II. Наброски контуров осознающей себя Вселенной

 

Мы отдаем себе отчет в том, что у нас еще нет до конца разработанного языка для выполнения поставленной задачи. Нет и достаточного опыта – здесь нужно говорить о модели нового типа, объединяющей в себе как опыт философских построений нашей культуры, так и опыт построений теоретической физики и космологии, заимствующих при описании образы из математических структур современной математики. Но кое-что можно сказать уже и сейчас.

1. Рассмотрим в качестве примера построение модели, описывающей возникновение собственного (персонального) ритма в результате непосредственного воздействия текста на сознание человека.

Мы знаем, что даже при чтении глубоко абстрактного текста у нас в организме могут возникнуть биоритмы, отражающие, например, удовлетворение, внутреннюю радость… Поэтому и знаменитый квадрат Малевича мы можем воспринимать как произведение искусства. Будем при моделировании этого явления опираться на представление о том, что эго человека – это семантический экситон, т. е. метрически неоднородное состояние семантически насыщенного пространства.

В качестве метафоры возьмем формулу математического маятника Т = 2 π√l/g, положив, что постоянная будет задаваться пространством, геометрия которого определяется физическим состоянием Мира, а l — длина маятника – будет определяться переменной масштабностью семантического пространства. Если мы готовы допустить возможность существования некоего воображаемого маятника в семантическом пространстве, то он не будет конгруэнтен самому себе. Следовательно, осознание какой-то новой серьезной мысли, изменяющей метрическую неоднородность семантического пространства, приведет к изменению собственных ритмов.

2. В одной из наших работ мы попытались показать, что к двум формам априорного созерцания Мира – пространству и времени (отмеченным Кантом) – надо добавить еще число, ибо природа числа, данная нам во всем многообразии его проявления, ментальна. То же самое, конечно, можно сказать и о вероятностной мере. К 12-ти кантовским категориям возможности априорных синтетических суждений нужно добавить стохастичность, или даже шире – спонтанность. Отметим, что сейчас мы можем говорить не только об априорности пространственного упорядочения, но и о гораздо большем – об априорной заданности множества различных геометрий, являющихся атрибутами пространства.

Из сказанного можно сделать следующие, существенные, как нам представляется, выводы:

а) C развитием культуры наше Сознание расширяется путем освоения новой – фундаментальной априорности.

б) Фильтры, через которые мы воспринимаем Мир, математичны по своей природе, ибо они опираются на базовые математические представления: пространство, время, число, вероятность и, следовательно, случайность. Так устроен наш Ум (Mind), но не все это понимают.

в) Но что представляет собой эта математизированная фильтрация? Не следует ли это рассматривать как некоторое проявление врожденной параноидальности? Или эта фильтрация коррелирована с некой не зависимой от нас реальностью – с тем, что мы готовы назвать Метасознанием, регулирующим мироустройство? Можем ли мы говорить о математичности Трансличностного – неперсонализированного – сознания, участника всего происходящего?

3. Еще одно дополнение к сказанному выше. Мы знаем, что в знаменитом уравнении Шрёдингера используется пси-функция. Квадрат модуля пси-функции интерпретируется как плотность вероятности. Вероятностной мерой оценивается размазанность микрочастицы в пространстве – времени. С точки зрения экспериментатора, речь идет о мере перехода от возможного к действительному. Чтобы воспринять сказанное здесь как некую реальность Мироздания, надо допустить существование Универсального трансличностного наблюдателя. Иначе представление о размытости частицы – это некая фикция, раскрывающаяся лишь в сознании физика наших дней. Другими словами, микрочастица, с точки зрения квантовой механики, просто не существует (никак не проявляется) – она возникает только с появлением физика-экспериментатора. Похожим образом мы можем говорить и о разуме человека: сознания самого по себе или не существует в Мироздании, или оно воплощено каким-то непонятным для нас образом в Универсальном наблюдателе.

4. Если природа числа ментальна, то как можно представить себе возникновение фундаментальных физических констант? Антропный принцип, сформулированный полтора десятилетия назад, – это прямой путь к признанию Универсального наблюдателя-участника.

