Уехал в Крым - нашел кафе у бухты,

Уехал в Крым - нашел кафе у бухты,

Глазеешь на прибой, кораблики, закат

И думаешь, кого, сейчас, из этих двух ты

Осознаёшь «собой»? - того, кто молодым

Повесой всё мечтал влюбить в себя планету,

Иль – нынешнего, кто седым приехав в Крым,

Давно похоронил иллюзии об этом?

Ну, у «того», кто был – ещё всё впереди.

Он верит, что ещё все сложится прекрасно.

А «этот» - сам с усам и в даль свою глядит

С иронией и без того энтузиазма.

Так кто тебе милей? Два разных индивида

Объединяет их мечта одна - Таврида…

Два я, хотя они по-разному глядят

На мир и на себя, на море и закат.

а есть и третий я – гляжу на тех двоих
курю и кофе пью и сочиняю стих

(2008)

Крымское время

Развалясь на ложе

Каменном, нагретом,

Впитываешь кожей

Счастье жизни летом.

Волн гремят раскаты,

И безлюден брег,

Чувствуешь себя ты

Здесь, как древний грек,

Бросивший Элладу…

Повидавший виды…

Зелень винограда…

Дикая Таврида…

Чайки да цикады,

Да тягучий зной,

Облаков громады

В небе над тобой

Движутся всей массой,

Грудою, гуртом…
К нулевому часу
В веке нулевом

***

У берегов блистательного Понта
На пустыре, под жарким южным солнцем
Среди камней, растительности жидкой
Солёный воздух жадно я вдыхал.
Вот это счастье на меня свалилось
Мне скоро сорок, я забыл и думать
О море, кораблях и южных странах
Они же, оказалось – существуют
Имеют цвет и запах. Плоть и кровь.

На камушке сижу. Была ограда

Когда-то здесь. Ещё при древних греках.

И сад шумел и гроздья винограда

На солнце зрели. Понт - остался Понтом,

Пейзаж - всё тот же, как при древних греках,

Лишь греков нет – их сдуло ветром в Лету
И варвары живут на побережье.

 

1 сентября

Первое число. Водораздел.

В осень погрузившись по колено

Парк под утро взмок и пропотел

Море взбаламучено и пенно.

И цикады нынче – ни гу-гу,

Только моря шум. А у откоса

Россыпью, сидят на берегу

Чайки, словно бывшие матросы

Мокрые, нахохленные – в ряд,

От камней почти неотличимы.

Облака укутали закат

Пеленой, как сероватым дымом.

Опустел, недавно людный, пляж,

И земля красна, и воздух влажен.

И привычный крымский наш пейзаж

Марсианским сделался пейзажем.

ЕБЖ

Ой, неладное что то творится,

Что-то с чем-то опять не срослось,

Мир вокруг стал похож на больницу,

В затхлом воздухе - нервная злость,

Отвращение, скука, усталость,

из-под ног уплывает земля…

Ощущение, будто осталось

Жизни этой – всего ни хуя.

Е.Б.Ж. - я поеду на море,

Чьё дыхание слышу уже,

Всё плохое забудется вскоре,

Е.б.ж., е.б.ж., е.б.ж.

Будем петь и смеяться, как дети,

закрутившись на вираже,
хорошо будет жить нам на свете.
Е.Б.Ж

Русская плясовая

Прибежали в избу дети

И позвали праотца.

Мы, - кричат, - за мир в ответе,

Ом-ца дрицца оп-ца-ца.

(«Полно, дети, что за дичь?

Этот клич смешон немало»-

Молвил им Иван Ильич

Из-под смертного завала.

Молодёжь не слышит вроде

Глас Ивана Ильича,

И Иван Ильич уходит,

Еле ноги волоча).
Ворон к ворону стремится

Ворон ворона клюёт -

Я, - кричит, - уже не птица,

Я советский самолёт!

Я – сверхновый истребитель,

Сверхсекретноскоростной.

Никому не хватит прыти,

Чтобы справиться со мной!

Эх вы сени, мои сени,

Мои сени бытия…

Достоевский хоть и гений…

Ну а кто у нас не гений?

Вот, к примеру, ты, иль я….
Нет, рабом я сроду не был,

Не сидел в кутузке я.

