Действия вопреки страху рождают смелость.

Карета едет, трясётся по каменистой дороге, двое сидят в ней друг напротив друга. Оба словно ошарашенные чем-то глубоко личным, каким-то сугубо тонким переживанием. Особенно Дженсен, который видел мир теперь ярким, сочным, притягательным, словно спал до этого в тяжёлом летаргическом сне, и вдруг проснулся и каждым вдохом пытался побольше воздуха в грудь напустить, попробовать его на вкус, и каждым бегающим лучом своего взгляда собрать как можно больше деталей. Только его мало волновали детали за окном кареты - насыщенные цвета Британии его не трогали. Мир начинался и заканчивался здесь - в карете, в Джареде. В его чуть суженных глазах, в которые глядеть страшно - страшно, что затянет в этот бездонный болотный омут, стоит только засмотреться. Постоянно хотелось сказать что-то такое, чтобы Падалеки улыбнулся снова. Польщённая улыбка притупляла остроту его зрачков, колкость фраз, и парнишка становился открытее и мягче, и будто чуть ближе, хотя вовсе не двигался навстречу.
"Что ещё сказать? Чёрт, я уже выложил все козыри на стол. Про книги, про ум, про то, что гордился им. Сказать то, что на языке? Что он невероятно красив, и я взгляда не могу оторвать от его точёных скул и схожу с ума от желания поцеловать хотя бы краешек его губ? Он снова оскорбится и включит раненого рысёнка, который от злости и страха кидается на всех, не разбирая, кто друг, кто враг".
Поэтому Дженсен молчал, изредка отпивая из фляги с вином.
- Милорд, не слишком ли вы много пьёте? - спросил Джаред, пристально оглядывая сосуд.
Эклз всегда много пил, алкоголь позволял ему расслаблять тиски в груди, которые сжимали ему сердце, почти сколько он себя помнил.
- Ты тоже хочешь? - лорд протянул Джареду флягу.
- Нет, спасибо, - он отмахнулся рукой от протянутого вина, коснувшись при этом дженсеновых пальцев, у того даже фляга дрогнула в кисти. - Я не пью по утрам, и вам бы не советовал.
Лорд расценил это как обвинение в пьянстве и вполне справедливое, отчего сник, и, закрыв флягу, уставился в окно, за которым ландшафты полей сменялись городским пейзажем.
- Вы беспокоитесь о Джейсоне?
При упоминании брата в Эклзе всё вскипело, кусок оплавленного олова таял в сердце, наполняя сосуды тяжестью и горячностью. Как так? И сюда влез этот бессовестный ублюдок - даже когда его не было рядом, он всё равно нависал над близнецом, как чёрная тень, и портил ему жизнь.
"Конечно, сердобольный Джаред всё это время думал о несчастном заключённом!" На пару минут мир вокруг и пахарь стали фигурами серого фона, истошно захотелось выпить флягу вина залпом, словно она одна только существовала, поехать домой и проспать как можно дольше.
"Ничего, ничего нет в этой Вселенной для меня, всё только для Джейсона".
Но спустя пару мгновений он почувствовал, какая, должно быть, детская и глупая его обида на весь белый свет, она часто сквозила в его душе, повторяясь словно по клише с самого раннего возраста. Дженсен остановил свою руку, несущую флягу ко рту. Его озарило буквально - вино позволяло ему растить свою обиженность, оно поддерживало её, и оно разрешало не думать о Джейсоне и о том, что его ждало, топя любое переживание о нём в ядовитом растворе накопленной злости. Осознав это, он будто сделал шаг из трясины, в которой жил едва ли не всю жизнь. Закрутив крышку фляги, он встал на одну ступень выше, и тиски в его груди немного ослабили давление. Внезапно он обрёл смелость и ощущение собственной правоты. Эклз пересел на одну скамейку с Джаредом. Тот же расценивал повисшее молчание, как укор, снова ему казалось, что лорд осуждает его за то, что будто бы ему нравилось, как с ним обращался Джейсон. Парнишка смешался и разглядывал свой белый кружевной манжет, выглядывающий из-под коута. Эклз взял его за запястье одной рукой и накрыл сверху второй. От этой тихой заботливой нежности у Падалеки мурашки побежали по спине, ведь он ожидал грубости и унизительного упрека.