5. Теперь несколько слов о биосфере. Биологический эволюционизм выглядит так же, как творчество человека. Появление одного резко выделяющегося признака, наверное, было бы губительно для организма. Возникновение нового вида разумно описывать как появление нового фильтра на континууме морфофизиологических признаков. Естественный отбор невозможно теперь (после 30-летнего опыта взаимодействия с кибернетикой) представить себе без заранее заданной системы критериев оптимальности. Как возникают такие критерии – это опять разговор об Универсальном наблюдателе-участнике происходящего. Сюда же относится проблема эстетического в биосфере и, более того, в морфологии нашей планеты – Земли. Мы снова должны вернуться к представлению древних греков о Земле как о живом организме – богине, именуемой Гея.

 

III. Заключение

 

Мы сейчас приходим к следующему выводу: граница между живым и неживым размывается. Живым хочется называть все то, что сопричастно спонтанности, т. е. то, что совершенно (принципиально) непредсказуемо. Все живое в спонтанности своего проявления несет в себе те или иные черты сознания.

Повторяю: мы еще не готовы к тому, чтобы дать развернутую модель Универсального – неперсонифицированного сознания. В самой общей формулировке сознание – это свободное осознание самого себя. Универсальное сознание – это осознание Вселенной самой себя.

В развиваемой нами модели Разум человека представляется как бы двухслойным. С одной стороны, он опирается на изначальную заданность семантического континуума (статического по преимуществу), с другой стороны, на динамическое начало – Космический разум. Человек принадлежит обоим мирам одновременно. Он соприкасается с динамизмом Космического разума, когда генерирует фильтры, реинтерпретирующие тексты, опираясь на статически заданный континуум элементарных смыслов. (Упакованные на числовом континууме смыслы могут перегруппировываться, но это особая ситуация – семантическая революция.) Другое проявление Космического сознания – это биологический эволюционизм, задающийся генерированием фильтров, квантующих континуум морфофизиологических признаков (придание признакам селективности, образующей индивидуальные биологические тексты).

Сознание многообразно по возможностям своего проявления. Можно говорить и о квазисознании, реализующемся непосредственно (без обращения к континууму смыслов) в физической материальности Мира. В микромире это реализуется через спонтанное поведение частиц, в макромире – через спонтанное появление фундаментальных физических констант и, наверное, как-нибудь еще.

Сказанное здесь является компендиумом нижеследующих работ автора:

 

1. Налимов В.В. 1989. Спонтанность сознания. Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. М.: Прометей, 287 с.

2. Nalimov V.V. 1989. Can philosophy be mathematized? Probabilistic theory of meanings and semantic architectonics of personality. Philosophia Mathemati-ca. An International J. for the Philosophy of Modern Mathematics, Series II, vol. 4, № 2, p. 129–146.

3. Налимов В.В. 1991. Как возможна математизация философии. Вестник Mосковского университета. Серия 7. Философия. № 5, с. 7—17.

4. Nalimov V.V., Perevozsky T.A. 1991. Metaphysics of consciousness. Research Notes and Memoranda of Applied Geometry for Prevenient Natural Philosophy Post Raag Reports, № 239, April, p. 1—12.

5. Nalimov V.V. 1992. Spontaneity of consciousness. An attempt of mathematical interpretation of certain Plato’s ideas. In: Carvallo M.E. (ed.). Nature, Cognition and System II. Dordrecht: Kluwer Academic Publs., p. 313–324.

6. Налимов В.В. 1993. В поисках иных смыслов. М.: Прогресс, 261 c.

7. Налимов В.В. 1994. На грани третьего тысячелетия. Что осмыслили мы, приближаясь к XXI веку. (Философское эссе). М.: Лабиринт, 73 с.

 

Дальнейшая разработка поставленных здесь проблем продолжается. Когда-то давно академик А.Н. Колмогоров говорил мне, что у нас есть по крайней мере одно существенное преимущество – «мы можем мыслить вероятностно». В своих философски ориентированных работах я опираюсь на математические представления. Отсюда возникает вопрос: можно ли математизировать философию, скажем, так, как это имеет место в физике и космологии? Философия должна будет, как мне представляется, сомкнуться с наукой, а возможно, и с религией, если она готова откликаться на современные проблемы. Фундаментальным остается вопрос – почему описание Мироздания должно базироваться только на Аристотелевой логике? Может быть, необходимо разрабатывать также и вероятностную логику, ценность которой состоит в том, что она выходит за рамки причинности и оперирует со спонтанностью, опираясь на вероятностную размытость описания явлений, открывая новый взгляд на Мир.

