Глава четвертая, в которой наш герой покидает дом госпожи Стафиды и отправляется навстречу судьбе

Прошло шесть лет со того дня, когда Амадей впервые перешагнул порог постоялого двора госпожи Стафиды. В самом «Копченом хвосте» мало что изменилось, разве что гуще стали заросли ягодных кустов в саду, да плющ совсем затянул южную стену. Хозяйка почти не постарела, так, немного подобрела и стала иногда позволять себе поспать после обеда. Горча вовсе не изменился, Живоглот тоже оказался не по зубам времени.

А вот Амадей вырос, больше в высоту, чем в ширину, однако же сил набрался немалых; ему это было пока невдомек, но он становился очень хорош собой – какой-то потусторонней красотой ожившей мраморной статуи. Год назад у него сломался голос и вместо мальчишеского тенора образовался весьма приятный баритон. Благодаря помощи ученого из Аль-Джелы Амадей не только прекрасно читал и писал, а еще знал основы натурфилософии, риторики и арифметики; что касается книги стихов, с которой началось его обучение чтению, он помнил ее наизусть. И не только ее – уезжая, старик оставил мальчику все свои книги. Там были и стихи - непохожие на те, что бережно хранил Горча, однако их Амадей помнил не хуже, чем рецепты ки Стафиды.

Когда наступили гнилые осенние недели, «Копченый хвост» погрузился в тишину, приправленную шелестом дождя и треском хвороста в печке. Все приготовления к зимнему сезону были сделаны, благо первая неделя ноября выдалась сухой и даже солнечной. Но как только последний месяц осени перевалил за половину, небо будто распороли ножом, причем сразу в нескольких местах. И полился нескончаемый, холодный, всепроникающий дождь. Амадею в эти дни становилось не по себе, он старался без особой необходимости не выходить на улицу и то и дело подходил к огню. Видно, так промерз шесть лет назад, что память об этом не отпускала и посейчас. И каждый год, в тот день, когда ки Стафида открыла перед ним дверь, и из холода ноябрьской ночи он шагнул в тепло ее дома, Амадей ставил на окно масляный светильник. Будто тот потерянный мальчик, каким он был, все еще скитается где-то там, один-одинешенек в ночи, и надо указать ему дорогу, чтобы он не потерялся.

День уже перевалил за половину, стемнело и похолодало, но дождь не прекратился. Горча и Амадей сидели у кухонного очага и играли в махшит, Стафида перебирала орехи, на коленях у нее спал кот. На решетке стоял котел с похлебкой – той самой, только теперь в эти дни ее варил уже сам Амадей.

Внезапно кот поднял голову, сощурился на огонь и принялся демонстративно умываться лапой.

-Ишь, как старается, - заметил Горча. – Почудилось тебе, мышелов, какие гости в это время?

И как ответ на его слова за окном раздался топот копыт; всадник подъехал к самому крыльцу. Амадей вскочил, схватил светильник и побежал встречать нежданного гостя.

Как ни странно, всадник не спешил спешиваться и заходить в дом. Выйдя на улицу, Амадей поднял светильник повыше и смог разглядеть, что на коне – вороном и, судя по статям (уж Горча постарался ему объяснить все эти тонкости), чистокровном жеребце, - сидел молодой мужчина, одетый для охоты или путешествия. Конь переминался с ноги на ногу, а наездник сжимал поводья, будто не в силах их отпустить.

-Господин! – Обратился Амадей к приезжему. – Господин, ночь наступает. Куда бы вы ни спешили, лучше переждать до утра под крышей.

Всадник повернул голову в сторону распахнутых дверей; Амадей успел разглядеть его лицо – и поразился тому, какая тоска была на нем написана, тоска, никак не совместная с молодостью нежданного гостя. Будто его не приглашали зайти в дом, а напротив, навсегда отказывали в праве перешагнуть через порог в тепло и свет.

-Господин, окажите нам честь, - Амадей поклонился, - мы будем счастливы принять вас.

Юноша пошатнулся, выпустив из рук поводья, но тут же похлопал коня по шее и спрыгнул наземь.

-Вычистить и накормить, - и он передал поводья Амадею.

-Сделаю, не беспокойтесь, - подошедший Горча перехватил повод. – Займись гостем.

Амадей проводил юношу в зал, подбросил в камин дров, принес из кухни вина, кувшин горячей воды и стакан. Он рассматривал гостя, пытаясь понять, какая нелегкая понесла его в лес на ночь глядя. А тот, казалось, не замечал вообще ничего, сел на край лавки и сгорбился, уперев локти в колени. Глаз Амадея подметил слишком многое, что отличало юношу от их обычных гостей. Высокие сапоги мягкой кожи, перевязь со множеством литых украшений, а на перевязи меч – приметная вещь, сказать по правде. Плащ, подбитый мехом, серебряные филигранные пуговицы – не только на самой котте, но и на рукавах, мягкие перчатки - словом, гость оказался явно не из простых.