- Я позабочусь о нём, - он провёл пальцем по кисти, вызывая у Джареда приятную щекотку, такую острую, что пронизывала до костей. - У меня есть связи, думаю, что-то можно сделать.
Он смотрел на парня покровительственно, и его слова звучали убедительно.
- Только ты в это не лезь. Он уничтожит тебя, не моргнув и глазом, - мужчина крепче сжал ладонь. - Он может попросить тебя дать показания в его защиту, и, если ты дашь, то это только боком тебе выйдет.
- Почему? - вырвалось у Падалеки.
- Твоя жизнь для него стоит меньше жизни лошади. Думаешь, что если ты ему поможешь, он станет считаться с тобой? Разве хозяин станет считать собаку, защитившую его, человеком? Для него она так и останется собакой.
У парня даже глаз дёрнулся от последней фразы Эклза. "Какая чёткая аналогия, и не поспоришь" - подумал он.
- Я говорю это не из ревности, Джаред.
Пахарь почувствовал в этих словах такую искренность, что непроизвольно ухватил его указательный палец в свою горсть.
- Я беспокоюсь о тебе, - у него под грудью выросла пенная волна от приятного трепета, рождённого ответным прикосновением Падалеки. - Он уже просил тебя ему помочь, верно?
Джаред обмер весь, стараясь прикинуть, мог ли Дженсен догадаться, что он ходил к его брату в тюрьму. Затем сообразил, что скорее нет, и если он расскажет лорду правду, то тот больше не пустит его в город, а ему очень хотелось разобраться в этом странном деле. Он колебался несколько секунд, а затем выдавил:
- Нет, а что?
Дженсен выдохнул с облегчением:
- Обещай мне, что если он попросит, то ты откажешься.
У Падалеки внутри разразилась буря, он понимал, что его просят об обещании, которое он уже нарушил. Его щёки покрылись румянцем, но отступать уже было поздно.
- Обещаю, - сказал Джаред и отвёл глаза.
- Хорошо, - лорд, нахмурил лоб, пристально исследуя висок отвернувшегося Падалеки, на него падал тонкий солнечный луч, пробиваясь сквозь щель между краями занавесок. Дженсен решил, что парень просто не доволен, что ему пришлось дать слово. - Ещё кое-что хотел тебе сказать.
- Что? - Падалеки снова уставился на Эклза, чуть приподняв брови, потом он медленным движением вытащил руку из плена Дженсена, продолжительное трение кожи о кожу оставило на пальцах долгую память тепла его кистей. Всё-таки согревающая забота лордовских ладоней ложилась на его сердце, будто дорогая меховая накидка на продрогшие плечи бедняка. Приятно, мягко, спасительно, но слишком нарочито и щедро.
- Тристан и Мэттью Ферфакс были друзьями, и скорее всего присутствующие на балу будут тебе соболезновать, поэтому тебе придётся изобразить скорбь.
Джаред гневно привстал и навис над Дженсеном.
- Почему вы не говорили об этом раньше? - он сам не отследил, как повысил голос.
- Ты бы не пошёл, - лукаво ухмыльнулся лорд, предвидя такую реакцию.
Когда Падалеки злился, он становился не менее прекрасен, чем когда улыбался. В злости он являл действительно аристократическую осанку, и силу, которая в основное время пряталась глубоко внутри.
- Вы! - он поднял вверх указательный палец. - Такой же подлец, как и ваш брат.
- Успокойся, Джаред, в этом нет ничего страшного, всё равно его дядя, Томас Ферфакс, уже должен был уехать, а всем остальным дела нет до твоей скорби, какой бы фальшивой она не была...
- К вашему сведению, я ненавижу всё фальшивое! - он пересел за другую скамейку, стараясь показать свою неприязнь.
Дженсен неожиданно захохотал, так спонтанно и так искренне, но совсем не злобно.
- Ты смешной, фальшивого Тристана изображать, по-моему, тебе нравится.
Падалеки улыбнулся сам, понимая это глупое несоответствие, а затем как-то игриво стукнул Дженсена по коленке, словно старого друга, и его взгляд сверкнул ребяческим добродушием. Такая тонкая душевная искра, лорд хотел ухватить его за кончики пальцев, чтобы ещё раз коснуться, но вовремя понял, что его жадность только всё испортит. Этот дружеский посыл Джареда был не менее ценным, чем вчерашние объятия, потому что подлинный, без всяких подачек и прельщений.

