Еще одна история о том, как воображение меняет человеческую жизнь

Запахи, ароматы, благоухания, благовония, фимиамы, амбре… Какие сладкозвучные созвездия слов не выдумало человечество, дабы запечатлеть этот неповторимый в своем многообразии, бесконечно удивляющий мир? Подобно преломленным лучам, являющих впечатлительным очам пиршество цветов с тончайшими нюансами, а недоверчивым – несовместимость правды и иллюзии, облака душистых ароматов, то обрушиваясь на человека подобно беспросветному ливню или сокрушительной лавине, то мягко окутывая согревающим флером, пробуждают и заостряют чувства, проявляют из мирного забвения полувыцветшие видения прошлого. Это словно нечто, существующее всегда отдельно, но всепроникающе, животворящее и разлагающее, вечная часть мира, подобная воде или огню, которой будет суждено умереть только вместе с ним.

Последняя мысль уже не является такой пугающей, однако ранее, на заре моего самосознания, когда внешний мир начал поглощать меня без остатка, она вселяла животный ужас утраты, фатальной и непоправимой. Дотрагиваясь до кончика своего носа и чувствуя жесткий восковой слепок, меня уже не посещают приступ отчаяния и необузданный порыв сорвать с себя покров фальши и грубого вмешательства, - остались только пустота и равнодушное смирение.

Три поколения сменилось на земле с тех пор, как погоня за физической красотой и совершенством формы помрачила рассудок полчищам безумцев и они, поправ вечные законы природы, возомнили себя творцами своей оболочки. Так возникли роскошные локоны из клонированных волос, неизменно свежий коллаген в коже, не знающей увядания, и восхитительно очерченные контуры носа и скул. Однако, лишая себя связи с природой, люди лишились и ее привилегий, – отныне воздушное и изменчивое измерение ароматов стало недоступным.

И теперь эти терзающие призраки, ставшие по праву призраками прошлого, замолкшими навеки созвучиями, бередят воображение и ткут во мне отчаянную мечтательницу, желающую обладать недостижимым сокровищем. Подобно утихшим голосам итальянских примадонн, которые ныне возможно только представить, я воссоздаю в своем воспаленном уме композиции ароматов по нотам, по крупицам, по каплям. Хотя слепому от рождения и не дано представить цвет, но тлеющие в глубине генетической памяти образы ароматов, как мне приятно думать, в болезненной сосредоточенности врываются в мой бесчувственный нос и заполняют отуманенное воображение, ниспосылая непреходящую благодать.

Сладковато-томные розы, свеже-душистая сирень, приторная малина, припыленные землей грибы, зацветшая на исходе лета вода в пруду, воздух перед скорой грозой, потертые страницы старой книги, выпавший снег ранним зимним утром, дым от костра опавших листьев… И все принесено в жертву жадному человеческому себялюбию, готового видеть прекрасное лишь во внешнем, открытом, доступном.

От полузабытой и неизвестной мне прабабушки я получила «блаженное наследство» в виде семи старинных флаконов духов, почти пустых, с помутневшими каплями на дне. Вероятно, ей было жаль тратить все до дна, и они радовали меня, как сочащаяся влага из умирающего источника. Однажды в злую для меня минуту после беседы наедине с зеркалом и разглядывания безукоризненного лица, я решила вытряхнуть смутившие мой покой неизведанные духи и не томиться более ароматными наваждениями, в чем позже горько раскаивалась.

И узнав, какие ноты содержала моя семерка парфюмов, а затем найдя их зрительные образы в живой природе, я принялась лихорадочно связывать благообразные картины с эмоциями от прикосновений к свежей зелени, хрупким лепесткам цветов, от восхищения гордым видом мускусного оленя и движениями паров в воздухе, которые неизменно стали ассоциироваться у меня с альдегидами.

Относительное и невыразительное понимание вкуса пищи, единственное, что оставило людям их нынешнее обличие, помогло мне сопоставлять горькое с терпким, соленое со свежим, сладкое с цветочным, а кислое с ягодным и цитрусовым. Присаживаясь под ветви деревьев и кустарников в ожидании, когда меня начнет обдувать свежим ветром, а листва и соцветия заколышутся над моей головой, я представляла себя наполненной и окутанной душистой завесой и испарениями, привлекающими рои бабочек и жужжащих пчел.

Выбегая на балкон в холодный предрассветный час и скрываясь в жару в знойном сумраке, я рисовала себе, как изменяются, переливаются и раскрываются уже воссозданные мной изменчивые тени ароматов, уходя в противоположную сторону своей красочной палитры. А слыша радующие все мое существо музыкальные пассажи - а музыка, как мне было известно, содержит множество сходных с парфюмерией понятий – я думала о неуловимой, сиюминутной и управляемой способности человека воспринимать изменяющееся на глазах прекрасное.

Так, немного утешившись обилием открывшихся мне новых очертаний действительности, я расширила горлышки опустевших флаконов, наполнила их землей и засадила крайне непохожими друг на друга цветами, дав несущему в них прекрасному новую жизнь и вновь наделив их даром радовать.

На ум мне приходят слова одного исследователя творчества Бетховена о том, что чем меньше с годами слышал композитор во внешнем мире, тем «ближе» к небу становилась его музыка. Ведь испытать истинное чудо возможно только через пытливое и подвижное воображение, способное оживить неживое, заставить чувствовать обездвиженную душу и видеть в обыденном и сомнительном абсолютную и вечную красоту.

История от девушки, чьё имя подобно звёздам. [2]