегулированной фоновой музыке, звучащей в магазине или в лифте.

 

Я потеряла свою вишенку

 

Чтобы объяснить юнгианскую концепцию самости, преподаватели часто рисуют на доске сферу, на поверхности которой находится точка (Эго). В центре сферы помещается ядро, представляющее собой самость, где встречаются сознание и бессознательное. В иллюстрации, в 1964 году использованной для объяснения понятия самости Мари

Луизой фон Франц, самость – одновременно и ядро, и вся сфера. Она пишет:

 

Организующий центр, выполняющий регуляторную функцию, является чем-то вроде «атома с ядром» в системе нашей психики. Этот центр можно также назвать изобретателем, координатором и источником сновидений. Юнг называл этот центр самостью и описывал его как целостность всей психики, чтобы отличить его от Эго, которое составляет лишь малую часть души5.

 

Метафора атома, предложенная фон Франц, никогда меня не прельщала. Ее слова и в еще большей степени ее иллюстрация вызывают перед глазами образ не атомного ядра, а вишни. Вокруг косточки, как сочная мякоть вишни, располагается осознанная личность (Эго), заключенная в кожицу, но взаимодействующая с остальным миром. Косточка, являющаяся ядром вишни, имеет кардинально другую природу, отличную от природы съедобной части ягоды. Нормальное развитие вишни – это процесс, в котором косточка, мякоть и кожица естественным образом взаимодействуют, чтобы придать вишне вкус. Таков, по-моему, процесс индивидуации.

Я ценю то, как Юнг авторитетно описывает процесс индивидуации. Его тексты – хорошая литература, они заставляют читателя захотеть собрать воедино все свои части как яркую, красную, вкусную, созревшую вишню, в которой косточка прекрасно сочетается с мякотью, а кожица удерживает все это вместе. Когда я счастлива, я представляю собой как раз такую вишенку. Сочное описание Юнга вызывает желание поверить в миф о самости и индивидуации6. Однако это не более чем мифология. Юнг написал об этом Мигелю Серрано: «Я так и не нашел стабильного или определенного центра в бессознательном, и я не верю, что он существует. То, что я называю самостью, является идеальным центром… мечтой о целостности».

Когда я ударилась головой о цементное дно бассейна в Санта-Фе, ядро, самость полностью утратила свою объединяющую способность. На месте, где прежде была сердцевина, возник ураган, поглотивший все осознанное и оставивший мою душу бездомной. Моя самость отправилась в путешествие, вишня распалась на молекулы, и они кружились в воздухе вокруг моей больничной кровати. Разбитая, потерявшая свою вишню, я была в замешательстве, чувствовала себя обделенной, и все же это был интересный опыт. Я обнаружила, что вместе с потерей центра, утратой сердцевины пропала и депрессия, которую я переживала до этого происшествия. У меня не было чувства самости – не было и депрессии.

За одну ночь депрессия сменилась безличной очарованностью странным психическим пейзажем, в котором отсутствовали какие-либо ориентиры. Чтобы пережить такую изменчивость существования, мне оставалось только плыть в Стиксе. Я перестала ожидать проявления жизни из центра. Я существовала разобщенно, без удерживающего единство центра. Мое Я было кучей ряски, дрейфующей в бескрайних, растекающихся водах души. Это было пугающе, но не вызывало чувства подавленности. В состоянии депрессии, предшествовавшем моему падению в бассейн, я казалась себе пустотой, ничем, хотя на самом деле я была сгустком негативности. Только встретившись со своей смертью, я действительно стала «ничем», пугающим и в то же время освобождающим Небытием. «Ничто» плюс «ничто» равняется «ничто», в этом уравнении нет места депрессии.