Трусливый друг страшнее врага, ибо врага опасаешься, а на друга надеешься.

Л. Н. Толстой

Ферфакс увидел подъехавшую карету Эклзов издалека, он наблюдал, как Дженсен с Тристаном вышли из кареты на замковое подворье, и он не спускал глаз с походки юноши, с тем какая она была зыбкая, немного неловкая, вовсе не вязавшаяся с тем, что он помнил о Тристане, его взгляд поднялся на уровень пояса, и там его ждал ещё один подвох - у парня не было шпаги.
У Дженсена всё внутри обмерло, когда он заметил, что генерал Ферфакс приближается к ним.
"Вас уже не должно было здесь быть!" - резанула по сознанию тревожная и раздражённая мысль. Ни о чём не подозревающий Джаред успел немного уйти вперед, и Эклзу пришлось сделать два длинных беглых шага, чтобы преградить парню путь. На лице лорда - белом как снег - выражалась отчаянная смесь эмоций, пораженческий коктейль из ужаса и вины. Он снова привёл Падалеки на амбразуру, и его рука по привычке, уже превращавшейся в рефлекс, потянулась судорожно в карман - за фляжкой, но вовремя остановил руку, сообразив, что теряет драгоценные секунды.
- Джаред, это Томас Ферфакс идёт к нам... - сказал он извиняющейся интонацией.
- Что? Вы же говорили, что его не будет! - процедил сквозь стиснутые зубы Джаред с едкой обидой в голосе, так словно Дженсен его предал.
Меж тем белое перо на чёрной шляпе Ферфакса раскачивалось всё ближе.
- Он не видел Тристана десять лет, он может его не... - акцентированный тычок в левое плечо, заставил речь прерваться, а сам лорд едва не развернулся на сто восемьдесят градусов. Джаред в сердцах оттолкнул его. По слишком короткому прикосновению его руки Дженсен не успел понять, как сильно волновался парень, как внутри него изуверствовали страх и паника, и единственное, что он мог сделать - это пойти навстречу Ферфаксу. "Погибать, так Тристаном!" - поднялась, словно знамя, эта дурацкая мысль, но в ней была сокрыта невероятная энергия. Неожиданно страх, прочувствованный до самых кончиков пальцев, стал давать силу, превращаясь в невероятно приятную спортивную злость.
- Милорд, как давно я вас не видел! - Джаред раскрыл объятия перед генералом, когда расстояние между ними сократилось до пяти шагов.
У Ферфакса были острые черты лица, треугольный подбородок, явно очерченные скулы, выразительные губы, будто тщательно выведенные по контуру, и при этом он обладал таким проницательным взглядом, что Падалеки едва ли мог отделаться от ощущения, что тот знает уже всю правду.
- Тристан?
Джаред не осознавал, что конкретно помогло ему выстоять под этими сверлящими глазами, излучающими тотальное недоверие. Ровно полсекунды он был готов сознаться, лишь бы избавиться от нагнетающего давления Ферфакса.
- Милорд, вы что не узнаёте меня? - Джаред положил ладонь мужчине за предплечье, рискуя провалиться сразу же, но почти в то же мгновение понял, что его наглость сработала, и сомнения на лице генерала стали таять, и его рука чуть дрогнула, когда он из ледяного прокурора становился судьёй, замешкавшимся с решением.
- Ты так изменился за десять лет, что я имел право тебя не узнать.
Падалеки задержал руку на чужом предплечье, чуть сильнее прижимая к бархатистой ткани ладонь.
- Мне очень жаль Мэттью, - Падалеки показалось, что он сказал это так искренне, насколько вообще постороннему может быть жаль усопшего юношу.
Только пахарь всё-таки совершил ошибку - он попытался добавить к своим подлинным чувствам излишек, который был заметно наигран:
- Мне будет его не хватать...
Генерал снова ощетинился, нотка фальши в Джаредовом голосе прошлась по его ушам, как царапанье ножа по зеркалу.
- Где твоя шпага? Я помню, ты с ней не расставался раньше.
Джаред сердитым взглядом встретил подошедшего к ним Дженсена.
- Это всё он, милорд. Трусливый, самовлюблённый... - он сделал секундную паузу, следя за реакцией своего господина.
- Дурак, - сокрушённо покачивая головой, он тряхнул каштановой гривой, словно молодой выскочка-лев, он в этот миг явил такую породу, какую до этого в нём было не разглядеть. - Считает, что я после произошедшего могу слететь с катушек и устроить здесь погром.
- Чёрт! - Ферфакс обнажил зубы в улыбке. - Тристан, теперь я узнаю тебя!
Генерал прихватил барона за плечи, и притянув к себе, сердечно обнял.
Эклз стоял рядом, и у него редко-редко подрагивали губы, желая изогнуться в улыбке: восторженной от того, как смело держался Джаред и уязвлённой от его дерзости. "Трусливый, самовлюблённый дурак" - обидно, но метко, что и не оскорбиться толком.
- Генерал, вы же знаете этих бесшабашных французов, они неуправляемы, - граф хлопнул звучно Падалеки по плечу. - Мои соболезнования вам, милорд.
- Спасибо, Дженсен, - пробормотал Томас.
Со стороны замка его кто-то позвал "Генерал!", он поклонился Эклзу и де'Ларуа.
- Простите, господа, продолжим нашу беседу чуть позже, - он торопливо зашагал к своим знакомым в замок.

