Которые за благочестие и святые

ЦЕРКОВНЫЕ ЗАКОНЫ И ПРЕДАНИЯ

В НЫНЕШНИЕ ВРЕМЕНА ВЕЛИКОДУШНО

ПОСТРАДАЛИ.

 

Книга известного старообрядческого писателя XVIII века Симеона Денисова «История об отцах и страдальцах Соло­вецких», наряду со знаменитым «Житием» протопопа Авва­кума, в продолжение двух веков являлась любимейшим чтени­ем русских людей, сохранивших верность древнеотеческому Православию. Исповеднический и мученический подвиг бра­тии Соловецкого монастыря, решительно и обоснованно от­казавшейся предать анафеме церковные чины и уставы, заве­щанные святыми основателями прославленной обители, и ве­ровать и молиться Богу так, «как начальство повелит», воспет Симеоном Денисовым возвышенным, героическим сло­гом. В наше время «зело приукрашенный» церковно-славянский язык автора, к большому сожалению, стал малопонятен его соотечественникам. Новый перевод ее на современный язык имеет целью вернуть этот выдающийся памятник рус­ской духовной истории широкому кругу читателей.

Издание подготовлено Д. А. Урушевым.

К ЧИТАТЕЛЮ

 

«Вопроси отца твоего и возвестит тебе, старцев твоих — и расскажут тебе» (Втор. 32, 7)

«История об отцах и страдальцах соловецких», написанная знаменитым старообрядческим писателем, настоятелем Выговского монастыря Симеоном Денисовым (1682—1740), на протяжении почти трехсот лет была одной из популярнейших книг среди хри­стиан, о чем свидетельствуют многочисленные издания и рукописи «Истории», дошедшие до наших дней. Читая произведение Денисо­ва, многие поколения староверов получали великую пользу и верное наставление в христианской жизни. Имея перед собой пример по­двига святых соловецких мучеников, они были всегда готовы к му­жественному стоянию за древнее Православие и отеческое благо­честие, всегда были готовы безбоязненно исповедать перед врагами Церкви свою веру, свое упование, не боясь никаких казней, никаких мучений.

К великому сожалению, за годы безбожной советской власти среди старообрядцев в значительной мере снизилось знание церковно-славянского языка, да и сам круг чтения славянских книг сузил­ся в основном до книг богослужебных. Поэтому «История» оста­ется недоступной и неизвестной многим христианам. Посему мы и поставили перед собою задачу — вернуть произведение Симеона Денисова читательской публике, дабы пробудилась в верных серд­цах любовь к святым подвижникам и мученикам, с которых всем нам подобает брать пример, прославляя Бога, «Который хочет, чтоб все люди спаслись и в разум истинный пришли» (1 Тим. 2, 4). Нам ни в коем случае нельзя забывать, что православная культура всегда основывалась на книгах, что именно грамотность, книж­ность, начитанность отличали старовера от представителя «гос­подствующей церкви». Без книг не может быть старообрядческой традиции, ибо тот, кто не читает книг, превращается в «Ивана, не помнящего родства».

Наша вера и история кажутся необъяснимыми, если нет той умственной культуры, которую единственно сохраняют наши кни­ги. Посему мы искренне надеемся, что настоящий перевод бес­смертного творения Симеона Денисова найдет своего читателя, может быть, немногочисленного, но думающего.

В качестве приложения к «Истории» мы публикуем несколько исторических документов, большинство которых совершенно неиз­вестно публике. Особенно хочется обратить внимание читателей на документы, связанные с именем Иоанна Захарьева — стойкого исповедника и дивного страдальца за истинную веру Христову: мы помещаем в приложении послание святого мученика и приговор, вынесенный ему царем и боярами. Делаем мы это не только для того, дабы познакомить читателя с житием еще одного старооб­рядческого святого, но и чтобы показать несоразмерность того бесчеловечно-жестокого наказания (пытки и казнь) с «виной» Ио­анна — небольшим письмом частного содержания.

Кроме того, мы публикуем в приложениях «отписку» соловецко­го архимандрита Макария на имя патриарха Иоакима. Из содер­жания этой записки можно заключить о том нравственном и ду­ховном уровне никонианских монахов, которые были посланы (а правильнее сказать «сосланы») в монастырь на место убиенных старцев. Если прежние насельники обители отличались исключи­тельным благочестием, стойкой приверженностью преданиям и обычаям древних подвижников, что и засвидетельствовали самою лютою смертью, то новые монахи являют собой совершенную ка­рикатуру на ангельский иноческий образ... Чего только стоит одна жалоба Макария на то, что иноки «поскучили», не хотят есть палтусины, трески и семги, а хотят летом все из монастыря вон брести, даже не спрашиваясь у настоятеля! Мы специально поме­щаем это послание в конце нашей книги, знаменуя тем самым пла­чевный конец некогда славного Соловецкого монастыря...