Только воли мне и треба

Вдоль равнины русския…

Мчатся тучи, вьются тучи,

Черные, летучие…

По какому случаю

Я себя так мучаю?
Я понять себя хочу,

Смысла я в себе ищу,
Оттого себя я мучу,

Оттого-то и грущу.
Ух, как весел русский пляс!

Но не весел мой рассказ.

Ну и что, что он не весел -
он закончился как раз

Монолог

Императрица Анна любила стрелять ворон

Из окон собственного дворца

В Петербурге, каждый раз нанося урон

Нашему поголовью; но истребить до конца

Нас, может, и не хотела (слава Богу, и не могла б,

если бы и хотела); мнящий себя - царём,

Сверхчеловеком Ницше – тоже всего лишь раб

времени, обстоятельств… что говорить о нём?

Он (она) позабудется, станет одной строкой –

дескать, «такой (такая) правили с… и до…».

Следом пришла другая, или пришёл другой

(их имена историки вспомнят потом с трудом).

Императрица Анна правила десять лет,

пачкала руки убийством, развязав против нас террор:

Не пророков, не предтечей

(Их божественен язык),

Просто речи человечьи –

Слышать я уже отвык.

Только кошки из подъезда,

Мотылёк, да мышь в стене,

Да разверзнутая бездна

надо мною - лишь оне –

собеседники ночные...

Ветр ревет из темноты

И метет на мостовые

Листья, звезды и мечты.

За окном - сплошная темень,

Ни огней, ни голосов,

Крутит, крутит, крутит Время

Вечной жизни колесо.

Лихо, без толку, растратив

Наши чувства, наши дни,

С одиночеством в квадрате

Остаемся вдруг одни.

И нигде - живого слова

Не найти и не сберечь.

Так хочу я слышать снова

человеческую речь...

****

Ох уж мне эта мышь

Что завелась в дому!

Так же как я грустишь? –

Всё одно к одному:

Зимняя глушь и тишь

В доме теперь моём

Если ты мышь не спишь

Может, вдвоём споём?

 

***
Просыпаюсь. Умываюсь. Кофе пью.

Перегар – на три версты,

Это ж – осень.

Дышишь, дышишь, дышишь ты –

Крышу сносит.

И припомнить нелегко,

Надышавшись этим ядом:
Лето то ли - далеко,
То ли – рядом.

***

Которого мы выпили немало

Дрожащими руками брадобрей.

И время предъявляет свой расчет:

Кошмары по ночам, а поутру

Уже темнеет рано, и уже

Проклиная дурацкий климат -

Из меня - и лишённый воли,

Вопрошая едва: «доколе?»

Я живу, обрастая тиной.

Тут спокойно. Темно. Противно.
Хляби. Сырость. Туман и серость.

Как достало всё и приелось –

Что на улицу, просто выйти –

И на то не хватает прыти.

По две ходят, мои убийцы.

Ну не вечно ж такому длиться!

Приморозит. Исчезнут грязи.

И наступит, конечно, праздник:
Подниму я себя за волосы
Как Мюнхаузен из болота
Рассмеявшись, и радостным голосов
Завопив «Что не ждали? То-то!»

 

***

Ну, разве не чудо! – такая история -

Сижу на крымском берегу

И как пломбир я таю

И не скучаю - как могу

я вечность коротаю.

От ветра шум стоит в ушах
и над крутым обрывом
сонм душ летит, роясь, шурша
«мы жили, жили, живы…»

Пусть мир меняется, а всё ж

Неожиданно, как всегда,

С перепуганных тополей.

Множит солнце и множит нас.

По колено им и поверх голов

Тянется дым костров.

Наступающей ледяной

Ощущаешь. Она заметет следы

Так яростно пылает осень,

Как пламенем объятый храм

Неся волной многоголосие

Бурь, приближающихся к нам

Жгут листья... сладкий запах дыма...

Зима грядет неотвратимо...

И вот, однажды, осторожно,

Ты утром выглянешь в окно -

А там, на улице - о, Боже! -

Все снегом уж занесено...

***

Как бабка лет примерно ста,
Одышлива, толста,
Скользит ворона по пруду,
По новенькому льду.

«Гляди, гляди, не упади,

А то сломаешь что-нибудь»

Ворона с видом попадьи

Кряхтит и продолжает путь

По лёд покрывшему снежку

По шагу, по шажку.