 

Часть IV

Вместо заключения

 

Глава 12

Вселенная смыслов [193]

(Интервью с В.В. Налимовым)

 

«Русский провидец» – так в одном из американских журналов была названа статья о Василии Васильевиче Налимове – ученом, судьба которого по-русски нелепа, драматична, а порой и фантастична.

Не получив возможности закончить физико-математический факультет Московского университета из-за морально-политического конфликта с комсомольской организацией, он много позже стал профессором этого университета, где в течение 10 лет работал первым заместителем крупнейшего математика нашего времени академика А.Н. Колмогорова, руководившего Межфакультетской лабораторией статистических методов.

Восемнадцатилетний гулаговский период его биографии, включающий тюрьмы, лагеря и ссылки, был не просто «драматическим недоразумением», но результатом сознательного сопротивления свободного философа тоталитарной идеологии. Воспитанный учителями одного из направлений западного эзотеризма, через всю жизнь он пронес идеи христианского анархизма.

Характеризуя одну из книг Налимова, рецензент уподобил многообразие ее идей «пиру», где каждый может найти что-то свое на столь изобильном «столе».

Эту метафору можно отнести ко всем работам Налимова.

От имени журнала беседу с В. Налимовым провели Ж. Дрогали-на, научный сотрудник МГУ имени М.В. Ломоносова, и К. Зуев, редактор журнала Общественные науки и современность (ОНС).

«ОНС». Расскажите прежде всего о Ваших публикациях.

В.Н. Моя первая (совместная) статья, посвященная изучению фотоэлектрического эффекта, вышла в 1933 г. одновременно в русском и немецком журналах. За время, прошедшее с тех пор, опубликовано более 150 статей и 13 книг[194]. Темы публикаций многообразны – долгое время они определялись не только моими желаниями, но и «производственными интересами». И все же основной задачей своей жизни я считал разработку вероятностного подхода не только применительно к проблемам техники и науки, но и к проблемам философии[195]. В последние два десятилетия философская тема стала доминирующей. Во многом мне помог А.Н. Колмогоров: не раз он говорил о том, что наше основное преимущество – это умение вероятностно мыслить. Он закрепил за мною право заниматься тем, что меня волнует. Мои работы публиковались во многих странах мира, некоторые – только за рубежом, так как бывший Главлит давал разрешение лишь «на вывоз» – здесь публиковать было нельзя. И в то же время в зарубежных издательствах я столкнулся со своеобразной «цензурой рынка» – надо, чтобы книга оставалась в рамках утвердившейся научности или не была бы слишком сложной. Моя основная философская работа Спонтанность сознания. Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности [1989] до сих пор остается не изданной на Западе[196]. Одно хорошо известное европейское издательство даже прислало мне близкую по теме книгу, в качестве образца, за пределы которого выходить не рекомендуется. В другом издательстве при подготовке к изданию книги, посвященной бессознательному, первая глава, содержащая немного математики, перенесена в конец книги – иначе, говорят мне, читатели испугаются и не будут покупать. Американские издатели сообщили мне, что моя основная книга содержит слишком много математики и потому недоступна рядовому читателю, к тому же охватывает слишком много тем, и потому неясно, в какую серию ее помещать, а значит, неизвестно, как быть с рекламой. А у нас в России книга быстро разошлась тиражом 10000 экземпляров. Да, говорят, книга трудная – многие читают ее со словарями. Но все же читают. А не сумевшие купить ждут своей очереди. По-видимому, русский читатель интеллектуально не так изнежен, как западный.

«ОНС». Василий Васильевич, одним из центральных моментов Вашего миропонимания является особое толкование понятия «смысл», отличающееся от его обычного употребления в логике. Не можете ли Вы остановиться на этом подробнее?

