Семёнов В.В. Утраченная интуиция. Диалектика. Интуиция. Эмпиризм. - Пущино, 2005.

Семёнов В.В. Утраченная интуиция. Диалектика. Интуиция. Эмпиризм. - Пущино, 2005.

ВВЕДЕНИЕ.

Платон родоначальник и диалектики, и учения об интуиции, а по большому счёту и философии как науки. Он поставил самые главные, самые принципиальные вопросы её и, несмотря на превалирование мифологической формы в изложении своего учения, многие из этих вопросов либо решил, либо вплотную подошёл к их решению. Но вокруг Платона и его учения шли и идут споры. Поэтому уточним, что для задач нашей работы важен не исторический Платон, по поводу диалогов которого идут эти споры, что принадлежит его учению, а что нет, в какой последовательности написаны диалоги и т.п. Для нас важна истина, а она не зависит от личности.

Известный философ А.Ф. Лосев был убеждён в том, что история философии может быть изложена адекватно только тогда, когда её автор понимает саму философию, её проблемы. Что же касается начальных её этапов, то слишком мало быть хорошим филологом, невозможно адекватно изложить древнегреческие тексты, не вникая глубоко и профессионально в основную проблему. К сожалению, основная проблема философии в сегодняшнем философском менталитете сама составляет проблему, а потому мы имеем не историю философии, а в лучшем случае попытки в хронологическом порядке переписать изложение концепций. Время крупных обобщений платоновского или гегелевского типа ушло в прошлое. Идея плюрализма истин в философии отражает бессилие нынешних поколений философов, и более того - кризис этого института. Автор усматривает главную из причин кризиса в засилье эмпиризма, в упрощении им всех проблем философии, сведение её к эмпирической дисциплине (ещё одна причина политического характера и продиктована назревшим кризисом основ так называемой либерально-демократической организации общества, но это другая тема).

Если непредвзято классифицировать всё существующее многообразие философских концепций за всю историю философии, то они распадаются на две группы: диалектика и эмпиризм (можно, конечно, выделить и эклектическое объединение этих диаметрально противоположных направлений в одном учении, например, в марксистской философии). Диалектика - общее название, которым обозначается в наше время не только конкретная диалектическая логика, но и большая группа диалектикообразных учений большинство из которых можно отнести в разряд эклектических или эмпирических. И эмпиризм - общее название, ибо он представлен множеством различных форм эмпиризма: от первых сенсуалистических до современных мистически или атеистически-интуитивистских. Такое чисто внешнее разнообразие концепций смогло создать в умах большинства нынешних философов ужасающую путаницу, на фоне которой идея правомерности плюрализма истин (направлений) кажется вполне закономерным итогом развития философии. Однако любой непредвзятый анализ показывает, что плюрализма-то нет, раз, два и обчёлся - диалектика и эмпиризм вот и всё разнообразие. Причём, это не конкурирующие теории, ибо области их исследования во всём различны и ни в чём не соприкасаются.

Парадокс истории философии состоит в том, что действительная история философии как поиск истины начинается с Платона и заканчивается им. Философия в качестве диалектики превратилась в науку, отмежевавшись от области эмпирических исследований и эмпирических обобщений, т.е. от эмпиризма с его индуктивно полученными понятиями. Эмпиризм, принимая самые различные формы, включая диалектикообразные, в послеплатоновский период встал в оппозицию к диалектике. А в послегегелевский период вообще принял воинственную форму в попытках задушить диалектическую мысль. Поэтому лозунг, "Вперёд, к Платону!" выдвинутый А.Н. Муравьёвым на семинарах "PLATONOPOLIS" и обращённый к философам XXI века, нужно рассматривать как крик души, желающей вырваться из жёстких тисков эмпиризма, который, меняя свои формы и разновидности, два с половиной тысячелетия буквально душит диалектическую мысль. По этой последней причине до сих пор для подавляющего большинства философов недоступно понимание того, что собой представляет интуиция да и сам эмпиризм.