При переводе «Истории» мы столкнулись с неожиданной слож­ностью — необычайной трудностью церковно-славянского языка Симеона Денисова. Трудность эта заключалась не столько в самом языке, сколько в невозможности адекватно перевести на современ­ный русский язык все те пышные, разукрашенные фразы, которыми так обильно пестрит текст Денисова. Иногда оказывалось, что наш усредненный язык, «"городское эсперанто", на котором все и со всеми могут общаться» (Ю. П. Казаков), просто не в состоянии справиться с денисовским хитросплетением словес, поэтому в на­шем переводе лишь отчасти можно ощутить тот торжественный дух и слог эпического повествования, которым написана «Исто­рия». Хочется также отметить, что в настоящий текст для большего удобства чтения нами внесены отдельные слова, большин­ство из которых выделено в угловые скобки, а также введено раз­деление на главы, отсутствующее в оригинале.

Настоящий перевод выполнен по изданию: Симеон Денисов «Ис­тория о отцех и страдальцех соловецких» (Издание В. Г. Усо­ва). — М., 1907. Исправлен по изданию: «Повесть об осаде Соловец­кого монастыря» (Подготовка текста и комментарии Н. В. Понырко и Е. М. Юхименко) // Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Кн. I. М., 1988— С. 155—191. Комментарии со­ставлены с использованием примечаний этого издания.

Мы считаем своим приятным долгом сердечно поблагодарить доктора филологических наук Елену Михайловну Юхименко за лю­безно оказанные помощь и содействие.

Итак, с Богом починаем наш перевод. Если оке кто, сие читая, обрящет в нем ошибки, неисправности или недосмотры, пусть не клянет наше грешное худоумие и невежество, но да исправит, как Господь его вразумит. Богу нашему слава во веки веком. Аминь.

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Если древний поэт Гомер показал такое тщание, такой подвиг, такой труд, чтобы описать начало, жительство и разорение города Трои, чтобы показать мужей-исполинов храбрых, мощных и креп­ких духом, которые подвизались за честь отечества даже до смер­ти, то тем более нам подобает явить многое тщание, больший подвиг, теплейшее усердие для повествования не о городе креп­ком и преславном, изумляющем твердостью стен, удивляющем высотою башен, прославляемом множеством добрых мужей, но о монастыре святом и пречудном, которого как начало свято и славно, так и конец богоугоден и праведен. В нем же воссияли мужи чудного и высокого жития, мужи храброго и крепкого тер­пения, мужи твердого и непоколебимого великодушия, храбро и весьма храбро победившие не плотских и не вещественных су­постатов, но невещественных мысленных врагов. Мужи, которые за отеческие законы, за церковное Православие отдали плечи свои на раны, спины на удары, уды на раздробление, тела на муки и в конце предались на смерть ради бессмертной жизни.

А так как много жаждущих с любовью услышать об этом, то мы ревностно потщились к труду собирания, чтобы изъявить как о количестве святых мужей, воссиявших в разное время в обители, так и о дивном мужестве страдавших за неприятие новшеств.

Не похвалу (что не красна в устах грешных) складываем чуд­ным мужам, но сами дела, сами деяния отцов, которые собрали от различных писателей, которые слышали из уст самих бывших в воинстве во время разорения обители, которым достоверно научились от оставшихся соловецких отцов — это возвещаем ушам боголюбивых.

Итак, во-первых, расскажем о начале святой обители, ко­гда создалась, какими ктиторами, какими правилами, какими преданиями и благочинием оградилась. Потом расскажем и о живущих в ней отцах, какой святости, сколь высокого жития, какого чудного воздержания были. Наконец, предла­гаем в этом сочинении рассказ о великодушии страдания, ревности благочестия, крепости терпения блаженных отцов, бывших во время разорения и проливших кровь свою за благо­честие.

 

Пусть от корня древо, и от него ветви,

От ветвей же плоды легко появятся,

И незнающие услышав удивятся,

Знающие же памятью обновятся,

И доброго усердия плод вместе снимут,

Пользу послушания в небе воспримут.

