История, написанная неудачниками

Птицы могут к нам прислушиваться. – Сочетание глупости с мудростью, а не наоборот. – Где мы ищем стрелу открытия. – Обоснование метода проб и ошибок

Историки плавают в море предрассудков и потому плодят в области причинно-следственных связей эпифеномены и прочие иллюзии. Для того, чтобы понять историю техники, нужны книги, написанные не-историками – или же историками с правильным взглядом на мир, которые выработали свои концепции, наблюдая за развитием технологий, а не читая другие книги на эту тему. Ранее я упоминал Теренса Кили, который разбил в пух и прах линейную модель; Кили – ученый-практик[68]. Работающий в лаборатории практик или инженер наблюдают за появлением, скажем, фармакологических инноваций или реактивного двигателя в реальном времени и могут избежать эпифеноменов (если только этим ученым не промыли мозги перед тем, как они приступили к практике).

Я своими глазами видел результаты, которые не имели ничего общего с академизацией науки: они были получены благодаря эволюционному прилаживанию, которое впоследствии объявили теоретической основой, якобы разработанной ученым сообществом.

_{Таблица 5. Концепция «Читать-птицам-лекции-о-том-как-летать» в разных областях: открытия, авторство которых в учебниках приписывают другим}

Примерно в 1998 году, задолго до того, как мне стали известны те факты, которые теперь обобщены в таблице 5, включая разоблачение любителей учить птиц летать, я неожиданно для себя столкнулся с очень похожей проблемой. Я сидел в чикагском ресторане с ныне покойным Фредом А., экономистом, но при этом истым, вдумчивым джентльменом. Он работал главным экономистом одного из местных фондов, должен был консультировать их касательно новых, сложных финансовых продуктов и хотел узнать, что я о них думаю, – я специализировался как раз на таких продуктах и выпустил учебник об очень сложных «экзотических опционах». Фред знал, что спрос на подобные продукты будет очень большим, но удивлялся тому, «как трейдеры могут с ними управляться, если они не понимают теорему Гирсанова». Теорема Гирсанова – это какая-то очень сложная математика, которую тогда понимали считаные единицы. Мы с Фредом говорили о брокерах на товарной бирже, которые – как мы видели в предыдущей главе, – скорее всего, решили бы, что «Гирсанов» – это название водки. Трейдеров, у которых обычно не было высшего образования, считали слишком умными, если они могли без ошибок написать название улицы, между тем профессор А. пребывал под эпифеноменологическим впечатлением, будто трейдеры изучали математику, чтобы уметь вычислить стоимость опциона. Сам я действовал методом проб и ошибок и перед тем, как играть со сложными инструментами, советовался с бывалыми торгашами; обо всех этих теоремах я до поры и не слышал.

Меня тогда словно какая-то муха укусила. Никто не опасается, что ребенок, понятия не имеющий о разных теоремах из области аэродинамики и не способный решить уравнение движения, не сможет ездить на велосипеде. Почему Фред не перенесет этот пример из одной области знаний в другую? Разве он не понимает, что чикагские брокеры всего лишь реагируют на спрос и предложение в погоне за длинным долларом – и что теорема Гирсанова нужна им точно так же, как торговцу фисташками на дамасском базаре нужно умение решать уравнения общего равновесия с целью установить цену на свой товар?

Около минуты я спрашивал себя, на какой планете я живу, и почему докторская степень и исследовательская карьера этого джентльмена привели его к слепоте и потере здравого смысла, – и как получается, что в фантастическом мире экономических уравнений интерес к научным степеням, а также энергия, чтобы получить их, чаще обнаруживаются у людей без практической сметки. Неужели тут кроется некий предвзятый подход?