Такое облегчение наступило, отлёг от сердца монолитный кусок свинца, причём у обоих сразу. Маленькая победа в непредвиденной битве. Они переглядываются взбудораженно, оба уже не в состоянии злиться друг на друга. Дженсен махнул рукой в сторону замка.
- Пойдём? - он сделал шаг и Падалеки последовал за ним. - Ты был хорош... чертовски.
- Ну, - Джаред тщеславно улыбнулся, чуть смутившись, но он был и сам неимоверно доволен собой. - Это не я, это Тристан.
Почему-то от этих слов под рёбрами задребезжала тонюсенькая струна, разбавившая на долю секунды радость горечью. "Это не я, это Тристан". Безусловно, де'Ларуа был смелым парнем, не то, что он сам.
- Малыш, ты только не переиграй, ладно? - рукав Дженсена невесомо коснулся рукава Падалеки. - А так ты великолепно справляешься.
Джаред посмотрел на доброе лицо Эклза, на всё ещё горящий огонёк изумления в его глазах, и все его болезненные душевные волнения утонули в трепетной, пьянящей радости, сердце так согревала мысль, что его за Тристана, барона, принял сам генерал Ферфакс, о котором он раньше только читал. И дальше к замку он не шёл, он летел, едва замечая присутствие Дженсена.
Когда вместе с остальными гостями они вошли в приёмную залу, граф сразу же схватил бокал вина с подноса служанки, потянул ко рту, Падалеки смерил его недовольным взглядом.
- Что? - вопросительно уставился на него лорд. - Меня сейчас будут отчитывать за состояние дел в графстве. Я волнуюсь.
- Ага, напьёшься и волноваться вообще перестанешь, - Джаред отказался от предложенного ему служанкой вина. - Хороший подход. Чуть что - напиваться, и ни о чём не волноваться: что зерно пропадает, что люди голодают, что дети вынуждены заниматься проституцией в тавернах.
Он говорил с таким жаром, что Дженсен так и замер с бокалом у рта, даже не моргая.
- Что твоего друга насилует твой брат.

"Вот сучонок!" - первая мысль была злая, как животное, загнанное в угол. И хотелось с бешеным рвением схватить его за волосы и засунуть свой член в этот крамольный ротик, чтобы меньше болтал. Конечно, всё озвученное, было правдой, но той болезненной правдой, которую легче удушить, чем принять. Только слово "друг" выделилось из всей фразы, и оно как-то приятно сгладило весь контекст, который всё равно оставался слишком крепким и прямым для сказанного слугой своему лорду.
- Слушай, друг, - Эклз обозначил обращение жирной интонацией. - Ты что-то совсем забыл своё место и перестал меня уважать.
- Если вы сегодня больше не будете пить, буду, - Падалеки нахально улыбнулся и выдернул из расслабившейся руки Дженсена бокал.
- Эй, что за низкий шантаж?! - лорд возмутился, но в груди почему-то стало нереально тепло и светло, словно внутри зажглась керосиновая лампа.
- Решать вам, - Джеред сделал шаг в сторону, поставил сосуд с вином на стол, и, увидев, как в зал вошёл герцог отправился к нему навстречу.

Дженсен секунд десять стоял, застывшим взглядом изучая бокал, глотнуть ли назло, глотнуть ли от волнения, но, казалось - глотнёшь, и лампа внутри погаснет, останется только сырая вязкая усталость и безразличие ко всему. Вроде оно и надо, чтобы пропустить мимо ушей все претензии и обвинения герцога. Он смотрит вслед Джареду, тот идёт ровно, не оборачиваясь, вот уже почти подходит к герцогу, тот стоит с разведёнными руками, как с открытой крокодильей пастью, и приветствует хищной улыбкой, сбоку встал Ферфакс, скользя по Падалеки пытливым взглядом следователя, и ещё пару графов развалились у стены на креслах и с голодным любопытством рассматривали юношу. Вдруг Падалеки обернулся, словно не выдержав. Его глаза считали: Дженсен отдельно - бокал отдельно. Парнишка лучезарно улыбается самой обезоруживающей из своих улыбок, самой невинной. Он мнётся пару секунд, а потом почти неуловимо шевелит губами и выдыхает: "Спасибо". Никто в зале не слышал, даже те, кто стоял ближе, только - адресат. Эклза сразу же больно огрело виной за собственный эгоизм. Джареду было страшно. Было бы чудовищно жестоким поступком бросить его, даже шпагу в руках не умеющего держать, один на один со всеми этими лордами и пьяным собой. Дженсен поплёлся к одному из выстроенных в ряд кресел, на котором ему придётся сидеть, как на пыточном, выслушивая ругань герцога и порицания других лордов.