 

ГЛАВА 1

 

Монастырь Соловецкий — это киновия (то есть общежитие), собранный из стекшихся иноков в спасительное пребывание с общим имением и общей трапезой, более же всего с общим единомыслием, построенный вне мирских жилищ на одном из морских островов, именуемом Соловки, от него же и принял на­звание «Соловецкий». Начало жизни на острове положил препо­добный отец Саватий¹ в 6928 (1420) году при благочестивом князе Василии Васильевиче <Темном> и много лет уединенным житием спасительно безмолвствовал. По его же преставлении возобновил жительство на острове преподобный отец Зосима² и киновию построил и братию собрал. Предав к созиданию душ человеческих чины, уставы и предания церковные и отеческие, оставил ученикам спасительное наследие.

И оставляю писать как о местоположении киновии и дально­сти отстояния вселенной, так и о зданиях и постройках, также и о виде благолепия, украшения и твердости монастыря, кото­рые не только россиянам своими очами всегда удостоверены, но весьма известны и историографам вселенной и географам, пре­бывающим на западе и востоке...

И так < Соловецкий монастырь> просиял добрыми закона­ми и пресветлым благочестием, так украсился благочинием и преемством уставов, что посреди российских монастырей све­тился, как луна посреди звезд. Ибо ученики преподобного <3осимы> так сохраняли благочестие неповрежденным, законы не­зыблемыми, предание неущербленным, как изначально приня­ли, как от преподобного отца научились, ничего не изменяя или привнося, и так твердо сохраняли, что во время искушения и кровью сие запечатлели, о чем расскажет грядущее слово.

Жители же острова, то есть ученики преподобных отцов, весьма умножились, как семя Авраамово, их же число доходило до пятисот и более, кроме бельцов и испытуемых, бывших во множестве. Ибо от благого корня молитвенных потов богоносных отцов Зосимы и Саватия вырос благой и многоплодный сад собрания иноков. Добрые ветви пустили святые мужи, не только видимо украшенные цветами добродетелей, но и обогатившиеся плодами благодати Божьей и наследием Царствия Небесного. Такими по преставлении святых были прежде всех Иоанн и Василий-пономарь³, по смерти своей чудесно являвшиеся лю­дям вместе с преподобными. Потом Иоанн и Логин, бывшие служители киновии, ныне же новоявленные яренгские чудо­творцы⁴. Филипп святой⁵ — и старательный ктитор киновии, и всероссийский чудотворец и архиерей. Иаков, игумен⁶ и тру­долюбивый строитель чудных монастырских стен. Преподобный Иринарх, игумен⁷ и дивный пустынножитель. Преподобный Диодор⁸, трудник и житель Соловецкой киновии, затем и пус­тынножитель, и отшельник чудный, построивший потом Юрьегорский монастырь и в нем свято переселившийся от здешних к Богу. Преподобный и дивный пустынножитель Андрей⁹, быв­ший трудник соловецкий, который прожил пятьдесят восемь лет в пустынном уединении и, работая Господу, сверхъестественной сподобился благодати.

С этими и прочие бесчисленные жители, великие постники и безмолвные пустынники Соловецкого острова просияли как пресветлые звезды. О них же рассказывают книги житий препо­добных отцов <3осимы и Саватия>, и житие Филиппа митропо­лита, и житие преподобного Диодора, начальника Юрьегорского. В последние времена таковы выросшие побеги сада соло­вецких чудотворцев: преподобный и духоносный Елеазар¹⁰, чудотворец Анзерский, построивший скит и устроивший в нем жительство иноков, который ради чистого жития обогатился пророчествами и так сказал пребывающим у него в послушании о Никоне патриархе и начальнике нововведений: «На великое зло. Россия себе его израстила». Как достоверно рассказали жи­тели Анзера, святой однажды видел Никона, служащего литур­гию, и змия черного и великого, обернувшегося около его шеи, и весьма ужаснулся. С тех пор Елеазар, невзлюбив его, вынудил бежать¹¹.

Илья святой¹² и первый архимандрит, муж великого воздержания, который такое воздержание стяжал, что один хлеб с во-дою ел, а за трапезою ел теплую воду, дабы не узнали, что не ест вареного.

Иоанн юродивый, в человеческом безумстве обогатившийся небесною мудростью, предвидя день своей смерти, ходил по обители много дней, громким голосом призывая: «Кто мне будет спутник до Иеросалима?» И никто не мог уразуметь сказанного. В вечер же последней ночи пришел к одному из кожевников, его же имел себе другом, говоря: «Друже, иди со мною до Филиппова колодца, дивное дело тебе явлю». Тот же, отказываясь, ибо была глубокая ночь, обещался утром идти. Когда же настало утро, кожевник, не увидев того <Иоанна>, пошел к Филиппову колодцу, нашел его о Господе скончавшимся и всем это поведал. Тогда уразумели все, что в Небесный Иеросалим блаженный звал себе спутника.

