Россия не взлетит на одном крыле

 

Если неповторим каждый человек как личность, то (может быть, тем более) неповторима и каждая нация, "народная личность" (Ф.Достоевский).

Понять сущность, т.е. предназначение каждой нации невозможно без обращения к ее гениям, прежде всего - духовно-нравственным. Они - воплощение идеала, они - реализованный идеал, насколько вообще возможно его земное воплощение, его земная реализация.

 

Первая встреча Сахарова и Солженицына была заочной и невероятно драматичной. Сахаров работал над ядерным оружием, считая это своим "патриотическим долгом", а "антипатриот" Иннокентий Володин, герой романа "В круге первом" позвонил с уличного телефона в посольство США, предупредив, что советский агент подобрался к американским ядерным секретам. Время действия - 1949 год.

26 лет спустя, 9 октября 1975 г. А.И. Солженицын поздравит А. Д. Сахарова с Нобелевской премией мира (на которую он сам его и выдвигал).

История нам подарила знамение в лице этих двух людей. В них нашло наиболее точное, полное, благородное воплощение того, что названо (я, конечно, кавычу слова) "западничеством" и "славянофильством". Подчеркну, однако (я сам слышал это от него), что Александр Исаевич - против такого обозначения себя, "хоть и с десятью кавычками".

И вот уж поистине «ирония истории»: как коммунистический режим распорядился на время судьбой наших гениев. Одного («славянофила») - посылают на Запад, другого - «западника» - в другую сторону, в ссылку, на восток, в Нижний Новгород.

 

Я попытался проследить их отношения (отчасти и неофициальные) в эволюции. Поражает не только благородство этих отношений, но и их "умягчение", вместо таранного самоубийственного столкновения, которое наблюдаем мы сегодня в нашей политической, идейной борьбе.

Один - ученый, декартовской традиции, второй - художник. Два полушария мозга. Один (Солженицын) - истово верующий, второй (Сахаров) - если вспомнить слова Версилова из «Подростка», да и самого Достоевского, - деист, отдающий главную дань Неизвестному. Физик не может не знать, что всегда есть Неизвестное. Какой "выгодный", какой счастливый, лучше сказать, и многообещающий контрапункт.

Приведу пример, который в одной из наших бесед с Андреем Дмитриевичем, кажется, убедил его.

У Достоевского есть одно признание (в феврале 1854г.). Он, только что вырвался из каторги, стал служить, впервые ему разрешено читать и писать. В это время он пишет потрясающее письмо жене декабриста Фонвизина, которая подарила ему за 4-5 лет до этого Евангелие, с которым он не расставался всю жизнь. Ей он и делает такое признание: "Я - дитя века сомнения и неверия, и знаю это до гробовой доски. В моей душе жажда верить тем больше, чем больше доводов противного". Вот это - высшее его самосознание. Тут уже запрограммирована незаконченность борьбы. Я сформулирую это так: это не то противоречие, которым мы обычно с вами живем, противоречие между плюсом и минусом погодными, которые есть просто слякоть. Плюс и минус в башке - это слякоть в башке. А у него - минус бесконечность, плюс бесконечность. И вот на этих качелях, в этой игре великой - он Сверхтуз (слово самого Достоевского). Что это? Высшая степень самосознания.

 

Оба наших гения - и Сахаров и Солженицын- являют собой высшую степень самосознания (как одна из граней определения) человека, его дара, его призвания, его судьбы.

Сахаров и Солженицын воплотили в себе любимую мысль Достоевского: "У русских две родины - и Россия, и Европа". Россия - двукорнева. Россия - двукрыла. Россия может взрасти, возродиться только из двух корней, может взлететь только на двух крыльях.

Отношения между Андреем Дмитриевичем и Александром Исаевичем, по-моему, точнее, лучше всего могут быть определены таким музыкальным термином, как контрапункт. Ведь контрапункт в музыке - это такое столкновение разных противоположных мелодий, "тем", которое не убивает, а проясняет, высвечивает эти мелодии, эти темы, а в итоге - совершенно новая гармония.

Вот эта постоянная тенденция улучшения их отношений, красота полемики, ее благородство - и является для нас, может быть, последним предупреждением, последним шансом на спасение.

