Постановление Пленума Верховного Суда РФ N 10, Пленума ВАС РФ N 22 от 29.04.2010

52. В соответствии с пунктом 1 статьи 2 Федерального закона "О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним" (далее - Закон о регистрации) государственная регистрация прав на недвижимое имущество и сделок с ним - это юридический акт признания и подтверждения государством возникновения, ограничения (обременения), перехода или прекращения прав на недвижимое имущество в соответствии с ГК РФ. Государственная регистрация является единственным доказательством существования зарегистрированного права. Зарегистрированное право на недвижимое имущество может быть оспорено только в судебном порядке. Поскольку при таком оспаривании суд разрешает спор о гражданских правах на недвижимое имущество, соответствующие требования рассматриваются в порядке искового производства.

Оспаривание зарегистрированного права на недвижимое имущество осуществляется путем предъявления исков, решения по которым являются основанием для внесения записи в ЕГРП. В частности, если в резолютивной части судебного акта решен вопрос о наличии или отсутствии права либо обременения недвижимого имущества, о возврате имущества во владение его собственника, о применении последствий недействительности сделки в виде возврата недвижимого имущества одной из сторон сделки, то такие решения являются основанием для внесения записи в ЕГРП.

В то же время решение суда о признании сделки недействительной, которым не применены последствия ее недействительности, не является основанием для внесения записи в ЕГРП.

Комментарий: обратим внимание на последний абзац. В то же время решение суда не является основанием. Получаем выписку из ЕГРП. Там написано Иванов собственник, указаны основания внесения записи- договор купли-продажи. А рядом судебное решение, которым договор признан недействительным. Раньше мы знали, что ничтожность сделки не задавнивается, а оспоримость задавнивается, поэтому констатировать ничтожность сделки можно было и через сто лет, а реституция задавнивается всегда. Поэтому суд может признать сделку недействительной и не применить реституцию, когда заявлено о применении давности. Тогда он сделку признает ничтожной, а в реституции отказывает. Вот о чем говорит последний абзац. Но запись остается. Запись сохранена только потому что не применена реституция. Купим такую недвижимость? Он не собственник. Но о чем свидетельствует запись? Произошло то, что ЕГРП- единый государственный реестр всего что попало в этот реестр. Потому что принцип реестрового права таковы, что запись в реестре не может иметь силу, потому что под ней нет основания. Наша регистрация является правоподвтерждающая (на кафедре ГП говорят правопорождающая), то как она может иметь силу без сделки? Тогда получается другая концепция реестра- это реестр, который имеет правопорождающее эффект безотносительно юридико-фактического состава. Но тогда это противоречит легальному определению регистрации- регистрация признания.

П. 10/22 что если добросовестный приобретатель, у которого вещь не может быть истребована, то он признается собственником с момента внесения в реестр.

Комментарий: когда он покупал, он был добросовестным. Он право регистрировал по сделке. Есть запись, и есть основание записи. Прошло 2 года. К нему предъявляют виндикационный иск. Он его выиграл, доказал, что он добросовестный. Но если он перешел в категорию добросовестных приобретателей, значит, его сделка является недействительной. У него нельзя забрать вещь в силу сложного юридического состава ст. 302. спрашивается, он теперь собственник из сложного юридического состава 302 или на основании сделки? Вещь остается у него, он собственник, но в реестре весит в качестве основания сделка. Нужно поменять основание регистрационной записи. А вот этого изменения основания в реестре нет. запись должна опираться на настоящее основание. У нас получается так: он является собственником с силу сложного юридического состава, а в реестре сохраняется запись, что он собственник по сделке. Таким образом, к нему приходит покупатель и спрашивает: ты собственник? Что он должен ему ответит? Таки собственник, но не по сделке.

Доведем до логического завершения. Нотариус удостоверяет такую сделку и имеет весь этот набор документов: выписка из ЕГРП, договор к-п, решение суда о том, что он добросовестный? Что нотариус должен указать в качестве доказательств того, что вещь принадлежит продавцу? Видимо, должны появиться новые виды регистрационной деятельности. Реестр существует сам по себе, оборот начинает существовать сам по себе. У этого всего есть оправдания. Если это акт государственной регистрации- это самое главное. Это идея о том. Что запись – это основа оборота недвижимости, поэтому под этим подходом есть определенные резоны.

Есть и противоположная концепция, которая состоит в том, что из 223 ст. ГК вытекает, что сложный юридический состав конвалидирует сделку. Вопрос более чем спорный. Но это хоть как-то спасает реестр.

Вопросы фактических и юридических презумпций. Разберем вопрос на примере фальсификации доказательств. Разберем задачу. Откроем ст.186 ГПК, 161 АПК. Сравнивая две статьи, видим, что регламент в АПК более подробный, чем в АПК. Нужно разграничивать фальсификацию доказательств и недостоверность. Когда свидетель лжет, мы не делаем заявление о фальсификации, мы просто говорим: «вы лжете! Если вы лжете, значит, ваши показания являются недостоверными». Применительно к вещественным доказательствам можно применить заявление о фальсификации. Смысл института фальсификации чтобы допустить исключение из принципа общности доказательства. Предъявленное доказательство можно забрать, в то время как по общему правилу, когда доказательство попало в дело, оно становится общим доказательством сторон. Состязательность- это свобода давать доказательства, но нет свободы забирать. В АПК регламент более подробный и он включает в себя предупреждение об уголовной ответственности. О каких уголовно правовых последствиях идет речь, до конца остается неясным. Практика какая угодно. Здесь есть как уголовно-правовые последствия за фальсификацию доказательств. Может, мы разъясняем уголовно-правовые последствия тому, кто сделал заявление о фальсификации- заведомо ложный донос. А может быть, мы предупреждаем и тех и других. Однажды МЗ защищал учебное заведение. Оппоненты предъявили протокол. МЗ сделал заявление о фальсификации. МЗ предупредили об уголовно-правовых последствиях и попросили расписаться в протоколе. Кого мы предупреждаем об ответственности? представителей? Разъяснение уголовно-правовых последствий повисает в воздухе. Кто выполняет состав? Если сторона знает, что доказательство сфальсифицировано, но это не он его сфальсифицировал, то предупреждаем того, кто сфальсифицировал?.