До встречи с Госпожой Смертью я считала свое Эго хозяином моей психической территории. «Другой» был гостем, которого я могла время от времени позвать. Привет – и пока. Пожалуйста, не трать мое время. У меня полно дел. Мои земли так велики. Мое представление об Эго изменилось на противоположное. Теперь я гость, благодарный, скромный посетитель, а мир – хозяин. В качестве гостя я не смею критиковать расписание событий, составлять его – не мое дело. Нет больше ни принцессы, ни горошины. Осознание того, насколько преходяще мое положение, сделало меня вежливой и благодарной по отношению к миру. Я больше не претендую на то, что это мое место. Хозяин призвал меня, чтобы я жила в обществе и старалась понимать и помогать. Каждую ночь сновидения напоминают мне, что гость может испытывать соблазн начать повелевать домашней прислугой (другими Эго), но у гостя нет власти над ними. В результате этого понижения в должности мне стало гораздо комфортнее с иконоборческими принципами архетипической психологии. Психологическая жизнь всегда проживается в переходном пространстве, всегда на порогах, на краю, на перекрестках, всегда посреди и между. Да. Теперь я довольна таким положением вещей. Потеря моей «вишни» стала концом моей девственной души. Множество идентичностей оставили во мне свой след: бабочка, бык, Девочка со спичками, ребенок Великой Матери, неудачливый студент, органический мусор, порождение света, спасенное трансцендентной любовью дочери. Каждая из этих идентичностей, или субличностей, осталась в качестве образа бытия, формы сознания, которая время от времени меня навещает.

Когда мой мозг выздоровел, я почувствовала возвращение способности собирать слова в предложения, абзацы, главы – чудесный дар. Письменность – один из величайших даров культуры ее носителям; только почувствовав, что я лишилась этой способности, я поняла ее неизмеримую ценность. Слова вернулись, но их значение не вполне то же, что было раньше. Они, кажется, тоже приходят из метафизического пространства. Все чаще я ощущаю себя не участником жизненных драм, а наблюдателем хаотичного, завораживающего движения жизни. Я иду по жизни, испытывая радость, не вынося суждений, в том неторопливом, практически дорефлексивном режиме, когда сознание функционирует, как сознание кошки. Переходная область – это огромная страна, которой я научилась наслаждаться. Быть на пороге, на краю, не пытаться попасть в центр.

Я узнала, что возможная радость пугает Эго так же сильно, как и возможная любовь. В этой книге я попыталась показать, как медицинский подход, удовлетворяющий Эго и прекрасно работающий с проблемами медицинского характера, может лишить нас радости внутреннего путешествия. Эта модель не может придать смысл страданиям и восторгу внутренней жизни, потому что повествованию о человеческой душе присущи трагический, комический, эпический и лирический жанры. Художники, а не доктора, дают нам слова и образы, чтобы мы могли осознать, где и как мы страдаем, где и как испытываем радость. Каждому поколению, городу, колледжу, семье, паре, каждому человеку необходимо найти верные слова, правильную музыку, образы и мысли, чтобы выразить боль и счастье своей жизни.

Целью искусства никогда не было отражение реальности. Искусство – это не застывшая картина. Это не трансляция последних новостей. Задача искусства состоит в том, чтобы представить реальность таким образом, чтобы сознание соизволило ее переосмыслить. Искусство побуждает нас войти в иную форму реальности, в реальность воображаемую, которая откроет нам множество возможностей, ждущих, что их используют. Глубинная психология – это выход из привычной психологии, рассматривающей только то, что есть, чувства – такими, какие они есть, вместо того, чтобы взглянуть на то, чем они могли бы быть. Последующие формы глубинной психологии будут все дальше отходить от медицинской модели. Мне нравится представлять применение этих методов как торжество жизни души, даже если исследование содержаний психики причиняет боль. Важнейшая задача глубинной психологии состоит в том, чтобы найти образы, открывающие правду о чувствах. Выполняя эту работу, мы оживляем воображение.

Определение депрессии, данное Фрейдом, очень просто, и в этом состоит его огромное преимущество: депрессия – это потеря способности любить. Если развить это определение, то можно прийти к выводу, что цель психотерапии – развивать способность к любви. В самом деле, психоанализ – это долгий разговор о любви. Он начинается с любви к самим себе, без которой невозможна любовь к другим. Она включает любовь к вещам, ко всему тому, что отвергалось, потому что мы перестали это любить, и разрастается в любовь ко всему миру, часто в форме удовольствия от осмысленной работы. Медицинский подход действительно уместен в случаях, когда необходимо облегчить депрессию, так же как бывает нужно снизить температуру, облегчить тошноту, физическую боль. Глубинная психология будущего нацелена на другое – на то, чтобы поднять температуру воображения, усилить любовь, связывающую нас с миром.