***

В комнату вошёл высокий человек в рясе, и, так как он появился с чёрного хода, его заметил только герцог, стоявший напротив десятка местных графов, которые сидели на стульях и с трепетом наблюдали за ним. Лорды шумели, а священник передвигался почти бесшумно. Джеймс кивнул ему, снял шляпу и начал свой отчёт.
- Вижу, что все собрались, я рад всех вас приветствовать, - его изящные пальцы исследовали гладкую поверхность клавесина, - Я, пожалуй, начну без прелюдий, ибо у нас не какая-то светская встреча и, к сожалению, не бал.
Он стукнул указательным пальцем по музыкальному инструменту.
- Король нами очень недоволен, - он пристально оглядел лицо Ферфакса, который принёс эту неприятную весть. - Мы несём серьёзные убытки, и королевская казна больше не будет покупать нам продовольствие за свой счёт.
- Что это значит? - спросил светловолосый, чрезмерно напудренный граф.
- Это значит господа, что вам всем придётся заплатить из своего кармана штраф, который покроет расходы королевства за прошедший год и позволит завести муку на эту зиму.
Все в зале засуетились, загалдели, разразившись чередой невнятных протестов и только светловолосый граф встал со своего места и открыто заявил:
- Сэр, нельзя наказывать всех, это на деревни Эклзов Бог наслал чуму, пусть они и платят этот штраф.
Все лорды согласно закивали. Дженсен и не думал говорить что-то поперек, он меньше всего любил скандалы.
- Сколько мы должны заплатить?
- Триста тысяч золотых монет, - герцог отошёл от клавесина и положил ладонь на эфес своей шпаги.
- Сколько? - невольно переспросил Дженсен дрогнувшим голосом.
- Триста тысяч золотых монет, - брат короля смотрел на Эклза так равнодушно, что тот совершенно потерялся.
- Это же половина нашего состояния...
- Ровно столько герцогство задолжало казне, - герцог развёл руками.
- Это вам, сами знаете за что! - ехидно бросил светловолосый граф.
- Беккет, Сядьте! - чуть повысил тон Джеймс. - Я вам слова не давал.
Мужчина сел, соединив руки в замок на груди, при этом довольная ухмылка не покидала его лица.
"Чёрт, как жаль, что здесь нет Джейсона, он бы заставил всех графов разделить убытки между собой".
Но брата не было рядом, а сам он не умел торговаться и давить, поэтому согласно кивнул. Джаред посмотрел на него, иронично качая головой. Мол, что, у тебя отбирают половину состояния, а ты покорно покачиваешь головой? Падалеки что-то мучило, он не мог усидеть на стуле, то и дело, закидывая то левую ногу на правую, то правую на левую, и как только установилась тишина, он поднялся с места.
- Герцог, а, может, решим дело иначе? - он решил с места в карьер, по-Тристановски, как он сам про себя называл этот способ действия.
- Как же это? - лорды вопросительно уставились на Джареда.
- А если мы всё-таки сможем не потерять зерно в этом месяце, и даже, например, продать? - он двинулся ближе к герцогу, чтобы все графы его хорошо видели.
Падалеки нравилось всеобщее внимание, он кайфовал от заинтересованных взглядов.
- Я сейчас работаю над созданием паровой машины, - Дженсен подавился собственной слюной, закашлялся, и в каком-то конвульсивном движении, он дёрнул Падалеки за ускользающую руку, но поздно, парнишку уже было не остановить. Все остальные лорды внимательно слушали, хотя и совершенно не понимали, о чём говорит Джаред.
- Продолжайте, Тристан, - герцог взмахнул рукавом, отблёскивающим пришитыми к нему драгоценными камнями.
- Паровая машина может вырабатывать энергию, которая позволит мельнице обрабатывать больше зерна без особых человеческих усилий, и не нужно постоянно ловить ветер.
- Это колдовство какое-то, - воскликнул Беккет. - Он еретик!
- Да заткнись уже! - выкрикнул Джеймс.
Эклз съёжился на стуле, закрыв глаза рукой, чтобы не показать, как сгорал со стыда. А Джаред смотрел на него в поиске поддержки. Он неуверенным жестом поправил каштановые пряди и стал понемногу сникать. Сердце в груди заколотилось гулко и разочарованно, когда он понял, что его слова ни в ком не нашли положительного отклика. Большинство сидели с едкой насмешкой на лице, она змеилась на их губах, ожидая момента, когда можно будет в голос расхохотаться. А Ферфакс и вовсе глядел слишком настороженно, будто про себя отметил какой-то неприглядный факт про Джареда. Все молчали, ожидая. Первым тишину нарушил Дженсен, он не мог больше.
- Господа, Тристана на прошлой неделе больно ударили по голове, вот он и..., - мужчина яростно поманил к себе Падалеки, но герцог жестом приказал ему сесть. - Бредит.
Это слово было сказано уже себе под нос.
Герцог сделал пару шагов, взял с клавесина свою шляпу с красным пером, задорно водрузил её себе на голову, словно кокетничая с публикой, и выдал:
- А что, мне нравится эта идея!
Падалеки выдохнул.
- Будьте прогрессивнее господа, грядёт эпоха Просвещения. Я слышал об этих разработках, это весьма перспективно.
- Да, сэр, - облегчённо пробормотал Джаред, отходя от нервного напряжения.
- Хорошо, если бы мы продавали зерно уже в эту зиму, так что, барон, даю вам два месяца, - радостно говорил герцог, уже в уме подсчитывая прибыль.
- Нет проблем, - "барон" сказал это боязливо, всё-таки срок был очень маленький, но потом вспомнил, как здорово помогают чертежи Да'Винчи. - Через месяц я предоставлю вам прототип.
Он отчеканил слова очень чётко, оглядывал весь зал, чтобы донести до всех, и вдруг в углу помещения заметил священника. Это лицо, эти чёрные, как угли, глаза на фоне безукоризненно белых белков, эти тонкие проворные пальцы, что лежали сцепленные на его коленях, его колени, острота которых обозначалась сквозь рясу. Он слишком хорошо знал этого человека, и слишком сильно хотел бы никогда не знать. Тот глядел на него и словно жизненные силы выпивал. Щёки от стыда загорелись моментально, слишком понятно было, что отец Яков из его деревни точно помнил его.