По ст. 161 если лицо отказывается исключить это доказательство, то проверяют обоснованность этого заявления, для чего принимают соответствующие меры, включая назначение экспертизы. Ст. 186 ГПК аналогична. 161 и 186 дают нам пример того, что можно называть локальным предметом доказывания. Заявление о фальсификации доказательств формирует локальный предмет доказывания. Предмет доказывания предопределен гипотезой нормой права. А здесь заявление, которое представляет собой средство процессуальной защиты, формирует локальный предмет доказывания. назначаем экспертизу в рамках проверки доказательств. Экспертиза будет проверять только подлинность носителя. Экспертиза не проверяет информацию, содержащуюся в таком доказательстве. Именно поэтому предметом заявления о фальсификации является форма, а не содержание. Потому что фальсификация это создание доказательства под процесс. Информацию проверить невозможно экспертизой.

Вокруг этого локального предмета доказывания построена задача. Идет спор о подлоге доказательства.

Задача

Сидоров обратился с иском к Юматовой, наследнице Юматова, о взыскании долга по договору займа, указывая, что 15.01.2010 предоставил заимообразно Юматову 15 000 рублей, о чем была составлена расписка в получении денежных средств на условиях возвратности. В установленный срок (15.01.2011) Юматов долг не вернул, а позднее скончался. Его наследницей по закону является дочь Юматова, которая приняла наследство. Сидоров просил взыскать с последней долг в пределах стоимости наследственного имущества.

Возражая против иска, Юматова сделала заявление о подлоге заемной расписки.

В ответ на предложение судьи выразить свое отношение к заявлению о подлоге и принять решение об использовании или отказе от использования данного доказательства, Сидоров заявил, что данное заявление надлежит снять с обсуждения в связи с тем, что Юматова не имела права его заявлять. По его мнению, заявлять о подлоге доказательства может только лицо, от которого исходит данное доказательство, которое, таким образом, достоверно знает, что оно его не выдавало, в его создании участия не принимало и т.п. Недопустимо делать заявление о подлоге в отношении любого и каждого доказательства, независимо от того, имеет ли сторона, которая делает такое заявление, отношение к его созданию; это провоцирует злоупотребления, использование данного инструмента защиты "на всякий случай". Юматова ничего об обстоятельствах составления расписки не знает, подпись на ней принадлежит не ей, а ее отцу, никаких оснований заявлять о подлоге у нее нет, поэтому ее заявление необходимо снять с обсуждения как сделанное ненадлежащим лицом.

В ответ Юматова заявила, что, во-первых, ст.186 ГПК РФ вообще не устанавливает, кто именно вправе делать заявление о подлоге, следовательно, делать его может любой участник процесса, включая третье лицо или прокурора, а последний заведомо не может быть участником событий, при которых создавалось доказательство, и от него оно точно не может исходить, во-вторых, она является правопреемницей Юматова, поэтому ей принадлежат те права, которые принадлежали покойному отцу, а уж он-то точно мог бы сделать заявление о подлоге в отношении расписки, которая якобы была им выдана.

На последнее замечание Сидоров указал, что заявление о подлоге является институтом доказательственного права, следовательно, основанном на гносеологических закономерностях, а не юридических закономерностях состязательного противоборства. В этом смысле участник событий, при которых создавалось доказательство, является юридически незаменимым источником информации о таких обстоятельствах; заявление о подлоге есть сообщение суду о непричастности к созданию доказательства, а сделать такое сообщение может только носитель соответствующей информации, каковым следует признать лицо, от которого исходит (в гносеологическом смысле) спорное доказательство, представленное (в состязательном смысле) другим участником процесса. Только такому субъекту, - от которого исходит доказательство, - не требуется доказывать заявление о подлоге, ибо он заявляет "подпись не моя" и этого достаточно; другие же субъекты вообще не вправе делать такое заявление.

Судья высказал мнение, что зерно истины в рассуждениях Сидорова есть, но и оставить Юматову без средств защиты нельзя. По мнению судьи, возможных выхода два. Первый состоит в том, чтобы в случае если заявление о подлоге сделано лицом, от которого исходит доказательство, не требовать от него обоснования данного заявления, а если его делает иное лицо, то возлагать на последнее бремя доказывания обоснованности "подозрений" в подлоге и только после его выполнения приступать к проверке данного заявления путем назначения экспертизы. "Позволять делать голословные заявления о подлоге означает потворствовать затягиванию процесса и злоупотреблениям, заявление должно быть хотя бы в минимальной степени обосновано" - указал судья. Второй путь состоит в том, чтобы разрешить лицам, которые к созданию доказательства непричастны, ходатайствовать о назначении почерковедческой (или иной направленной на проверку доказательства) экспертизы, минуя заявление о подлоге. Правда, в последнем случае непонятно, зачем вообще необходимо заявление о подлоге как специальный институт. К какому выводу в итоге он склоняется, судья затруднился ответить.