Всегда боюсь я за старух:

На вид она бодра,

А упадёт – сломает вдруг

Как шейку-то бедра!

Башку сломя, спешишь куда?

Нелепая ворона!

К воротам Страшного Суда

Спешить нам нет резона!

Ворона мне: «Отвянь».

Ну, ладно, - я ей отвечал, -
Скажи, ворона, лишь:
Тебе Создатель крылья дал.
Почто ты не летишь,
Не оторвёшься от земли?
Ворона: «Отвали».

Не получился разговор.

И так себе стишок.

Я замечаю с давних пор,

Что мне нехорошо;

Предпочитаю тихий ход;

Не рвусь я к небесам;

Бескрылый, в общем, обормот,
Увы, увы, я сам.

 

 

***

Гуляю ль на закате дня,
Сижу ли я в своём дому ли –
Надежды юности меня,
Увы, собаки, обманули.
Хотел умом стать - как Сократ
Иль, на худой конец – Сенека.
Но часто пил денатурат
И вырос я умом – калека.
Мечтал стать также Казановой,
Прекрасных дам хватать за круп,
Но по иронии херовой
Я был, обычно, однолюб.
К чему скрывать – хотел я петь,
Сердца глаголом жечь кому-то,
Но сел мне на ухо медведь, -
Его, наверно, бес попутал.
Хотел быть сильным, как Ахилл.
Могучим, храбрым, - как Геракл.
А вырос хрупок я и хил,
Хотя от этого не плакал.
Не вырос до ста девяноста, -
До ста семидесяти двух
Лишь вырос я, но может, просто
Господь так укрепил мне дух,
Чтоб не глядел я свысока,
Не возвышался над погостом,
А только духом рос, пока
Другие гнались бы за ростом
Физическим? Таков удел
Мне был назначен, и не плачу
Что получилось чуть иначе,
Не так немного, как хотел.

 

***

Сижу ли я в своём дому ли,
Гуляю ль на закате дня,
Я чувствую, что обманули
Надежды юности меня.
О, дни моей весны златой
И лета солнечного, - где вы,
Здоровье прежнее и девы,
Гулянья в парке под луной?
Зачем вы все ушли налево
И оборвались, как запой
Мой многолетний? Как ни пой,
Теперь всё только перепевы
Тех песен прежних и утех,
Как будто чёрт побрал их всех.

А жить до одури охота,
А между тем, – взгляни в окно-то! –
Что видишь? Вижу, что в окне
Точнее, за окном – всё сне…
Всё снег! Зима катит в глаза
Давно, привычно всё до боли,
Открой скорей бутылку, что ли,
Да не шампанского – нарзан!
Давно расписаны все роли.
Откройся! Как тебя? – Сезам!
Темно в глазах от белой моли.
Зимуй, зимуй же, как фазан,
Пока охотник твой не знает,
Где ты. Пока, других губя,
Другими птицами он занят,
Пока ему не до тебя.
Но чу! Охотничий рожок!
Не по тебе ли, мой дружок?
Зима, зима, куда нам плыть-то?
Куда ведёт нас этот путь?
Когда конечный пункт прибытья?
Э, разберёмся как-нибудь.

 

***

Чудесная кончается когда-то

Кругом такие милые ребята! –

Валом валит снег

Хоть готовь Ковчег

Что бы уплыть на нем

Нам с тобою, вдвоём

Да нет тебя. Вот беда.

Кругом же – вода, вода

Мировой океан.

Сам себе - капитан

Штурман я и матрос,

Кстати и - пассажир

Радист, подающий СОС
В абсолютно пустой эфир

тает и тает звук
и никого вокруг

Собаковолк

И возникло тут из мрака:

То ли волк, то ли собака.

По прошествии годов

К встрече этой я готов.

Девяносто третий год,

Молод я, спесив и горд.

У меня была жена,

И красива, и нежна,

Я жену не то что б бросил,

Просто бросился опять –

Ту Москву я покорять,

Жизни вывернув сустав,

Впрочем, что гадать теперь?

Нет находок без потерь.

Так в преддверии весны

Я остался без жены

И ушел в глухой запой,

И читал, что под рукой

Оказалось. Книги, книги…

Хармс, Олейников и Пригов,

Бродский. И совсем был нов

Некто Саша Соколов.

