Сыновья и дочери незаурядных отцов

«Что для детей отцовской славы краше

Что славы сына краше для отца?»

Софокл, "Антигона" (пост, около 442 г до н.э.).

Прежде всего, следует отметить, что существуют заурядные и незаурядные отцы. Разберемся, что такое отец заурядный? Абсо­лютно похожих родителей не бывает, и поэтому возникает вполне законный вопрос, с какой частотой встречаются так называемые обыч­ные, среднестатистические родители, в частности отцы? Быть может, сыновья и дочери незаурядной женщины отличаются от детей необычного, выдающегося мужчины? Быть может, роль такого отца не сопоставим с материнской?

Подобные вопросы способны запутать исследователя, теряю­щего в лабиринте спасительную нить логики. В этом смысле недос­таточным кажется мне и мой собственный опыт, полагаться на кото­рый в поисках выхода — дело, быть может, и тщетное. Даже более чем десятилетняя практика не позволяет делать общих выводов относительно детей незаурядных отцов, из которых на глаза психо­терапевту попадается максимум человек пять-десять за все время его работы, в отличие от неиссякаемого потока отпрысков обыкно­венных семей. Приходится отказаться от практического материала и прибегнуть к помощи мифологии, хотя и ее приблизительность для меня очевидна.

Традиционно важную роль в жизни европейцев играет христиан­ская и в какой-то мере иудейская мифология. На заре христианства широкое распространение получил миф о семье, а точнее говоря, о святом семействе — Деве Марии, Святом Иосифе и их сыне Иисусе. Как во всякой другой семье Иосиф был отцом и, надо сказать, отцом более чем заурядным. Первая христианская семья человече­ской истории, согласно источникам, предстает как образец абсолют­ного матриархата. После помолвки с Иосифом Мария зачала, по ее словам, от Духа Святого. Иосиф по доброте душевной отнесся к странной беременности своей супруги с трогательным участием.

После того как Иисус появился на свет, Иосиф продолжал оста­ваться заботливым отцом, которому, однако, была отведена роль сво­его рода статиста. Вспомним, что в центре внимания богословов и художников, обращающихся к теме Рождества Христова, находят­ся, как правило, два персонажа — Мария и младенец Иисус. Говоря проще, «звезды» этого представления только они, те двое, к кому обращены молитвы и славословия верующих. Где же Иосиф? Да вот он где-то неподалеку, но всегда в сторонке, на заднем плане, как то и подобает заурядному, не привлекающему внимания отцу. Мы знаем, что он организовал бегство в Египет и возвращение в Израиль, но больше о нем почти ничего неизвестно. Новый Завет обходит его молчанием, апокрифы говорят немногим больше.

Лично мне непонятно, почему большинство людей придержи­вается мнения о том, что христианство принесло патриархат. В этой религии роли отца земного не придается никакого значения. Позволю себе усомниться в том, что Иосиф утешился мыслью о неком гипоте­тическом Святом Духе, овладевшем его женой.

Можно сказать, что у Иисуса было два отца. Первый — Иосиф, совершенно заурядный, простодушный плотник и заботливый кормилец; второй отец - Бог, Найдется ли существо более необыч­ное, незаурядное, чем Господь Бог? Можно представить себе, как непросто иметь такого отца, которого нельзя увидеть, к которому невозможно прикоснуться, в существовании которого можно сом­неваться.

Мифологемы в символической, образной форме представляют не жизнь индивида, а архетипы, которые могут проявляться у всех людей, будь то женщины, мужчины или дети. Так, задаваясь вопросом о сте­пени различий между матерями и отцами, можно констатировать лишь то, что Мария и Иосиф архетипически несхожи. Она — благо­словенная, светлая Божья Матерь, почитаемая и святая, а он - крот­кий, ничем не примечательный, бесславный и мимолетный статист. Архетипы либо олицетворяют базовые, классические ситуации, характерные для людей, либо проистекают из них. Вероятнее всего, архетипы имеют значение не только для человеческих существ, но и для животных, в частности млекопитающих. Например, наши бли­жайшие родственники, шимпанзе, проявляют мужские и женские качества в типичных играх, вращающихся вокруг разделения поло­вых привилегий и власти. Самцы длительное время зависят от самок, и если последние по каким-то причинам исчезают из их поля зрения, самцы в страхе забираются на дерево. За исключением случки, они оказываются существами излишними и служат для самок лишь рос­кошной безделушкой, предметом развлечения и игры.