- Малыш, - сухая шершавая ладонь легла на шею Джареда, как будто не тогда, в тринадцать, а сейчас. - Ты понимаешь, что в тебе сидит Дьявол?
Прошлое оживало в настоящем, слова и ощущения воскресали, словно наяву, и будто он снова слышал этот голос рядом с ухом.
- Во мне никого нет, - сквозь всхлипы причитал мальчик.
- Зачем же ты спалил родительский дом?

- Простите, - сказал Падалеки герцогу. - Мне что-то стало нехорошо, можно я выйду на свежий воздух?
И, не дожидаясь ответа, он вышел, слегка шатаясь, спустился по лестнице, облокачиваясь на резные перила, ноги едва его держали.

Мука и зола. Часть 3

Это слишком болезненное ощущение в горле, словно сделал глоток чистого спирта и опалил себе гортань.
Так страшно было возвращаться к тем событиям, когда стоял почти голый, в одной разодранной рубахе, на коленях в самом углу и в кожу впивался горох, разбросанный на полу специально для этой пытки. Страх, вина и стыд уже сломали в нём волю до крайней точки, но ещё где-то теплилось достоинство, оттого временами его мутило от собственной покорности, а сил сопротивляться не было никаких. Рассеянный свет утра сквозь занавешенное окно означал только одно - он простоял на коленях всю ночь, и в сердце чуть брезжила надежда, что выдержав это испытание, он заслужил немного прощения Божьего. Такая глупая, бесплотная надежда. В двери слышится лязг ключа, в животе разливается горячая тревога, и как бы отчаянно не хотелось совладать с собой и не шевелиться, тело ноет от изнеможения так, что Джаред едва не срывается на тихий щенячий скулёж. Он чуть-чуть приподнимает одну коленку, затёкшую и измученную, и сразу на плечо, словно булыжник, падает тяжеловесный взгляд, напрочь лишённый сострадания и чего-либо божественного, но в те годы и в тех обстоятельствах казалось, что этот взор - око праведного возмездия за его грешность. Когда сухие пальцы касаются юношеского плеча, постыдно и при этом невинно выглядывающего из-под разорванных лохмотьев рубахи, всё тело пронизывает зябкая дрожь, а монашеские глаза пронзают его спину словно мечи.
- В тебе ещё так много Дьявола, Джаред, ты утопаешь в скверне, - шепчет Яков. - Но ничего я тебе помогу.
Он кладёт шершавую ладонь на внутреннюю поверхность бедра, Падалеки запомнил навечно её фактуру и холод этого царапающего движения, почти каждую линию на запястье и каждый заусенец на пальце; рука поднимается выше, задевает яички и озноб волнами по коже идёт ещё пару секунд - всё внутри позорно трепетало от ужаса перед этим безжалостным вторжением, но не смело даже думать о сопротивлении.
Когда отец Яков "изгонял из него Дьявола", в колени глубже въедался горох, так что он становился алым и мокрым от смеси крови и пота, и каменная стена начинала скользить под ладонями.
Увидев сейчас всё это, словно наяву, Джаред пошатнулся, мир для него вздрогнул, и он опёрся рукой на каменную стену замка, пытаясь отдышаться, но чувства всё ещё не желали успокаиваться. Его обуревал бессильный гнев и чёрный стыд, где-то в двадцати метрах от себя он увидел лошадь, и он страшно желал сесть на неё и ускакать подальше, где бы он смог освободиться от своего отвратительного прошлого, но Падалеки инстинктивно знал, что куда бы не уехал, от него не избавиться - оно высечено по живому на нём самом, как клеймо. Его столько мучили, унижая тело, топя в грязи и разбивая сердце, что не оправиться, не поднять голову, не отмыться, и тем более едва ли можно по кускам собрать разбитое вдребезги. Невероятно было, откуда у него брались силы, чтобы просто встать и идти дальше. По щеке скатилась слеза зычная, гулкая, раздражавшая кожу. В эту же секунду чья-то рука легла на плечо. Он чуть вздрогнул с тайным чаянием, что это Дженсен. Почему-то так безудержно понадобилось его тепло, его очарованный взгляд, спасительная россыпь поцелуев по ладони и эти целительные слова: "Я горжусь тобой", "Ты чертовски неплох".
- Тристан, что случилось? - послышался холодно-рассудительный голос Ферфакса.
Джаред, не поворачиваясь, вытер влагу под глазами.
- Там было слишком душно, - Падалеки глубоко выдохнул, переводя дух, внутри всё ещё разрывалось от боли и страха. - Мне уже лучше.
- Это хорошо, - генерал обошёл Джареда и встал прямо напротив него. - Слушай, насколько я помню, единственная наука, которая интересовала тебя раньше - фехтование, - Томас бросил Падалеки шпагу, тот от неожиданности поймал её крайне неловко и едва не выронил, стоял весь бледный, и губы дёрнулись в мучительной судороге.
"Я пропал" - мелькнула очевидная мысль.
- Я хочу с тобой пофехтовать, - продолжил Ферфакс. - Любопытно проверить слухи, говорят, что ты держал шпагу лучше всех в герцогстве, и даже Джейсон проигрывал тебе.
- О, это решительно исключено, милорд, - будто из ниоткуда возник Дженсен. - Сейчас Тристан ещё слаб, вы сами видите.
Джаред чувствовал, как эфес выскальзывает из его взмокших рук, он напрочь потерял дар речи и сделался как рыба, выброшенная на берег, что даже дышать полной грудью не мог - преподобный Яков вышел из замка на улицу и шёл к ним. Это было невозможное мучение, земля ходила под Падалеки ходуном. С какой-то фатальной обречённостью он устремил взгляд в небо, обращаясь, как к последней инстанции, прося если не помочь, то сразить на месте, спалить дотла, потому что такого падения в грязь он не переживёт. Преподобный приближался, как чёрная туча, и предательница-шпага выпала из рук, когда генерал вопреки требованиям Дженсена нанёс по ней удар своим оружием. А небо меж тем, словно откликнулось, и всё происходящее стало слышаться каким-то дешёвым театром где-то далеко, от которого доносилось лишь эхо, солнце слишком ярко сверкнуло в глаза, и он стал видеть перед собой плеяду чёрных пятен, которые поглощали реальность с такой скоростью, что тошнота подобралась к горлу и резко закружилась голова. Затем мир погрузился в кромешную тьму. А Падалеки хотелось верить, что он умирает, и голос Дженсена, и прикосновение его тёплой ладони к щеке, это последнее, что он почувствовал в этой жизни.
Было темно и спокойно, казалось, что это, правда, всё. Ему не придётся присутствовать при своей публичной казни, сгорая под сотнями уничижающих взглядов. Он не знал, сколько длилось его забытьё, беспечное забвение, но мгла вдруг стала таять, и от этого в груди рождалась колючая тоска, как от предательства, но куда хуже было, что мерцающий свет факела обрисовывал перед ним не добросердечного и такого нужного Эклза, а отца Якова, сощурившего свой ядовитый взгляд.
- Смотрю, что Дьявола в тебе ещё много, - холодная издёвка заставила Падалеки испуганно привстать на кровати, словно его окатили ушатом воды.
Щёки пылали от стыда и гнева, и напрочь пересохло во рту, он встретился снова со своим самым страшным кошмаром, сердце сжалось в шарик свинца, и ледяной сквозняк, невесть откуда взявшийся, или придуманный его мутным сознанием, вызвал нелепую крупную дрожь.