Учение о врождённой, отражающей субстанцию и бессознательное, интуиции имеет такую же древнюю историю, как и философия, и неотделимо от последней. Но постоянное давление со стороны эмпиризма наложило отпечаток на представление об интуиции. Учение об эмпирической интуиции, как в форме отражения внешней практики, так и практики внутреннего (субъективного) опыта фактически вытеснило интуицию диалектическую. Сама же эмпирическая интуиция трактуется довольно поверхностно, а в описании её механизма существует путаница и неразбериха. К тому же интуиция практики имеет различные зачастую не соответствующие её сути обозначения: интуицию внутреннего опыта в интуитивизме называют мистической (в то время как механизм её реализации совпадает с интроспекцией переживания), а интуицию внешнего опыта совершенно неудачно и неадекватно называют рационалистической интуицией.

Платон дал полное и адекватное описание диалектической интуиции. В послеплатоновский период, начиная уже с Плотина, под влиянием христианской теологии начинается искажение основных принципов платоновского учения об интуиции. Она постепенно вырождается в мистический интуитивизм, подменяясь банальной интроспекцией переживаний. Теперь уже речь идёт о внутреннем опыте, который хоть и называют непосредственным, но в сущности это эмпирическая психология - одно из направлений эмпиризма. Видоизменяясь, теряя теологическую окраску, это направление дошло до наших дней.

В истории философии диалектика заканчивается учением Гегеля. Он поднял интуитивные исследования Платона до высот дискурсивного закона, но тем не менее оказался противоречивым автором. Интуитивно представленный у Платона закон отрицания отрицания и спинозовская causa sui стали теми исходными установками, которые позволили доказать Гегелю древнюю истину диалектики, что абсолют (субстанция) чужд развитию, времени, пространству и т.д. Самодвижение последнего реализуется в вечно повторяющемся круге. Развитие (ошибочно отождествляемое многими исследователями с диалектикой) фиксируется только в эмпирии. Как ни парадоксально, это не помешало Гегелю создать систему развивающегося абсолютного духа, правда, развитие в его системе было замкнуто и повторяло в своём «восхождении» вечный круг. При всех своих недостатках он всё-таки остался непревзойдённой величиной в диалектике, ибо сделал самое главное: дискурсировал интуитивно применявшиеся в истории философии принципы и законы функционирования диалектической логики (вопреки нынешним упрощённым представлениям она далеко не сводится к системе категорий и закону "единства" противоположностей). К сожалению, критический анализ диалектики Гегеля выпал на период усиления эмпиризма в его самой жёсткой, т.е. воинствующей, форме. В итоге, последующее развитие диалектики приняло псевдодиалектическую направленность. Дело дошло до того, что в последнее столетие диалектикой стали называть всё, что хоть чем-то отдалённо напоминало противоположности. Критика так понимаемой диалектики уже не представляла особого труда даже для дилетанта. Воинствующий эмпиризм способствовал выходу на философскую арену алогичности и абсурда, с чем боролись ещё древние греки, подвергавшие критике мир мнения с его плюрализмом.

Первое, на что следует обратить внимание, просто диалектика, понимаемая как предмет, как некая философия - это исторический анахронизм, воспроизведение которого в доказательствах и критике для настоящего времени мягко говоря некорректно. Со времён Сократа и Платона диалектика представляет собой строгую науку - диалектическую логику, соблюдение законов которой диктует субстанция (способ её существования и отражает диалектическая логика). Но история философии вещь капризная, она нередко демонстрирует либо неумелые попытки воспроизвести, понять диалектическую логику, либо осознанно извратить её и в таком деформированном виде превратить в объект критики.

Одной из главных особенностей диалектической логики является то, что она не имеет дела с вещественно-телесными образованиями. Изучением последних занимается материалистический сенсуализм или эмпиризм, а проще - материализм. Но это тоже не совсем верное понимание предмета, ибо материя не сводится к чувственно воспринимаемым (посредством приборов или без них) образованиям, что известно ещё со времён древних греков. Очень важный факт, на который даже в специфически диалектических исследованиях обращается недостаточное внимание, это то, что диалектическая логика уже с самого своего зарождения представлена в двух формах: в видовой и родовой. Это очень важные методологические моменты, но в настоящее время за редким исключением различий между ними не делается. С особой неприязнью к такому делению относится эмпиризм. Дело в том, что видовая диалектика описывает конкретные субстанции, конкретную материю, а сенсуалистический эмпиризм полагает, что исследование конкретной материи это его прерогатива и ставит вопрос об адекватности диалектического подхода. Пытаясь элиминировать диалектику из методологической сферы, он и знать не желает, что области их исследования совершенно разные, нигде не пересекаются. Поэтому его критика в адрес диалектики не только излишняя (бьёт мимо цели), но, как правило, и абсолютно некомпетентная.