В.Н. Моя позиция близка к философской герменевтике. Для меня смысл – понятие не логическое, а онтологическое. Это категория сущего. Смыслы, как мне представляется, существуют изначально, так же как существуют фундаментальные физические константы (антропный принцип). Существуют, не будучи созданными.

Природа смыслов может быть схвачена только в их динамике. Только через проявление их в Бытии, содержащем сознание.

Динамическое раскрытие природы смысла может быть достигнуто только через одновременный анализ семантической триады: смысл – текст – язык. Любой элемент этой триады может быть определен через два других. Здесь мы обращаемся к так называемому «циклическому определению». Скажем:

Смыслы — это то, из чего создаются тексты с помощью языка.

Тексты — это то, что создано из смыслов с помощью языка.

Язык — это средство, с помощью которого из смыслов рождаются тексты.

Триада становится синонимом сознания.

Тексты, в моем понимании, – это структуры, организуемые вероятностным взвешиванием смыслов. Взвешивание – это придание элементарным смыслам вероятностной меры.

Вероятностное взвешивание – это анти-Аристотелева логика. Она позволяет оперировать размытыми смыслами, раскрывающимися на глубинных уровнях сознания. Это – логика творческого процесса. Аристотелева логика вторична. Она редуцирует смысловой континуум к дискретам – словам, за которыми скрыто множество смыслов. Желая серьезно понять дискретно написанные тексты, мы обращаемся к скрытой размытости. Понимание становится личностным. Более того, оно всегда ситуационно. Вспомним: в течение двух последних тысячелетий религиозная мысль была непрестанно занята реинтерпретацией одних и тех же исходных текстов, придавая им различные смыслы – веса. Сейчас этот процесс, кажется, обостряется. В несколько более завуалированной форме это происходит и в философии, и даже в науке.

Моей задачей является попытка понять роль смыслов во Вселенной. А если быть скромнее, то хотя бы оценить роль смыслов в существовании человека.

«ОНС». Василий Васильевич, почему, рассматривая философские проблемы, Вы обращаетесь к математике? У многих читателей это вызывает резкое противостояние.

В.Н. Для этого есть достаточно оснований. Обратим прежде всего внимание на то, что понимание у нас рождается через образы. По-видимому, это сознавали уже мыслители христианского Средиземноморья. В Евангелии от Филиппа мы читаем удивительные слова:

 

67. Истина не пришла в мир обнаженной, но она пришла в символах и образах. Он не получит ее по-другому. Есть возрождение и образ возрождения. Следует воистину возродить их через образ.

 

Ранее люди заимствовали образы из обыденной жизни, обращаясь непосредственно к сенсорному опыту. Теперь эти образы семантически истощились. Философия стала замирать – об этом я писал в работе В поисках иных смыслов.

Для дальнейшего развития философии нужны новые образы. Их можно, как мне представляется, заимствовать из математики и современной физики, которая также математична. Наконец нам стало ясно, что человек так странно устроен, что воспринимает Мир через математические представления – через число во всем многообразии его проявления; через время, исчисляемое числом; через пространство, задаваемое множеством геометрий; через вероятностную меру, исчисляемую опять-таки числом, и, наконец, через логику, смыкающуюся с математикой (логика исчислений), – в начале нашего века стало возможным говорить о математизации логики, хотя эту тему поднимал еще Лейбниц.

Обращение к математике позволило мне аксиоматизировать свою систему представлений. Философия должна будет стать по-настоящему дедуктивной (такой ее пытался сделать Спиноза). Сейчас, особенно в экзистенциализме, мы имеем дело скорее с философской поэзией. И это, в каком-то смысле, прекрасно. Но отсутствие аксиоматики лишает возможности вести дискуссию. А тогда в чем смысл философии?

В моих построениях математика легко понимаема. Я формулирую аксиомы и, исходя из них, строю модель, не доказывая теорем. Мой подход близок к так называемой интуиционистской логике, на которой базируются интуиционистская математика и близкие ей направления конструктивной математики (Л. Брауэр, А. Гейтинг).

«ОНС». Расскажите, пожалуйста, о развиваемой Вами математической модели сознания.