Амадей уже успел сбегать наверх, приготовить для приезжего комнату, а спустившись, обнаружил, что тот ни к вину не притронулся, ни с места не сдвинулся, как сидел, так и сидит. Как памятник на могиле. Такая отстраненность к общению не располагает, да и кто он такой? так, обычный слуга, негоже ему навязываться к благородному господину. Все так, конечно, но… Амадей знал, что делать – а когда знание шло из самых глубин его существа, становясь чувством, он никогда ему не сопротивлялся.

-Господин, - Амадей присел рядом, положил руку на опущенное плечо гостя. – Общая зала хороша, когда гостей много, а сейчас она только тоску нагоняет. Не сочтите за дерзость, но я думаю, что вам будет гораздо уютнее на нашей кухне. Может, вы почтите нас своим присутствием?

Гость повернулся к Амадею. На его усталом, почти измученном лице выразилось сначала удивление, потом смущение, а потом – радость.

-Благодарю за приглашение. Если я не помешаю вам, то…

-Прошу вас, - Амадей вскочил и сделал приглашающий жест. – Милости прошу к очагу госпожи Стафиды.

В кухне Амадей усадил гостя на то самое место, где шесть лет назад сидел сам, поставил перед ним здоровенную миску и до краев наполнил ее той самой волшебной похлебкой, наполняющей и живот, и душу живительным теплом. Положив рядом с миской несколько ломтей хлеба, Амадей оглядел кухню: все ли так, как должно? Вот госпожа Стафида – приветливо поздоровавшись с гостем, она продолжила перебирать орехи, время от времени отхлебывая из кружки теплое вино. Горча вернулся из конюшни, сел на свое место и принялся подшивать башмак. Кот лежит на лавке, прямо напротив очага, и мурлычет как по заказу, раскатисто и бархатисто. Дрова горят ровно, благодатное тепло заливает всю кухню, а за окном шлепают по лужам тяжелые капли и свистит поднявшийся к ночи ветер.

Не печалься, гость. Пусть там, за окнами холод и непокой, и ветер с дождем наперегонки стараются испортить путнику жизнь, но здесь, у нас - безопасно и тепло, как и полагается дому. И мы искренне рады тебе, мы поделимся всем, что у нас есть – похлебкой, тишиной и спокойным сном на сытый живот. Здесь ты можешь забыть о своих манерах и уплетать простецкую еду из глиняной миски, шмыгая носом и вытирая рот рукавом. Когда в твоей миске вдруг покажется дно, тебе не придется просить добавки, она появится сама по себе, и, кажется, будет еще вкуснее. А мы посидим с тобой рядом, чтобы тебе не было одиноко, будто мы - твои старые слуги, которым ничего не надо объяснять, которые знают и любят тебя с пеленок.

Амадей стоял в тени и наблюдал за оживающим на глазах гостем. Только что помиравший от тоски бледный юноша орудовал ложкой так, что любо-дорого, он отогревался и успокаивался. Еще немного, и он сможет даже обрадоваться. И Амадей знал, что нужно для этого сделать.

В годовщину его явления в «Копченый хвост» ки Стафида делала для него запеченный сладкий крем, на сливках, с коричневой сахарной корочкой, воплощавший для слишком хорошо знавшего нищету мальчишки все благоденствие этого мира. Удовольствие это было не из дешевых, поэтому порция крема полагалась раз в год и только одна. Дождавшись, когда гость прикончит вторую миску похлебки и откинется на спинку стула, отпыхиваясь и жмурясь, Амадей поставил перед ним плоскую глиняную плошку, в которой и запекался его именинный, как его называла хозяйка, крем.

-Вечернюю трапезу обязательно завершают сладким, - серьезным тоном сказал Амадей, - это полезно для желудка и обещает хороший сон. Отведайте, господин…

-Ди о нин. – Гость смотрел на десерт как ребенок – блестящими, бессовестными глазами. – Меня зовут Дионин. А тебя?

-А меня Амадей. Угощайтесь, Дионин.

Дважды просить не пришлось. Крем в мгновение ока исчез – и вот тут в кухне воцарилась настоящая идиллия. Гость лучился искренним доверием и удовольствием, хозяйка млела от гордости за десерт, который в такой глуши мало кто сможет приготовить, и за хорошо вышколенного слугу, Горча и Амадей переглядывались, оба довольные как никогда.

-Мессер Дионин, - Горча поклонился гостю, - а что вы скажете насчет партии в махшит? Весьма убаюкивает, скажу я вам, особенно если играть с таким бестолковым стариком, как я.

-Не верьте ему, - Амадей пропустил мимо ушей обращение «мессер», которого прежде ни разу не слышал от Горчи. – Он играет как сам аш-Шудах. Я еще ни разу у него не выигрывал.

-Принимаю вызов, - Дионин улыбнулся и жестом пригласил старика сесть напротив.

