Из личного журнала доктора Ван Ричтена.

Лишь одно, кажется, не находится в определенном отношении со специфической стадией психологического развития вампира. Это его эго. Фактически с самого начала, вампир имеет исключительно сильное эго и чувство самомнения. Главное следствие этого – вера в то, что смертные - «ничего незначащие существа». Если смертный, следовательно «ничего незначащее существо», бросает ему вызов любым выразительным способом, вампир с большой вероятностью ответит на это невиданной яростью и всеподавляющей местью. По этой причине, причинение вреда вампиру – очень опасная вещь. Нужно уничтожить тварь или вообще не бросать ему вызов! Однако существует один положительный аспект этого напыщенного эго: вампиры будут часто недооценивать риск, который представляют смертные, полагая, что «очевидное превосходство» бессмертных над такими эфемерными существами означает, что все смертные неспособны нанести им вред. Коварный охотник на вампира иногда может сыграть на этой самонадеянности.

БЕЗУМИЕ

На протяжении всей «жизни» вампира всегда существует серьезный риск безумия. Возможно, это вынужденное отделение от общества смертных лишает их рассудка, или возможно это перспектива вечности, открывшееся перед ними. Возможно, это имеет под собой физиологическую причину, основанную на изменениях, которые происходят в мозгу при переходе в состояние несмерти. Независимо от причины, существенная часть вампиров становится безумной.

Иногда переход от здравого рассудка к безумию трудно определить. В результате бессмертия твари, они будут часто вовлечены в планы, на осуществление которых могут потребоваться столетия. Ежедневная деятельность создания может казаться бессмысленной, если на нее смотреть не с точки зрения долгой вечности. Переход к безумию коварен, процесс очень тонок и сложен, поскольку вампир принимает участие в лабиринтообразных заговорах и во все более и более запутанных планах: «колеса в колесах колес», позволю себе процитировать одного вампира. В конечном счете, ежедневные действия создания не имеют смысла для самого вампира, но он следует им тем или иным путем.

В других случаях переход к безумию более очевиден. Когда вампир становится старше, его поведение становится более психопатичным, более параноидальным, поскольку он начинает уставать от своего «жизненного» пути. Крошечная часть его, которая осталась от смертного по-прежнему тоскует о тех вещах, которые были при жизни, в то время, как часть его, которая является вампиром, пренебрегает теми удовольствиями плоти. В конечном счете, напряжение дуалистической природы создания становится слишком большим. Скоро после этого, у вампира начинаются припадки ярости и безумное поведение.

Легко заметить, что проявление вампирского безумия будет обычно привлекать к нему нежелательное внимание, и, в конечном счете, вызовет его уничтожение. Если безумный вампир – помощник более могущественной твари, то вампир-хозяин почти всегда уничтожит слугу в этот момент. Я слышал историю о похожем положении дел. В далеком городе было три вампира, которые полностью вошли в верхний слой общества. Эти создания были известные бизнесмены, покровители искусства и даже официальными членами муниципалитета. К их сожалению, один из них стал безумных. Чтобы защитить свое собственное положение, двое других немедленно уничтожили его.

ГЛАВА XIII. ФАСАД

Сейчас я не могу уж и вспомнить то, что первоначально пробудило мои подозрения. Но подозрительным я был: я полагал, что было что-то неэтичное или незаконное относительно того, как молодой Беррон Лабрас (Berron Labras) унаследовал древнее поместье от своего дедушки, Джоната Лабраса. (Я признаюсь в том, что подозревал, что Беррон убил Джоната только ради того, чтобы завладеть поместьем).

Я начал исследовать. Я узнал, что поместье принадлежало семье Лабрас на протяжении пяти поколений. Также я раскопал, что всякий раз, когда поместье переходило из рук в руки, текущей владелец умирал или исчезал, а молодой родственник, кажется, из-за границы получал права на собственность. Начиная догадываться, я исследовал образцы почерка всех пяти владельцев поместья. Я был в шоке и пришел в ужас. Все бумаги, написанные в течение двух столетий, бесспорно, были написаны одной и той же рукой.