Гурий, блаженный инок, который юродством жития явился творцом великих чудес, который жил в пекарне и по извлечении хлебов входил в хлебопекарную печь, в нестерпимую жару и, затворив устье печи, стоял, как будто в некоей прохладе, принося поклоны и молитвы Богу. Он наперед предсказал о приезде¹³ <будущего> патриарха Никона за мощами святого Филиппа. Этот блаженный, где встречал отца Игнатия¹⁴, всегда говорил: "Игнатий, уйди из этого монастыря, ибо соберешь свой монастырь, равный Соловецкому». Это слово блаженного потом делом явилось, когда Игнатий с двумя тысячами и семью сотнями народа в Палеостровском монастыре от нашедших воинов скончался огнем за благочестие.

Иоанн, называемый Похабный, который блаженным похабством сподобился благодати предвидеть будущее. Он, пребывая в Соловецкой киновии, когда еще был глубокий мир церковный, ходя по обители, кричал: «Бежим отсюда, ибо иноземцы идут к обители!» И некоего морехода именем Амос, приехавшего в обитель, умолял взять с собою на берег; когда же тот спрашивал: «Зачем?», юродивый говорил, что иноземцы будут разорять обитель. Амос же, взяв блаженного на ладью и наедине вопросив его об этом, услышал, что царево воинство придет и разорит оби­тель, и изменятся монастырские обычаи и законы. На берег же, приехав, жил юродивый в деревнях Приморья, Калгалакши и прочих. Как-то ходил он и по обыкновению юродствовал, а мужик пьяный из местных, дьяволом научен, накинулся на блажен­ного и, ударив о землю, бил даже до полусмерти. Иоанн же, немного полежав, встал и, поглядев на убийцу, сказал ему: «Какой прибыток получил ты? Вот вскоре будешь растерзан псами и даже следа костей твоих не найдется». Слово блаженного тотчас стано­вится делом. Вскоре пошел тот <мужик> в некую деревню, и на­пали на него псы, и всего растерзали, и даже костей его не оста­вили, по слову блаженного. И поскольку юродивый ходил во всех странах Поморья, даже и до города Архангельска, и возвещал сво­бодным голосом древнецерковные уставы благочестия, то был взят и свезен в Холмогоры. И после многих истязаний и различ­ных мучений и ран мучители, поняв неизменность нрава блажен­ного, решили сжечь его. Когда вели блаженного на смерть, то весь народ собрался на зрелище и сам воевода приехал, держа на руках младшее дитя. И когда в сруб спустили его <юродивого>, стал он, молясь на восток. Объял огонь сруб и, опалив страдаль­ца, пал на землю. Тогда ребенок воеводы закричал, указывая пальцем: «Отче, отче, вон Иоанн на высоту пошел, вон на небо восходит!» Многие из стоявшего вблизи народа, слышавшие это, прославили Бога, Возводящего Своих рабов на вечную славу не­бес краткими скорбями мучения.

Подвижники же и молитвенники, жившие как в уединенной пустыни острова, так и в самой обители, были весьма велики не только исперва, но и перед самым временем искушения. Таким был тот брат, который, умирая, исповедал отцу духовному, что исполнил келейное правило на тридцать лет вперед. Таким был тот дьякон, совсем не заботившийся о своих ногах, опухших от многого стояния <на молитве>. Случилось же ему некогда идти на службу, а сапог его провалился сквозь мостовую. Он выта­щил ногу и увидел, что сапог полон крови, но, вытащив сапог и всунув в него ногу, с радостью поспешил дальше на службу, будто совсем не пострадал. Многие из них были изрядными знатоками святых писаний, многие были искусны и в толкованиях. И столь многие, что тем обителям было достаточно правления своих настоятелей. И не только в обители, но и на высочайшие архиерейские престолы были избираемы соловецкие отцы.

Многие были причастны ксловесному наставлению мудро­сти, что обнаружилось через сочиненные ими повести. Среди них есть и Герасим Фирсов¹⁵, муж довольной учености, который во время нововведений Никона патриарха оставил по себе лучшее свидетельство своей мудрости, сочинив Слово о крест­ном знамении. От него, как губка, впитывал воду мудрости вы­шеозначенный Игнатий, который утвердил стоять в догматах Православия все соловецкие и каргопольские страны и насадил благочестивыми жителями непроходимые, пустынные дебри.

Таково было насаждение преподобных отцов, такой много­плодный сад, такое благое древо, посаженное при водах Божиих законов. Поэтому и лист его не опал во время великого и бур­ного искушения, но зрелые и целые плоды были посланы Бла­гому Садовнику. Как же были посланы? Послушайте!