Родовая диалектическая логика - логика субстанции, объективной реальности, т.е. всего (а точнее, любого) бытия. Видовая диалектическая логика - логика конкретной объективной реальности, или субстанции. В таком объединении многие видят противоречие, выражающееся в сочетании монизма (родовой диалектической логики) и плюрализма (множества конкретных субстанций и их видовых диалектик). Утверждают даже, что это главный порок классической философии, не сумевшей якобы разрешить возникшее противоречие. На самом деле только очередной крен (и довольно резкий) в сторону эмпиризма в новейшей истории философии ориентирует умы исследователей в ложном направлении: пересмотреть итоги всей истории с позиций воинствующего (да к тому же ещё не осознавшего своего истинного статуса) эмпиризма.

Душа в платоновской традиции в своей всеобщности субстанциальна и в то же время имеет некоторые невсеобщие области, обладающие свойством рефлексии, т.е. сознания. В сущности и то, и другое - одна и та же субстанция (та же аналогия с миром эмпирии и субстанцией), но логики описания этих областей различны. К сожалению, живуч философский (метафизический) предрассудок в понимании субстанции как некой подложки эмпирического мира. Затруднение в понимании возникает тогда, когда сталкиваются с главным положением диалектики: субстанция сверхчувственна. Как представить конкретный вид материи и сверхчувственным и вещественно-телесным? Субстанция вообще не постигается сферой представления, хотя идеалисты утверждают, что вещественно-телесное есть определённое состояние идеального мира, а материалисты говорят о сверхчувственной материи и её состояниях.

Сознание имеет рефлексивные отношения с практикой, но не со своей субстанцией, коей оно и является. В этом и заключён феномен непосредственного восприятия, а все фантазии по поводу непосредственного восприятия сознанием феноменов сознания же не выходят из сферы рефлексивного, опосредованного. Платон и шёл этим путём в изложении диалектической интуиции. Вначале это была видовая диалектика: этика, эстетика, мораль, а затем и родовая при абстрагировании до мира идей. То, что Платон был монист, понимали больше интуитивно и только ретроспективная оценка идеи плюралистического монизма от Лейбница к Платону и доплатоновской философии даёт возможность понять, что интуитивно он придерживался именно этой идеи. Именно с этих позиций можно утверждать, что мир идей, т.е. мир видовой диалектики нашего разума, абсолютен и дан нам непосредственно. Для человека это единственно существующий мир и всё остальное представлено в нём (тот самый солипсизм, от которого, как от абсурда, шарахается эмпиризм и который, хотя во многом и интуитивно, диалектически объяснил Лейбниц).

Логика тождества противоположностей кажется алогичной только при сопоставлении её с формальной логикой. Однако сферы их компетенций совершенно различны. Первая является логикой не противоречащего себе мышления об объективной реальности и суть этого непротиворечия, как показали Платон и Гегель, заключается в том, что она объясняет основу мира, а ею могут являться только движущие силы полярных и взаимопроникающих противоположностей. Никакого самодвижения, никакой самопричины (causa sui) формальная логика объяснить не может. Диалектическое мышление интуитивно и потому реализуется не в виде речи (слов, дефиниций), а в диалектических понятиях. Особенностью последних является то, что каждое из них в снятом виде заключает в себе всё богатство диалектической концепции понятия, её категории и законы.