В.Н. Главным своим достижением я считаю разработку вероятностно ориентированной теории сознания – аксиоматической системы, построенной на обращении к формуле Бейеса, которая ранее использовалась только в математической статистике.

 

Исходные посылки

 

Будем считать, что весь воспринимаемый нами эволюционирующий мир можно рассматривать как множество текстов. Наша культура держится на текстах. Сам человек, его эго – это текст. Когда мы, например, говорим о биосфере, то текстами становятся отдельные особи, виды и другие составляющие биосферы. В неживой сфере пейзаж – это тоже текст.

Тексты характеризуются дискретной (семиотической) и континуальной (семантической) составляющими.

Семантика определяется вероятностно задаваемой структурой смыслов. Смыслы – это то, что делает знаковую систему текстом.

Изначально все возможные смыслы мира как-то соотнесены с линейным континуумом Кантора – числовой осью μ, на которой в порядке возрастания их величин расположены все вещественные числа. Иными словами, смыслы Мира спрессованы так, как спрессованы числа на действительной оси.

Спрессованность смыслов – это нераспакованный (непроявленный) Мир: семантический вакуум.

Распаковывание (появление текстов) осуществляется вероятностным взвешиванием оси μ: разным ее участкам приписывается разная мера. Метрика шкалы μ предполагается изначально заданной и остающейся неизменной.

Соответственно, семантика каждого конкретного текста задается своей функцией распределения (плотностью вероятности) – p (μ). Будем полагать, что функция распределения достаточно гладкая и асимптотически приближается (если иное специально не оговорено) к оси абсцисс. В общем случае можно говорить о текстах, определяемых функцией распределения вероятности, задаваемой на многомерном пространстве. В тексте смыслы всегда оказываются заданными избирательно. Нам не дано знать все. Напомним английскую пословицу «Знать все – значит не знать ничего». Функция p (μ) оказывается тем окном, через которое мы можем всматриваться в семантический мир.

Правило вывода

Изменение текста – его эволюция – связано со спонтанным появлением в некой ситуации y фильтра – p (y/μ), мультипликативно взаимодействующего с исходной функцией p (μ). Взаимодействие задается известной формулой Бейеса:

 

p (μ/y) = kp (μ) p (y/μ),

 

где: p (μ/y) – условная функция распределения, определяющая семантику нового текста, возникающего после эволюционного толчка y; k – константа нормировки. Формула Бейеса в нашем случае выступает как силлогизм: из двух посылок p (μ) и p (y/μ) с необходимостью следует текст с новой семантикой p (μ/y). В силлогизме Бейеса, в отличие от категорического силлогизма Аристотеля, как обе посылки, так и возникшее из них следствие носят не атомарный, а вероятностно размытый характер. Формула (теорема) Бейеса традиционно используется для вычисления апостериорных событий через априорные вероятности. Я сделал обобщение, придав статистической формуле новое – логическое значение. Теперь можно говорить о силлогизме Бейеса – Налимова и, соответственно, о новой – бейесовской логике.

«ОНС». Что же дает нам вероятностная логика, задаваемая бейесовским силлогизмом?

В.Н. Перед нами открывается возможность осмыслить процесс понимания текстов.

Как мы понимаем тексты? Как мы понимаем друг друга, если говорим на языке, слова которого не имеют точечных (атомарных) смыслов? Как, скажем, можем мы понимать смысл английского слова set, значения которого в двухтомном Англорусском словаре разъясняются через 1816 слов? Почему мы любим метафорически насыщенные тексты? Каким образом мы понимаем фразы явно алогичные, подчас формально бессмысленные с позиций привычной нам логики? Как переводим мы иностранные тексты, если для ведущих слов текста часто не находим семантически однозначные слова на другом языке?

Мне представляется, что эти и подобные им вопросы являются ключевыми как для понимания природы нашего сознания, так и для поиска путей развития искусственного интеллекта. Я сформулировал их со всей остротой еще лет двадцать пять тому назад. Первым, правда, теоретически еще недостаточно четко разработанным ответом на них была книга Вероятностная модель языка, второе расширенное издание[197]. Позднее к этой теме я возвращался во всех своих публикациях, относящихся к проблеме сознания.