ГЛАВА 2

Когда приспело время, предсказанное в древности, тотчас Никон вошел в патриаршие дворы. Тогда сбылось пророчество вышереченного Елеазара, ибо Никон, облачившись в патриар­шие одежды и приняв высочайший престол, наполнил Церковь великим смущением и мятежом, людей — великими озлобленьями и бедами, всю Россию — великим шатанием и колебанием. Поколебав непоколебимые церковные устои, подвигнув недви­жимые уставы благочестия, порвал соборные клятвы святых от­цов и что держал в тайнике сердца, то и умыслил непотребно внести в Церковь: чтобы тремя перстами креститься, чтобы пя­тью благословлять, чтобы крестом двусоставным просфоры пе­чатать, чтобы «аллилуию» в чтении псалмов троить, чтобы коле­нопреклонений в святые посты в церкви не творить, чтобы на коленях стоя молиться в преждеосвященной литургии и в ве­чер Пятидесятницы и прочие бесчисленные изменения чинов и уставов. Уговорил царя и синклит и собрал всех архиереев на собор¹⁶, каких ласкою, каких лестью, каких царским страхом склонил к своему намерению.

А непокорившихся, предав узам, темницам, ранам и заточеньям, лишил нынешней жизни горчайшими смертями. И по­велел печатать книги с вышеозначенными нововведениями, и рассылать их всюду, по областям Российской державы, и со­вершать по ним всякую службу молитвословия. Таковые рассы­лались повсюду, во все митрополии, города, области, монасты­ри, села и деревни и раздавались во всех приходах каждому священнику. И никого не нашлось, выступающего против, и никого, возражающего тем новшествам, кроме Павла, слав­ного епископа Коломенского, и великоревностного протопо­па Аввакума, возразивших еще в самое время первого собо­ра, и прочих малых. Ни один из великих монастырей и горо­дов нисколько не воспротивился царскому указу, все поко­лебавшему, но все нехотя приняли новопечатные книги и служ­бу по ним совершали по-новому.

Дошли же царские и патриаршьи письма вместе с новопечат­ными книгами и в Соловецкую обитель преподобных отцов¹⁷. Те отцы, совет сотворив, совсем не хотели их <новые книги> при­нять, но хотели, дав ответ, назад возвратить с посланными. Упо­мянутый прежде Илья архимандрит, муж доброго рассуждения, сказал к ним: «Отцы и братья! Да будет угоден вам мой совет. Книги, посланные от патриарха, примем, чтобы зазря гнев на себя не вызвать. Рассмотрев же их несогласие и противность Божьим законам, получим основательный повод для нашего противостояния». И те, приняв совет архимандрита, дали знаю­щим рассмотреть новые книги, а службы по ним никак не со­вершали.

Архимандрит же Илья отошел от вещественных к невещест­венным¹⁸. Вместо него был поставлен архимандрит Варфоло­мей¹⁹. И поскольку слава Соловецкого монастыря как в обще­жительных преданиях, так и о тщательном хранении уставов церковного благочестия пролетела во все концы России, то мно­гие иноки и миряне отовсюду стекались в обитель. Никанор, ар­химандрит Савина монастыря²⁰, объятый желанием безмолвного убежища, будучи мужем духовного рассуждения и духовником царским, придя в монастырь и быв радушно принят, жил тут потом с отцами.

Слух же о твердости благочестия отцов соловецких, распро­страняясь, дошел и до патриаршего наместника²¹ и прочих ар­хиереев, взявших на себя после Никона защиту новин. И они, неправедно на праведных заострив языки, возжигают гнев, вос­паляют ярость самодержца. И царь посылает указ, чтобы взять архимандрита соловецкого в Москву. Отцы же соловецкие, со­вет соборно сотворив, написали к царю молитвенное прошение, в нем же молили самодержца разрешить им жить по отеческим уставам в отеческом собрании. В подтверждение написанного приводили свидетельства как старопечатных и старописьменных московских и белорусских книг, сербских и острожских, так и святых российских архиереев соборно, и особо утверждавших то <старые обряды> собственноручным писанием, так и гре­ческих святых учителей, это засвидетельствовавших. Приводи­ли в пример преподобных чудотворцев как соловецких, так и прочих российских, в своих обителях то же и подобное пере­давших и повелевших неизменно хранить. Приводили в пример повсеместный благочестивый обычай Российской Церкви, кото­рый был принят от греков при Владимире <Святом> и до настоящего времени непоколебимо соблюдался, что и объявля­ется святыми образами греческого письма. Об этих неизменен­ных уставах, неизмененных святых обычаях иноки умоляли, просили, увещевали самодержца, чтобы разрешил им неизменно сохранять. И объявляли икоки пред Богом, что новых преданий, установленных Никоном, никогда не посмеют принять, дабы не подпасть под отеческие проклятия: «Если и гнев царев сильно разожжется на нас, мы готовы не только нужды и скорби тер­петь, но и кровопролитием и положением голов своих запечат­леть уставы святых отцов».