Понятие эмпиризма уже давно не ассоциируется только с чувственной практикой. В XIX - ХХ вв. воинствующий эмпиризм вытеснил диалектику, освободив место для псевдодиалектических спекуляций (марксистский диалектический материализм, диалектический рационализм Г. Башляра и т.п.). По исследованиям марксиста М.А. Кисселя [34], эмпиризм ХХ в. предстал в двух формах. 1. Сенсуалистический эмпиризм - в виде различных школ позитивизма (Киссель, естественно, не мог указать на марксистский диалектический материализм - эмпирический в своей основе). 2. Иррационально-интуитивистский (преимущественно экзистенциально-феноменологического толка) - интроспективная эмпирическая метафизика, опыт (эмпирия) которой с самого начала основывался на так называемых «эмоционально-трансцендентальных актах». Эмпиризм, если его понимать как философию, многолик и это обстоятельство зачастую вуалирует главную суть истории философии - она всегда была взаимоотношением концепций или интенций только двух видов: диалектических и эмпирических. Не было и нет другой истории, что мы и постараемся доказать в своей работе.

Даже такая, казалось бы, противоположная эмпиризму наука как метафизика при ближайшем рассмотрении теснейшим образом связана с ним. Трактовки метафизики в истории философии нередко менялись [1]. Однако при всех различиях этих трактовок их объединяет нечто общее. Категории метафизики являются лишь омонимами категорий диалектики и в принципе (осознанно или неосознанно) образованы они индуктивным путём, тем самым при помощи которого образуются эмпирические понятия от самых первых до любой степени общности (каждое слово уже обобщает). Именно поэтому Гегель считал метафизику главным врагом философов.

Эмпиризм, как правило, описывает диалектику Платона в извращённом виде, однако и диалектика приобретает рациональный смысл только в контексте применения её по отношению к субстанции (родовой или видовой). Гераклит был уверен, что в основе вещей лежит не неизменное бытие, а постоянно меняющееся. За это был подвергнут критике со стороны Платона и именно с Платона, а не Гераклита начинается истинная диалектика.

В современной философии, имеющей большую склонность к эмпиризму, бытует мнение, будто в основе всех философских систем лежат частные интуиции, объединение которых может привести к созданию философии будущего. Это непонимание не только проблемы интуиции, но и философии вообще, непонимание (забвение или игнорирование) того факта, что во всей истории философии существовали концепции только двух типов: диалектика и различные виды эмпиризма. Выделяют большое количество различных видов интуиций, иногда между предложенными тем или иным автором интуициями имеются едва уловимые различия, как, например, в феноменологии Э. Гуссерля. Для философии принципиально различение между философским (диалектическим) интуиционизмом (то, что представлено уже в философии Платона) и интуитивизмом. У Плотина, средневековых визионеров интуиция рассматривается как созерцание с элементами переживания, дополняемое интеллектом. Бергсон разъединяет интуицию и интеллект, а Лосский, Франк, Трубецкой, французский неотомизм и отчасти феноменология пытаются рассматривать их во взаимодополнении. Но указанное различие не принципиальное, ибо все перечисленные убеждения покоятся на интуитивизме. Интуиционизм же строится не на взаимодополнении, а на тождестве: логика (а точнее, законы логики) есть дискурсия интуиции, её денотат. Т.е. речь идёт не о качественном тождестве логики и интуиции, а о тождестве законов лежащих в основе интуитивного и дискурсивного мышления. Эта тонкая грань часто стирается и тогда интуицию рассматривают то как совершенно недискурсируемое "тёмное", иррациональное явление, то, наоборот, как логику, которая на данный момент просто не осознаётся.

Есть ещё один важный момент интуиции, вокруг которого кругами ходит интуитивизм, но в силу своей эмпирической направленности никак не может за него зацепиться. Дело в том, что душа человека уже у Платона и Аристотеля образование иерархическое, многоуровневое. Душа существует как несколько душ и в частности душа интеллектуальная и душа переживающая, живущие каждая в своей качественной определённости. Интуитивизм подошёл к переживающей душе с позиций эмпиризма и потому до сущности переживающей интуиции докопаться не в состоянии, как не был в состоянии выяснить сущность объективного мира эмпиризм сенсуалистический. Между тем уже эмпирическая психология установила, что переживания делятся на осознанные, т.е.рефлексивно обусловленные и неосознанные, т.е. бессознательные. А бессознательная сфера души ещё со времён Платона определялась как субстанциальная. Диалектические законы могут проявляться не только в логике (такое однозначное соответствие проводится в диалектическом логоцентризме), разумной материи, но и в материи переживающей. Представление о сверхчувственной материи для философии вовсе не новое, однако формы материи (виды материи) склонные к эмпиризму головы привыкли отождествлять с её вещественно-телесным состоянием. Определённое состояние материи абсолютизируется, универсализируется.