Ответ, коротко говоря, звучит так: читая или ведя беседу, мы оказываемся вовлеченными в языковую игру, погружая важные для данного текста слова в ту или иную, новую нам ситуацию y, порождающую фильтр понимания p (y/μ). Смысл слова, таким образом, сужается – конкретизируется. Но выбор фильтра всегда индивидуален. Бейесовская логика, в отличие от Аристотелевой, всегда свободна – свободна в понимании текста. Мы знаем на своем опыте, как тоталитаризм пытался изжить эту свободу. Именно свобода понимания делает общество гибким.

Языковые игры могут не только сужать, но и расширять смысл слова. В этом случае фильтры, отвечающие некоторой ситуации y, придают высокий уровень значимости словарно недостаточно проявленному (для данного слова) участку шкалы μ. Другим примером расширения смысла является создание нового, двухслойного термина. Таким вновь отчеканенным термином оказалось словосочетание «искусственный интеллект», поскольку оно объединяло как бы два принципиально разных начала. Смысл этого термина надо рассматривать как задаваемый двухмерной функцией распределения p (μ 1, μ 2), раскрывающей корреляционную связанность двух вероятностно упорядоченных смысловых структур. Я сам ввел новый двухмерный термин силлогизм Бейеса, связывающий смыслы, ранее остававшиеся несвязанными. Хочется отметить, что древние индийцы, как писал В.Н. Топоров, творческое раскрытие слова осуществляли через присоединение к нему длинных синонимических рядов. Так использовалась многомерная семантика.

Понимание научных, философских и религиозных концепций носит также бейесовский характер. Можно, скажем, задать вопрос: был ли Лысенко дарвинистом? Ответ будет, безусловно, положительным. Теория Дарвина построена как весьма размытая система представлений. Лысенко подошел к пониманию этой теории с каких-то глубоко личностных позиций. Его фильтр предпочтения стал таким, что основная масса плотности вероятности функции p (y/μ) оказалась на хвостовой части распределения p (μ), определявшей построение самого Дарвина. Так получился лысенковский вариант дарвинизма. Лысенковщина – это скверный анекдот в науке. Но ведь в нашей стране и гегелианский марксизм был воспринят в его ленинском понимании и был поддержан миллионами людей, включая многих ученых, философов и служителей православной церкви. И здесь хочется обратить внимание на то, что некоторые интерпретации философских или квазифилософских высказываний могут обретать характер мировоззренческих эпидемий. Нас предупреждал Бонхёффер [1994][198]:

 

Глупость – еще более опасный враг добра, чем злоба… Против глупости мы беззащитны (с. 33).

 

А как будут интерпретировать наши философские разработки? Фильтры возникают спонтанно – это значит, что мы не можем раскрыть причину их появления. Их нельзя прогнозировать.

В системе бейесовской логики, отвечающей глубинному мышлению, некоторые идеи раскрываются более отчетливо, чем в привычной нам системе логических построений. Поясним это хотя бы одним примером.

Свобода воли – что это значит? Еще Гегель обратил внимание на то, что идея свободы в большей степени, чем какая-либо другая, подвержена «величайшим недоразумениям». И действительно, западный мыслитель в соответствии с требованием логической мысли всегда пытался тщательно отделить свободное поведение от заранее заданного. И это, естественно, приводило к нескончаемым недоразумениям.

Безусловная свобода несомненно немыслима. Абсолютно свободный человек должен бы быть прежде всего свободным от избирательной системы – его ценностных представлений. Это значит, что состояние его сознания, задаваемое функцией p (μ), вырождается в неусеченное (устремляющееся в бесконечность) прямоугольное распределение. При этом, в силу условий нормировки, отрезок, отсекаемый по оси ординат прямой, задающей это распределение, будет стремиться к нулю. Строго говоря, само представление о функции распределения p (μ) теряет свой смысл – порождение любого фильтра p (y/μ) становится просто бессмысленной задачей. Индивидуальность умирает естественной смертью, она превращается в ничто или во все, лишившись ценностных представлений. Смыслы исчезают, потеряв селективность в оценке. Семантический континуум возвращается в свое нераспакованное состояние. Оказывается, что свобода – это только свобода в выборе фильтров. И если это так, то свободным может быть только не свободный человек. В этом парадоксальность понятия «свобода».