Амадей налил в два глиняных бокала вина, разбавил его водой, тихо кипевшей в котелке на краю решетки, в бокал гостя добавил щепотку кардамона и ложку белого меда (чтобы спалось спокойно и без снов), а Горче оставил как есть, старик любил чистый вкус. Подал бокалы игрокам и сел рядом с хозяйкой, чистить горох. Твердые горошины скользили под его пальцами, шуршали и потрескивали сухие стручки, а он осторожно рассматривал лицо гостя – наконец-то открытое и обращенное к свету.

Юноше было не более двадцати лет, черты лица его были словно выведены скульптором – четкие, чистые линии, ни единого изъяна. Уголки черных глаз Дионина были слегка опущены вниз, что придавало выражению его лица некоторую скорбность, которая, впрочем, совершенно исчезала, когда он улыбался. Бледно-смуглая кожа, темные блестящие волосы, маленький шрам, рассекающий левую бровь. «Настоящий принц, вроде того, что написал целых пять десятков слезливых сонетов – вместо того, чтобы увезти свою милую, да и любить ее в свое удовольствие,» - подумал Амадей.

Между тем, партия в махшит приобретала для Дионина неутешительные перспективы – Горча разогнал его фигуры по краям игровой спирали, а самые важные намертво блокировал.

-Ки Стафида, - обратился Дионин к хозяйке, - я хотел спросить вас, вы всегда оставляете светильник на окне в такие ночи? Я заплутал в лесу и уже думал, что в нем и придется провести ночь, как вдруг увидел свет – он мелькал среди деревьев, мне поначалу показалось, что он движется… примерещилось, наверно. Так я и вышел к вашему дому.

-Мой молодой господин, - ответила Стафида, - это целая история, и я с радостью расскажу ее вам.

«Великолепно!» - Про себя отметил Амадей. – «Сказка на ночь – то, что надо, последнее слово в песне нынешнего вечера».

-Сегодня, как и в последние пять лет, светильник зажег Амадей. Он делает это в память того дня, когда пришел к нам. Шесть лет назад, в такую же скверную, холодную ночь дождь лил как из ведра и ветер норовил сорвать крышу с курятника. Я никогда не жаловалась на сон, мой господин, но в тот вечер никак не могла уснуть. Ну просто места себе не находила, словно потеряла что-то и не могла найти. А что успокаивает лучше работы? Вот я и раздула огонь в очаге, зажгла светильник и села перебирать каменную крупу, ведь мелкая галька не лучшая приправа в супе. Сижу я себе, камешки из мешка выбираю, как вдруг… - Стафида сделала большие глаза, отложила в сторону орехи и продолжила.

-Как вдруг слышу – стучится кто-то в дверь. Кого ветром принесло, спрашивается? Кликнула пса своего, и пошла посмотреть. Открываю дверь – а на пороге у меня мальчонка стоит, промокший насквозь, от холода трясется, а сам беленький весь, будто из первого снега слеплен. Я, признаться, поначалу его за хогмена приняла, они ведь затейники известные, могут и не так глаза отвести. Ну откуда посреди эдакой глуши ребенок мог взяться? Но пригляделась и вижу – нет, никакой он не хогмен, обычный человеческий сын, только белый не по-человечески. Спрашиваю его…

-Ты кто такой? Чего тебе надо? Откуда ты взялся? - Улыбаясь, повторил ее вопросы Амадей.

-А он мне отвечает, да так толково и честно, что сразу видно стало – будет из него толк. Вот так. И скажу я вам, мой господин, не было ни единого дня, чтобы я не порадовалась тому, что зажгла свет, и мальчик нашел дорогу к моему дому.

-А какими судьбами ты пришел сюда? – Спросил Дионин у Амадея.

-Такими же, какими и вы. Оказался один ночью в лесу, шел, куда глаза глядят – и вдруг увидел впереди свет. Если бы не бессонница ки Стафиды, к утру холод из меня всю жизнь бы выпил. Поэтому я этот день почитаю как день своего второго рождения… а первого я и не знаю.

-Получается, это твоя счастливая судьба привела меня сюда… - Дионин не удержался и сладко зевнул. Амадей только этого и ждал.

-Вечер всем хорош, особенно когда ведет в постель, - он встал и взял с окна светильник. – Позвольте, я провожу вас в вашу комнату.

-Да… пожалуй, неплохо бы и поспать… - Гость встал, поблагодарил хозяйку и старика, и пошел вслед за Амадеем, освещавшим ему дорогу.

В комнате Амадей помог Дионину снять сапоги, проверил ставни, взбил подушку.

-Спите спокойно, мой господин. Ставни крепко закрыты, дверь заприте изнутри. Вода в кувшине, свеча в изголовье. И вот вам компания, - с этими словами Амадей подпихнул ногой крутившегося рядом кота, - пустите его в ноги, он греет лучше любой грелки. Отдыхайте, мой господин, спите, сколько захотите, никто вас не потревожит, обещаю.

Дионин сидел на кровати, сонно щурясь на свечу. Было очевидно, что как только он разденется, зароется в одеяла и опустит голову на подушку – так тут же и уснет, сраженный наповал здоровым молодым сном.

-Доброй ночи, мой господин.