Гл. I. ДИАЛЕКТИКА.

. § 1. Идея субстанции - основа диалектической логики.

 

В данном разделе речь идёт о субстанции. Как и во многие исторические понятия философии в это иногда вкладывают различный смысл. Предметом нашего исследования тут является диалектическая трактовка субстанции, денотатом которой является следующее образование. Это сверхчувственная единая и единственная реальность, которая для своего существования не нуждается ни в чём другом, ибо является причиной самой себя и находится в самодвижении (вечная, абсолютная, самодостаточная, неизменная). В принципе не важно, как обозначается этот денотат в истории философии: бытие, мир идей, сущее и т.п. Важно не название, а его денотат. Только в этом случае не возникает семантикотерминологических проблем, в которых запуталась современная философия. И ещё, может быть самое главное. Субстанция никогда не бывает безликой (абстрактной), она всегда конкретна, при всей своей абсолютности, единственности, вечности и т.п. она представляет собой каждый из множества конкретных видов реальности, а не нечто общее между ними, объединяющее их. С точки зрения эмпиризма это полный алогизм, с точки же зрения диалектики - единственно возможный способ её существования.

«Познай самого себя». Этот принцип раннегреческой философии сближает мышление и бытие настолько, насколько древние греки в своей интуиции могли приблизиться к пониманию их тождества. История философии, завершив свой цикл (виток спирали), исследовав основные моменты бытия, вновь пришла к этой идее в нововременной философии. И прежде, чем завершился этот процесс отрицания отрицания, идея субстанциальности бытия была пропущена через горнило сомнения и исследована во всех своих аспектах. Не всегда это исследование было ровным и последовательным, многие его моменты (как например, в учении о вещественно-телесном материализме) в различных формах и видах повторялись неоднократно. Но тем не менее это было поступательное движение, основные вехи которого необходимо зафиксировать и уточнить. Главным достижением истории философии была диалектическая логика. Не абстрактные принципы диалектики, допускающие произвольное толкование её законов, а именно жёстко однозначные законы диалектической логики, малейшее отступление от которых превращает всё исследование в банальный псевдодиалектический алогизм. А этот последний обычно и становится объектом критики антидиалектиков всех мастей.

Диалектическая логика оперирует противоположностями. Но противоположности противоположностям рознь. Метафизика тоже имеет дело с противоположностями, но содержание этих противоположностей иное и соотносятся они с диалектическими как омонимы. Метафизические противоположности принципиально неразрешимы или разрешимы искусственно, псевдодиалектически. Причина такой разницы - различный денотат у внешне схожих категорий. Предметом диалектической логики является только субстанция, т.е. сама диалектическая логика («Понятие есть истина субстанции» [20, с. 10]). Платон имел дело с диалектическими противоположностями сверхчувственного бытия, а у Аристотеля изменился объект исследования (т.е. в представление о субстанции был внесён сенсуалистический момент). В итоге, платоновские категории в аристотелевских исследованиях оказались метафизическими: последний с удивлением и обнаруживает их антидиалектическое содержание. Поэтому Аристотель и сетует: «Все философы выводят всё из противоположностей. Однако … как вещи будут получаться из противоположностей … ведь противоположности не могут испытывать воздействия друг на друга» [3, с. 317]. Диалектика превращена в метафизику: между «бесконечным и конечным нет никакой пропорции» [5, c. 283], а потому «бесконечное вообще не может подвергнуться какому-нибудь воздействию со стороны конечного» [5, c. 282]. Даже там, где Аристотель пытается соблюсти тождество противоположностей (единство формы и материи), оно у него недиалектично.