С таким молитвенным прошением, с такою челобитного по­слали к царю соборного старца Александра Стукалова²², еще же уговорили ехать в Москву и Никанора архимандрита, духовника царского, с Варфоломеем, соловецким архимандритом, дабы укротить гнев царский, воспылавший на обитель, и выпросить позволение, чтоб жители ее стояли в древнецерковных уставах, о которых они и обещали ревностно заботиться.

Приехав же в Москву и представ перед самодержцем, архи­мандриты подали государю прошение соловецких иноков. Он не прочитал, не принял его, не восхотел разрешить отцам жить по древнецерковным уставам. Архимандрит Никанор, хотя и много царя увещевал об извращении древнего благочестия, однако ни в чем не преуспел, но только гнев царев более распалился. Тогда и вселенские патриархи прибыли в Москву, и собор архиереев был собран²³. Царь представил Никанора патриархам и собору и многою ласкою, и увещаниями, и страхом заставил покорить­ся их воле; и возложили на главу ему греческий рогатый клобук²⁴.

Потом царь и патриарх послали в Соловецкий монастырь трех архимандритов — Варфоломея, Иосифа и Никанора (по его просьбе), чтобы уговорить соловецких отцов к покорности пат­риарху и принятию новопечатных книг. Варфоломей должен был отдать монастырь новопоставленному архимандриту Иоси­фу, бывшему прежде соловецким строителем в Москве²⁵. Ни­канор же отпросился <якобы> уговаривать отцов соловецких, а на самом деле, чтобы обратиться к покаянию за отступление²⁶. И когда архимандриты приехали в киновию, отцы соловецкие встретили их с честью, как подобает, но, узнав причину, чего ради приехали, то есть увещание к принятию новопечатных книг, все соборно тем отказали²⁷, возжелав лучше умереть, чем изменить отеческим преданиям. Поэтому отослали их без успеха. Никанор же, сколь пал к преступлению, ослабев как че­ловек, столь тепло пришел обратиться к покаянию, принес столь смиренное покаяние отцам киновии и вновь с любовью был принят. Так это было, и архимандриты к пославшим воз­вратились, а Никанор в киновии остался. Пришел от царя указ в киновию, призывая Никанора в Москву. Но соловецкие отцы, поскольку он не захотел ехать, то и они посланнику его не вы­дали. Сами же, между собою соборно посоветовавшись, послали в Москву соборного старца, прежде упомянутого Герасима Фирсова, мужа весьма искусного как в святых писаниях, так и во внешней науке. Послали такого мужа умолить и уговаривать са­модержца, чтобы позволил собранию преподобных отцов в их предании неизменно жить и скончаться. Его же власти духовные до самодержца не допустили, но в пути, как знающие говорят, задушили, как <митрополита> Филиппа, и прежде царя земного отослали к Небесному Царю²⁸...

Царя же патриарх и прочие уговорили не позволять соловец­ким инокам жить по древним установлениям. Поэтому часто и посылали всякое духовное начальство, чтобы приклонить их покориться его <царя> воле. Эти приезжающие по-разному уве­щевали иноков, мольбою, ласкою и угрозами убеждали принять новые книги. Многие же от новгородского митрополита были посылаемы для увещания отцов Соловецкой киновии. Но те твердо, как адаманты, стояли в древнецерковном благочестии, против увещаний обретались, как башня против ветра. Так вос­хотели делом исполнить то, что изъявили словом в прошении самодержцу: «Лучше возжелав вкусить смерть ради благочестия, чем что-нибудь из новшеств принять». Тем более что появились мнимые духовные, духа кротости не имеющие, желающие осквернить освященные руки кровью неповинных. Они гнев са­модержца возбудили и, сильно распалив, подвигли на ярость, чтобы руками мучителей разорить святое место. И послали в Соловецкую киновию воеводу Игнатия Волохова²⁹ с одною сотнею вооруженных воинов, чтобы он страхом оружия всех подчинил воле царя и патриарха и вышеупомянутого Иосифа архимандрита возвел на свое место. Отсюда начался подвиг ве­ликой борьбы соловецких отцов. Одно из двух было предложе­но: покорившимся новоустановленным преданиям обещана сла­дость временной жизни, стоящим же в древнецерковном благо­честии —- горчайшая смерть.