 

Амадей спускался вниз, в кухню, и сердце его пело. И снова он не просто встретил гостя, но смог дать ему именно то, чего жаждала его душа, о чем он мечтал втайне даже от себя самого. То, что Амадей мог чувствовать чужие мысли, понимал любого с полуслова, читал людей как яркие книги с картинками – это уже было для него осознаваемой силой. Как это получалось, объяснить было невозможно, но действовало безотказно.

В кухне, меж тем, кипела работа – Горча разделывал кролика, Стафида заливала теплой водой мясо в вечном котле.

-Не рановато ли? Еще пять дней до первых гостей, - спросил Амадей, вытягивая из-под лавки корзину с кореньями.

-За ним приедут, - пояснила хозяйка, кивнув в сторону комнат. – Скорее всего, уже завтра. Он потерялся ближе к вечеру, когда темнота льется как вода, вот они и потеряли его след в лесу. Но завтра точно найдут. К обеду и поспеют.

-Ах вот как… - Привычным жестом Амадей повязал передник, и нож так и замелькал в его руках. – Ну, тогда точно стоит приготовиться заранее. Голодные охотники – эти, я вам скажу, вечный котел ополовинят в один присест.

-Скажи, белыш, - Горча все еще называл так Амадея, - ты понял, кто к нам сегодня пожаловал?

-Ты хочешь сказать, что наш гость очень важная шишка в Шэлоте? Откуда же мне его знать, я к домам таких как он и подойти не мог.

-В Шэлоте… Это вряд ли. Засиделся ты в нашей глуши, мальчик. Тринакрия хоть и остров, но она очень большой остров. Лично я всегда предпочитал Аль-Джелу, потому как во Влихаде слишком шумно, Гринстон пропах рыбой, а Трискелион мне был не по чину. Впрочем, ты должен увидеть все своими глазами. А сейчас будет лучше, если ты займешься супом. Всему свое время.

 

На следующий день распогодилось: дождь прекратился, небо прояснилось до светло-серого, и даже земля просохла. Гость проснулся только после полудня; спустился в кухню, поздоровался со Стафидой и с охотой принялся за пирог с требухой. Пока он неторопливо ел и беседовал с хозяйкой, подошли Горча и Амадей.

-Доброго дня, - пожелал Дионин подошедшим.

-И вам, мессер. Выглядите против прежнего неплохо, - Горча протянул хозяйке взятый в коптильне окорок, - думаю, довольно будет.

Амадей свалил у очага дрова, присмотрелся к гостю – выспавшийся, умытый, сытый парень, и никакой скорби на лице. Ишь, как пирог уписывает. Такой довольный, что любо-дорого.

Уложив дрова, Амадей прислушался – в тишину осеннего дня вмешивались какие-то звуки… кажется, к ним скоро пожалуют еще гости.

-Ты тоже их слышишь? – Дионин встал из-за стола. – Это за мной. Пойду, встречу их самолично.

Через несколько минут во дворе «Копченого хвоста» остановились два всадника. Амадей был спокоен – он видел, что приехавшие были не просто почтительны с Дионином – они действительно были счастливы, что нашли его, они обнимали его, хлопали по спине, и на лицах их явственно читались облегчение и радость. И Дионин тоже явно был доволен тем, что его нашли. Накрыв на стол, Амадей помчался на кухню – гости намерзлись и наплутались по лесам, и накормить их было делом милосердия.

-Два камерани и один луковый.

-Почему так? – Стафида уже привыкла, что Амадей никогда не ошибается в выборе супа для гостя, но ей до сих пор было любопытно, как у него это получается.

-Они голодны, но разборчивы. Рыжий носом поводит что твоя гончая. Так что камерани, но запечем слегка – чтобы они свой аппетит не проглотили.

-А луковый?

-А луковый Дионину. Он недавно пирог с потрохами съел, ему плотного супа не надо. И поострее, ки Стафида, не жалейте перца.

В четыре руки они живо управились: обжарили пшеничные гренки, ломти ветчины, сладкую репу и маленькие луковички, ошпарили порей и сельдерей. Все это выкладывалось слоями в глиняные миски, заливалось бульоном из вечного котла, посыпалось самым острым сыром – и отправлялось в печь, ненадолго, только чтобы сыр расплавился.

Выбор оказался верен и на этот раз. Амадей следил, чтобы гости ни в чем не испытывали недостатка, рассматривал их и прислушивался к разговору.

Один из приехавших за Дионином был среднего роста, худощав и очень ярок: породистое тонкое лицо, крыжовенно зеленые глаза и рыжие волосы, обрамляющие высокий лоб. Одет он был почти так же, как и Дионин, двигался с изяществом кота, идущего по краю карниза, его длинные пальцы, унизанные кольцами, то и дело поглаживали холеную бородку. А еще он был изрядно лопоух, и при этом не пытался это скрыть, напротив – в его ушах поблескивали крупные бриллианты, а левое вдобавок было украшено массивным каффом. Получилось впечатляюще – ухо топорщилось и само по себе, и острыми шипами из черного золота.