С точки зрения онтологии не может существовать мир, подчиняющийся двум несовместимым, т.е. разнокачественным (а, следовательно, логически не состыкующимся, взаимоисключающим), законам. Не может он быть представлен физически конечным и в то же время бесконечным, как не может быть он вечным и в то же время преходящим, как не может человек быть мёртвым (трупом) и одновременно биологически живым - это абсурд для реальности и паралогизм в логике. Противоположности могут быть тождественны только в том случае, когда уже имеют нечто общее, равное, единую сущность, или качество (диалектика обнаруживает такую сущность в сверхчувственной субстанции). Как показал Гегель, диалектическая бесконечность тождественна диалектической конечности, потому что не имеет никакого отношения к физическому (чувственному) представлению о «дурной» бесконечности. И уж если апеллировать к образу бесконечности, то его скорее можно сравнить с кругом («Круг есть образ истинной бесконечности» [18, с. 201, 214]), линией, которая «замкнута и всецело налична», «бесконечна в пределах своей сферы» [18, с. 215]. Гегель, как и Платон, рассматривает диалектику не части и целого, а частей (т.е. в совокупности всеобщего) и целого. И дискретность частей слитного целого при этом оказывается «непрерываемой непрерывностью», «сливающейся дискретностью». А вечное абсолютное существует у него «ни до сотворения мира, ни после его гибели, а … есть “теперь” без “до” и “после”» [22, c. 27]. Бесконечное бытие ограничено, имеет границу, но не в метафизическом смысле. Нельзя «… рассматривать границу как нечто внешнее наличному бытию; она, наоборот, проникает всё наличное бытие» [21, с. 230].

Диалектическая трактовка категорий освобождается от метафизики и чувственного представления и касается только субстанции, субстанции как бытия. Диалектическая логика описывает сверхчувственное, не наблюдаемое и смысл её категорий продиктован субстанцией, её causa sui. В этой последней не заложено ни конечности (смерти) субстанции, ни её начало, в ней нет времени и т.д. и т.п. Наша практика показывает совершенно иное, показывает потому, что она эмпирическая, чувственно опосредованная. Человек бессмертен, если не состарится и не умрёт. Вот это его старение и смерть имеют внесубстанциальные причины, их нет в данной конкретной субстанции, они не характеризуют её вообще. Важно понять, что если субстанция исчезает не по своим причинам, то в её категориях (диалектической логике) это не может быть отражено, в них отражена только вечность и абсолютность, как следствие самопричины и самодвижения внутри себя ничем не ограниченных. Ни один критик диалектики не понимает этой простой вещи. Читает одно, а представляет себе другое - своё собственное метафизическое восприятие и как ребёнок путается в омонимах.

Ещё представители милетской школы осознали, что мир телесности практически невозможно мыслить единым (и действительно, между телами имеются промежутки, а какие-то абстрактные связи и отношения бестелесны и проблематичны, имеют иное качество, нежели сами тела). Впоследствии киники и особенно Антисфен дали логическое обоснование невозможности объединить телесное в нечто реально общее, т.е. единое. Милетцы, видимо, понимали данную ситуацию ещё интуитивно, но и этого было уже достаточно, чтобы для обоснования единства была введена в концепцию идея субстрата - взаимопроникающих стихий, или ещё более надёжное - однородный и сплошной апейрон (у Анаксимандра), прототип субстанции (Симпликий пишет: Анаксимандр сказал, что «началом и элементом сущих вещей является “бесконечное”» [71, c. 117]).

Апейрон милетцев и пифагорейцев, «разумное пламя» Гераклита, бытие элеатов, мир идей Платона и др. - в сущности всё это попытки через посредство идеи субстанции восстановить единство мира, т.е. дать возможность, не противореча себе, логично его мыслить. Но до Платона фактически это ещё были лишь этапы в поиске истинного монизма, истинной субстанции - всеобщей сущности. И пока эта истина не была обнаружена, представление о всеобщей основе (субстрате-субстанции) не дотягивало до полной логичности, было механистическим, т.е. метафизическим. Субстанция, как бытие, не может лежать в основе чего-то, она есть всё и нет ничего помимо неё. Осознание этого факта пришло не сразу. В отличие от Анаксимандра, Гераклит своё субстанциальное начало (Логос, «разумное пламя») вносит в мир телесности, пытаясь более последовательно обосновать его существование. Однако в итоге вынужден признать, что реально, истинно именно субстанциальное, а феноменальный мир неподлинный.