Что касается птиц, то их нельзя назвать нашими родственниками, и тем не менее павлин может служить прекрасной иллюстрацией вышесказанному, Его основное и чуть ли не единственное занятие, распускать свой удивительный хвост, привлекая, к себе внимание самок. К слову сказать, павлин чуть было не свел с ума Чарльза Дар­вина. Знаменитый создатель теории эволюции был не в состоянии объяснить с точки зрения дарвинизма необходимость столь пышного, завораживающе прихотливого и красочного оперения,— каузаль­ность спасовала. Не надо иметь слишком богатое воображение, что­бы представить себе самку павлина, которая замечает после случки со своим нарядным кавалером - «О, для этого ему совсем не обяза­тельно распускать свой огромный хвост».

Не стоит забывать, что с точки зрения биологии мужчина, грубо говоря, самец человека, необходим лишь для полового акта. Жен­щины при желании способны защищать себя, добывать пропитание охотой, сбором ягод и грибов, а в современном обществе,— зараба­тывать деньги на жизнь. У многих так называемых первобытных, при­митивных народов женщины занимаются не только уходом за деть­ми, но и поиском пищи, сельскохозяйственными работами и.т. д., между тем как мужчины бездельничают, путаются у женщин под ногами и воюют друг с другом.

Святое семейство – это крайнее выражение матриархата. В дан­ном случае мужское начало лишено того единственного, что и состав­ляет «ценность» самца — способности к зачатию. Очевидно, сладо­стные утехи чувственных отношений, ради которых многие жен­щины терпят мужчин, Марии известны не были. Случайно ли, что воспитательницами детских садов и преподава­телями начальной школы в 99% случаев работают именно женщины?

Даже в средней школе мы не встретим много учителей-мужчин. В данном вопросе наиболее последовательна позиция психологии развития. Речь идет об образе матери, которая может предложить малышу хорошую или плохую грудь, а также решительно влиять на первые годы его жизни. В связи с этим психологи единодушно прису­дили отцу роль «материнского резерва» («Mutterchens Hilfstruppe» [нем.]) или полезного нарушителя спокойствия, этакой «her majesty's loyal oppositions" (лояльная оппозиция Ее Величеству). Но ведь младенчество важнейшая пора жизни.

Выходит, что отец не только зауряден, по и попросту не нужен. Читатель может возразить; ребенку необходим отец, с которым он мог бы себя идентифицировать и на которого можно равняться. Именно отец учит ребенка азам общественной жизни, играя с сыном в футбол или восхищаясь летним платьем дочери, гуляющей с ним в парке. Однако по большому счету все это роскошь, безусловной необходимости в этом нет, хотя примеры несомненно милы.

На мой взгляд, заурядный отец не играет никакой роли в жизни семьи и детей. Его функции излишни. Между тем, можно ли вооб­разить жизнь без излишеств? В рамках общественной и профес­сиональной деятельности мужчина может быть незаменим, но как отец он — чистая формальность. Поэтому было бы правильней гово­рить не о мужском господстве, патриархате, а о фаллократии. Пат­риархат — столь же мнимая угроза, что и мельницы Сервантеса, на которые кидаются современные донкихоты в юбках из феминист­ского движения.

Существуют весьма влиятельные и выдающиеся мужчины, кото­рые становятся не такими безобидными отцами, как Иосиф. Однако, как определить незаурядность индивида? Я попытаюсь ответить на поставленный вопрос, хотя и отдаю себе отчет в возможной «зауряд­ности» своих суждений.