Второй заметно отличался от спутника хотя бы тем, что человеком не был. Высокий, длиннорукий орк пригнулся, входя в дверь, иначе расцарапал бы свою лысую голову о притолоку. Тяжелый, подбитый медвежьим мехом плащ он небрежно свалил на скамью, уселся и вытянул к огню ноги в подкованных сапогах. Повадками орк напоминал сторожевого пса, причем неоднократно травленного. Живоглот, обычно не удостаивавший постояльцев и взглядом, к этому гостю подошел и поздоровался. Амадей успел заметить, как они показали друг другу клыки и, кажется, остались довольны знакомством.

 

-Ваше высочество, когда ты в следующий раз решишь на ночь глядя исчезнуть в глухом лесу, предупреди, что делаешь это по своей воле, чтобы я успел уговорить тебя передумать. - Лопоухий готов был с ногами залезть в камин и вполне отчетливо постукивал зубами. – Чтоб мне всю жизнь одну воду пить, мы с пяти утра тебя по лесам разыскиваем! Я в жизни так не мерз! Давай в следующий раз ты будешь теряться в садах Влихады, - и он подмигнул Дионину.

-Не уезжай один. – Орк ограничился этим советом и взялся за ложку.

-Бедный я, несчастный принц. – Дионин улыбнулся. – Захотел немного потосковать, погрустить в одиночестве, - так нет, и здесь вы меня настигли. Я думал, вы приедете ближе к вечеру. А вот и мой суп. О боги. Вот это благодать. Дайте поесть спокойно, потом все расскажу.

 

 

-Они называют его «ваше высочество», - сообщил Амадей на кухне. – Но при этом обращаются на ты.

-Принц Дионин, - покачал головой Горча. – Сын Гиласа, короля Тринакрии. Вот кого приманил твой свет, Амадей.

-Не запугивай его, Горча, - отозвалась хозяйка. – Нам без разницы, кто эти молодые господа, лишь бы расплатились. Ну, что еще?

-Ки Стафида, верзиле супа мало. Таких мясом задабривают.

-Твоя правда, белыш. – Хозяйка оглянулась на очаг. – Кролик готов. Забирай и тащи на стол.

Появление кролика орк воспринял более чем благосклонно, а вот рыжему хватило и камерани. Он откинулся на спинку стула, потягивал вино и с интересом оглядывался.

-Что за место, Дионин? Кухня здесь приятно удивляет, согласен. Я такого супа в жизни не ел, даже во дворце. А в остальном… куда тебя занесло?

-А лучше мне было замерзнуть в лесу, да, мой лопоухий друг? Чем осквернить себя соломенным тюфяком и шерстяным одеялом. Если бы не «Копченый хвост», я бы ночевал под деревом в мокром снегу. А уж какой подарок я здесь получил… - Дионин подмигнул Амадею, - Но ты не поймешь, поэтому я тебе ничего не расскажу. Амадей! Подойди сюда.

Амадей приблизился к гостям, поклонился.

-Знакомься, это мои лучшие друзья: Цатх - Пара Слов и Рейнар Бреттиноро. А это, друзья мои, Амадей, преемник мэтра Панфило, который превзойдет его во всем и станет славой нашего королевства.

Рыжий присвистнул, орк ограничился пристальным взглядом и пожатием плеч.

-Мессер Дионин, - Амадей постарался не выдавать своего волнения, - я бесконечно вам признателен за доброе слово, но я бы не прочь узнать, кто такой мэтр Панфило и что я должен сделать, чтобы не обмануть ваши надежды. Если он был придворным альбиносом, тогда, конечно, я вас не разочарую.

-Постой-ка, - названный Рейнаром Бреттиноро озадаченно смотрел на принца, - ты хочешь сказать, что трактирный слуга из глухомани способен заменить мэтра Панфило?

-Ага. – Дионин выглядел весьма довольным собой. – И погоди ты со своим высокомерием, успеешь еще начваниться. Пока этот парень утром трудился, хозяйка показала мне его книги. Амадей, умеешь ли ты читать и писать?

-Умею, мессер.

-А как насчет арифметики?

-Прошел «Начала» Аль-Джазира.

-Натурфилософия?

-Знаю «Великий флорарий», «Законы и установления природного царства», «Описания Тринакрии и материковых земель», «О светилах» Сорана эр-Риды.

-Парень, да кто тебя учил? – Изумился Рейнар. – Это же первая ступень университетского курса!

-Четыре года назад у нас остановился ученый из Аль-Джелы, мэтр Ибн Сина. Он сильно заболел в дороге и был вынужден задержаться: сначала долго выздоравливал, потом ждал лета, потому как в холода путешествовать не мог, а для него все, что холоднее кипятка, теплым называться недостойно. С сентября по июнь он у нас жил, я это хорошо помню. Читать и писать меня еще до того выучил ка Горча, я ему за то вечно благодарен буду. Но мэтр Ибн Сина так за меня принялся – я думал, не выживу. А уж как интересно было, милостивые государи, того и не передать.