Интересно и знаменательно: у них, в основном, одни и те же враги, одни и те же друзья. В Сахарове и Солженицыне выкристаллизовалось, воплотилось, реализовалось наше земное предназначение. Можно и должно проследить становление, развитие, оформление этих двух тенденций на протяжении всей истории России, а также их столкновение до самоубийственного антагонизма, их примирение до спасительной гармонии. А если взять только по одному имени для примера такой гармонии в искусстве и в науке, - то эти имена - Пушкин, конечно (вообще единственно нормальный человек на Руси), тут - это сверхочевидно - и никакого спора не может быть, и Н.Вавилов, чья уникальная коллекция злаков Земли столь же символична, как всемирная отзывчивость Пушкина. Ну, а за Пушкиным следуют Гоголь и Тургенев, Достоевский и Герцен, Ахматова и Пастернак, Толстой и Блок, Волошин и Цветаева... Попробуйте представить их без Европы! Перед Н. Вавиловым был Ломоносов, а рядом - И. Павлов, В. Вернадский, П. Капица. В них - историческое величие России (а не в каких-то озлобленных дурачках-пигмеях, которых и называть-то не хочется). Вдумаемся, вспомним, раскопаем и - сами удивимся еще, насколько длинна, глубока и действительно животворна, спасительна эта традиция.

Вдруг вспомнилось, как на первом вечере памяти Сахарова в Доме кино, где я имел честь председательствовать, его ученик, тоже сидевший, рассказывал, как Сахаров любил Пушкина, как знал его насквозь. Это же неслучайно. Как неслучайно появление христианства с восточной прививкой. Не случайно, что Киевская Русь была Русь. Была тогда одна из самых образованнейших стран в Европе (по грамотности). Потом корова языком татарским слизала это. Потом началось восстановление культуры. Наконец, когда «грамотная» прослойка возникла и количественно и качественно достаточно существенная, появились западники и славянофилы, о которых Герцен писал: "... у нас билось одно сердце, смотрели в разные стороны".

Достоевский полярно колебался. И одновременно: а я считаю весь спор между западниками и славянофилами одним страшным недоразумением.

Потом этот контрапункт западничества - славянофильства как бы ушел в другие формы и незамечен, хотя весь коммунизм, 78 проклятых коммунистических лет (если не верить эпохи по тому, что она сама о себе говорит...) - это было торжество славянофильства.

 

У Солженицына - доминанта правоты, владения истиной и в этом смысле своего рода доминанта "превосходства", а у Сахарова прирожденный такт и демократизм, может быть даже дворянский демократизм в лучшем смысле слова "дворянский". Традиции семьи. Отец его в 1907-1909 годах был одним из организаторов комитетов по отмене смертной казни. Начинали еще Л.Толстой, В. Соловьев. Стало быть, эта семейная традиция, это родное. Главное, что у него не было никакой разницы, ни деланной, ни натужной в отношении к людям, - будь это академик, или самый простой человек.

Вторжение его в политику было ошеломляющее. Ученый-атомщик. Арзамас-16. Абсолютная изоляция. Создатель водородной бомбы. Трижды Герой Социалистического труда...

Я как-то говорил Андрею Дмитриевичу, а он смеялся: вот вы сидели у себя там в элитной «шарашке», решали, считали о потом выглянули в окошко, кристаллическую сферу пробили и, как Радищев, -"взглянул вокруг себя, душа моя страданиями человеческими уязвлена стала".

Душа-то была, она была просто заморожена. И вдруг душа оттаяла. И он стал неистов. И откуда взялись эти силы ездить по судам, вызволять людей, куда-то в Сибирь в райцентр, переть 12 км пешком - туда, куда иначе как вертолетом было не добраться. Полетел в Вильнюс, где судили Сергея Ковалева...

 

Путь Александра Исаевича был несравненно страшнее. Сахаров - это прозревший отличник по всем статьям, лауреат- перелауреат. В быту - человек абсолютно благополучный, впрочем быт его никогда не интересовал.

...Если взять за основу 1956 год, эволюция и у Сахарова и у Солженицына шла в одном направлении, но с чрезвычайным ускорением у Александра Исаевича, который к 1964г. (когда я с ним познакомился), а теперь ясно, что много раньше, - никаких иллюзий насчет ленинизма и коммунизма не питал. Иллюзии у него кончились уже в лагерях. А у Сахарова иллюзии были до самого конца, иллюзии горбачевские, иллюзии социализма с человеческим лицом. Сама идея конвергенции - это идея та же.