Из своей практики глубинной психотерапии я делаю вывод: чем больше образов, мифов, сюжетов, сценариев, историй, парадигм открыто перед человеком, тем богаче его жизнь. Чтобы увидеть все это разнообразие возможностей, нужно прекратить отождествлять себя со множеством старых, отживших свое мифов. К числу самых изношенных относится наша фантазия о романтической любви, сценарий, основанный на зависимости – «я нуждаюсь в этом человеке, а он нуждается во мне». Эта скудость воображения порождает множество страданий. Умение пересматривать подобные сценарии представляет собой полезный навык, и этому может научить глубинная психология. То, как мы строим отношения с другими и с собой, зависит от того, как мы воспринимаем мир, от того, какие возможности мы считаем реальными, от наших воспоминаний о прошлом и представления о том, что именно сделало меня таким, какой я есть. Ничто не влияет на качество нашей будущей жизни сильнее, чем мифы, в которые мы помещаем события своего прошлого. Чем больше мы будем ценить, что миф строится из образов, тем меньше тягот и трагедий в нашей жизни будут казаться непреодолимыми.

В наши дни мы сталкиваемся с затруднениями, которых не существовало несколько поколений назад. Особенно труден стал поиск идентичности, хотя это вовсе не должно быть проблемой. Больше сложности означает больше возможностей для выбора контекста, в котором можно разрушить старый миф и построить новый. Пробуждение воображения позволяет обнаружить дыры в стене, о которых прежде не догадывалась пленная душа, подсказки, которых не замечало сердце. Когда моя подруга впервые сказала «нет» человеку, злоупотреблявшему ее временем, для нее это было подобно революции. Это в самом деле была революция, потому что прежде она и «вообразить» себе не могла, что сможет произнести: «Нет, я не сделаю это для тебя».

Избавление от монархии тоже казалось невозможным до Революции. Ограниченное представление о своих возможностях действует, как решетка на окнах, создавая внутреннюю тюрьму. Некоторая часть мировой психологической мудрости хранится в душе каждого из нас и отражается в психологических теориях. Целью этой книги было внести свой небольшой вклад, переведя это теоретическое наследие на язык, очищенный от профессиональных терминов, создать послание следующему поколению, основу моих представлений о следующей реинкарнации глубинной психологии. Психика существует в контексте культуры, и культура эволюционирует, как и медицина, и компьютерные технологии. Чтобы проследить изменения и определить приоритеты, психология может предложить новые образы будущего.

Я не делаю вид, будто знаю, что будет с психологией дальше. Я просто считаю, что для меня мертвы подходы, требующие ригидной веры в заданную теорию психики, как бы ни была интересна эта теория, будь это даже та теория, которая мне импонирует. Все религии заявляют, что помогают построить сплоченные сообщества на основе общих ценностей, однако до сих пор религия больше разделяла людей, чем объединяла. Интеллектуальная охота на ведьм, моральная инквизиция и общественное осуждение также возникает среди теоретиков психологии, как только какую-нибудь теорию объявляют непреложной истиной. Глубинная психология не нуждается во всех этих подтверждениях7, потому что большинство важнейших ценностей, необходимых для нашего психологического выживания, не требуют доказательств в принципе. Вместо этого она требует повышения осознанности. Эта форма сверхосознанности основана на ценностях, которые нам нетрудно принять и разделить, потому что именно они делают нас людьми. Трагедия и комедия, победы и поражения – это не проблемы, которые надо решить, чтобы жить; это и есть жизнь. Это сказки о бытии, сказки о радости, найденной во время мучительной борьбы. Радость всегда была учителем лучшим, чем боль.

 

 

Приложение

Научные школы глубинной психологии, библиография как их генеалогическое древо

 

Каждый, кто пишет о глубинной психологии, предлагает свое видение внутренней жизни, порой согласованное, а иногда противоречивое. Глубинные психологи образуют интеллектуальную семью, чье генеалогическое древо начинается с Фрейда и еще нескольких глубокоуважаемых прародителей. Многочисленные раздоры, разводы и мятежи обязательно случаются в любой семейной саге, подобно тому как конструкционное напряжение возникает в каркасе старого фамильного дома, который нуждается в нашем внимании и требует ремонта. Во многих семьях разногласия вызывают напряжение, но не заканчиваются убийством; ведут к разводу, но не поддерживают упорного взаимного избегания. На Рождество или День благодарения «достаточно хорошая» семья в состоянии собраться за одним столом, несмотря на внутренние сражения и трения. Интеллектуальные семьи обладают тем же набором возможностей и позволяют юным ученикам обрести собственную идентичность посредством двух различных процессов.