Отмечу, что приведенные здесь соображения дают нам возможность понять, что значит состояние нирваны (понятие, с трудом поддающееся осмыслению в западной культуре). Нирвана – это сглаживание кармически заданной селективности смысловых (и в то же время ценностных) представлений. Это потеря личности, задаваемой смысловой селективностью. Это и потеря творчества, поскольку теряется возможность оперирования с фильтрами. Нирвана – это абсолютная свобода. Свобода, порождаемая умиранием личности.

«ОНС». Обратимся теперь к Вашему пониманию смысловой природы личности. В книге Спонтанность сознания есть интригующий параграф: «Эго человека как вероятностно заданная проявленность семантического поля». Поясните, пожалуйста.

В.Н. Я выделяю четыре структурные составляющие вероятностно ориентированной модели личности:

1. Индивидуальность человека – его Эго – задается плотностью вероятности p (μ). Эта функция может быть почти иглоподобной или размытой, иногда асимметричной или многовершинной. Этим до некоторой степени определяются типы людей. Эго – не стабильное состояние, а процесс, ибо система ценностных представлений непрестанно меняется[199], особенно в острых жизненных ситуациях. Эго человека можно рассматривать как текст, но совершенный, живой текст, способный к нескончаемой реинтерпретации самого себя.

2. Метаэго – способность к спонтанному генерированию фильтра. Это, пожалуй, наиболее сильная характеристика личности: человек остается самим собой – сохраняет свою индивидуальность – до тех пор, пока у него сохраняется способность к генерированию нетривиальных фильтров, особенно в острых жизненных ситуациях. В плане моральном так реализуется его достоинство. Если Эго человека – это его открытость Миру земного действия, то Метаэго – открытость космическому, или иначе – Трансличностному началу[200]. Человек выступает в роли моста, связующего два аспекта Мироздания: его сейчасность и его надвременность. Космическое начало – надвременно, оно хранит в себе как неизжитое прошлое культуры, так и потенциальное многообразие возможного будущего. В своем свободном выборе фильтров предпочтения мы вливаемся в трансличностные аспекты движения мировой истории, беря на себя долю ответственности за ход ее развития.

3. Многомерность сознания. Она описывается плотностью вероятностей на многомерном семантическом пространстве p (μ 1, μ 2, …, μ n). Таким образом, отдельные составляющие личностных проявлений в той или иной степени оказываются корреляционно связанными. Каждый из нас хотя бы двухмерен – иначе откуда берется тот внутренний диалог, который мы непрестанно ведем сами с собой.

Многомерность личности может быть и очень высокой. Ярчайший пример – Ф.М. Достоевский, создатель парадоксального многообразия персонажей. Возникает впечатление, что Достоевский как бы «выплеснул» в своих героев тяготившую его многомерность.

Мультиперсональность сейчас широко обсуждается в западной психиатрии. Она, по-видимому, связана как с явно патологическими проявлениями, так и с творческой активностью. Патологической оказывается абсолютно неупорядоченная, ортогонально расщепленная личность. В крайних своих проявлениях такое расщепление может приводить к тому, что в разные моменты времени могут проявлять себя разные составляющие личности, при этом одна из них может быть не осведомлена о мотивах другой. Может случиться так, что две составляющих личности будут порознь эксплуатировать одно и то же тело. В то же время корреляционная связанность составляющих личности может создать гармоническую мультиперсональность, открытую свободному восприятию Мира. Многомерное раскрытие личности – это, несомненно, путь к преодолению социальной отчужденности и агрессии. Это создание нового человека, приспособленного к обитанию в среде социального и интеллектуального полиморфизма.

С увеличением многомерности текстов изощренность распаковки семантического континуума увеличивается: появляются новые параметры распаковки – коэффициенты корреляции.

4. Гиперличность – представление о личности как о семантической структуре, воплощенной в разных физических телах: здесь речь идет о гипнозе, о феномене трансфера в психоанализе, о возникновении коллективного сознания у возбужденной толпы, о коллективном экстазе в религиозных мистериях, о состоянии глубокой влюбленности и о специальной практике слияния личностей в тантризме.