Большинство людей (около 90%) руководимо коллективным сознанием. Аристотель называл человека zoon paliticon, стадным животным, в том числе в позитивном смысле. Как правило, люди поступают так, как поступать принято, обращают внимание на обще­признанные вещи и т. д. Человеческая жизнь от колыбели до смерт­ного одра протекает в русле коллективного сознательного и бессозна­тельного. Наши взгляды в той или иной степени созвучны мнению большинства или самой влиятельной части оппозиции. Философия среднего обывателя представляет собой дайджест нескольких газет, популярных телевизионных передач и затертых частым употребле­нием книжных истин. Вместе с тем средства массовой информации отнюдь не создают коллективное сознательное и бессознательное, а только отражают его.

Существуют коллектив и антиколлектив, однако и тот и другой представляют собой совокупность людей, в какой-то мере поступившихся собственной самобытностью. И несмотря на то что, напри­мер, в политике царит мнимое разнообразие — тут и «правые», и «левые», и «либералы», внутри партий отсутствует какая-либо оригинальность. Человек — не Бог, не Создатель, а творение. Когда я окидываю взглядом поле с цветущими нарциссами, я не пытаюсь отыскать самый красивый, самый непохожий цветок. Я наслаждаюсь единообразием красоты.

Однако нет смысла отрицать тот факт, что и в искусстве, и в науке, и в сфере бизнеса встречаются личности выдающиеся, обладающие незаурядными творческими способностями. Как бы там ни было, я считаю, что подобные отцы — несчастье для детей. Мэри Уолкстоункрафт, дерзкая английская феминистка XIX столетия, любила цитировать философа Фрэнсиса Бэкона (1561 —1626 гг.): «А great man's wife and children can only be hostages of fortunes". Под словом «great» Бэкон подразумевал скорее всего человека абсолютно самодостаточного, могущественного, выдающегося, оригинального, даро­вания которого выходят за рамки привычного.

Подлинное оригинальное, творческое дарование требует напря­жения всех душевных сил, превышающего порой человеческие воз­можности. Недавно я слышал мнение известного немецкого кри­тика, имя которого, к сожалению, не припоминаю, что хороший писатель - чудовище - эгоистичное, самовлюбленное существо, развращенное нарциссизмом, отвратительное во всех своих про­явлениях, кроме творчества. Христианско-иудейская мифология в этом смысле еще жестче. Достаточно вспомнить историю Авраама, величайшего творца, основавшего с благословения Гос­пода народ Израиля, и его первенца Исаака. Авраам чуть было не убил своего сына. Бог повелел ему принести Исаака в жертву, заре­зать его и сжечь тело, И отец вне всяких сомнений довел бы это дело до конца, если бы Бог не изменил свою волю. Как правило, я отсы­лаю читателя к христианской мифологии, но в данном случае позволю себе привести пример Агамемнона, владыки Греции, кото­рый принес в жертву свою дочь Ифигению.

В рамках мифологии выдающийся отец предстает не только как творческий, оригинальный и заботливый мужчина, но и как непред­сказуемое существо, имеющее склонность к уничтожению своего потомства. Подтверждение тому мы находим и в истории Святого семейства. Все источники сходятся на том, что заурядный, ничем не примечательный плотник Иосиф был прекрасным отцом, «чоли» («tscholi»)_: неспособным причинить страдание ближнему. Отец другой, Господь Бог, был менее милостив. Он принес в жертву своего Сына, преследуя при этом цель спасения человечества. Но какой бы благородной задачей ни оправдывай Отец своей жертвы, Сын погиб, распятый на кресте между двумя разбойниками, в то время как отец земной не причинил Иисусу ни малейшей боли. Великий Отец — а кто может быть выше Господа — наблюдал за тем, как его дитя уми­рает в одиночестве и страшных мучениях.