Субстанциальность диктовала вполне конкретные логические следствия. Уже апейрон Анаксимандра был сверхчувственным и потому качественно отличным от телесных вещей. Элеаты же, применившие логику тождества, показали, что между миром телесным и миром бытия (субстанциальным миром) нет ничего общего, что они несопоставимы, взаимоисключаемы, их описание даёт различные результаты. В логике невозможно то, что возможно при механическом описании чувственного процесса, которое возмещает нарушение логики апелляцией к очевидному (образному представлению) или к чувственно воспринимаемому (ведь мегарский парадокс лжеца, например, для обыденного мышления вовсе не парадокс, ибо каждый знает, что даже отъявленный лгун иногда говорит правду).

Открывшаяся пропасть между чувственным и рациональным обозначила первый кризис философии. Учитывающая результаты исследований элеатов, киников, скептиков, стоиков и других логиков, сложилась и эволюционировала обобщающая философия Платона, пытавшегося разрешить кризис, показать возможность построения последовательной философской доктрины. Но Платон был глубоко интуитивен и мало заботился о том, как его истолковывали, поэтому и появился Аристотель и аристотелизированная схоластика с их игнорированием азбучных истин последовательного мышления. Как ни парадоксально, но Аристотель оказался одним из гениальных столпов формальной логики и в то же время совершенно бездарным в области её онтологического применения (ведь его «психологизм» в логике возник позже «антипсихологизма» элеатов). Он не понял, что тут она работает только как отрицающий принцип в отборе понятий (истинно или ложно), но не в построении онтологической картины.

Платон развивает теорию элеатов, противопоставляющую мир неподвижного бытия и мир становления. Во второй, зрелый период своего творчества он начал понимать, что неподвижность вовсе не исключает внутреннего движения (которое, в противоположность идеи развития, оставляет стабильной субстанцию) и потому пересмотрел теорию неподвижности субстанциального мира идей, углубился его дуализм в воззрениях на соотношение мира вещей и мира идей. Критикуя гераклитовскую диалектику телесного мира, он понял, что и целостность мира идей должна быть обоснована с позиций конкретных сил, которые не только объясняли бы её устойчивость, но и причину, самопричину её существования (то, что в конце концов из интуитивной идеи превратилось в дискурсивный закон, выкристаллизовалось в истории философии в принцип causa sui и самодвижения). И эти силы он давно уже использовал в своих диалогах - полярные противоположности, дающие движение диалогу. Понятие «в самом себе» и «есть имманентная пульсация самодвижения и жизненности», - говорит Гегель [19, с. 68]. Таким образом, платоновские идеи стали носителями противоположностей, а через это и всеобщности. Гегель неоднократно ссылается на Платона как на своего предшественника в том смысле, что платоновская идея есть не что иное как всеобщее, о котором говорится в гегелевской философии [18, с. 103]. Отказавшись в «Пармениде» от механического подобия вещей и идей, Платон фактически отказывается и от атомарности (неслитности) идей, превращая их в моменты диалектики тождества противоположностей. Весь мир идей Платона сливается в одной идее. Каждая платоновская идея как монада (монада тут синоним момента) уже содержит в себе свою противоположность. Гегель у Платона в «Софисте» находит, что тождественное есть различное в одном и том же отношении (поэтому и спинозовское «всякое определение есть отрицание» тоже восходит к Платону). У Платона в этом месте [«Софист», 254 d] чужеземец говорит: «Теперь каждое из двух, несомненно, есть иное, однако само в себе - то же самое». По Платону, «тождество и различие “в числе” самых главных родов» ["Софист", 254 d]. Возникновение тождества через динамизм, взаимное опосредование противоположностью впервые придаёт субстанции вид самодостаточности и самопричинности. И спинозовская causa sui - лишь экспликация того, что у Платона представлено интуитивно или полуинтуитивно. И Гегель фактически воспроизводил идею Платона, а не Спинозы, когда говорил, что «субстанция есть особое отношение … Она есть причинное отношение» [21, c. 331].

Только в субстанциальном сверхчувственном мире, в общей для всех идей сущности выдерживается принцип монизма, он и обозначает единственный мир, единственную реальность. Лишь в отношении друг к другу, а не в отношении к чувственным вещам, идеи обладают сущностью [«Парменид», 133c - d]. Дихотомия идей и вещей превращена автором «Парменида» в параллелизм: вещи имеют отношение только друг к другу, и идеи - только друг к другу [«Парменид», 133d - 134]. Субстанция перестаёт быть неким аналогом субстрата, лежащим в основании чего-то.