Первый – полемический – подход создает конфронтацию идей и таким образом укрепляет способность бороться с любой идеей. Устная защита – это проверка способности новичка отстаивать идеи и служить им подобно хорошему солдату, защищающему свою страну. Этот способ существует, потому что в мире идей действительно не меньше ненависти и войн, чем в мире семей и наций. Причина интеллектуальных войн отражается в базовой философской дилемме, которую не разрешит никакая дипломатия: «Насколько толерантным можно быть к нетерпимости?» Психологические теории не защищены от подобных трений и территориальных войн.

Легко быть толерантным, когда ценности других не угрожают моему инстинкту выживания; труднее приходится девушке, обнаружившей, что ее гомосексуальность интерпретируется как болезнь или грех. Чтобы выжить физически, ей придется сразиться с теорией и ввязаться в войну против семейных ценностей. Многим из моих студентов пришлось деконструировать подавлявшие их мифы. Им это было необходимо, как воздух. История идей полна завораживающих войн, в которых тот, кто отказался сражаться за свою позицию, в конце концов становится жертвой. Мои пушки всегда наведены на сексизм и расизм трех главных монотеистических религий, и когда приходит время идти в атаку, я стараюсь быть отважным маленьким солдатом. Идеи – это интеллектуальные территории: если их оставить без защиты, их тут же колонизируют.

Другой подход, необходимый для строительства интеллектуального сообщества, – дионисийский. Он предполагает, что надо постоянно влюбляться в идеи других членов клана. Тогда человеку хочется инкорпорировать эти идеи, переварить их, стать их живым символом. Это начинается с притяжения, желания повариться в этом культурном котле и попробовать мыслить по вкусным новым рецептам. Мне нравится, как думают люди в этой группе, я хочу к ним присоединиться, учиться с ними, стать одной из них. Подобное чувство голода я испытывала, впервые читая «Новое представление о психологии» Хиллмана (Re-Visioning Psychology). Этим объемным трудом я кормилась довольно долго, чувствуя себя кошкой, которая попала на сыроварню, участницей дионисийской оргии идей, которой я так страстно желала.

Но и дионисийский способ может стать деструктивным, если сильный энтузиазм длится недолго и вызывается то одним харизматичным интеллектуальным лидером, то другим, что делает невозможной настоящую тренировку ума. Вместо группы есть мастер и его поклонники. Все вместе могут хорошо проводить время, переживая чувство сопричастности, но мышление постепенно становится все более поверхностным. «Все получают пятерку, а теперь возьмемся за руки, встанем в круг и не будем обсуждать ничего такого, что может испортить нам веселье!»

Полемический подход, похожий на войну, становится саморазрушительным, когда позиция философской школы цементируется и школа напоминает скорпиона, отравляющего себя собственным ядом. Симптомы такой формы упадка повсюду одинаковы: тенденция к консолидации группы через исключение, избегание, осуждение, оскорбление, беспрестанные интеллектуальные фетвы[9]против каждого, кто отбился от ортодоксального подхода и осмелился не согласиться с Мастером. Интеллектуальная фетва имеет место каждый раз, когда клике надо проконтролировать профессорско-преподавательские позиции, исследовательские гранты, стипендии, средства массовой информации. Примером фетвы может служить публичное оскорбление работы Джозефа Кэмпбелла профессором Аланом Дандесом, особенно нетерпимо относящимся к предложенному Кэмпбеллом широкому определению слова «миф». Ни один из студентов Дандеса, если он хотел выжить в научной среде, не мог проявлять к Кэмпбеллу интерес и уж тем более выражать восторг по поводу его идей. Увидев на конференции, что книжный магазин расставил все книги по фольклору и мифологии на полке с указателем «Джозеф Кэмпбелл», Дандес пишет: «Я испытал почти облегчение, не увидев ни одной из моих книг в этом разделе» («Фольклористика в ХХI веке. Обращение Американского общества фольклора на выездном пленуме. Опубликовано в «Журнале американского фольклора», 118 (470): 385–408, 2005). Критика Дандеса в отношении Кэмпбелла умна, и чувствуется, что он хорошо разбирается в теме, однако его слова настолько пронизаны презрением и даже гневом, что возникает ощущение, будто за ними скрывается какой-то комплекс. Такой тип академической среды разрушает сам себя, потому что рано или поздно ученые переместятся в другое место, чтобы спастись от интеллектуального диктаторства. Академическая свобода предполагает конфронтацию без истеричных оскорблений и объявления бойкотов.