-Тебя учил сам Ибн Сина? – Рейнар изумился еще сильнее. А потом вдруг перешел на шаммахитский язык. – Да хранит его Вседержитель! А по какой грамматике вы занимались?

-По его собственной. – Не замедлил с ответом Амадей. Он свободно говорил на шаммахитском; практиковаться получалось нечасто, но он никогда не упускал случая переговорить с тамошними купцами на их языке. – И он проследил, чтобы я выучил ее наизусть. И подарил мне все книги, что были у него с собой. Когда сам мэтр уехал, они продолжили его дело.

-Ну что, убедились? – Дионин торжествовал. - Парень образован не хуже любого придворного бездельника.

-Лучше многих. – Подал голос Цатх.

-Но Дионин, этого недостаточно, чтобы заменить мэтра Панфило!

-Милостивые государи! – Амадей был не в силах более терпеть неизвестность. – Да кто такой этот ваш мэтр?

-Мэтр Панфило был мастером ритуалов. – Ответил ему Дионин. - Амадей, кажется, я начал не с того конца. Позови-ка сюда твою хозяйку.

 

Они сидели за одним столом, на одном краю принц с друзьями, на другом – обитатели постоялого двора.

-Кирия Стафида, я, Дионин, принц Тринакрии, прошу вас отпустить Амадея в мою свиту – ежели он будет согласен за мной последовать. – Дионин старался придать своему голосу всю возможную официальность.

-Вы оказываете ему честь, ваше высочество. – Хозяйка была польщена, но головы не потеряла. – Я желаю Амадею только добра, поэтому позвольте спросить, на какую судьбу вы забираете его?

-На славную, вне всяких сомнений, - ответил Дионин. – Обещаю вам.

-Мессер Дионин, - Горча внимательно смотрел своим единственным глазом на принца, - мы не станем скрывать, что Амадей сирота…

-Я – сын старьевщика! – А вот «сирота» не считал нужным скрывать свое происхождение и прятать его за мнимым сиротством.

-А я – эльфийская принцесса! – Горча даже пристукнул по столу кулаком. – Амадей, если ты рос в семье старьевщика, это не делает тебя его сыном!

-Мой отец ни за что не взял бы в дом чужого ребенка, он и своих-то едва замечал. Не надо представлять меня лучше, чем я есть. Чего доброго, еще придумаете, что я сын знатной госпожи, которая ехала по лесу, да и обронила меня из седельной сумки.

-Сынок. Я был в Шэлоте спустя полгода после твоего появления у нас. Да-да, не делай таких глаз. Я не мог не посмотреть на того отца, что привел своего десятилетнего сына ноябрьской ночью на тракт и оставил там одного, с добрым напутствием. И я видел твою семью. Живы-здоровы, есть нечего, поэтому пьют и бездельничают. И разрази меня гром, мальчик, если в тебе есть хоть капля их крови! – Горча помолчал и добавил:

-Я лишь хочу сказать, что ты совсем одинок, Амадей. Здесь ты был под присмотром, как птенец в гнезде. Кто присмотрит за тобой там, где никому до тебя не будет дела?

-А знаете, ка Горча, я не вижу ничего плохого в легенде Амадея. – Рейнар Бреттиноро в задумчивости поглаживал рыжую бородку. – Мой дед говаривал – если хочешь спрятать что-то, прячь внизу и в грязи. Так что пусть остается пока сыном старьевщика. Воля нашего принца возвысит его и с таким происхождением.

-Ваша правда, господин, - кивнул старик. – Не будем торопить события. Пусть мальчик живет своей судьбой.

-Почему выгнали? – С интересом спросил Пара Слов, слегка наклонив голову в сторону Амадея.

-Совсем лишним стал, - пояснил Амадей. – Сколько себя помню, мессер, жил в Шэлоте, никому не мешал, разве что матери, когда есть просил. Мы с братьями как-то сами справлялись почти со всем, а с чем не могли – помогали друзья.

-Воровал небось? - Интерес Цатха к персоне Амадея явно возрос.

-А как же. – Хмыкнул парень. – И ни разу не попался, мессер. Улица и не захочешь – а научит. Раз померз, два поголодал, три поколотили – а на четвертый тебя уж не догонишь, и хлеб за пазухой припасешь, и теплый угол найдешь.

-Отличное воспитание, - засмеялся Рейнар. – В самый раз для дворца. Знаешь что, Дионин, я, пожалуй, присоединюсь к твоей просьбе. Кирия Стафида, отпустите парня с нами. Довольно ему в вашем гнезде сидеть. Не курицу же вы из него растили.

-Я-то отпущу… - Хозяйка все еще не была уверена. – Так ведь вы еще не растолковали ему, чего от него хотите. Чьим-то преемником стать…

 

Дионин помолчал, подбирая слова.