Но остается очень важная вещь. Не просто их счастливое несовпадение ученого и художника, рационалиста и интуитивиста, деиста и истово верующего. Сравнение их пути.

Носамое главное - это их взаимоотношение. Эта моя любимая идея: идеал спора, идеал выяснения истины. Это не таранное столкновение поездов, ракет, а то, что названо в музыке - контрапункт. Тема против темы, мелодия - против мелодии. Они взрываются, но - новым познанием. Это не 1+1=2, это 1+1= бесконечность прорыва. И поэтому то, что можно прекраснодушно называть терпимостью, уважительностью, выслушиванием другого - это все более явная закономерность - как я ее, по крайней мере на сегодняшний день выявил, это постоянное одергивание себя, сам тон - все время протягивают друг другу руки. В самые трудные моменты, когда надругались над Сахаровым, Солженицын заступается и - наоборот.

Да, это элементарно, но тем не менее. Во-вторых, как мне кажется, начиналось все со скрытой сдержанности Солженицына, который относился к Сахарову примерно (с тысячей оговорок), как и Горбачев: наивный гениальный простодушный человек, ну просто... ребенок.

А ведь этот ребенок и в политике сделал больше, чем все академические институты.

У Солженицына всегда была сдержанная снисходительность по отношению к Сахарову, к человеку святому в своем роде, "взявшемуся не за свое дело". Он ведь, Солженицын закладывал динамит под весь коммунистический тоталитаризм, закладывал планомерно, заминировал и был выслан. А уже непосредственные фитили и главный фитиль зажигали другие.

Итак, у Солженицына, и у Сахарова была своя - эволюция, но направление, вектор эволюции - один и тот же.

1999 год

 

 

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ФОТОГРАФИИ

Начну издалека. Очень давно меня начала мучить проблема классификации глобальных проблем.

В логике есть понятие "основание деления" при дефиниции. Перечень глобальных проблем представлялся мне примерно таковым:

ядерная опасность,

народонаселение,

Север-Юг,

Океан,

нехватка ресурсов,

и где-то нарастала и потом вдруг стала первоочередной экология.

Чем больше я размышлял над всем этим, чем очевиднее становилось, что «основанием деления » может быть только одно: смерть человечества, т.е. ЭКОЛОГИЯ. Все остальное - лишь формы проявления, грани этого.

Сказал об этом Андрею Дмитриевичу. Он не согласился:

- А как же ядерная война?

Сразу ответа у меня не нашлось. Но потом, не сразу додумался, понял, что ядерная война - не что иное, как самый мощный, самый страшный ускоритель экологической катастрофы. Почему? Да потому, что, уже сама военная промышленность, как и впрочем и вся промышленность, все время душит, и народонаселение и среду обитания человечества - Землю.

Еще раз сказал об этом Андрею Дмитриевичу. Тот все-таки настаивал на том, что на первом месте глобальных проблем остается ядерная угроза. И мы договорились с ним побеседовать на эту тему.

Приехал к нему домой. Маленькая двухкомнатная квартирка. Устроились на кухне. Включил диктофон, с разрешения хозяина. Начался наш разговор. Это было едва ли не последнее его интервью. Встретились мы в первых числах декабря 1989 года. Через несколько дней Андрея Дмитриевича не стало.

 

Говорили тогда, конечно, много о политической ситуации, но в центре спора - оставались глобальные проблемы. Результат этого разговора таков: я его не убедил. Но он обещал думать.

Через несколько дней после нашей беседы на кухне, звонок Сахарова:

- Юрий Федорович, я много думал и пришел к выводу, что вы правы.

ЭКОЛОГИЯ - вопрос всех вопросов, а ядерные проблемы - просто ускоритель и формы. Но раз так (а именно в разговорах с Андреем Дмитриевичем и родилась эта мысль), то единственно верная конверсия - это превратить всю величайшую технологию ВПК, все эти огромные вливания - во всемирную экологическую армию. Вот единственно верная конверсия, а не кастрюли делать вместо ракет.

Мы все еще не отдаем себе отчета в том, что все мирские отправления людей, все их институты, политические, социальные, мировоззренческие, зиждились на естественном признании, принятии практического бессмертия человечества. Осознанно или неосознанно, начиная где-то с Возрождения, человечество жило в координатах практического бессмертия. Хотя и раннее христианство и средневековое жило под доминантой апокалипсиса. Потом апокалипсис стал все более удаляющейся звездочкой.

1996 год