«ОНС». Для полного понимания Вашей концепции, наверное, нужно сказать и о предложенной Вами карте сознания.

В.Н. Мы можем представить наше сознание как многоярусную структуру:

1) Уровень мышления, опирающийся на логику Аристотеля. Здесь создаются тексты, удобные для понимания. Этот уровень выполняет информационную службу сознания.

2) Уровень предмышления. Здесь, опираясь на бейесовскую логику, вырабатываются предпосылки, необходимые для построения текстов Аристотелевой логики.

3) Подвалы сознания. На этом уровне происходит чувственное созерцание образов. Здесь осуществляется встреча с архетипами коллективного бессознательного, если пользоваться терминологией К. Юнга.

4) Вся структура в целом опирается на физическое тело, где действуют нейропептиды. Здесь имеется в виду прежде всего общесоматическое состояние человека. Те измененные состояния сознания, которыми так интересуется сейчас трансперсональная психология, возникают при отключении верхнего, логически структурированного уровня. Отключение осуществляется направленными воздействиями на тело – релаксацией, сенсорной депривацией, регулированием дыхания, специальными физическими упражнениями или даже особым массажем и, наконец, просто принятием психоделиков. В этой системе представлений не только мозг, но все тело становится одним из уровней сознания.

5) Уровень метасознания. Этот уровень принадлежит уже трансличностному сознанию (ноосфере или космической плероме гностиков), взаимодействующему с телесно-капсулизиро-ванным сознанием человека через бейесовскую логику. На этом уровне происходит спонтанное порождение импульсов, несущих творческую искру, которую мы назвали бейесовскими фильтрами.

6) Включенность в собственно космический процесс. Есть некоторые основания полагать, что в Космосе – иных мирах – протекают процессы, непосредственно нам недоступные, но оказывающие воздействие на земную жизнь через человека.

Трудно представить себе, что во всей Вселенной существуем только мы одни. Здесь я говорю не столько о вере в такую возможность, сколько об обоснованности (разумности) нашего воображения.

«ОНС». Следовательно, уместно говорить и о смыслах в биосфере?

В.Н. Я исхожу из того, что морфофизиологические признаки можно рассматривать как элементарные смыслы, порождающие тексты мира живого. Полагаю, что все возможное многообразие этих признаков изначально упорядочено на числовой оси μ. Тогда биосфера предстает перед нами как вероятностно взвешенная распаковка континуума биологических смыслов[201]. Отдельная особь – тот же текст, задаваемый плотностью вероятности p (μ). Следовательно, вид – многомерное распределение, построенное на осях μ 1, μ 2, …, μ n, соответствующих отдельным составляющим вида.

Опуская подробности бейесовского описания эволюционизма[202], ограничусь отдельными примерами. Обратим внимание прежде всего на отмеченное А. Любищевым телеогенетическое сходство животных, проявляющееся в том, что эволюция дает сходные решения задач, независимо от факторов, осуществляющих эти решения (сходство ихтиозавров, дельфинов, рыб и т. д.); на гомологические ряды Н. Вавилова – представление о том, что целые семейства растений в общем характеризуются определенным циклом изменчивостей; неотеническую теорию происхождения человека, оправдывающую представление о пятнистом характере эволюции, то есть быстром и радикальном изменении целого паттерна признаков.

«ОНС». Остановимся на проблеме сознание – материя. Вы ведь давно работаете над этим?

В.Н. Извечная проблема, и вряд ли она когда-либо будет достаточно освещена. Р. Декарт на 300 лет задержал обсуждение этой темы. Его дуализм: тело – пространственно протяженно, мыслящая душа – нет. Следовательно, мы имеем дело с двумя различными субстанциями. Это противостояние не было разрушено представлением И. Канта о том, что пространство – это не более чем априорная форма чувственного созерцания.

Теперь мы понимаем, что априорная форма восприятия зависит от наблюдателя и может быть различно задана. В своих построениях я показал, что сознание можно интерпретировать, опираясь на геометрические представления. Это существенно, ибо теоретич<