Потому и собираются в соборную келью все насельники обители: и иноки, и бельцы — и, объявляя царев гнев и прибы­тие посланного воинства на разорение киновии, советуют остаться в обители всем смелым мужам, желаюшим горестью нынешней смерти получить будущие святые сладости. Немощ­ным и трусливым сердцами к битве и желающим остаться в жи­вых советуют отъехать на морской берег. Когда этот совет стал известен всем братьям, только некоторые из иноков и бельцов захотели идти на берег. Прочие же все, их же число доходило до тысячи и пятисот, приготовились на смерть за древнецерковные законы. И приехавшему воеводе ответили, что хоть и тысячами люто пострадают, но древних законов благочестия не могут от­речься. И так затворились в монастыре в год 7178 (1670).

ГЛАВА 3

Этот же воевода стоял под монастырем четыре года, приез­жая весною под монастырь и все лето пребывая на острове Заяцком, творил различные беды кииовии. Осенью вновь на берег возвращался, в Сумский острог³⁰, отсюда причинял монастырю великое притеснение и нужду, великое насилие и скорбь. Не только не давал выйти из монастыря, но и приказал воинам хва­тать многих служебных старцев и слуг и, мучая различно, смер­ти предавал.

Так и блаженного Иоанна Захарьева, бывшего писаря соло­вецкого³¹, потом пустынножителя и ученика дивного отца Пи­мена³², предал смерти, много мучая. Его страдание было таким: некий поселянин донес воеводе о живущих в пустыни христиа­нах, а воевода послал в пустыню воинов на поиски; воины же, пойдя, обрели отца Пимена, его ученика Григория и этого бла­женного Иоанна и, связав, привели их к воеводе в Сумский ост­рог. И как привели, то воевода пытался низвести их от высоты благочестия сначала многими увещаниями, ласками, обещанием чести и богатства, а потом угрозой мучений. Но нисколько не преуспел и не смог даже немного поколебать твердость их ума. Тогда, разгневавшись, повелел посадить в темницу, в ней же пробыли год, удручаемы голодом и жаждою и прочими темнич­ными нуждами. В это же время терпели заточение за древнецерковное благочестие в Кандалакшском монастыре славные в тер­пении страдания старцы Сила и Алексий, к ним же и вся об­ласть Поморья стекалась вопросить о благочестии. К сим и бла­женный Иоанн из темницы посылает послание, в котором похваляет древнего благочестия уставы, новые же установления пори­цает. Это послание, когда нашлось оброненным из-за ошибки посыльного, принесено было в руки воеводы, который сильно разгневался и, получив указом от самодержца власть истязать его <Иоанна> муками, каких только умыслов на нем не показал, ка­ких только горчайших мучений на его спине не ковал! Ибо преж­де в пытку воевода руки ему сломал, после бичом его тело сильно изранил, потом израненное его тело, бросив на огонь, повелел жечь, как камень. И так воевода не умилосердился, но и из столь обожженного тела повелел вытащить ребра раскаленными клеща­ми. И так не насытившись, не ослабил мучения, но остриг темя его главы и повелел многие часы лить на нее студенейшую воду. Страдалец же, терзаем две ночи и два дня неослабевающими му­чениями, все терпел доблестно и благодарно. Наконец мучитель, видя свое бессилие, повелел отсечь мечом честную главу страдаль­ца. В субботу по Пятидесятнице в небесное субботство послал страстотерпца отсечением главы³³, но даже на мертвое тело бла­женного не умилосердился немилостивый воевода. Ибо, когда боголюбцы сделали ему <Иоанну> гроб, приготовили погребальное, собрали деньги и принесли икону Богоматери, воевода повелел воинам все это отобрать. Тело же страдальца погребли, обвив ро­гожею и бесчестно честно^/го закопав в землю. Это первый и доб­рейший плод, или, лучше сказать, гроздь сладчайшая от соловец­кого сладчайшего винограда преподобных отцов, выжатая в точи­ле мучений, была принесена на божественную вечерю к Царю всех и Богу.

Когда же воевода повелел воинам привести отца Пимена на испытание мученьями и когда раздели его, то увидел на его теле тяжкие вериги. Устыдился этого мучитель, и такова была воля Божия, что повелел Пимена вновь посадить в темницу, и препо­добный, долгое время просидев с учеником, вновь был отпущен в пустыню.

Немного прошло времени по смерти вышереченного стра­дальца, как из отцов, покинувших Соловецкий монастырь, были пойманы Димитрий и Тихон, с ними же и белец Иов, и были заперты в мрачнейшей темнице, где, удручаемы голодом, жаж­дою, холодом, наготою, веригами, узами и прочими различными нуждами, переселились к свету будущего Царствия и были по­гребены близ того <Иоанна>.