Прошло три года с их последней встречи, той самой, когда старый брюзга Сомерсет забрал его в свою мастерскую. Такое счастье было тогда уходить, он выпархивал из клокочущего ада, а сейчас снова сидел и заглядывал в его бездонную пропасть - в глаза преподобного Якова. И затягивает эта каряя радужка, как трясина, как зыбучие пески.
- Вы им всё рассказали? - тихим лепетом спросил Джаред, не двигаясь, упершись одной ладонью в дощатую стену.
- Про то, что ты никакой не барон, а жалкий одержимый сатаной мальчишка? И всё, что ты способен изобрести, - монах ухмыльнулся, сделав паузу, подчёркивая снисходительным взглядом презренность Джареда, - это очередной большой пожар.

Джаред отвернулся, ладонь безвольно опустилась на кровать, прижалась ближе к ногам.
Как явственно он помнил, как горел дом его тёти, в котором они с матерью жили. Он вспомнил её заплаканное изнеможённое лицо, острые от худобы скулы, поблёкшие от чахотки глаза и синеватые губы.
- Он хороший, ну, правда, он не хотел, - причитала она, не имея сил даже встать с кровати от болезни и недавно полученных ожогов. - Не забирайте его у меня!
Мама держала его за руку своей влажной рукой и не отпускала. Страшно было на неё смотреть, на женщину, которая в одиночестве его вырастила, заболела от вечных непосильных трудов, а он не смог о ней позаботиться. Тётя дёрнула Джареда к себе, больно ухватив за волосы, она вырвала его из рук сестры, и после Падалеки всегда отчаянно скучал по тому последнему тёплому соприкосновению с маминой ладонью.
- Этот выродок погубил твою жизнь, не хочу чтобы он погубил и мою... - такие были слова тёти, перед тем, как она передала его отцу Якову. - В этом ребёнке бес сидит!