Диалектика тождества противоположностей, тождества, которое справедливо лишь для субстанции, - вынужденное и единственно возможное движение логики и философии монизма, ибо без этого нет никакой возможности не противореча себе, объяснить единство мира (а следовательно, и возможность его существования). Все попытки в истории философии восстановить вещественно-телесный мир как отдельную от субстанции истинную реальность (или наряду с ней, или вместо неё) всегда страдают алогичностью, впадают в неразрешимые логические противоречия.

Таким образом, преодолевая паралогизмы и абсурд, древнегреческая философия нашла единственный логически последовательный способ рассмотрения мира как определённой сверхчувственной субстанциальной сущности, в основе которой лежат полярные силы. И с этой точки зрения идея субстанции вовсе не исторический тип рациональности, а логический (т.е. внеисторический) феномен, следствие воспроизведения нормального, т.е. последовательного, себе не противоречащего мышления о реальности. Нет исторических типов диалектики, правомерный статус которых пытаются доказать [36; 39; и мн. др.]. Есть одна последовательная диалектика.

Диалектическая логика, как логика субстанции, есть единственная логика об объективной реальности, логика последовательного и потому не противоречащего себе мышления. В этом плане вся последующая история философии не добавила ничего принципиально нового, а отказ большинства современных философов от идеи субстанции есть отказ в первую очередь от этого нормального, т.е. последовательного, не противоречащего себе мышления (чем они и бравируют). Древнегреческая диалектическая мысль не определилась, что делать со столь нелогичным, не поддающимся последовательному объективному описанию миром чувственных вещей, и закономерным образом обозначила его «неистинным», производным субъективного восприятия (знанием «по мнению»). И в этом проявилась её величайшая мудрость.

Сенсуалистически ориентированный Аристотель видел философию Платона совсем в ином свете, в свете ущемлённого сенсуализма. Ему почему-то казалось, что в ней «врозь находились сущность и то, чего она есть сущность». В своих работах он часто навязывал Платону то, что тот сам отвергал. Аристотель решил вернуть телесному миру право на истинную реальность. Логические следствия этого демарша удивляли его самого, но не останавливали. Диалектика тождества противоположностей у него уживалась с формальной логикой. Учитывая всеобщность и идеального, т.е. формы, и материи (начиная с первоматерии), он декларирует их тождество, в котором форма всегда оказывается материальной, а соответственно, материально и бытиё. Эти построения наткнулись на два серьёзных паралогизма.

1. В его построениях тождество двух сверхчувственных сфер порождает конечные чувственно воспринимаемые тела. Непреходящее порождает преходящее. Законы формальной логики нарушаются и Аристотель становится в тупик. Платон, у которого в аналогичной схеме идеи соединяются с материей (сверхчувственной первоматерией), избежал алогизма только потому, что отмежевался от вещественно-телесного мира и определил идеи как всеобщие и независимые от тел. Идея объединения вещественно-телесного и субстанциального, как двух сущностей, или как тождества противоположностей (к этому абсурдному варианту всё-таки скатились в марксистской философии [см. напр.: 51]) претила ему.

2. Иерархический плюрализм Аристотеля оказался в вопиющем противоречии с принципом монизма бытия. Из постулируемого тождества материи и формы следует логический вывод, что материи как таковой (первоматерии) в свободном состоянии не должно существовать, так как она всегда оформлена. Но в таком случае сумма форм материи (т.е. конкретных оформленных материй) нарушает закон сохранения материи. Чтобы избежать этой несуразицы, Стагирит прибегает к двум приёмам. В первом в объяснении иерархии он практически упраздняет её, делает условной. Каждая отдельная вещь, будучи формой по отношению к низшей, представляет из себя материю по отношению к высшей. Тождество переносится на всю иерархию, каждая последующая форма превращается в материю, а тождество каждой отдельной формы и материи соответственно исчезает вместе с диалектикой. Второй приём прямо противоположен первому. Стагирит делает акцент на разнокачественности видов (форм) движения материи. Закономерным образом возникает их радикальный антиредукционизм, или квалитативизм Аристотеля [12; 13] - возвращение к плюрализму.

Душа.