Но вновь возвратим слово к повести о Соловецкой обители. Этот воевода Волохов три или четыре неполных года пробыл в Сумском остроге, разоряя святую обитель летними наездами, но, ни в чем не преуспев, возвращен был царским указом в царствующий град Москву³⁴. Вместо него послан был от само­держца полковник с тысячью воинов, чтобы разорить святую киновию, имя же ему Климент Иевлев, человек лютый и неми­лостивый³⁵. Придя к обители, он сотворил святому месту силь­нейшее притеснение, горчайшую нужду, многие пакости. Ибо коней и волов монастырских, которых имели на острове для пе­ревоза деревьев и для прочих братских нужд, во дворе, на то устроенном, всех, загнав во двор, сжег всех без остатка, вместе с кельею. С ними сжег и служебные кельи окрест обители, что были построены на острове для отдыха трудников. Также и кельи рыболовов и снасти — сети, мрежи и неводы с их приспособлениями — все он, злодей, бесчеловечно сжег. Но и мзду за это от Бога немедленно принял — поражен был гной­ною язвою и червями и от этого болезненно страдал. Поэтому и был возвращен указом царским в Москву, и там злодей погиб от той язвы и жизни лишился, под монастырем простояв два года.

Когда же он жестоко скончался, на его место был послан царевым повелением Иоанн Мещеринов, лютейший мучитель³⁶, и с ним тысяча триста воинов. Он пришел под киновию со мно­гими стенобитными орудиями и в течение двух лет показал вся­кие козни, всякий умысел к разорению киновии. В летнее время стоял <под монастырем>, а зимой отъезжал на берег, но ни в чем не преуспел. Бывшие же в обители отцы, видя себя окру­женными такими напастями, видя самодержца, сильно архи­ереями распаляемого на гнев ярости, отчаялись помощи и мило­сти человеческой, прибегли к Единому Владыке всех и Богу, прибегли к Пречистой Владычице и Богородице, прибегли к преподобным отцам Зосиме и Саватию, с горькими слезами и воплем просили помощи и заступления. Против ратников встали только затем, чтобы не дать им дерзновения войти в ограду монастыря. А больше вооружались молитвами и слеза­ми, вседневными богослужениями и стреляли против врага мо­литвенными стрелами, и положили петь на каждый день по два молебна, чтобы Господь Бог, о них умилосердившись, благово­лил не предать в руки ратников, но Своими щедротами устроил спасение просящим.

Премилостивый же Господь, воистину Близкий всем призы­вающим Его, послал на них мор великий, обнаруживающийся в язвах за три или четыре дня до смерти³⁷. За это время больные постригались в иночество и принимали святую схиму, и очища­ли покаянием, свои души, и отходили ко Господу, принимая в напутствие Святое Тело и Кровь Христа Бога. И такими язва­ми, такою христианскою смертью многие скончались, до семи сотен преставилось.

Прежде же упомянутый воевода Мещеринов и его воины, стоя окрест святой обители, не уставая стреляли по ней когда из пушек, когда из пищалей. Но молитвами преподобных отцов <3осимы и Саватия>, охраняющих обитель, ратники ни в чем не преуспели, хоть и много старались. И как-то, нацелив пушку (о, дерзость безумная!), выстрелили в алтарь соборной церкви.

И то ядро, полетев в окно, ударило (Твоего терпения, Христе!) в образ Всемилостивого Спаса, что стоял в алтаре. До такого беззакония безумная дерзость безумных довела! И хотя два года воинство к обители приезжало, но не смогло разорить ее всяки­ми осадными хитростями.

На третий год воевода повелел всему воинству зимовать на острове³⁸, уготовав различные осадные орудия на разорение обители, сделал последнее притеснение отцам киновии. Повелел мастерам сделать из дерева три великие гранатные пушки, вме­щающие множество железных ядер, начиненных порохом. Одна из них вмещала 160 ядер, другая же — 260, третья же — 360 ядер. Когда же их сделали, приказал начинить таким количеством ядер и выпускать по обители. Рассчитал этими пушками легко развеять, спалив, строения, что в обители, и живущих в них, ибо ядра, летя, опаляли пламенем огня все на своем пути, так­же, разрываясь, без милости сокрушали осколками и предавали смерти. Но сколь усердствовали теми яростными устремленьями к разорению святого места, столь Божье милосердие по молит­вам преподобных чудотворцев покрывало обитель, показав сует­ными ухищрения врагов. Ибо, когда выстрелили по обители первым начиненным зарядом, просчитались, ничего не сумели, ибо пущенное, поднявш