- Нет, парень, я не сказал, - Яков встал со своего места и подошёл ближе к Падалеки. - Но кое-что я попрошу взамен.
- О, - он простонал облегчённо, воздух дребезжал в его выдохе, словно он был в лихорадке. - А чего вы хотите?
Джаред с такой опаской спросил, будто знал о чём его попросит преподобный, и от волны смущения он пошевелил ногами под покрывалом, вспоминая все те бесчинства, что с ним творил этот человек.
- Нет, если ты хочешь мне предложить своё нечистое тело, - монах сплюнул от отвращения. - То оно мне не нужно, я прошу о деньгах, они сейчас необходимы церкви.
- У меня нет денег, - его взгляд сделался совершенно детским и невинным.
- Зато у твоего покровителя есть, и он, конечно, не обрадуется, если узнает, какое отребье пригрел, - священник схватил Джареда за волосы, и большим пальцем провёл по его похолодевшим губам. - И какое низменное существо он выдаёт за барона.
- Я не низменное существо, - Джаред раздражённо оттолкнул Якова, так что тот ударился об угол стола, и глаза Падалеки сверкнули накопленной яростью, которую он сдерживал с трудом, свинец в сердце кипел, словно в жерле вулкана. - Это вы!
Он вскинул руку, ставшую твёрдой, как осколок гранита.
- Из меня его целый год делали! - он прокричал на кошмарной громкости, так, что боль обозначила пределы возможностей его голосовых связок, и под рёбрами стало саднить от зазорной жалости к себе.
- О, лорду будет интересно, как этот острый язык ласкал мой член, чтобы я разрешил тебе почитать.
- Заткнитесь! - рассвирепел парень, он вскочил ведомый исступлением, схватил Якова за шею и стал душить, но силы ещё не восстановились, и тело быстро двигаясь на эмоциональном запале, стало слабеть, и снова закружилась голова, цепь ладоней на горле преподобного против воли распалась, и Падалеки сам стал оседать на стол, а Яков пихнул его обратно к кровати.
- Триста тысяч золотых монет, истеричная шлюха, - он рассмеялся во весь голос. - У тебя неделя, чтобы собрать.
- Но... - Джаред не мог найти слов от такого жестокого цинизма.
- Никаких "но", малыш, - он прихватил парня за подбородок, заставляя поднять на себя глаза. - Через неделю, привези деньги в карете к местной церкви, если этого не случится, я пойду к герцогине со своей информацией. Понял?

Липкая паутина бессилия опутала его всего, он слишком вязкую заварил кашу, и теперь ему ничего не оставалось, как согласиться. Только он не успел ничего ответить - в комнату ввалился Дженсен с выражением непроходящего испуга.
- Слава Богу, Тристан! - он на ватных ногах подошёл к кровати и потрепал Падалеки спутанные волосы, взгляд его был обеспокоенный и ласковый, он был как луч света в полной темноте. - Я боялся, что ты не очнёшься, ты так быстро свалился, просто раз, два и ты лежишь.
Он говорил суетливо, не проговаривая хорошо слова от переизбытка чувств.
- У него был обморок от сильного волнения и перегрева, - голос Якова в момент стал добродушным и спокойным, словно и правда, он был святой отец до мозга костей, и обезображенное прежде коварной ухмылкой лицо стало ровным и чистым. - Это ничего серьёзного, просто пусть пару дней отдохнёт.
Монах направился к двери.
- Можете везти его домой, а мне пора в приход.
- Спасибо, преподобный, - поблагодарил Дженсен, затем отвернулся, и он не видел, как по смиренным губам священника проползла змеёй дьявольская усмешка, обращённая к Джареду, мол не забывай уговор.
И только монах вышел, Эклз с силой прихватил Падалеки за предплечье.
- Что это всё вообще было?
Парень опустил усталую голову графу на плечо, и уткнулся носом в рукав его жюстокора.
- Мне просто стало плохо.
Гнев ушёл из Эклза мгновенно, сменяясь размягчающим теплом в грудной клетке, он погладил парня по затылку, чмокнул его в холодный влажный лоб, пробираясь губами сквозь волосы до кожи.
- Ты знаешь, что я не об этом, - он поцеловал его ещё, на этот раз в переносицу, так нежно, что Падалеки пронзило этой нежностью насквозь, и появилось трудно поддающееся контролю желание прижаться к Дженсену ещё ближе, укутаться в его живительные объятия. Хотелось, чтобы всё окружающее исчезло, и осталось только его деликатное, и от того такое целебное тепло.
- Я хотел вам помочь, - просопел куда-то в Дженсенов рукав Падалеки, чтобы не выдать дрожащего голоса.
- Произвести впечатление ты хотел, - граф коснулся губами трепещущего века, когда Джаред чуть отстранился от плеча. - Что мне теперь с тобой делать?
"Если хочешь, накажи" - мелькнула у парня виноватая мысль, но Эклз ни о чём подобном и не думал, вместо этого он поцеловал второе веко, и так оглушающе нежно, что Падалеки едва слышно проскулил от наслаждения, как бездомная собачонка под ласковой ладонью, никогда прежде не знавшая такого обращения. Джаред растворялся в <