Я почуял неладное, оживился – и понял, что помочь мне сможет только человек, совмещающий практику с исследованиями, причем движущийся от практики к теориям, а не наоборот. Я знал лишь одного такого человека: Эспен Хауг, трейдер, ставший ученым, наверняка наблюдал то же самое, что и я. Подобно мне, он получил докторскую степень после того, как поработал в трейдерских конторах. Мы немедленно приступили к расследованию, желая понять, откуда появилась формула, по которой мы рассчитывали стоимость опционов, и как торговцы выходили из положения до ее появления. Может, мы торгуем опционами благодаря формуле, которая выведена экономистами? Или формула появилась в процессе эволюции, на основе проб и ошибок, а ученые потом приписали ее себе? Я знал, где нужно копать: работая брокером в Чикаго, я видел биржевых ветеранов, которые отказывались прикасаться к математическим формулам, использовали простую эвристику и говорили: «Настоящие мужики бумажками не пользуются», – под «бумажками» имелись в виду распечатки с результатами расчетов, которые производили компьютерные программы. И все-таки эти люди выжили. Назначаемые ими цены на опционы давали бо́льшую отдачу, чем цены, рассчитанные компьютером, и было очевидно, что формулы появились позднее. Взять хоть цены для Крайнестана и «жирные хвосты», которые стандартные формулы игнорировали.

Хауг интересовался вещами, которые оставляли меня равнодушными: он был в курсе достижений в области финансовых моделей и собирал работы по истории, написанные практиками. Он называл себя коллекционером, даже подписывался этим словом. Хауг повсюду искал книги и статьи о теории опционов, написанные до Первой мировой войны, и очень хорошо представлял себе, откуда что взялось. К нашей великой радости, мы находили все новые и новые подтверждения тому, что трейдеры работали по алгоритмам, куда более совершенным, нежели используемая нами формула. Более того, трейдеры опережали формулу почти на сто лет. Разумеется, их знания появились благодаря естественному отбору, выживанию и тому, что опытные практики передавали накопленный опыт новичкам.

Трейдеры торгуют → трейдеры учатся пользоваться методами и инструментами → экономисты-теоретики выводят формулы и говорят, что трейдеры их применяют → новые трейдеры верят теоретикам → катастрофа (теория делает экономику хрупкой)

Мы почти семь лет ждали, когда нашу статью напечатает научный экономический журнал, и наблюдали до публикации забавный феномен: эту статью скачивали из Сети так часто, что она стала одним из самых популярных текстов в истории экономической науки, но первые несколько лет ее не цитировали. Никто не хотел ворошить улей[69].

Практики не пишут; они делают. Птицы летают, а те, кто читает им лекции, пишут их историю. По очевидным причинам история на деле пишется неудачниками, у которых есть теплое место в вузе и много свободного времени.

По великой иронии судьбы мы наблюдали с близкого расстояния за тем, как теоретики переписывают достижения практиков. Нам повезло – мы столкнулись еще с одним случаем вопиющей интеллектуальной экспроприации. Мы получили приглашение опубликовать нашу концепцию истории опционов – в качестве практиков, имеющих дело с опционами, – в почетной «Энциклопедии квантитативных методов в финансах» (Encyclopedia of Quantitative Finance) издательства Wiley. Мы сочинили новую версию статьи, насытив ее подробностями из личного опыта. Каково же было наше удивление, когда мы поймали с поличным редактора исторического раздела, профессора Барнард-колледжа, на попытке переписать наш обзор. Этот специалист по истории экономики решил отредактировать текст, чтобы преуменьшить, если не перевернуть с ног на голову, его смысл и изменить направление стрелы формирования знаний. Мы увидели, как на деле пишется история науки. Парень, сидевший в кабинете в Барнард-колледже, решал за нас, что именно мы видели, когда работали трейдерами, – и мы должны были верить не своим глазам, а навязываемой нам логике.

Мне удалось разоблачить еще несколько таких подмен в области формирования знаний. Профессор Беркли и Дипломированный Хрупкодел Марк Рубинштейн в своей книге, написанной во второй половине 1990-х, приписал другим профессорам в области финансов эвристические методы, с которыми мы, практики, были хорошо знакомы (зачастую в более совершенной форме) с 1980-х годов, когда я только занялся этим бизнесом.

Нет, мы не превращаем теории в практику. Мы создаем теории на основе практики. Такова наша история, и из нее – а равно из других таких же историй – легко уяснить, что путаница царит буквально повсюду. Теория – дитя лечения, не наоборот: ex cura theoria nascitur.

****