Чтобы не нарушать равновесие, свобода быть разными должна сочетаться с достаточно сильным либидо внутри группы, гарантирующем определенное удовольствие от конфронтации идей. В некоторых академических кругах вообще не допускается настоящий разговор. За многие годы я сама освоила немало пустых технических терминов, смысл которых заключается в том, чтобы держать других на расстоянии и выстраивать теоретические границы. Каждый семестр мне на своих занятиях приходится отвечать на вопрос, что такое архетипическая психология и чем она отличается от других глубинных подходов. Как может человек, интересующийся бессознательным измерением психики, дать простые ответы на такие вопросы? Большинство людей моего типа (профессора/практики) имеют профессиональные идентичности, похожие на минестроне – суп, в который кладут любые сезонные или обнаруженные в холодильнике овощи. Будучи преподавателем, а не проповедником, я чаще всего отказываюсь принадлежать к «школе», что, однако, не означает, что я не хочу учиться определенной дисциплине или следовать за мастером столько, сколько смогу, ведь только так можно выучиться чему-либо. Вдобавок существует такое понятие, как интеллектуальная вежливость, состоящая в том, чтобы слушать учителя или мастера до конца, пока он полностью не сформулирует свой аргумент, и стараться не перебивать возгласами вроде: «Да, но вот я думаю».

А теперь я покажу удостоверяющие мою личность документы. Вот мое генеалогическое древо, список авторов, которые сформировали мое видение внутренней жизни, начиная с Фрейда и постфрейдистов, Юнга и постъюнгианцев. В последней категории я должна выделить работы Джеймса Хиллмана, который предлагает радикально новую интерпретацию теорий Юнга. В его работах мы видим широкую панораму истории психологии, ее философию, ее древнегреческие корни и ее будущее как ренессанс психологического воображения. Для меня его подход обладает дополнительным преимуществом, поскольку он принимается в академической среде, все еще скептически настроенной в отношении Юнга. Юнг через Хиллмана – стратегия, которая сработала в отношении самых критически настроенных умов. Хиллман начинает с Юнга, что-то берет, а что-то оставляет, двигается по его территории, а потом продолжает свое путешествие за ее пределами. Труды Хиллмана принадлежат к следующей реинкарнации глубинной психологии. Его подход – это подход человека, который неотступно призывает к возрождению психологии; на этот призыв и отвечает его собственная работа. Он представляет ту часть глубинной психологии, которая открыта экологическому мышлению, устремлена в будущее и заняла свое место среди гуманитарных наук и в начинающейся экореволюции. Я кошка, благодарная ему за множество восхитительно насыщенных книг.

Некоторые авторы из списка литературы – мои друзья, коллеги или союзники. Я познакомилась с их работами благодаря личным контактам, дискуссиям, электронной переписке, обмену ссылками или сидя в кафе при встречах на конференциях. Другие – незабвенные гуру из книг моей юности: Ницше, Юнг, Сартр, де Бовуар. Есть обязательные ссылки из профессиональной области, а есть удивительные находки, сделанные в результате случайного везения. Я очень надеюсь, что этот длинный перечень ингредиентов для моего минестроне сможет как-то отразить разнообразие не только моего личного огорода, но и всех тех сил, которые оказывали влияние на эволюцию глубинной психологии.

 

Литература

 

Adams M.V. (1996). The multicultural imagination: Race, color, and the unconscious. New York: Routledge.

Adams M. V. (1997a). Metaphors in psychoanalytic theory and therapy. Clinical Social Work Journal, 25 (1), 27–39.