Книжка желтая, как осень,

И потёртая слегка,

Что купил я, тыщ за восемь,

На Калининском с лотка.

Кто-то сдал её, наверно,

Когда лопаются нервы

И похмелье душит нас.

В общем, бес его попутал

До того тому «кому-то»

Кто-то надпись сделал в ней:

«Живи – долго. Много – пей».

Водка – пиво - димедро…

Ночь. Пустой вагон метро.

Я один в вагоне том

Мчусь по жизни напролом

В темноту и пустоту

И читаю книгу ту.

И мелькают на страницах

Вереницей – тени, лица

Обитателей романа,

Пропадающих и пьяных.

Кто я им? Кто мне – они,

Эти призрачные братцы?

Мы сроднились в эти дни,

Чтобы после разбежаться…

Был у них поэт – Запойный.

Он, поди, давно покойник

Он покинул свой Валдай

И попал… конечно, в рай?

Или в ад? – не знаю я!

Мне, ей-Богу, неизвестно,

Как зовётся это место –

Место Инобытия!

Непосильная задача

Это место обозначить.

Воли нет там. Нет покоя.

(Если там и есть покой.

То совсем - совсем другой).

Пейзаж - почти как наш,

Зазеркалье это будто.

Тонет в сумерках пейзаж.

То ли вечер, то ли утро…?

Нет, скорее, всё же вечер…

Зимний вечер. Но не суть…

Что гадать? - В запасе – вечность!

Разберёшься как-нибудь,

Коль попал сюда надолго…

И, встречая твой приход,

Тень собаки… или волка….

Я в Тартаре, на вечном ПМЖ

(Прости за каламбур, мой друг, но в общем,

Мы пребываем? На такой удел

Уже не ропщем;

Нас окружают образы вещей

Иваюсь около костра

Собаковолки воют на луну.

Ну-ну.

И по ветру развеется зола,

Забытый вами, я забуду вас.

Сторож, видимо. Не спит.

Тут север – страна идиотов,

А хочется очень на юг

Где буйволы, львы, носороги

Опасны бывают, подчас

Хозяйские нюхают псы

Я знаю, ты зол и рассержен,

Но только, товарищ, не ссы!

Не век нам носить эти цепи!

К чертям этот рабский покой!

Иные нам грезятся дали,

Иные зовут рубежи

И коль мы сдадимся едва ли

То значит - ещё убежим

На волю, в великой свободе

Ты чуешь, ты чуешь? Скажи!?
Свобода уже на подходе
Осталось до лета дожить

 

****

Вечером, в марте, в неуютной стране россии
Снег, днём - белый, после - розовый, после - синий
Быстро на запад уходит, сгорая, солнце
Поздний мороз от ног - по спине крадётся
Ускоряя твой шаг, отвлекая от мыслей лишних
И быстрей и быстрей, как стрела, в темноте летишь ты.
Что бы спрятаться в доме и согреться горячим чаем.
В этом климате диком живём мы и всё крепчаем.
Да не только климат тебя из себя выводит
С ним-то как-то уже по- притёрлись, сроднились, вроде
Хуже то, что война не кончается и в этих войнах
Много способов есть отличиться, но нет достойных
Способов, среди них, одержать хоть одну победу
Не поддавшись, при этом, угару, гордыне, бреду
Одно средство защиты – брезгливость, но и с этим средством
От войны не уехать, не спрятаться и не деться.
Она, сука влезает, без мыла, в любые дыры
И врастает в нас так, что порою, её не вырвать
И самому, увязнув, не вырваться из трясины
Все участники в этом, как будто, почти едины
Эх. Пошло все на… Изучаю глобус.
Пусть уехал хороший, как нам говорят, автобуc
Есть ещё местов в автобусах, что не хуже
Отраженных в небе, как в разноцветной луже

***

Вам, с моей помощью, собаки, удалось
Пронзить меня политикой – насквозь
Заставить ненавидеть ваши лица
И мучиться, и нервничать, и злиться.
Я, видимо, сошёл от вас с ума
Чума, чума, на ваши все дома!
На ваши радости, на все печали ваши
На заклинанья, пляски на костях,
Как будто побывал у вас в гостях
И ел ваш хлеб, пропахший весь парашей!
Провал ваш ненавистен и успех!
Какое дело мне до вас до всех?