-Двор моего отца многолюден. Ему служат архитекторы и садовники, повара и декораторы, стражники и тьма всякого другого люда – одних министров с десяток наберется. Но есть одна придворная должность, на которую попасть почти невозможно, да никто и не стремится, ибо не человек ищет этого места, но оно само его находит. Я говорю о месте мастера ритуалов.

-Мэтр Панфило отвечал за устройство всех значимых событий в столице – будь то праздник, прием заморских гостей, похороны или свадьба первых лиц Тринакрии. – Продолжил Рейнар. - Его приглашал первосвященник, чтобы боги остались довольны и не пришибли его молнией. Его наперебой звали в свои дома спесивые придворные и до отвращения богатые купцы, чтобы их праздник затмил своим великолепием сияние солнца.

-Ни минуты покоя. – Цатх в очередной раз оправдал свое прозвище. Похоже, орк никогда не говорил больше двух слов кряду.

-Мессеры, - чуть севшим голосом спросил Амадей, - разве мыслимо одному человеку справиться с такой работой? Как удержать в одной руке столько
вожжей?

-Ну что ты, мастер ритуалов всегда набирал себе доверенных людей, - ответил ему Рейнар. – Музыканта, повара, декоратора. Им он поручал воплощать свой замысел. Понимаешь, дружок, испечь пятиярусный торт может любой кондитер, а вот сделать так, чтобы этот торт стал событием – такое редко кому под силу. Мастер ритуалов не стоял у плиты и не развешивал цветочные гирлянды - он создавал для нас праздник.

-Вы говорите о мэтре Панфило как о прошлом, - заметила хозяйка, - что с ним сталось?

-Мэтр был уже немолод, - помолчав, ответил сам Дионин. – Но он не стал дожидаться, когда немощь одолеет его, и ушел. Куда – никто не знает. Просто исчез из дворца на исходе лета. Он не оставил по себе преемника, только все свои книги и записи, все эскизы для прошлых празднеств. Еще он оставил письмо для того, кто придет на его место. И записку для меня – в ней он просил найти ему замену. Мэтр был мне добрым другом, и я не мог пренебречь его волей. Но никто не казался мне достойным взять оставленные им бразды правления – до вчерашнего вечера, Амадей. Сегодня у меня нет ни тени сомнения в том, что сама судьба привела меня сюда. Ты рожден стать мастером ритуалов. И ты им станешь, даю слово. Теперь твоя очередь, - и принц подмигнул оторопевшему слуге.

-Мессер Дионин… сначала я должен спросить позволения. - Амадей посмотрел сначала на хозяйку, потом на Горчу. – Ки Стафида, ка Горча! Вы вырастили меня. Вы были мне лучшей семьей, чем я заслуживал. Что скажете? Достоин ли я последовать за принцем Тринакрии? И... справитесь ли вы без меня? Вам нужен помощник, не спорьте, ка Горча!

-Мы справимся, белыш, добрый ты мальчик! – Хозяйка потрепала его по белоснежным волосам. – Сын мясника будет счастлив стать слугой в «Копченом хвосте». А тебе пришла пора развернуть крылья. Отправляйся с принцем и превзойди все его ожидания.

-Сынок, если я чего и хотел от жизни, так это увидеть тебя рядом с достойным господином. Но о такой удаче я и мечтать не смел. – Горча поклонился принцу. – И да будет дозволено мне сказать, мессер Дионин, что и вы о такой удаче не помышляли.

Все посмотрели на Амадея. Покраснеть он не мог, но в жар его все-таки бросило. Он встал.

- Мессер Дионин, я стану вашим мастером ритуалов, даю в том слово. Почту за честь служить вам, - и он склонил голову перед принцем.

 

-Надо выпить. – Лаконично подвел итог сцене Пара Слов.

-Дело говорите, мессер, - кивнул Горча. – А не случалось ли вам служить в гарнизоне Аль-Джелы?

-Брат служил.

-Ах вот как. Амадей, что стоишь? Забыл, где вино ждет?

И Амадей сорвался с места и помчался за стойку. Он уже взял себя в руки; даже в такие минуты, когда решается судьба и сердце колотится вчетверо быстрее обычного, ему нельзя отпускать себя на волю чувств. Особенно теперь, когда его заботой станут чувства столь многих.

Выпитое вино унесло торжественность минуты; вскоре за столом царил живой разговор, прерываемый только смехом. Амадей принес из кладовой сыр и копченые свиные ребра, маринованный чеснок и топленый гусиный жир в глиняной плошке – намазанный на хлеб, он получше любого паштета будет, говорила Стафида и у него не было причины ей не доверять. Прикинув, он прихватил пару колец кровяных колбасок - с ними как-то повеселее будет, подумалось ему. Словом, стол, за которым сидели его прежние и нынешний хозяева, оказался уставлен блюдами и приобрел радующий глаз вид. Прикинув, что принесенного хватит на пару часов, Амадей неслышно выскользнул за дверь, прихватил сверток с кухонного стола и фонарь со свечой, накинул плащ и вышел в темноту осеннего вечера.