Adams M. V. (1997b). Refathering psychoanalysis, deliteralizing Hillman: Imaginal therapy, individual and cultural // P. Clark-son (Ed.). On the sublime: In psychoanalysis, archetypal psychology and psycho therapy (p. 109–122). London: Whurr Publishers.

Adams M. V. (2001). The mythological unconscious. New York: Karnac Books.

Adams M. V. (2004). The fantasy principle: Psychoanalysis of the imagination. New York: Brunner-Routledge.

Aizenstat S. (2002). Dream tending [6 audiocassettes in binder,

7.5 hours]. Boulder, CO: Sounds True.

Avens R. (1980). Imagination is reality: Western nirvana in Jung, Hillman, Barfield, and Cassirer. Irving, TX: Spring Publications.

Avens R. (1984). The new gnosis: Heidegger, Hillman, and angels, Dallas, TX: Spring Publications. Bachelard G. (1964). The psychoanalysis of fire (A. Ross, Trans.), Boston: Beacon Press. Bachelard G. (1969). The poetics of reverie (D. Russell, Trans.). New York: Orion Press.

Bachelard G. (1988a). Air and dreams: An essay on the imagination of movement. Dallas, TX: Dallas Institute of Humanities and Culture.

Bachelard G. (1988b). The right to dream. Dallas, TX: Dallas Institute of Humanities and Culture.

Bachelard G. (2002). Earth and reveries of will: An essay on the imagination of matter (K. Haltman, Trans.). Dallas, TX: Dallas Institute of Humanities and Culture.

Bair D. (2003). Jung: A biography (1st ed.). Boston: Little, Brown

Barth J. R. (2001). The symbolic imagination: Coleridge and the roman tic tradition (2nd ed.). New York: Fordham University Press

Barthes R. (1972). Mythologies (A. Lavers, Trans.). New York: Hill and Wang.

Barthes R. (1975). The pleasure of the text (R. Miller, Trans.). New York: Hill and Wang.

Barthes R. (1977). Image, music, text (S. Heath, Ed. and Trans.). New York: Hill and Wang.

Bateson G. (1971). Steps to an ecology of mind: Collected essays in anthropology, psychiatry, evolution, and epistemology. Chicago: University of Chicago Press

Baudrillard J. (1994). Simulacra and simulation (S. F. Glaser, Trans.). Ann Arbor: University of Michigan Press.

Beauvoir S. de (1953). The second sex (H. M. Parshley, Ed. and Trans.). New York: Knopf.

Beauvoir S. de (1959). Memoirs of a dutiful daughter. Cleveland, OH: World Publishing.

Beebe J., Cambray J. and Kirsch Т. В. (2001). What Freudians can learn from Jung. Psychoanalytic Psychology, 18 (2), 213–242.

Berry P. (Ed.). (1990). Fathers and mothers (2nd rev. and enl. ed.). Dallas, TX: Spring Publications.

Bion W. F. (1977). Elements of psychoanalysis // W. F. Bion (Ed.). Seven servants: Four works. New York: Jason Aronson.

Birkhauser-Oeri S. (1988). The mother: Archetypal image in fairy tales. Toronto: Inner City Books.

Bleakley A. (1989). Earth’s embrace: Archetypal psychology’s challenge to the growth movement. Bath: Gateway Books.

Bleakley A. (2000). The animalizing imagination: Totemism, textuality, and ecocriticism. New York: St. Martin’s Press.

Bly R. (1988). A little book on the human shadow (W. C. Booth, Ed.). San Francisco: Harper & Row. Boer C. and Kugler P. (1977). Archetypal psychology is mythical realism. Spring, 131–152. Bonnefoy Y. and Doniger W. (Eds). (1991). Mythologies (G. Honigsblum, Trans.). Chicago: University of Chicago Press.

Brunei P. (Ed.). (1995). Companion to literary myths, heroes and archetypes (W. Allatson, J. Hayward and T. Selous, Trans.). New York: Routledge.

Campbell J. (1964). The masks of God: Vol. 3. Occidental Mythology. New York: Viking.

Campbell J. (1968a). The hero with a thousand faces (2nd ed.). Princeton, NJ: Princeton University Press.

Campbell J. (1968b). The masks of God: Vol. 4. Creative Mythology. New York: Viking.