 

***

Ещё одна зима сползает старой кожей,

ещё одной зимы безумие итожу:

Вой сирен и уханье снарядов

Полуосень, Меланхолия.

Август распахнул объятия.

На берегу морском – Платон

А впереди - вода

Кого зовёт Платон? А он

Зовёт к себе кита.

Что б водрузиться на кита

И после, во всю прыть

На нём, неведомо куда

По черноморю плыть.

Дельфин

Впервые увидел дельфина -
Внезапно он в море возник.

И мне показал свою спину

И режущий волны плавник.

Закат догорал, багровело

Высокое небо над нами.

Ходило упругое тело

Дельфинее, в море, кругами.

Дельфин редкий гость тут и значит

Их уже не увидишь с земли

С небесами сливается море.

Журавлиный ли клин? - Стая псов –

Зубы скалящих, рвущихся к бою!

И навыкат - глаза парусов

Ах, безумец, безумец Парис,

Что же ты натворил, что устроил?!

А теперь - как с судьбой не борись –

Не спасти, ни Елену, ни Трою…

Если б знать все заранее... Но

Ничего не изменишь, однако…

Жертвы принесены и вино

Уже выпито... Старый оракул

Им туманно предсказывал то,

Чего знать было вовсе не надо –

Что почти не вернется никто

Из героев в родную Элладу...

А пока... Еще молоды все,

Безбороды, иль чернобороды…

Вон - смеется опять Одиссей

Для чего ты потом убивал,

За проемом окна.

Вот и кончилось лето.

А куда мы, потом?

Почему, обязательно, в ад?
Степь и небо слились, за окном.

Душа смеялась, но грустила

Ведь с телом связано немало

Теперь его судьба – могила

При расставании с которой -

Душа уходит прочь, из мира

Душе лететь в другие веси

А фарсом траурных процессий

Освобождённые от гнёта,

Душа и тело словно крылья

Как символ жизни и полёта

И символ смертного бессилья

Горели звёзды, как лампады

И черти, ангелы, как дети

Задумчиво стояли рядом.

Памяти Димы «Лукича»

Опять сквозняк, ещё одна прореха…

Нелепо и не нужно это всё.

Всё крутишься вокруг

Понять ты что-то хочешь?

А надо ли, мой друг?

Мараешь чистый лист ты

Терзаешь чей-то слух

Но жизнь летит со свистом

А мир всё так же глух

К твоим дурацким песням

К твоим смешным речам
Ответа нет, хоть тресни
И пусто по ночам

 

***

Болтается слово, на языке

Сопротивляясь этой немоте,

Завывание ветра

Забывание слов

Заунывные песни

Зазывания снов

А на улице темной

Сыро, холодно, стрёмно

И луна, между тучек

Как лодка плывёт.

Посещает всё чаще

Мысль, что мир, вообще

Словно ненастоящий:

Соткан он из вещей

Иллюзорных. Расчёты

Ненадёжны, на что-то

Что поможет осилить

Энтропию и смерть.

Почему же на это

Вот на всё несмотря

Над стишками поэты

Раз за разом корпят

Погружаются в лепет

Глину месят и лепят

Непонятные формы

Неизвестно чего?

Может, чтоб убедиться

В том, что всё ещё жив?

И сметает границы

Мозга атомный взрыв

Захлебнёшься в восторге

Из себя вдруг исторгнешь

Выброс счастья и света

Во вселенскую темь.

Вероятно, за этим

Вероятно, за тем.

***

 

В общем-то, я человек нелюдимый.
По телефону беседую с Димой
Без телефона веду диалог
С Аней и с Олей, с Андреем, Наташей
Кто - в мире лучшем, а кто ещё - в нашем
Так ли уж важно?
Огромный поток,
Всех нас несёт и то дальше, то ближе
Все мы друг к другу опять, вот, гляди же –
Время распалось, достанешь рукой
Руку когда-то умершего друга
Скажешь с улыбкой ему, без испуга
Где пропадали вы, мой дорогой?
Где пропадалось и как умиралось,
как забывалось, и как возвращалось?
Здорово, всё - таки встретиться, да?
Плавится воздух дрожащий в июле
Ветры горячие тучу надули
Что развивается, как борода

Бога.

 

***

Уехал в Крым - нашел кафе у бухты,