Он не знал, получит ли благословение от холмовиков, или же они – почти как всегда – заберут принесенное и провалятся сквозь землю, но уехать из этих мест, не попрощавшись с малым народцем, было не по нему. Амадей быстро шел к роще, тропинка сама стелилась ему под ноги. Свет фонаря выхватывал из темноты то придорожный камень, то поваленный ствол, то заросли осота. Дойдя до места, Амадей положил сверток на высокий камень, перевел дыхание и отошел на пару шагов.

-Господин хогмен, я пришел попрощаться. – Юноша поднял фонарь повыше. – Благодарствую за все. Славно вы меня тогда искупали. И танец тот я никогда не забуду.

-К танцу я не причастен. – Хогмен уже сидел на камне; и как только успел? - Это госпожа цветов тебя удостоила. Что, уезжаешь?

-Да. Пора и честь знать.

-Ты был хорошим соседом, мальчик. Госпожа уже спит, иначе она непременно вышла бы проводить тебя. Однако же она мне голову откусит, если я отпущу тебя без присмотра. Так-так, подумаем. – Хогмен забавно сморщил и без того похожее на вяленую ягоду личико и пошевелил кончиками длинных ушей. – Тебе нужен фамилиар, мальчик. Чтобы и присмотрел, и остерег, и защитил. Это я могу. А ну, поставь свой фонарь и стой спокойно.

Амадей послушно опустил фонарь наземь. Хогмен чем-то шуршал, напевая себе под нос.

-Готово. Он уже рядом. Только не верещи как девчонка, - и он захихикал.

Амадей прислушался: опавшие листья шелестели – но не как под ногой или ветром, звук, поначалу совсем слабый, усиливался – и затих возле него. А потом юноша почувствовал, как змея вползает по его ноге, скользит по телу, оплетает шею, соскальзывает на плечо, спускается по руке – и замирает, обвив запястье. И поначалу показавшаяся ему большой, змея будто умалилась, сжалась; точно так же сжался до стона его крик, задавленный на вздохе.

-Можно посмотреть? – Едва дыша, прошептал Амадей.

-Смотри.

Амадей поднял с земли фонарь и осветил свою левую руку – вокруг его запястья, уцепившись зубам за собственный хвост, обвивалась змейка толщиной в палец. Ее глазки поблескивали в свете фонаря, чешуя угольно-черного цвета была сухой и прохладной на ощупь.

-Его зовут Шеш. Привыкай, теперь он с тебя не слезет, - снова захихикал хогмен. – Вы без труда поймете друг друга. Для чужих глаз он будет обычным нитяным оберегом на твоей руке. А для тебя – намного большим, мальчик. Считай его благословением народа холмов. Ну, пора прощаться.

Амадей медленно опустил руку с фонарем, другую прижал к сердцу. Оно снова заныло, как тогда, когда тень улыбки госпожи цветов задела его.

-Я не прощаюсь, господин хогмен. Не навсегда, только на время мы расстаемся с вами.

-И то верно. – Холмовик вскочил на ноги. – Ну, бывай, Амадей. Удачи тебе там, куда собрался.

И откуда-то из-под земли, еле слышным вздохом, до ушей Амадея донеслось:

-До встречи, снежное дитя…

-Ну все, вали отсюда, парень. Не ровен час, разбудишь госпожу цветов, хлопот не оберешься. – Хогмен подпрыгнул и исчез уже в прыжке, осенний вечер спрятал его под своим плащом, укрыл от людских глаз.

Амадей постоял еще с минуту, потом отвесил глубокий поклон и поспешил домой, поминутно поднося к щеке левую руку и прикасаясь губами к сухой чешуйчатой коже.

 

На следующий день, после позднего завтрака они собрались в путь: Дионин с друзьями и Амадей. Сборы его были недолгими, он только спросил позволения взять с собой все свои книги, все десять драгоценных книг – и одиннадцатую, подаренную на прощание Горчей. Ту самую, с которой началось его обучение грамоте. Стафида настояла, чтобы Амадей принял от нее деньги; тебе полагается жалование, твердила она, и не спорь, а не то огрею поварешкой. Так что Амадей разжился небольшим кошельком с невеликим, но собственным содержимым.

Лошади, вычищенные, сытые и отдохнувшие, ждали во дворе. Амадей улучил минутку и пришел попрощаться с Живоглотом. Пес был единственным, кто не одобрил его отъезд, и демонстративно ушел на конюшню.

-Не сердись, старина. Мне, по правде сказать, страшно, аж поджилки трясутся. А вдруг я опозорюсь? Я же ничегошеньки не знаю кроме кухни, если разобраться, - Амадей присел рядом с Живоглотом и гладил его седую голову. – Они так все в меня поверили, а мне от этого еще хуже! Ну прямо тошно!

-Не трусь. – Цатх – Пара Слов стоял в дверях, и в его желтых глазах явственно читалось сочувствие. – Тебе есть куда вернуться, парень. Это здорово утешает на первых порах. А если сейчас сдашься – потухнешь здесь, и проклянешь то, что так полюбил.

Живоглот поначалу оскалился