Camus A. (1955). The myth of Sisyphus and other essays (1st English ed.). New York: Knopf.

Casey E. S. (1974). Toward an archetypal imagination. Spring, 1–32.

Casey E. S. (1976). Imagining: A phenomenological study. Bloomingtom Indiana University Press.

Casey E. S. (1991). Spirit and soul: Essays in philosophical psychology. Dallas, TX: Spring Publications.

Cazenave M. (1983). La science et Vame du monde. Paris: Imago.

Cazenave M. (1984). Science and consciousness (A. Hall and E. Cal-lander, Trans.) (1st English ed.). New York: Pergamon Press.

Cobb N. (1992). Archetypal imagination: Glimpses of the gods in life and art. Hudson, NY: Lindisfarne Press.

Comte-Sponville A. (2001). A smalt treatise on the great virtues: The uses of philosophy in everyday life. New York: Metropolitan Books.

Comte-Sponville A. and Ferry L. (1998) La sagesse des modernes. Paris: Laffont.

Corbett L. (1996). The religious function of the psyche. New York: Routledge.

Corbett L. and Stein M. (Eds). (1995). Psyche’s stories: Modern Jungian interpretations of fairy tales (Vol. 3). Wilmette, IL: Chiron Publications.

Corbin H. (1976). Mundus imaginalis or the imaginary and the imaginal. Spring, 1–18.

Corbin H. (1981). Le paradoxe du monotheisme. Paris: L’Herne.

Dalai Lama XIV (2002). Essence of the heart sutra: The Dalai Lama’s heart of wisdom teachings. Boston: Wisdom Publications.

Delcourt M. (1961). Hermaphrodite: Myths and rites of the bisexual figure in classical antiquity (J. Nicholson, Trans.). London: Studio Books.

Delumeau J. (1990). Sin and fear: The emergence of the western guilt culture, 13th–18th centuries. London: Palgrave Macmillan. (First published in French 1978).

Dennett D. C. (2006). Breaking the spell New York: Viking. Derrida J. (1981). Dissemination (B. Johnson, Trans.). Chicago: University of Chicago Press. Detienne M. (1986). The creation of mythology (M. Cook, Trans.). Chicago: University of Chicago Press.

Detienne M. and Vernant J. P. (1978). Cunning intelligence in Greek culture and society (J. Lloyd, Trans.). Atlantic Llighlands, NJ: Humanities Press.

Dodds E. R. (1951). The Greeks and the irrational. Berkeley: University of California Press. Doniger W. (1998). The implied spider: Politics and theology in myth. New York: Columbia University Press. Doniger W. (2005). The woman who pretended to he who she was: Myths of self-imitation. New York: Oxford University Press.

Doty W. G. (1993). Connecting the active and the passive: Monster slayer and child born of water // W. G. Doty (Ed.). Myths of masculinity (p. 155–171). New York: Crossroad.

Doty W. G. (2000a). Mythography: The study of myths and rituals (2nd ed.). Tuscaloosa: University of Alabama Press. Doty W. G. (2000b). What mythopoetic means. Mythosphere, 2 (2), 255–262. Downing C. (1991). Mirrors of the self: Archetypal images that shape your life. Los Angeles: J. P. Tarcher. Edinger E. F. (1984). The creation of consciousness: Jung’s myth for modern man. Toronto: Inner City Books.

Eliade M. (1960). Myths, dreams, and mysteries: The encounter between contemporary faiths and archaic realities (P. Mairet, Trans.). London: Harvill Press.

Eliade M. (1963). Myth and reality (W. R. Trask, Trans.) (1st American ed.). New York: Harper & Row.

Eliade M. (1996). Patterns in comparative religion (R. Sheed, Trans.). Lincoln: University of Nebraska Press. (Original work published 1958).

Ellenberger H. F. (1970). The discovery of the unconscious: The history and evolution of dynamic psychiatry. New York: Basic Books.

Ferry L. (1995). The new ecological order (C. Volk, Trans.). Chicago: University of Chicago Press.

Ferry L. (2002). Man made God: The meaning of life. Chicago: University of Chicago Press.

Ferry L. (2005). What is the good life? Chicago: University of Chicago Press.

Ferry L. and Renaut A. (1997). Why we are not Nietzscheans

(R. de Loaiza, Transю). Chicago: University of Chicago Press. Firestone D. (2001). Ailing statue: Symbol of industry or pork barrel? New York Times. 19 July, p. A14.

Fordham M. (1974). Technique and counter-transference // M. Ford-ham, R. Gordon, J. Hubback and J. Redfearn (Eds). Technique in Jungian analysis. London: Heinemann.

Foucault M. (1965). Madness and civilization: A history of insanity in the age of reason (R. Howard, Trans.). New York: Pantheon Books.

Foucault M. (1972). The archaeology of knowledge (A. M. Sheridan Smith, Trans.). New York: Pantheon Books. Foucault M. (1977). Discipline and punish: The birth of the prison

(A. Sheridan, Trans.). New York: Pantheon Books. Franz M.-L. von. (1981). Puer aeternus (2nd ed.). Santa Monica, CA: Sigo Press (Original work published 1970). Franz M.-L. von. (1993). Profession and vocation // M.-L. von Franz, Psychotherapy (p. 267–282). Boston: Shambhala.

Franz M.-L. von. (1996). The interpretation of fairy tales (Rev. ed.). Boston: Shambhala. (Original work published 1970).

Franz M.-L., von and Hiliman J. (1986). Lectures on Jung’s typology. Dallas, TX: Spring Publications.

Freud S. (1953–75). Standard edition of the complete psychological works of Sigmund Freud (J. Strachey, Ed. and Trans.) (Vol. 24). London: Hogarth Press.

Giegerich W. (1999). The soul’s logical life: Towards a rigorous notion of psychology (2nd rev. ed.). New York: P. Lang.

Goldenberg N. (1975). Archetypal theory after Jung. Spring, 199–

220.

Guggenbühl A. (1996). The incredible fascination of violence: Dealing with aggression and brutality among children (J. Hiliman, Trans.). Woodstock, CT: Spring Publications.

Guggenbühl A. (1997). Men, power, and myths: The quest for male identity (G. V. Hartman, Trans.) – New York: Continuum.

Guggenbühl-Craig A. (1971). Power in the helping professions. Dallas, TX: Spring Publications.

Guggenbühl-Craig A. (1979). The archetype of the invalid and the limits of healing. Spring, 29–41.

Guggenbühl-Craig A. (1991). The old fool and the corruption of myth (D. Wilson, Trans.). Dallas, TX: Spring Publications.

Guggenbühl-Craig A. and Handel S. (1995). From the wrong side: A paradoxical approach to psychology (G. V. Hartman, Ed. and Trans.). Woodstock, CT: Spring Publications.

Harris S. (2004). The end of faith: Religion, terror and the future of reason. New York: Norton. Heilbrun C. G. (1988). Writing a woman’s life (1st ed.). New York: Norton.

Hillman J. (1979a). Puer papers. Irving, TX: Spring Publications.

Hillman J. (1979b). The dream and the underworld (1st ed.). New York: Harper & Row. Hillman J. (1980). Facing the gods. Irving, TX: Spring Publications. Hillman J. (1992a). Emotion: A comprehensive phenomenology

of theories and their meaning for therapy (4th ed.). Evanston, IL: Northwestern University Press. (Original work published 1960).

Hillman J. (1992b). Re-Visioning psychology (3rd rev. ed.). New York: Harper & Row. (Original work published 1975).

Hillman J. (1994). Insearch: Psychology and religion (2nd rev. ed.). Woodstock, CT: Spring Publications. (Original work published 1967).

Hillman J. (1997a). The myth of analysis: Three essays in archetypal psychology. Evanston, IL: Northwestern University Press. (Original work published 1972).

Hillman J. (1997b). Suicide and the soul (4th ed.). Woodstock, CT: Spring Publications. (Origi


Поделиться с друзьями:

История развития хранилищ для нефти: Первые склады нефти появились в XVII веке. Они представляли собой землянные ямы-амбара глубиной 4…5 м...

Папиллярные узоры пальцев рук - маркер спортивных способностей: дерматоглифические признаки формируются на 3-5 месяце беременности, не изменяются в течение жизни...

Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций...

Таксономические единицы (категории) растений: Каждая система классификации состоит из определённых соподчиненных друг другу...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.138 с.